Жизненные откровения. Сборник рассказов

– Да он ни за что не придет, – вклинилась в разговор Ульяна Федоровна, – разве можно забыть, как он уколов боялся.

– Ничего я не боялся, – покраснев, по-мальчишески выкрикнул Денис Тимофеевич.

– Да дайте же Таньке-то, то есть, Татьяне Васильевне, высказаться, – зычно выдал Кирилл Григорьевич.

Все вновь притихли, и Татьяна Васильевна продолжила:

– У меня есть дочь, и две внучки, а мужа похоронила три года тому назад.

Сказав это, она склонила свою седеющую голову и замолчала. Вновь наступила минутная пауза, которую долго никто не решался прервать. Первым ее все же прервал Петр Сидорович, которому уже давно не терпелось перебраться за праздничный стол:

– А давайте-ка продолжим наш обмен информацией за накрытым столом. Его тут же поддержала большая часть мужчин:

– Давайте, давайте.

– Наконец-то, Петька дело предлагает.

– За столом-то повеселей будет.

                                    IV

В снятом для такого случая кафе к обмену информацией, подслащенному тостами все уже было готово. Одноклассники шумно расселись за общий стол, и Евгений Максимович взял власть в свои руки:

– Ну что ж, самозванцев нам не надо, командиром буду я.

Глотающие слюни гости единодушно его поддержали:

– Давай, Евгешка, управляй бордельером.

– Начинайте уж, Евгений Максимович.

– Правильно ли я понял, что принято единогласно? – выпятив грудь, спросил Евгений Максимович.

– Правильно, – раздалось за столом, – да не тяни ты, ради бога.

– Тогда наливай, – скомандовал Евгений Максимович и цепкие мужские руки потянулись к бутылкам.

– А теперь я хочу сказать первый тост, – воскликнул Евгений Максимович, – давайте выпьем за нашу первую встречу. Надеюсь, что она будет не последней.

– За встречу, за встречу, – раздалось над столом, после чего послышались дружные бульканья и чавканья.

Дав собравшимся немного закусить, Евгений Максимович встал из-за стола и предоставил слово Киселеву Владимиру Ивановичу.

– А я хочу предложить тост за дружбу, – сказал он, – с некоторыми из вас я и раньше поддерживал дружеские отношения, но большую часть я увидел впервые после окончания школы. Так вот, за дружбу.

Собравшиеся дружно выпили и застучали вилками по тарелкам. Кто-то из них смачно подчавкивал. Закончив закусывать, Петр Сидорович предложил:

– А ты Володька рассказал бы что-нибудь о себе, а то только погоны и видим.

И Владимир Иванович рассказал, что сейчас является военным пенсионером, а до пенсии работал старшим преподавателем в Вильнюсском военном училище, которое когда-то вместе с Евгением заканчивал. Сына своего потерял десять лет тому назад, тот умер в самом расцвете сил от передозировки.

– Распад Советского Союза больно отразился на судьбах многих наших людей, – сказал он, – вот и я теперь живу в другом государстве без каких-либо прав.

И тут за столом поднялся шум. Подогретые спиртным одноклассники на перебой принялись ругать долбанную перестройку и ее авторов. Было видно, что тема эта близка каждому из присутствующих. И даже хозяйка швейной фабрики не преминула высказать на данную тему пару критических фраз, типа:

– Бюрократов да взяточников расплодилось столько, что не продохнуть.

Зычный голос артиста выделялся особенно:

– Театры разваливают, пошлятиной засорили весь репертуар, повылазили бездари, талантам проходу не дают.

И даже командные потуги генерала не мог охладить пыл собравшихся. Наконец он не выдержал и рявкнул:

– Отставить разговоры, господа-товарищи, имейте же совесть.

Совесть у собравшихся явно присутствовала, потому что полупъяный гвалт за столом резко закончился.

– Вот это дело, – удовлетворенно произнес генерал, – третий тост я предлагаю выпить молча за тех, кто в море. Иными словами за тех, кого с нами по той или иной причине нет. Присутствующие молча выпили, а вот закусить тихо не удалось. В нависшей над столом тишине были отчетливо слышны стук вилок и разнообразное чавканье.

После третьего тоста собравшимся было предложено перекурить и размяться на танц-поле. Именно так и сказал хозяин кафе, появившись возле стола.

