Дверь во тьме

Скотт Рэнкин

Дверь во тьме

Text © 2023 by Scott Reintgen

Jacket illustration © 2023 by Bose Collins

Jacket design by Greg Stadnyk © 2023 by Simon & Schuster, Inc.

© Белоруссов А., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Посвящение

Моей жене Кэти, которая выслушала двадцать разных вариантов этой повести – каждый с новыми именами персонажей, – и все равно терпеливо кивала всякий раз, когда я приходил к ней в комнату и говорил: «Эй! Хочешь, прочту тебе кое-что?»

Скотт Рэнкин

Пролог

Уперев руки в колени и тяжело дыша, Рен замерла на несколько мгновений в согнутом положении. От малейшего движения ее желудок болезненно сжимался. Решив, что ее, скорее всего, больше не вырвет, она натянула на нос шарф и опять повернулась в сторону жуткой сцены.

Тиммонс была похожа на умирающий цветок. Она закрыла лицо руками и упала на колени прямо в грязь. Ее била крупная дрожь. Тео стоял к ним спиной и, чтобы удержаться на ногах, опирался рукой о неохватный ствол огромного дерева. Глядеть куда угодно – лишь бы не на то, что лежало на земле прямо перед ними. Взгляд Рен тоже перескочил через темное пятно на лесной подстилке.

Она посмотрела на Ави. Он распластался на спине, его невидящий взгляд был направлен вверх, к густым кронам деревьев, грудь равномерно поднималась и падала – и она вспомнила, что за миг до того, как инициировалась магия перехода, Ави поразило оглушающее заклинание, и его эффект, скорее всего, был многократно усилен. Наверное, сейчас он чувствует себя так, будто его ударили железным молотом.

И лишь Кора сохранила хладнокровие. Естественно. Студентка медицинского факультета обязана держать себя в руках даже в тех случаях, когда все вокруг от страха потеряли рассудок. Осторожно переступая через толстые – толщиной в руку – корни, она подошла к страшному пятну, которого упрямо избегал взгляд, проверила пульс и дыхание и вынесла неутешительный, но очевидный для Рен вердикт:

– Он мертв.

Ее слова придали картине перед глазами Рен завершенность. Она уже не могла не обращать внимания на ее существенную деталь. На опавшей листве в неестественной позе лежал Клайд Винтерс – и выглядел он очень-очень мертвым. Кора пошарила в сумке и достала оттуда небольшую аптечку. Услышав звон медицинских инструментов, Тео наконец повернулся. Он вытер рот рукавом.

– Не вздумай. Он наследник дома Винтерсов, а не кадавр в анатомическом театре.

Кора перестала раскладывать инструменты. Даже в неярком свете, пробивающемся сквозь густые кроны деревьев, Рен ясно увидела выражение, промелькнувшее на лице Коры, – она хотела ответить Тео, что теперь Клайд никакой не наследник, а всего лишь труп, однако промолчала и нехотя кивнула.

– Ты прав. Просто… я такое вижу впервые в жизни… Если бы мы узнали причину…

Во взгляде Тео отразилась ледяная ярость, и Рен сочла за благо вмешаться:

– Не сейчас, Кора. В первую очередь нам надо понять, где мы находимся.

Ави вдруг сел. Несколько раз моргнул. Увидев лежащее на земле тело Клайда, вскинул руки в защитном жесте.

– Я… это не я. Клянусь! Я бы никогда…

Парадоксальным образом именно растерянность Ави послужила для Тиммонс поводом на него накинуться:

– Я сказала тебе, что там нельзя применять магию. А теперь посмотри. Посмотри, что с ним произошло!

Ави замотал головой:

– Я не накладывал заклинания. Пойми ты. Это не мог быть я. Я не применял магию.

На мгновение повисла тишина. Никого не рвало, никто не всхлипывал и не сопел носом. На этот короткий миг сумрачный лес, казалось, надвинулся на них со всех сторон. Внезапный порыв ветра взволновал ветви, они ударились друг о друга, словно копья. Вдалеке вскрикнула и умолкла птица. Зашуршала палая листва, как будто по ней прошел какой-то зверь. Все настороженно повернулись на звук. