скачать книгу бесплатно
– Да, только я и дочка.
– Мои-то парни, Сти и Кол, уже взрослые. А я не из тех мамаш, которые своим деткам в жопу дуют, понимаешь меня, Тони? Так что если они будут вести себя по-свински, ты сразу иди ко мне, ладно?
– По-свински?
– Ну, ты понимаешь. Парни, они ж парни и есть, да? Приколы у них дурацкие, да еще шум иногда поднимут, вот как щас… Наш Колин, так тот ваще только что отгостил у Ее Величества[3 - Жаргонный юридический термин Соединенного Королевства, относящийся к неопределенному сроку наказания некоторых заключенных. Основан на концепции, что вся законная власть для правительства исходит от Короны.]. Там ему девятнадцать и стукнуло. Короче, одни проблемы с ним, но я все равно рада, что он вернулся. Дети, они и есть дети, верно?
– Он был в тюрьме? – Попытка сохранить невозмутимость провалилась: на моем лице отчетливо проступил ужас.
– Ну, он-то не виноват. Так, пошел с компашкой в город однажды вечером, и чё-то они там с кем-то не поделили. Ну, ты ж знаешь, как оно бывает, а? Так что теперь, чуть где чего, копы первым делом до него докапываются. А чё, им ведь удобно, когда есть на кого повесить всех собак, правда?
Меня замутило при мысли о том, что я перетащила мою пятилетнюю дочь из благополучного района под бок к уголовнику. Каждое слово Сэл и еще этот ужасный запах, окутывающий ее, словно прозрачный туман, только усиливали тошноту.
– Мне пора, – пролепетала я, торопясь улизнуть прежде, чем она решит поведать еще какую-нибудь неприятную подробность о своих отпрысках. – А то опоздаю в садик.
– Ладно, милая, забегай, как устроишься, чайку попьем, поболтаем. – Соседка вскинула на прощание руку, отвернулась и пошла к себе.
Я поспешно завела мотор и отъехала от обочины.
Но, хотя у нас не было и не могло быть ничего общего с этой Сэл, ее приглашение забегать на чашку чая встряхнуло меня, невольно напомнив о прежней жизни.
Нет, я, конечно, ценила и близкие отношения с мамой, и ее помощь, и все же временами очень не хватало возможности посидеть с хорошей, проверенной подругой – может быть, даже за бокалом вина – и выговориться, а в ответ услышать не осуждение или жалость, а понимание и сочувствие.
Но подруги тоже остались в прошлом.
Сначала Пола, с которой мы дружили почти всю жизнь. Она переехала в Испанию пять лет назад, и постепенно общение свелось к рождественским открыткам, в которых мы обе, словно сговорившись, писали: «Хорошо бы как-нибудь встретиться», – прекрасно зная, что этого никогда не произойдет.
Потом была Тара. Когда наши мужья были дома, мы встречались и вчетвером ходили куда-нибудь поесть или выпить, а когда они уезжали в командировки – брали напрокат какой-нибудь фильм и покупали еду навынос.
Ее муж, Роб Боуэн, был в тот день с Эндрю. Он погиб на месте.
Тара была тогда на четвертом месяце и, как я слышала, потеряла ребенка. Горе должно было связать нас вместе, но вместо этого разлучило.
Я сама еще не опомнилась от трагедии, когда решила послать открытку с соболезнованиями. Но что написать? Помню, как долго мучилась, подбирая слова, пока наконец не остановилась на варианте: «Мне очень жаль». Позорно, банально, шаблонно, пусто и очень мелко. Совершенно не соотносимо с масштабом произошедшего.
Что же касается соседки…
Сэл, конечно, по-своему очень милая женщина, но ее речь – не то, что следовало бы слышать моей дочери. К тому же мне совсем не нравилось то, что она говорила о Колине.
Доехав до большой круговой развязки на вершине холма Синдерхилл, я оказалась в длинной колонне автомобилей. От трассы М1 в центр города шел непрерывный поток медленно движущегося транспорта, и пришлось ждать почти целую минуту, прежде чем появилась возможность проехать прямо, к усадьбе Брокстоу.
Гигантские плакаты отеля слева анонсировали обширную свадебную ярмарку, которая должна была состояться в конце месяца, и трибьют-группу, выступавшую в ближайшие к Хеллоуину выходные.
Тут я поняла, что еду не по той полосе, и попыталась выбраться на нужную, но было поздно. Машина сзади громко, протяжно засигналила, и я, поймав взгляд водителя в зеркальце заднего вида, подняла руку в знак того, что прошу прощения, но его лицо перекосила гримаса ненависти, а губы задвигались, изрыгая ругательства.
Пришлось бороться с внезапным желанием ударить по тормозам, чтобы наши машины «поцеловались». Просто хотелось причинить неудобство этому грубияну.
