скачать книгу бесплатно
Кафе «Мотор» располагалось здесь же, во Дворце культуры.
Оно впечатляло своими размерами. Возможно, за это его и прозвали «полигоном». А, может быть, потому, что некоторая часть заводских мужчин регулярно проводила здесь испытания на устойчивость собственных организмов к различным дозам и сортам алкоголя.
В этот час «полигон» пустовал.
Ефим с Топталовым сели за столик у окна.
Майор махнул рукой скучающей у стойки крупногабаритной официантке.
– Нам Бачуринских пельмешек в курином, бульоне, – сказал он. – Ну, и… – он взглянул на Топталова, вальяжно раскинувшегося на стуле. – Водочки… сто граммов.
Официантка смотрела на посетителей с интересом: Топталов – поселковый жених для дам зрелых лет, Ефим – знакомый жениха.
– Поняла… – со значением блеснула подведенными глазами женщина, одетая, видимо, в миниюбку своей дочери.
– Ну! Ефим Алексеевич! Обед все-таки! Под сотку разве покушаешь!… – дернулся было Тима.
– Сто, – твердо произнес майор.
Тимофей посмотрел на майора своим умным взглядом и мгновенно сделал вывод о бесперспективности дальнейшего спора по поводу количества алкоголя, достаточного для хорошего обеда. Он равнодушно пожал плечами: дескать, ну, разве я – против? Сто, так сто…
– Как скажете, мужчина… – пропела официантка и плавным движением полной руки поправила черный бантик, нежной бабочкой присевший на высокий стог ее пшеничных волос.
Бачуринские пельмени славились далеко за границами заводского поселка. Название они получили по имени легендарного директора завода, который в годы войны привез эвакуированное предприятие с Украины в Сибирь.
Легенда гласила, что у него был свой личный рецепт пельменей. Его особенность состояла в мясном фарше. Он состоял их трех основных частей – свиной вырезки, постной баранины и говяжьего языка. В него обязательно добавлялась петрушка, свежая или, на крайний случай, сушеная, и тертая картошка. Пельмени варились в крепком курином бульоне с лавровым листом и горошками черного перца. В результате рождалось уникальное блюдо, обладавшее поистине чудесными свойствами. Например, сильным лечебным действием.
Поселковые женщины врачевали им своих простудившихся мужей. На ночь – рюмка водки, тарелка бачуринских пельменей в крепко поперченном бульоне, и – в постель. Наутро – пропотевший кормилец семьи вставал весел и бодр.
Но имелся и побочный эффект. И вот он-то многим женам не так уж и нравился. На следующую ночь супругам не помогали никакие отговорки: «устала, голова болит, вообще плохо себя чувствую…» Муж вдруг вспоминал, кто в семье главный, и в такие часы не стоило женщинам перечить даже матерым подкаблучникам.
«Ты смотри, какая лебедь! Сегодня не хочу, вчера не хочу, никогда не хочу! Ишь, ты, недотрога! Зато я хочу! Забыла курица, кто в доме хозяин? – грозно вопрошал супруг, переполненный энергией, полученный от бачуринских пельменей. – Ничего! Сейчас, быстро поймешь, кто тут главный! Ну-ка, скидывай свои тряпки! Супружеские обязанности исполнять будешь!»
Учитывая такое действие директорского рецепта, местные хозяйки готовили их не часто и использовали с большой осторожностью.
Расставляя на скатерти тарелки с пельменями, блюдце с хлебом и графинчик водки с узким птичьим горлышком, официантка ухитрилась с десяток раз прикоснуться своими мягкими плечами к твердым телам мужчин. При этом вырез ее белой блузки постоянно находился у их глаз. Видимо, для того, чтобы у гостей «полигона» не оставалось ни малейших сомнений в качестве наиболее удачных частей ее тела. Мужчины как будто смотрели с удовольствием, но высказывать свое мнение вслух, как и положено серьезным людям, не спешили.
Накрыв столик, официантка немного задержалась, не теряя надежды что-нибудь услышать, однако не дождалась. Но, как женщина опытная и умная, выпускать недовольство на свое широкое лицо не стала, а напротив, улыбнулась и величаво отплыла к стойке.
Мужчины проводили ее внимательными взглядами и приступили к трапезе.
Топталов, не торопясь, со вкусом выпил полную рюмку. Во время этого действа мизинец он держал оттопыренным в сторону, что в кругах старых заводчан считалось признаком человека культурного и умеющего пожить. Вернув рюмку на скатерть, Тима с наслаждением выдохнул, соорудив из узких губ букву «О». И сразу его наждачное лицо помягчело.
– Ух! – сказал он негромко. – Вот так! А еще говорят! Нет уж, поживем еще!