Правда, сначала он спросил о настроении собравшихся:

– Уважаемые гости! Все ли вас устраивает, может быть, есть какие-нибудь пожелания?

И когда единственным пожеланием гостей оказалось желание перекурить, хозяин кафе предложил:

– Дорогие гости! Конечно, перекурите, а кто желает, может выйти на танц-пол и потанцевать. Для вас играет наш джаз бенд.

Вот ведь как, не просто три заштатных музыканта, а джаз бенд.

На танц-поле остались только Татьяна Васильевна да Сергей Александрович, а остальные направились на свежий воздух, чтобы выпустить в него сигаретного дымку.

Мы не станем прислушиваться к разговору Татьяны Васильевны с Сергеем Александровичем, пусть себе воркуют. А вот разговор курильщиков очень даже интересно послушать.

– Кто-нибудь может сказать, почему нет Людки Ворониной, – закурив сигарету, спросил Вячеслав Михайлович, – ведь я с ней за одной партой сидел.

– А Людка после школы вышла замуж за какого-то узбека и уехала с ним на родину, – после минутного молчания сообщила Ульяна, – несколько раз она приезжала навестить свою мать. В последний раз я видела Людку лет десять тому назад на похоронах ее матери. У нее вроде бы три девочки.

– Да, раскидала нас жизнь по свету, – тяжело вздохнул Владимир Иванович.

– Раскидать-то раскидала, а вот собрать никак не может, – вступил в разговор Кирилл Григорьевич.

– Теперь уж вряд ли соберешь, – произнес генерал, – мои знакомые и хотели бы вернуться в Россию, так бюрократы замучили бумагами. Нашему русскому человеку ставятся всякие препоны при оформлении гражданства и прописки. Чинуши без стыда и совести вымогают у них последние деньги.

– Да, куда ни глянь, везде одни рвачи и мздоимцы, – согласился с ним Валерий Никифорович. Он хотел еще что-то добавить, но Светлана Акимовна перебила его:

– Что это вы, мужики, скучную тему завели. Рядом с вами симпатичные женщины, а вы все о проблемах. А ну-ка приглашайте на танцы.

Евгений Максимович тут же подхватил Светлану Акимовну под ручку, а за Ульяну уцепился Кирилл Григорьевич. Остальные потянулись за ними.

А за столом уже сидел раскрасневшийся Сидорыч. Никто и не заметил, как тот, быстро выкурив свою папиросу, вернулся в зал и, наполнив водкой фужер, залпом его осушил.

Джаз бенд перестал играть, и встреча одноклассников была продолжена.

Слово было предоставлено Валерию Никифоровичу, и тот произнес:

– Дорогие друзья-товарищи, не все сегодня смогли приехать на эту встречу по разным причинам. Я могу сказать только о тех, с которыми пытался связаться. Родственники Вовки Топегина рассказали мне о том, что в начале девяностых нарвался он на каких-то махинаторов, и те отобрали у него квартиру. Теперь неизвестно жив он или бомжует где-то. А вот у Инки Поляковой жизнь удалась, но живет она в Петропавловске-Камчатском и добраться до нас в этот раз не смогла, слишком накладно. Зато она прислала мне телеграмму, которую я и хочу зачитать: «Дорогие однокашки, очень хотела вас повидать, но не случилось. Желаю хорошей встречи и приятных воспоминаний. Я на Камчатке буду пересматривать школьные фотографии и вспоминать вас. Ваша Инка».

Услышав привет с Камчатки, одноклассники оживились и предложили выпить за Инку.

После небольшого перерыва на закусон слово было предоставлено Вячеславу Михайловичу, но возмутился подвыпивший Сидорыч:

– А что это заслуженному пролетариату слово не дают. Я, может быть, тоже хочу выступить. Ты, Славеньтий, посиди, – обратился он к Вячеславу Михайловичу.

– Ну, давай выступай, – разрешил Евгений Максимович.

– А вот и выступлю, – заплетающимся языком промямлил Сидорыч, – не лыком, чай, шит.

Не жалуют что-то в последнее время рабочий класс, а ведь на нем все и держится. На наших плечах все и держится, – на этом месте он покачнулся, и, если бы не сидевший рядом Денис Тимофеевич, завалился бы на стол.

– А что, можно и за рабочий класс, – поддержал его Евгений Максимович, – давайте-ка выпьем за рабочий класс.