Понятия не имею, откуда взялось это желание. После смерти Эндрю разрушительные идеи просто падали в мою голову, как будто их кто-то нашептывал.
Когда я посмотрела на свои руки, то увидела, что сжимаю руль так крепко, что костяшки пальцев побелели.
Глава 5
Три года назад
Тони
– А еще, мамочка, у них нет новых наборов «Лего», – жаловалась Эви, пока я вела ее к машине.
Ее светлые кудри подпрыгивали, поблескивая в слабых лучах сентябрьского полуденного солнца, нос-пуговка сморщился, что делало ее скорее милой, чем раздраженной, а родимое пятно на шее напоминало маленькую клубничку.
– И они пытались заставить меня пить молоко. Говорили, что это хорошо для моих косточек. А для твоих косточек это хорошо, мамочка?
Моя дочь обожала хлопья с молоком, но терпеть не могла пить молоко просто так.
– Оно полезно для наших костей, потому что в нем много кальция, – объяснила я, поворачивая «Пунто» в сторону круговой развязки на Синдерхилл-роуд. – Но кальций можно получить из других продуктов, таких как йогурт и сыр, так что не обязательно пить молоко, если оно тебе не нравится.
Эви серьезно кивнула.
– Я сказала им, что от молока меня всегда тошнит, а раз даже вытошнило на соседскую кошку. И тогда они дали мне сока.
Ее и правда однажды стошнило прямо на кошку наших бывших соседей – породистую голубую персидку. И, по-моему, этого нам так и не простили. Ни хозяева, ни кошка.
Оказавшись дома, дочка сразу же направилась к своей огромной коробке с «Лего» и высыпала ее содержимое на пол гостиной. Я вздохнула и покачала головой.
– Эви, сейчас не время…
– Тони, милая, оставь ее, пусть играет, – вмешалась мама. – Она нам не помешает. Места достаточно.
– Бабуля, мне нужно в туалет. – Дочка надула губы и нахмурилась.
– Пойдем, солнышко. Бабуля тебя проводит.
В свои пять лет Эви уже вполне могла сходить в туалет самостоятельно, но я подавила раздражение. Что толку вмешиваться – все равно эти двое притворятся, будто ничего не слышат, и сделают по-своему.
Когда они вышли, я опустилась в одно из складных садовых кресел, которыми мы обходились в ожидании прибытия мебели, и поглядела в угол, на коробки, но не пошевелила и пальцем, чтобы начать распаковку.
У меня еще не созрела готовность окончательно проститься с прошлым: с нашей жизнью, со старым домом, в который мы – я и Эндрю – вложили все наши мечты, все надежды на будущее и в котором теперь жила другая семья.
Снова отчаянно захотелось сорваться с места и убежать. Подальше от мамы, от воспоминаний, даже от Эви. Не навсегда, на время. Ненадолго.
Чувство вины немедленно вонзилось в грудь, подобно отвертке. Какими же наивными дураками были мы с Эндрю – мчались по жизни, как два щенка, вприпрыжку, помахивая хвостиками, и думать не думали, что жизнь может расставить нам ловушку!
Надвигалась паническая атака. Не вставая, я подтянула к себе сумочку и заглянула внутрь – просто чтобы убедиться: лекарство по-прежнему на месте, в уголке, никем не обнаруженное и не потревоженное.
Да, было проще успокаивать себя тем, что выбор есть. Например, признаться во всем маме, прямо сейчас, и положить конец этой истории с таблетками, пока та не вышла из-под контроля.
И все же при одной только мысли о том, чтобы попросить помощи, в животе словно начинал шевелиться клубок скользких угрей.
В глубине души я понимала, что не сделаю этого. Не теперь.
Ведь если выложить все прямо сейчас, то это будет выглядеть, как будто я уже себя не контролирую. А это не так. Просто пока что таблетки – это самое простое решение. Как костыль после перелома ноги.
Я поклялась себе, что не стану переступать черту, а потому преодолела прокрастинацию, встала, подошла к коробкам и, собравшись с духом, открыла первую попавшуюся.
Это чем-то напоминало удар под дых: внутри лежали вещи – свидетели прежней, ушедшей навсегда жизни.
Снимки из семейных отпусков, с рождественских обедов и других праздников. Наша любимая картинка, которую Эви нарисовала в детском саду, – семейный портрет. Яркие поздравительные открытки: «Папочке», «Любимому мужу», «Дорогой женушке».
Мне не хватило духу выбросить их, даже зная, что в новом жилье хронический дефицит пространства. Хотелось сохранить. Трогать. Рассматривать. Чтобы не забыть, какими мы были. Как будто эти квадратики бумаги могли стать узлом, который свяжет воедино потрепанные концы моей жизни, лопнувшей, как перетертая веревка.
Я прикусила язык, чтобы привести себя в чувство. Надо хотя бы попытаться взглянуть на ситуацию позитивно. Новый дом – новое начало для меня и моей дочери. Мама правильно говорит: надо дать жизни шанс.