Затем Тимофей Павлович аккуратно зачерпнул ложкой золотистый бульон, поймав в ложку маленький белый пельмень, и неторопливо понес угощение ко рту.
Ефим позавидовал тому, как аппетитно начался у Тимы обед. Сам он себе позволить такого пока не мог.
– Слушай, Тимофей… – сказал он. – Я, когда в поселок шел, меня чуть какой-то джип не задавил, «Патрол-Нисан» черный, на широких шинах… Не знаешь, случаем, кто на таком катается?
– Чего ж не знать? Знаю, – ответил Топталов.
– Ну! – поднял голову майор.
– Секаченки эта машина. Или сам или его пиндюки ездят!
Второй раз за недолгое пребывание в поселке, майор слышал имя этого гражданина.
– Секаченки? – переспросил он.
– Ну, да, Витьки Секаченки.
– Это, который на «Локомотиве» начальником службы безопасности?
– Точно. Он когда-то у нас в заводском бассейне отмокал, тренером по плаванью, не покладая рук, трудился. А теперь вот, поди ж ты!.. Мы – не раки, мы – орлы! Мы не плаваем, мы – летаем! Я в те времена с ним одну бабенку не поделил… Клава, в столовой такая работала… Так, я его тогда… Ну, да, ладно, что теперь об этом говорить! Это давно было!
Топталов толстыми пальцами ухватил графинчик за тонкое горлышко, будто желая придушить, как цыпленка. Но, к счастью графинчик остался жив, все кончилось тем, что Тимофей Павлович безжалостно, до последней капли, выдавил из него водку в свою рюмку.
Посидев над ней, как над кроссвордом, он медленно выцедил прозрачную жидкость. Напоминающая наждачную бумагу кожа на его лице смялась в ком, а потом резко расправилась. Тимина физиономия стала матово-гладкой, будто ее только что незаметно зачистили рашпилем и отполировали. Майор с удивлением отметил, что даже морщины-овраги на его щеках почти исчезли.
– Тимофей Павлович, – уважительным обращением подчеркивая важность слов, произнес Ефим, – ты ничего не слышал про то, что у вас в поселке человек пропал? Командировочный из Москвы?
Топталов на секунду блеснул острым взглядом и тут же его погасил.
– Слышал, конечно… Милиция по этому делу пару дней назад у всех тут слова записывала…
– Ну, и что скажешь? Куда он мог деться?
Тимофей помолчал.
– Думаю, Секаченко его завалил, – после паузы решительно произнес он.
«Да, что же это за демон зла в поселке появился?» – подумал майор, наклонился над столом и задал вопрос:
– Почему ты думаешь, что это он?
– Ну, а кто еще? – удивился поселковый аналитик. – Начальство «Локомотива» испугалось, что москвичи сами колеса на заводе покупать станут и потом их железнодорожникам толкать. Тогда весь этот «Локомотив», в котором всех станков – один, да и тот, для бритья, можно сразу в утильсырье сдавать. Вот Секаченко Москве и показал, кто здесь хозяин…
– Знаешь, Тима, так можно и начальника железной дороги в убийцы записать… Ему ж, наверное, тоже выгоднее колеса напрямую покупать, без всякого «Локомотива» – посредника.
– Ха! Так «Локомотив», на самом деле, начальнику железной дороги и принадлежит! Виткевич, который на фирме – генеральный директор, он же – родич начальнику железной дороги.
– Да?
– Точно! Племянник, – пояснил Тима.
– Ладно, – махнул рукой Ефим. – Это все – теория. Пустые рассуждения. Ты мне факты давай! То, что сам видел!
Тима сверкнул глазами и полез ложкой в быстро пустеющую тарелку.
– Так, я сам и видел, как этот москвич с Секаченкой разговаривал, – подхватив сразу пяток пельменей, сказал он.
Майорская интуиция вздрогнула, как кошка, у которой неожиданно задели ухо.
– Где это ты их видел? – боясь спугнуть удачу, спросил Мимикьянов.
– Рядом с пивбаром. В пятницу это было, да. Я там с ребятами из «сборочного» пиво пил. А этот москвич у табачного киоска стоял, вроде, ждал кого-то. Тут черный джиппер подкатил. Из него Секач выскочил и к этому москвичу подошел. Они о чем-то поговорили. Минут пять, наверное …
– А потом?
– Ничего потом. Секач в свою машину прыгнул и уехал. Не на улице же ему москвича валить?
Майор задумался.
– А откуда ты этого москвича знал? Как это ты понял, что это он с Секаченкой разговаривал?
– Да, я тогда и не знал… А мужика этого запомнил, потому, что поселковых-то я всех в лицо помню, а этот – чужой… Да и вид у него какой-то был такой…
– Какой?