Сидевшие за праздничным столом дружно его поддержали.

И именно этот тост окончательно выбил Сидоровича из строя. Опустошив стопку, он как-то сразу обмяк и чуть не упал со стула.

Денис Тимофеевич и Владимир Иванович помогли ему переместиться к гардеробу и уложили на диван.

Потери бойца постарались не заметить, и банкет был продолжен.

По его окончании решили собираться на встречи каждый год. Люди так соскучились по общению.

Встреча

Эта встреча, так взволновавшая меня, произошла в один из весенних солнечных дней в вагоне пригородной электрички.

Я сидел у окна и мысленно готовил себя к очередному занятию с моими учениками.

За окном проплывал знакомый пейзаж с просыпающейся природой и распускающимися деревьями. Вагон был озвучен веселым щебетанием студенток и незлобивым ворчанием старушек.

Напротив меня присел молодой капитан с крылышками на петлицах форменной одежды.

Лицо капитана привлекало своей необычайной открытостью, и я невольно засмотрелся на него, пользуясь тем, что тот углубился в чтение «Собеседника».

Читал капитан увлеченно и эмоционально. Он то сердито хмурился, то искренне радовался прочитанной информации.

Вдруг я заметил, что ресницы его стали предательски подрагивать, а в глазах появился неестественный блеск. Капитан тяжело вздохнул и надолго задумался, уставившись в одну точку. Так он и сидел, не слыша монотонного стука колес и не замечая вагонной суеты. Все пассажиры уже вышли на конечной станции из вагона, а капитан все сидел, думая о чем-то своем.

«Товарищ капитан – обратился я к нему, – пора уже выходить. Электричка следует в депо».

Капитан отрешенно посмотрел на меня, затем глянул в окно и произнес: «Уже Ленинград? Как незаметно пролетело время».

Мы вместе вышли из вагона и поспешили к станции метро. Перед входом в метро я все же решился и спросил капитана о причине, так взволновавшей его.

«Понимаете, читал сейчас в „Собеседнике“ письма ребят, которые в свое время служили в Афганистане, и подумал о своем друге. Если у Вас есть время, то я могу вкратце рассказать о нем».

До начала занятий оставалось еще более двух часов, и я согласился.

Мы присели в скверике на привокзальной площади, и капитан начал свой рассказ:

«Три года тому назад нам пришлось перевозить группу раненых из Кабула в Союз. Самолет был полностью подготовлен, раненые размещены в грузовой кабине, экипажу оставалось только занять свои места в кабине пилотов и приступить к выполнению ответственного задания. Проходя к кабине пилотов, я вдруг услышал тихий голос, обратившийся ко мне: «Товарищ капитан, дядя Сережа, здравствуйте».

Оглянувшись на голос, прежде я увидел внимательные воспаленные глаза. Голова и руки обладателя этих глаз были плотно забинтованы. Он лежал на носилках и, не моргая, смотрел на меня. Я подошел и молча присел рядом с бойцом.

«Дядя Сережа, Вы, наверное, не узнаете меня, да и не мудрено. Я-то Вас сразу узнал, Вы же мой сосед по подъезду. Помните, как Вы учили нас играть в футбол возле нашего дома».

Я сидел и не знал, что ответить, но глаза бойца умоляюще смотрели на меня, и я впервые в жизни солгал: «Помню, конечно, помню. Ох, и дружная была у вас компания – один за всех…»

«Дядя Сережа, я ведь тоже поступал в военное училище, да не прошел по конкурсу. Мы вместе с Петькой поступали. Помните Петьку-то? Он поступил, скоро офицером станет».

«А что случилось-то с тобой, браток, – попытался я сменить тему разговора, – хочешь, я тебе попить принесу»?

«Нет, спасибо» – ответил он и тяжело вздохнул.

«Ты не волнуйся – попробовал успокоить я раненого бойца, – сейчас мы тебя вмиг на Родину доставим. А пока отдохни немного. Видишь, меня экипаж заждался».

Я старался сказать эту фразу бодрым и решительным голосом, но губы не слушались меня и шепелявили что-то невнятное.

Тронув бойца за плечо, я поспешил занять свое место.

После посадки я вновь подошел к своему новому знакомому, пожелал ему скорейшего выздоровления и большого счастья. На прощание, я оставил раненому бойцу свой адрес, написанный на клочке бумаги.

