Zомбак

Клонит в сон, но я недостаточно пьян, чтобы вырубиться в беспамятстве. Если не напиться и уснуть, снова будут мучить кошмары. Руки потряхиваются от страха. Я боюсь уснуть. Мне страшно. Начинаю вертеть головой по сторонам и искать возможность. Нужно выпить еще или…

«Мне хокерар», – строчу Веронике, что мне хреново, но не попадаю по нужным буквам.

«Где ты? Я приду», – моментально прилетает в ответ.

«Я сам», – быстро отправляю сообщение, лишь бы Вероничка не выходила из своего укрытия. Эта алкашня, она же несется как пчелы на мед, – моментально окажется в комнате Ники, едва та щелкнет замком.

Поднимаюсь с дивана и медленно плетусь на автопилоте. Меня заносит то влево, то вправо. Сталкиваюсь с кем-то из танцующих, хватаюсь за чье-то плечо, чтобы не упасть, едва не встречаюсь с косяком двери, выходя в коридор. Но дохожу, потому что комната Вероники – это всегда спасение. Стучусь как можно тише, но на деле громко, совершенно не контролируя свои движения и их силу. Вероника впускает, вгоняет меня в комнату и тут же закрывает дверь, опасаясь, что за мной последуют «заразные». От ее резкого толчка в спину падаю на пол и растягиваюсь на нем в позе звездочки. Становится спокойно, будто я попал бункер и плохим снам меня здесь не достать равно так же, как и зомбакам в случае апокалипсиса.

– Будешь спать на полу? – слышу сзади ее голос.

– Только не спать, – бурчу я.

– Вот зачем все это, Слав? Алкоголь не спасет, тебе нужно к врачу.

Вероника садится около меня, и я утыкаюсь лицом в ее ноги, обхватываю руками бедра и подтягиваюсь еще ближе. От ее тела пахнет миндальным молочком, вдыхаю этот аромат до головокружения, носом приподнимаю ее маечку и целую в живот. Сворачиваюсь калачиком и щекочу ее кожу. Она тихо смеется и гладит меня рукой по шапке. «Как же с ней уютно…»

Глава 3

– Не уходи, пожалуйста! Что ты делаешь?! Куда ты? Ты просто эгоистка, ты кинула меня! Я один! – захлебываюсь в слезах, подрагивая всем телом. Я чувствую, как меня бьет дрожь.

– Слава, я здесь. Все хорошо, – она гладит меня по спине, между лопаток, и прижимает все крепче к себе.

– Но я искал тебя! И не смог найти, – не верю ей.

Молчит, пока я реву ей в шею и сжимаю пальцами теплый халат. Он мягкий и приятный, успокаивающий. С криков перехожу на завывания.

– Ты мне нужна, очень. Я скучаю. Без тебя тут все пошло по наклонной, мам… Ты меня простишь? Прости меня, мам, прости. Я знаю, что не простишь, ведь это я!..

– Слав, конечно, я тебя прощаю. Успокойся, правда…

– Почему у тебя такой голос, мам? Ты не хочешь со мной разговаривать? – снова реву, хочу ее оттолкнуть, но мама держит меня сильно. Не выпускает из объятий.

– Слава, пожалуйста, приди в себя, я уже не знаю, что делать, – хнычет она.

Последняя фраза окончательно выбивает меня из сна и возвращает в реальность – в комнату Вероники. Мы лежим в ее кровати, она обнимает меня и пытается успокоить, поглаживая по спине, а я мацаю пальцами ее халат, как котенок, словно ищу сиську. Тыкаюсь ей в шею, сдерживаю слезы, хотя мое лицо полностью сырое от них. Стыдно. Вероника все слышала. Это она разговаривала со мной вместо мамы. Поправляю горло кашлем, чтобы что-то сказать в свое оправдание.

– Ники, мне жаль. Я…

– Слушай, это нормально, что ты по ней скучаешь. Но твое огроменное чувство вины – ненормально. Ты же сходишь с ума, не можешь спать, – сглатывает слезы Вероника.

– Больше не повторится.

– Сон или истерика?

– Все.