– Ну, такой… Гладкий больно для наших мест. Вот я и обратил внимание. А потом, когда мне милицейский опер его фотографию показал, я сразу его и вспомнил.
Майор прислушался к Интуиция. Она в своих темных апартаментах вела себя беспокойно, хотя ничего определенного и не говорила.
– А, в котором часу все это было? – спросил он у склонившегося над тарелкой Тимофея. – Не запомнил?
– Почему не запомнил? Запомнил. После двух, – уверенно ответил Топталов.
Ефим удивился.
По данным милиции, после того, как Чапель в тринадцать тридцать вышел из здания заводоуправления, он и считался пропавшим, потому что после этого его никто уже не видел. Оказывается, видели!
– После двух? – уточнил Ефим. – Точно? Не путаешь?
– Точно, – кивнул, жующий Тима. – Ничего не путаю.
– У тебя ж часов нет? – прищурился майор.
– А зачем мне они? Я в ателье до двух работаю! А там часы есть! Там много часов! Там, если хочешь знать, на стенке десять часов висит! Все – на ходу! Вот, я как в пятницу работу закончил, к «Дяде Акопу» и заглянул… А там ребят из танкового сборочного встретил… У них же главный конвейер стоит, их в отпуска и отправили…
«Неужели, след?» – подумал майор.
– А эти ребята из «сборочного» тоже видели, как москвич с Секачом разговаривал? – спросил он.
– Ну, а как же! – горячо произнес Топталов, но потом немного поостыл и менее решительно добавил: – А, может, и не видели… Они же к улице спиной стояли… Ты, что – мне не веришь, а, Ефим Алексеевич?
– Почему, не верю! Верю! Но ты же и ошибиться мог… Сам же говоришь, пиво пил… Вдруг что-то перепутал?
– Ты что, думаешь, я пьяный был? – взвился Топталов. – Ну-у-у, Алексеич! У меня ж не глаз, а штангенциркуль! Я после стакана спирта на фрезерном станке микрон ловил! А уж, чтоб целого человека перепутать! Скажешь тоже!
– Чего ж ты в милиции все это не сказал, а?
– Я им в помощники не нанимался! – отведя глаза в сторону, ответил Тимофей Павлович. – Да, тут еще такая история вышла… Они меня в тот вечер в клетку засунуть хотели… Ну, там, вроде, я у Верки-продавщицы окно разбил… А это не я!.. Может быть, и я, но случайно… Ну, ерунда одним словом… Я и не стал с ними разговаривать… Раз они так! То и я – так!
«Да, – подумал майор. – Верно говорят: как ты к людям, так и они к тебе».
Мимикьянов взялся за ложку, поймал пельмень, но из тарелки его не вытащил, отпустил плавать в родном прозрачном бульоне.
– Тима, – вскинул он глаза на своего собеседника, – а после того, как Секаченко уехал, москвич что делал?
– Ничего не делал. Дождался и ушел…
Майор замер.
– Кого дождался? – осторожно, чтобы не спугнуть удачу, спросил он.
Тима помолчал, потом блеснул глазами и сказал:
– Таю Тесменецкую.
Ефим не видел себя со стороны. А, если бы увидел, то отметил странный танец, произведенный его собственными бровями. Они сначала сцепились над переносицей, затем вспорхнули на лоб, повисели там и, наконец, вернулись на свое обычное место.
«Вот так и знал! Не случайно лягушка на дорогу выскочила, – подумал он. – Так и чувствовал, что без Тесменецкой вся эта история не обойдется!»
Увлеченные разговором майор и Тима Топталов, не заметили, как официантка отклеилась от стойки. Двигаясь в раскачку, как шлюпка на малой волне, она приблизилась к их столику.
– Мужчины, может быть, вам еще чего-нибудь дать? – медленно поправляя черную бабочку на своей соломенной копне, спросила она. – Только скажите!
Майор оторвался от своих мыслей и вскинул глаза на подплывшее судно.
– Слушаю вас, мужчины! – поймав его взгляд, пропела обитающая на «полигоне» нимфа.
– Нам бы, красавица, еще… – решительно начал Тима.
– Нет-нет! – быстро перебил его майор, понимая, что именно Тимофей собирается попросить у женщины. – Нам достаточно.
– Достаточно? – не поверила официантка.
– Совершенно, – отрезал Ефим.
– Ну, как хотите… – разочарованно пожала плечами дама и, покачиваясь на несуществующих волнах, отплыла к стойке. Ее спина и все остальные части тела выражали упрек.
Майор подумал и спросил:
– Слушай, Тимофей Павлович, ты в СКБ «Экран» сколько проработал? Лет пять?
– Шесть.