Я шел к выходу из самолета, а спину мне жег его прощальный взгляд, пытавшийся остановить меня. Я понимал, что самого главного боец мне так и не успел сказать, но остановиться и вернуться назад уже не мог, о чем в дальнейшем очень жалел.

Капитан прикурил сигарету и жадно затянулся. Несколько минут мы сидели молча, и я не решался нарушить это молчание. Докурив сигарету, капитан продолжил свой рассказ:

«Вы, наверное, хотите спросить, в чем заключалась моя неправда? Просто, никакой я не дядя Сережа и никогда не был соседом того юноши. Он меня с кем-то спутал, а я не хотел его огорчать. Теперь-то я понимаю, что не стоило тогда обманывать этого сильного человека. Сильного и совсем еще молодого».

«А Вы, что, опять встречались с Вашим новым знакомым»? – спросил я.

«К сожалению, не встречался. Через год после той встречи я получил письмо от Володи. Именно так зовут моего нового друга. Написал он мне его только после окончательного определения своей дальнейшей судьбы. Заканчивалось это письмо такими словами:

«Пока афганскую землю будут топтать враги революции и пока не перестанут страдать афганские дети, не смогу я спокойно смотреть людям в глаза. Я должен быть там, где остались мои боевые товарищи».

Потом письма стали приходить чаще, и теперь мы постоянно переписываемся с Володей.

Я очень волнуюсь, если письма от Володи по каким-то причинам задерживаются».

«Так значит, Володя опять в Афганистане»? – спросил я капитана.

«Да, он окончил школу прапорщиков и снова отправился в Афганистан. Каждое его письмо – это обстоятельный рассказ о героизме и подвигах наших воинов. О себе только то, что здоров, что все у него хорошо, и трудностей вроде бы никаких нет. Недавно прислал свою фотографию. Грудь его украшают орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги».

Капитан опять закурил, а я сидел и заново осмысливал все сказанное им. Как виноваты мы перед Володиным поколением, как благодарны мы ему за отвагу и честь.

Прощаясь, мы договорились обязательно встретиться вновь.

Выстрел в голову

Служил старший лейтенант Велехов в отдельной авиационной эскадрильи, расположенной под Ленинградом, вот уже двенадцать лет. Некоторые его однокашники уже майорами ходили, а он за эти годы только раз отмечал получение очередного воинского звания. Да и как его получишь, если должность авиационного техника по АДО другого звания не предполагала. Работу свою Анатолий Велехов любил и ответственно к ней относился. А вот любви к жене Татьяне Анатолий уже давно не испытывал. Конечно, поначалу какое-то чувство тянуло его к Татьяне, но назвать это чувство любовью Анатолий бы не решился.

Все произошло как-то уж очень быстро. Учась на последнем курсе училища, познакомился Анатолий с Татьяной в училищном клубе на вечере. После танцев проводил он ее, как положено, до дома и хотел уже распрощаться, как обхватила его Татьяна своими цепкими руками и присосалась так, что сил никаких не было от нее отцепиться. Точнее, силы на дело нехитрое он все же нашел. И так уж случилось, что Татьяна оказалась первой девушкой, с которой он оказался так близок.

Может быть, именно поэтому в тот вечер, в порыве страсти он и промямлил: «Я люблю тебя, Таня».

А Таня оказалась девушкой сметливою и очень чувственной. Будешь тут чувственной, если подруги уже повыходили замуж за курсантов, а она, сколько ни встречалась с ними, никак не могла окольцеваться.

Мертвой хваткой она вцепилась в Анатолия и уже не выпустила до самого ЗАГСа.

Анатолий, может быть, и отцепился бы от нее, но когда она известила его о своей беременности, сдался и дал согласие на свадьбу. Не дай бог, Татьяна до политотдела дойдет.

Свадьбу отгуляли перед самым выпуском. Уже на свадьбе Татьяна изрядно выпила и не единожды вешалась на шеи однокашников Анатолия. Родители Анатолия попытались в последний раз его отговорить, но что сделано – то сделано. Чувственные гормоны оказались сильней родительских увещеваний.

После свадьбы Анатолий все же высказал Татьяне пару ласковых, а заодно поинтересовался ходом беременности, на что жена как-то уклончиво ответила:

– Пока малыш меня не беспокоит.