Вероника хмыкает и поднимается с постели. Подходит к окну и распахивает шторы настежь. На часах шесть утра. Подсвеченная солнцем и с растрепанными золотистыми волосами Ника берет со стула спортивные штаны и ловко впрыгивает в них. Развязывает поясок у халата и оглядывается на меня осуждающе.

– Не смотрю, – кидаю в ответ на ее взгляд.

Она поворачивается ко мне спиной и стягивает с себя халат, снова тянется к стулу, на этот раз за лифчиком. У нее молочная, абсолютно идеальная кожа и аккуратная грудь с задорно торчащими сосками. Знаю, что обещал не смотреть, но, пожалуй, такое невозможно. Я наблюдаю, как она помещает грудь в чашечки бюстгальтера, заводит руки за спину и наощупь застегивает крючки. Сверху надевает черную толстовку и забирает волосы в высокий хвост. С легкостью наклоняется и подбирает белые гольфы на полу. Садится на край кровати, чтобы их надеть.

Несмотря на легкое головокружение и зашкаливающее давление в штанах, ползком подбираюсь к Веронике и обнимаю сзади, кладу голову на ее плечо.

– Тебя проводить? – уточняю, потому что помню вчерашнюю тусовку.

– Была бы очень признательна. Вдруг там еще не все разошлись. Они с утра похожи на живых мертвецов, – вздрагивает Ника, вспоминая пьянчуг с бодуна.

– Окей.

Мне, как обычно, не нужно искать свои шмотки, я снова уснул в одежде. Поэтому следом за Вероникой подбираюсь к двери. Мы щелкаем замком и выглядываем наружу. Ника пропускает меня первым, а сама на носочках крадется сзади. Я осматриваюсь, оценивая опасность. Прямо по коридору в углу легко можно различить рвотную жижу, которую вчера оставила Вика. В остальном здесь валяются пустые банки от коктейлей и энергетиков, пеперони, слетевшая у кого-то с куска пиццы. Ну и белая слизь. Немного, но наткнуться можно. Иду осторожно, обходя загрязненные места на ковре, чувствую себя проводником, который просто обязан провести оставшуюся в живых к пункту спасения. Не хватает только топора, чтобы в случае чего отмахиваться от нечисти. Но, к счастью, мы никого не находим в коридоре и на кухне. Пусто. Тусовка рассосалась по домам. Но вечером эти люди опять будут здесь. Как они приходят? Не могу сказать точно. Может быть, у кого-то есть ключ от моей квартиры. Так что закрыть дверь – не вариант.

«Поменять замок?» – спрашиваю себя, переступая через свежее пятно от пролитого кофе.

– Подожди, – шепотом останавливаю Веронику. – Еще не засохшее. Странно.

– Да ладно, может, ближе к утру кто-то разлил, пошли.

Но мы не успеваем сделать шаг, как из зала выходит голый незнакомый парниша с длинными волосами, рассредоточенными по всей голове, как листья у пальмы или грива у льва. Вероника вскрикивает сиреной и прячется за меня, вцепившись пальцами в мою футболку. Парень тоже пугается и кривится в лице, похоже, визг Вероники отзывается болью в его голове, как и в моей.

– Тише! Чувак, уйми ее, я уже ухожу. Мне на поезд в восемь, голова щас взорвется, – хриплым голосом говорит он.

– Ники, – говорю я, и она тут же замолкает, но по-прежнему боится выглянуть. Чувствую ее горячее взволнованное дыхание, упирающееся мне в шею.

– Охеренная тусня, чувак. Зови еще, – парень мельтешит по комнате, наверное, в поисках одежды.

Замечаю на столе майку и бросаю ему, спустя несколько минут находятся джинсы, носки парниша даже не пытается отыскать, машет на них рукой и кидает пофигистичное «похуй». Проверяет по карманам телефон и деньги, звякает ключами и еще чем-то лязгающим, кое-как завязывает шнурки у кед и выходит за дверь. Вероника снова появляется из-за моей спины.

– Кошмар! Это совсем не то, что я хотела увидеть с утра! – морщится она, наверняка вспоминая голое тело незнакомца с обмякшим волосатым членом.

– Некрасиво получилось, – соглашаюсь с ней.

– Они всегда такие? – тихо спрашивает Ника.

– Кто?

– Ну эти ваши… причиндалы.

– Не у всех и не всегда, – посмеиваюсь над ее вопросом. Ей-богу, как маленькая. Ее щеки заливаются румянцем, а взгляд потуплено опускается. Беру ее за руку. – Люблю, когда ты такое спрашиваешь. Ты забавная, – говорю ей, а потом вспоминаю момент с ее переодеванием и добавляю: – И красивая.

Убедившись, что в ванной комнате никого нет, пропускаю туда Веронику первой, а сам стою и жду очереди. Оглядываю урон, нанесенный квартире. Кажется, в зале появилось новое граффити с зеленой лягушкой и фиолетовым дымом у нее из пасти. А еще битая посуда и залитый соком диван. Но это не новость, такое случается постоянно. И раньше мы с Никой полдня квартиру драили, потом надоело – стали убирать только видимые загрязнения и один раз в неделю вызывать клининговую службу, вернее тетю Свету. Она-то знает все секреты хорошей уборки: как оттереть кровь с обоев; вымыть кресло от мочи, и чтобы не пахло; вывести и протереть все липкое с поверхностей; даже посуду моет и плиту драит. В общем, чудо-женщина, только платная. И очень. Если бы не папины деньги, которые он присылает мне на учебу, вряд ли я смог бы потянуть тетю Свету.

– Следующий, – с улыбкой произносит Вероника, выходя из ванной.

– Ты бегать? – спрашиваю, почти скрывшись за дверью.

– Да. Со мной хочешь?

– Вряд ли бегать хочу. Но потусить на улице – я бы не отказался. Сегодня четверг, – размышляю вслух.

– А, тетя Света, – вспоминает Ника. – Ну тогда давай, только побыстрее. И зубы хорошенько почисть!

– Целоваться будем? – выглядываю из-за двери, чтобы поймать момент, когда она будет злиться.

– Да иди ты!

Она и вправду забавная. Знаю, что хотела бы поцеловать меня и что у нее никого еще не было. Такая милая и наивная. Мне нравится наша игра, как будто бы мы влюблены. Может, и влюблены. Только не ее это будущее: просыпаться в затхлой квартире с алкашами в компании; закрываться каждый вечер в комнате и бояться, что выломают дверь; наблюдать малоприятные картинки с небезопасными связями; в конце концов, бороться с моими паническими атаками, как сегодняшняя…

«Решил, что разговариваю с мамой. Кусок дерьма, – чищу зубы и грызу щетку, но больше себя изнутри. – Возьми себя в руки, придурок. Нужно больше энергетиков».

Смотрю в зеркало, висящее над раковиной, и замечаю что-то черное на ногтях. Присматриваюсь сначала к отражению, потом к собственным пальцам. Лак? Нет, серьезно?! Сплевываю белую пену в раковину и набираю немного воды в рот из-под крана. Снова полощу и сплевываю. Убийственное испытание – чистить зубы. После пасты во рту немеет и остается привкус саднящей мяты, которая неприятно скрипит и вызывает изжогу. Чтобы избавиться от этого ощущения – непременно нужно кофе. Я даже готов встать на четвереньки и вылакать кофейную лужицу на кухне, лишь бы унять эту мятную свежесть. Но Вероника стучится в дверь, значит, я нахожусь в ванной слишком долго, пора выходить. Умываюсь, утираюсь полотенцем, после чего появляюсь перед Никой и дышу ей зубной пастой прямо в лицо, как выпивший гаишнику в трубочку. У нас тут другие проверки. Улыбаюсь во все двадцать восемь.

– Молодец. Голову помыл? – спрашивает, в то время как я прохожу мимо и ныряю в кеды. – Эй, а как же душ?

– После твоей пробежки вместе сходим, – подмигиваю ей, и она снова заливается краской.