– Смотри на все позитивнее и постарайся поверить в лучшее, – сказала я вслух. – Все образуется.
Слова канули в гулкую тишину гостиной и умолкли, как погремушка, затихшая на полу.
Когда мама и Эви вернулись, мы сели пить чай. Это стало отличным стимулом взять себя в руки и успокоиться.
В дверь отрывисто постучали.
Мы с мамой удивленно переглянулись, а Эви даже не подняла головы от своих цветных кирпичиков – до того она была ими увлечена.
– Хочешь, я открою? – предложила мама.
– Нет, я сама.
Я вытянула себя из кресла и, приглаживая торчащие пряди наспех собранного «конского хвоста», пошла к двери.
На матовое стекло не падало никакой тени, а значит, на крыльце никого не было. Но я все же открыла, подумав, что почтальон или рассыльный просто стоит ниже.
Крыльцо пустовало, но на ступеньках красовался дорогущий букет лилий, в нарядной упаковке, с ленточкой. Такие обычно ставят в капсулу с водой, чтобы дольше не вяли. Этот находился в ламинированном черном пакете с ручками.
Переступив через внезапный подарок, я спустилась с крыльца и повертела головой – никого. Улица была пуста.
Тогда я взяла пакет за ручки и внесла в дом.
– Смотрите-ка, что очутилось на крыльце!
– Ой, какие красивые! – Эви вскочила. – От кого?
– Пока не знаю. Но ты можешь заглянуть в пакет, если хочешь. Вдруг там записка?
Мама изумленно подняла брови.
– Неужели ты даже не предполагаешь, от кого они?
– Понятия не имею. – Я наблюдала, как дочка с любопытством раздвигает стебли цветов, ища среди них послание от загадочного дарителя. – Но я разослала наш новый адрес всем, кто есть в моей записной книжке, так что это, наверное, от кого-то из них.
– Но чтобы такой дорогой букет?.. Уж поверь мне, он стоит огромных денег. Это лилии сорта «Звездочет», а они…
Вдруг Эви завизжала так, что кровь застыла в жилах.
– В чем дело, милая? – Я мгновенно подскочила к ней.
Она хлопнула в ладоши, заскулила, и к потолку взлетело какое-то насекомое. На стебель цветка выползла оса, за ней другая, третья… Все они направлялись к бледным, обнаженным рукам и ладоням Эви.
– Осы! – завопила я и закрыла дочку собой. – В букете!
Отчаянный рев Эви и вопли мамы отвлекали от боли, которую причиняли мне маленькие свирепые насекомые, жаля во все открытые места. Я махнула рукой, чтобы оттолкнуть проклятый букет.
– Здесь осиное гнездо, – взвизгнула мама. – Скорее, на улицу!
Я подхватила Эви на руки и бросилась к входной двери. Мама последовала за нами и захлопнула дверь. Мы вывалились на улицу и промчались через «палисадник», остановившись только около проезжей части.
Моя девочка все еще кричала и била себя по рукам и лицу.
Мы перебили ос друг на друге. Последнюю я вытащила из волос дочери – и была немедленно укушена.
И даже отсюда было видно, как в окно гостиной яростно бьются изнутри маленькие полосатые убийцы, бессильные добраться до нас, чтобы причинить зло.
Глава 6
Три года назад
Учительница
Харриет Уотсон выложила покупки на кухонный стол, разделила консервные банки на группы, открыла шкаф и аккуратно, одну за другой, составила их на нижнюю полку. Две банки с запеченной фасолью, две – с резаными помидорами и четыре – с томатным супом.
– Их место на второй полке.
Подскочив от неожиданности, Харриет выронила банку с персиками и беспомощно смотрела, как та грохнулась на стол, едва не задев коробку с яйцами.
– Мама… Что ты здесь делаешь?
– Это мой дом, если ты еще не забыла. И я имею право вставать, когда захочу.
Харриет прищурилась, чтобы облик матери стал менее расплывчатым.
– Консервированные фрукты, рисовый пудинг и заварной крем всегда стоят на второй полке, – повторила старуха. – Сколько раз тебе повторять?
– Извини, я просто задумалась.
Гладкая поверхность стола приятно холодила пальцы. Харриет взяла персики, повернулась обратно к шкафу и поставила банку туда, где ей полагалось быть – спереди от фруктовых коктейлей и рядом с апельсиновыми дольками.
Мать стояла в дверном проеме и наблюдала за ней. Она была босая, в хлопчатобумажной ночной сорочке с вышитыми лилиями, прозрачным саваном висящей на ее тщедушном теле.
– Надень халат и тапочки, – сказала Харриет, протянула руку за очками, которые недавно положила у раковины из нержавейки и, надев их на нос, шагнула вперед. – Пол холодный, простудишься.