Анатолию этот ответ показался странным, но занятый подготовкой к отъезду в часть, он удовлетворился и им.

И вот лейтенант Велехов со своей молодой женой прибыл в часть для дальнейшего прохождения воинской службы. Дали им тогда комнатку в коммунальной квартире, в которой проживала семья механика по авиационному оборудованию, прапорщика Матвеева.

Поначалу лейтенанта определили в группу наземников, но он так просился на борт, что командование эскадрильи пошло ему навстречу, и Анатолий Велехов стал членом одного из экипажей. А служба летного экипажа военно-транспортной авиации нередко разбавляется командировками в тот или иной регион нашей необъятной Родины.

Вот и экипаж, к которому был приписан лейтенант Велехов, частенько убывал в командировки.

Из первой командировки Анатолий частенько звонил своей жене, интересуясь ее здоровьем и поведением еще не родившегося малыша. В один из таких звонков он узнал, что у Татьяны случился выкидыш. Узнав об этом, он очень сильно расстроился и с трудом дождался окончания командировки. А как же не расстроишься, если ожидаемый ребенок уже не родится. Да и состояние жены его тоже волновало, мало ли что могло случиться при выкидыше.

По прибытии на базу он отпросился у командира и поспешил домой. Татьяна его встретила так, будто он никуда и не убывал. Анатолию даже показалось, что жена была под небольшим кайфом.

– Наверное, переживает из-за потери малыша, – подумал он и не стал резко реагировать на состояние жены.

Жена тем временем накрыла на стол, достала из тумбочки бутылку водки и предложила выпить за его возвращение. После стопки глаза у нее загорелись, она встала со стула, подошла к Анатолию и его обняла.

– Слава богу, – промелькнуло у Анатолия в голове, – а я невесть что подумал.

Ночью Татьяна удовлетворила его на все сто процентов, отдавшись, как в последний раз. Впрочем, в постели она всегда была горячей и обворожительной.

Но поутру она встала не с той ноги. На все вопросы Анатолия отвечала резко и неохотно. Списав ее резкость на недосып, Анатолий поспешил в часть. Настроение его нельзя было назвать хорошим. Это заметили и сослуживцы.

После другой командировки Анатолий обратил внимание на изменившееся поведение соседа. Раньше они могли поболтать на кухне или перекинуться парой шуток, а теперь прапорщик отводил глаза и старался уйти от разговора. Да и Татьяна вдруг стала курить и никакие увещевания не могли заставить ее бросить эту вредную привычку.

Червь сомнений еще активней внедрился в сознание Анатолия, но он сдерживал себя, пытаясь развеять эти самые сомнения. Да и работа отнимала слишком много времени, чтобы зацикливаться на поведении жены.

Через пару лет Велеховым дали отдельную однокомнатную квартиру, и Анатолий немного успокоился.

– Вот теперь заживем, – думал он.

Вот только ребенок у них так и не получался. Может быть, поэтому Татьяна стала чаще выпивать и по своему усмотрению использовать время длительных командировок Анатолия.

По гарнизону уже давно ползали слухи об ее ненасытной тяге к мужикам, но Анатолий не обращал на них особого внимания. Он продолжал честно выполнять свой воинский долг, не думая о наградах и почестях.

Иногда он пытался заговорить с женой на тему слухов, но та всякий раз списывала это на злые языки завистливых баб, которых, по ее словам, в гарнизоне было много.

После ее высказываний сомнения все же оставались, но бурная ночь не оставляла от них никаких следов.

Так тянулось до тех пор, пока злые языки не внедрились в экипаж. С этого момента старший лейтенант Велехов стал объектом злых шуток и подначек. Всем известно, что языки у мужиков развязываются после третьего стопаря. И вот тогда держись, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Да ладно бы только пьяные разговоры, страшнее были осуждающие взгляды однополчан. И эти взгляды Анатолий стал ощущать всеми фибрами израненной души.

И вот настал тот день, когда израненная душа не выдержала, и случилось то, что случилось.

В этот день старший лейтенант Велехов заступил в наряд дежурным по части. Получив пистолет и приступив к дежурству, Анатолий проверил посты и вернулся в комнату дежурного.

Дождливая погода не добавляла Анатолию оптимизма, а шальные мысли, как назло, будоражили его сознание. Что он только не передумал за этот вечер.