На улице немного зябко, жмусь в своей футболке, пока Вероника разогревается на месте. Раньше мы вместе бегали, каждое утро. Я серьезно увлекался спортом, мог пробежать и десять, и двадцать километров. Сейчас, наверное, и метра не пробегу. Мои ноги тяжелые, неподъемные, а ступеньки у подъезда такие маленькие и частые. На одной из них спотыкаюсь и чуть ли не лечу кубарем на тротуарную дорожку, но успеваю повиснуть на перилах.

– Все нормально! – посмеиваюсь над своей немощностью, хотя больше хочется разрыдаться. Не ожидал, что тело станет подводить меня в девятнадцать лет.

Вероника напряженно смотрит за тем, как я ковыляю к лавочке, но потом убегает, она и так задержалась. Хочу распластаться по скамейке, привалившись на спину, но солнце сразу же начинает лупить по глазам. Слишком яркий и теплый сентябрь, в футболке уже не холодно. Лучи проходятся по лицу, и я укрываюсь от них рукой. В голове тоже пекло. Тянусь в карман за телефоном и открываю «шорты». Это всегда спасает. Листаешь пальцем снизу вверх – то ржешь, то морщишься, то удивляешься. Одни идиоты снимают короткие ролики, чтобы другие идиоты их смотрели. Я – тот идиот, который смотрит. И, главное, невозможно остановиться. Это мой личный плюс, когда нужно убить много времени. А времени у меня вагон, только бы не спать.

Меняю положение на лавочке и подставляю солнцу спину. Продолжаю пялиться в экран, при этом еще успеваю зубами сдирать с ногтей черный лак. «Сука, крепко сидит, – посматриваю на маленький участок ногтя без лака. – Кирыч? Он мог, только вряд ли ему было до меня вчера».

Секундный смех, две секунды умиления, и снова лицо кирпичом. Быстрый окситоцин, лживый, но съедающий и притягивающий. Зомбировано пялюсь в смартфон, завороженно сметая пальцем уже просмотренные видюшки. Девушка танцует в костюме Сейлор Мун, покачивая бедрами; котенок мяучит, сидя у хозяйки на животе; четкий парень с ноги открывает бутылку с водой; велосипедист прыгает с обрыва на байке; склейка из аниме; отрывок из фильма; китаянка пытается запихнуть себе в рот банан целиком; котенок смешно кувыркается на полу; девочка говорит «брать», не выговаривая букву «р»; мужик поднял штангу весом в двести кг; парень со всего маху ебнулся с лестницы; певица рыгает на сцене; хук справа на ринге, и противник падает; шелест моря; котики; клетчатая японская юбочка…

– Слав!

Юбочка… Не могу остановиться, пока Вероника не блокирует экран и не выхватывает телефон у меня из руки. Она пихает его в карман своей толстовки. Одариваю ее недовольным взглядом, но вскоре отхожу. Ее кожа поблескивает на солнце от пота, лицо разгоряченное и мокрое. Дыхание немного сбившееся. Напряженные икры, спортивные бедра.

«Хочу», – выдыхаю желание и опускаю взгляд.

Как назло, Ника садится рядом.

– Разомнешь? – кладет правую ногу мне на колени, слегка завалив корпус назад и оперевшись руками на лавочку.

Трогаю ее божественные икры, перебираю мышцы в пальцах, надавливая то сильнее, то слабее. Ника время от времени тихонечко постанывает от удовольствия, а я скольжу по гладким спортивным штанам вверх и оказываюсь совсем рядом. Массирую ее бедра и знаю, что, если провести рукой немного вверх и вправо, то там она и останется… Но Ника умело отвлекает меня разговором.

– И ты все это время залипал в телефоне?

– Ну да. А сколько прошло?

– Полтора часа, – Ника меняет ногу.

– Охуеть! Правда, залип, – на самом деле мое «охуеть» вылетает тогда, когда я случайно сжимаю ягодицу Ники в руке. А она такая упругая, сочная, подтянутая. Сглатываю слюну во рту. – Сколько ты пробежала?

– Почти пятнадцать. Слав, нам нужно поговорить.

– Пятнадцать! – игнорирую ее предложение.

– Слава, ты слышал.

– Бля, пятнадцать, Ники, ну ты даешь! Мы с тобой с двух начинали!

Она резко сбрасывает ногу с моих коленок, встает и быстрым шагом идет к ступенькам, грациозно поднимается по ним, пиликает ключом от домофона.

«У нее мой телефон!» – вспоминаю я.

– Ладно, разговор, – соглашаюсь и тоже поднимаюсь с лавочки. Надо сказать, никакой разговор не случится, если в мой желудок ничего не закинуть сейчас.

За углом дома пристраиваемся на летней веранде кофейни. На деревянный, немного покачивающийся столик, – если на него наступить ногой внизу, – официантка ставит два стаканчика с капучино, чуть позже приносит мне острый азиатский бургер, Веронике – сырники, утопленные в сгущенке. Серьезно, мне кажется, их там настигла смерть. Даже дна тарелки не видно. Ника пытается образовать вилкой «сушу», но безрезультатно. Утопшие пирожки – мертвые пирожки, так и остаются плавать в сгущенной пучине. Она ковыряет их. Своеобразное такое вскрытие.

– Итак, разговор, – глубоко вздыхает она.

– Да, мне тоже интересно, почему у меня черные ногти? – выставляю перед ней пальцы веером и пристально смотрю ей в глаза.

– Извини, – прыскает смехом Ника. – Когда ты вчера ко мне ввалился, я голову ростовой куклы Микки Мауса чинила. Там потерто в некоторых местах, вот и пришлось промазывать лаком. А твои девственно-чистые ногти…

«У некоторых кое-что другое до сих пор девственно, но я же не лезу, – стискиваю зубы. – Молчи, дурак, плохая шутка».

Вместо слов вгрызаюсь в бургер и активно жую. Он вкусный до безумия! Этот жгучий соус, мясо и булочки, сыр… «Я щас кончу!»

– Что будем делать с твоими кошмарами? – обеспокоенно трогает меня за локоть Ники.

– Не спать.

– А с алкоголизмом?

– С каким алкоголизмом? – ошарашенно поднимаю на нее глаза.

– С твоим!

– То есть, по-твоему, я не только психопат, но еще и алкоголик?!

– Но все можно исправить! Пока не поздно, Слав! Давай найдем тебе хорошего психиатра, если нужно, полежишь в клинике, прокапаешься, таблеточки попьешь…

– Лучше бы ты на всякие бабские темы разговаривала, Ники, – сминаю пустой стаканчик от капучино в руке и кидаю рядом с урной, попросту не попадаю в нее. Поднимаюсь из-за стола, обиженно забирая свой бургер, оставить его здесь недоеденным – выше моих сил. Но не ухожу, так как помню: мой телефон все еще у Ники.

– Это какие? – Вероника тоже на пределе.

– Ну не знаю, про любовь-морковь там…

– Да ты же такое ненавидишь! Достал! – истерит она, кидая в меня свой стаканчик, а вот он-то только наполовину пустой. Кофе растекается по футболке и обжигает кожу через ткань. Терплю, жмуря глаза. – Я люблю тебя! И все для тебя делаю! А ты тот еще свин! Хоть бы раз…

– Что?

– Хоть бы раз… сказал, что я нужна! Что любишь! Что хочешь быть вместе! Что тоже готов для меня что-то сделать, а не подыхать в этом дерьме! Я знаю – несчастный случай, авария, но Слав! Полгода прошло! Сколько можно?! Ты не виноват! Так получилось! И маму не вернуть! ПРЕКРАТИ себя убивать!

Ника брякает руки на стол и роняет в них лицо, плачет навзрыд, трясется всем телом. А я стою и, как последний мудак, смотрю на это, доедая бургер. «Но что я могу сделать? Да, нужна, да, люблю, но это ничего не меняет. Это она убивает себя, находясь рядом со мной. А я… уже мертв», – думаю я, проглатывая последний кусок булки.

Сажусь на свободный стул и тяну Нику за руку на себя. Она, ничего не понимая, садится сверху на мои ноги, все еще продолжает всхлипывать.

– Сложное утро. Наверное, все к этому шло. Но предупреждаю: будет остро, – быстро говорю и сразу же целую в губы, чтобы она не успела одуматься.