Он перелистал в уме все страницы супружеской жизни и не нашел ничего радужного, кроме безумных ночей, проведенных с Татьяной.

Но одними ночами сыт не будешь. Наоборот, в картинки этих самых ночей вдруг стали врываться другие мужики, и их участие в любовном безумии было страшнее любого испытания.

Анатолий вскочил и, словно ополоумевший, выскочил из комнаты дежурного. Непослушные ноги понесли его в сторону родного дома. Каждый шаг добавлял Анатолию небывалой решимости, и только у порога квартиры он на секунду задержался, потом открыл ключом дверь и вошел в спальню.

На кровати лежала жена в объятиях замполита эскадрильи. Кровь прилила к голове Анатолия, он выхватил из кобуры пистолет и выстрелил сначала в замполита, потом в ошалевшую Татьяну.

Если бы он позволил ей сказать, хотя бы, слово, второго выстрела могло и не случиться. Но решимость вовремя спустила курок.

После выстрелов на Анатолия навалилась полная опустошенность. Присев на стул, он несколько минут тупо смотрел на бесчувственные тела, потом сунул пистолет в рот и сделал последний выстрел. Последний выстрел в голову.

Две жены Бориса Смирнова

Жил наш Борис, поживал, да добра наживал со своей женушкой Галиной Борисовной. Была Галина Борисовна дородной хохлушкой с совсем незамысловатыми потребностями. Самым главным для нее была семья и все, что вкладывалось в это понятие. Борис тоже особыми изысками не отличался, был худосочным и непривередливым муженьком. Обзаведясь ранней лысиной, на особое расположение женщин он не рассчитывал. Да и до женщины ли пашущему с утра до вечера человеку. Будешь тут пахать, если два рта в лице сына и дочери постоянно ждали его, не скрывая своего аппетита.

Так бы и жили Смирновы в мире и согласии, но напился как-то раз Борис до потери памяти. И вернулась ему эта самая память только на следующее утро в квартире доселе незнакомой женщины. Ощупав взглядом свое голое тело, Борис посмотрел по сторонам, а заметив бутылку пива, дрожащей рукой схватил ее и на одном дыхании опустошил. По телу разлилась прохладная приятность, и снова захотелось жить. Захотеться-то захотелось, но прежде нужно было определиться со своим местонахождением. Борис встал с дивана, накинул приготовленный заботливой рукой халат и направился на кухню, откуда доносились какие-то звуки, и потягивало чем-то жареным. На кухне он застал худощавую женщину, суетившуюся возле плиты.

– С добрым утром, Борис, – поздоровалась она с ним.

– С добрым утром, – пробурчал в ответ Борис, – как это я здесь оказался?

– Все очень просто, – улыбнулась женщина, – вы вчера выпили лишнего и прикорнули на дворовой скамейке. Я побоялась, что вы замерзнете, поэтому перетащила вас к себе. Хорошо, что сосед помог мне в этом.

– А как зовут-то Вас, спасительница?

– А зовут меня Катериной, – представилась женщина.

– А почему я оказался голым на вашем диване, – опять спросил Борис.

– А потому, что вы сильно запачкались, и я постирала Ваше белье.

– Что, и куртку выстирали, – с удивлением спросил Борис.

– И куртку выстирала, – подтвердила Катерина, – а давайте лучше позавтракаем, а то остынет все.

Она усадила Бориса за кухонный стол и предусмотрительно выставила на стол бутылку беленькой. Увидев бутылку, Борис заглотнул внушительную слюну и потянулся к ней, но Катерина опередила его и сама наполнила два граненых стакана.

– Борис, давайте выпьем за знакомство, – предложила она.

Борис в одно мгновение опрокинул стакан и без особого желания приступил к закуске.

А на столе были соленые огурцы и квашеная капуста, салат «Мимоза» и балычок. В общем, ешь – не хочу.

– Как это не хочу, очень даже хочу, – промелькнуло в голове у Бориса. И, несмотря на похмелье, он за столом хорошо потрудился. Допив и Катеринин стакан, Борис поклевал салату, но закружившаяся голова чуть не уронила его со стула. Катерина помогла ему добраться до дивана и прилегла рядом с ним. Пока он спал, Катерина внимательно обследовала его тело. Давненько она не видела в своей кровати голого мужика. В целом он ей понравился, и только Борисова грудь показалась ей немного хиловатой.