Поцелуй – это стратегия отвлечения. Я еще не целовал ее по-взрослому. Ее соленые губы и мой наглый язык. Наверное, от страха и неожиданности Ника так сильно вцепляется пальцами в мои плечи. Я касаюсь ее руками под толстовкой. Черту не перехожу, грудь остается не тронута мной, но ладонь задерживается на застежке на какие-то полсекунды. Ника начинает ерзать бедрами, и я кладу на них руки, импонируя ее инстинктивным движениям.

«Пусть почувствует его, она ведь этого добивается», – притягиваю ее еще крепче.

Вероника стонет, но в этот раз не от массажа ног, а от моего напряженного члена, о который она трется в своих скользящих, намокших штанах. Этим поцелуем и ласками я делаю ей больно – даю надежду на что-то большее. Но одновременно с этим спасаю себя от ненужного разговора. Ника забывается в страсти и желании, после она не станет говорить об алкоголизме и о том, что я себя убиваю.

«Год выдержки, и так бесцеремонно сдаться, поцеловать ее. Но это того стоило».

Идем домой. Для приличия держу ее за руку – не хочу рушить ее розовый мир, где мы вместе. Вероника смотрит в асфальт и улыбается. Ее щеки горят, ладошка влажная-влажная. Наверное, сердце тоже бьет собственные рекорды. И это наш первый поцелуй. Она счастлива. Но это тоже лживый окситоцин, как от «шортов»: быстро пришел, быстро уйдет. Уйдет тогда, когда она поймет, что настоящий мир далеко не розовый и поцелуй – не средство стать ближе.

Глава 4

Потягиваю энергетик сидя на ступеньке. Кирыч стоит рядом, привалившись на перила, и выпускает сигаретные круги изо рта. Наблюдаем, как Ника и еще трое эскадешников забивают багажник «Тойоты» под завязку. Кривлюсь от того, как проседает зад тачки.

– Они ж ее угробят! – сплевывает на асфальт Кирыч.

– Пусть, может, тогда не поедем, – в голову ударяет напиток, растворяясь сладостью на языке. Чертовски приторно, и хочется пить.

– Дружище, как ты вообще согласился?

Игнорирую его вопрос и смотрю на Вероничку, нагнувшуюся к земле за очередной поклажей. То ли она всегда идеально держит осанку, то ли именно сейчас пантуется перед пацанами, но спину выгибает знатно, не хуже, чем Харли Квинн в «Самоубийцах».

– А-а, понял, можешь не объяснять, – фыркает друг и протягивает сижку мне.

Затягиваюсь. Первая тяжка получается ровной, не кашляю. Всегда представляю, как никотин распространяется по телу через легкие и выкручивает на своем пути все лампочки, мерцающие красным – «тревога!» Я расслабляюсь и опираюсь локтями на ступеньку повыше. Хорошо. И солнце уже не кажется сентябрьским пеклом, а предстоящий поход – лесным геморроем.

Я сам не понимаю – почему согласился. В лесу нет телика, чтобы смотреть анимешки, нет нормальной телефонной связи, чтобы свайпить, нет комфортного места для лежания, поедания и ссанья. «Зато там будет гитара и костер!» – говорила Вероника. Такой себе аргумент. Вон она, эта гитара, из багажника торчит. И мне уже скулы сводит от суеты вокруг этой гитары. Парнишка пытается засунуть в тачку рюкзак и неаккуратно лязгает по чехлу. Шестиструнка звякает, Ника сердито отчитывает придурка, не разбирающегося в музыке.

Но что немало важно – они закидывают на пол заднего сиденья коробку с пойлом, в основном пиво, но есть кое-что и покрепче. «Жаль, Бармен с нами не едет», – вспоминаю о нем с грустью. Сегодняшняя тусовка пройдет без меня. Никто даже не заметит, что хозяин дома отсутствует.

Закашливаюсь и выкидываю фильтр под ноги, притаптываю его грязным ботинком. Допиваю энергетик и поднимаюсь. Покачиваюсь, но стою. Кирыч поддерживает меня за спину рукой, возможно беспокоится, что упаду навзничь прямо на лестницу. К нам подбегает Вероника.

– Слав, пора, – улыбаясь, говорит она мне, потом кидает взгляд на Кирыча. – Кир, может, тоже присоединишься? Составишь компанию Славе?

– Не-не-не. Я за домом прослежу, – вскидывает бровью Кирыч и осторожно толкает меня в руки Ники. – Держи кавайчика, его немного штормит.

Вероника хватает меня под руку и ведет в сторону машины. Иду медленно, оборачиваясь на друга, который машет мне рукой на прощание, разве что не накладывает крест для благословения. «Скот. Мог бы и поехать», – сквозь зубы цежу я. Сажусь в «Тойоту» по центру, по бокам от меня сидят Вероника и ее однокурсник, спереди расположились водила и его друган. Все эскадешники. Пристегиваемся и трогаемся с места.

Едва выезжаем на дорогу, меня начинает подташнивать. К горлу подступает неприятная кислота, сглатываю, крепче вцепляюсь в сиденье. Вижу руку Ники на плече, но не чувствую ее. Продолжаю терпеть, но перед глазами все становится больше: светофоры расплываются, люди на переходе бредут в полусантиметре от нашего капота, а потом мне чудится, что встречка заворачивает в нас. Трясусь в ужасе, кожу прошибает потом, он стекает по вискам. Под пандовой шапкой мокнут волосы. И тут до меня доходит такая мысль: я впервые сел в машину после аварии. Вцепляюсь в впереди стоящие сиденья и сжимаю их. Пульс ускоряется до предела, меня пронизывает боль, но я не могу пошевелиться. Тело сковывает страхом, и трудно дышать. «Ебнутый, можно было предположить, что накроет в тачке», – сожалею о поездке.

– Давайте остановимся, Славе плохо! – слышится голос Ники.

– Да тут ехать осталось пять минут. Потерпит твой Слава, – отвечает водила.

А потом он отвлекается и лезет за чем-то в бардачок. И я закипаю.

– Уебыш, смотри на дорогу! Ты что?! Охуел?! Прикончить нас хочешь?! – вскрикиваю, четко выплевываю ему в затылок каждое слово.

Все в машине вздрагивают – то ли от моего крика, то ли от внезапного наезда. Но становится тихо. Мои губы трясутся, слезы накатываются на глаза. Откидываюсь на сиденье и смотрю в потолок. Отдаленно слышу шепот: «Так это тот самый, который свою тачку об столб грохнул».

– Да, тот самый. Не повторяй моих ошибок, бро, – говорю более спокойно, паника отпускает и растекается, как никотин, отпустив голову и рассредоточившись по всему телу.

Дышу – глубоко и неторопливо, футболкой утираю пот с лица, стаскиваю шапочку и запускаю пятерню в волосы. Ника опускает со своей стороны стекло. Машет передо мной книжонкой, которую пыталась читать все это время.

– Дай-ка, – тяну руку к макулатуре.

Едва книга оказывается у меня в руке, силюсь вспомнить, когда последний раз что-то читал – не новостную ленту, не сообщения, не инструкцию к препаратам, а именно книги. Не помню. Поглядываю на обложку. Разумеется, классика. Но какая! «Портрет Дориана Грея».

– Неплохо, – кидаю взгляд на Нику.

Теперь этот томик едет у меня в руках. Успокаивает ощущение, что чтение спасет от скуки. «Шорты», конечно, не заменит, но реальность немного исказит. Открываю первую главу и утыкаюсь в книгу. Меня уже не ебет, куда там лезет своими ручонками водила, паническая атака делает ноги, а дорога заканчивается. Пока наша компания и толпа приезжих незнакомцев разгружают машины, я сижу на поваленном дереве и читаю. Периодически достаю телефон из кармана и проверяю сеть. Не ловит. Опять зарываюсь в чтение. Читаю через слово, так как сюжетец в целом мне знаком. Мозг отказывается воспринимать написанное, но это и неважно. Я занят и совсем не хочу спать. Еще больше – не хочу ни с кем знакомиться. Троих уебков в машине хватило!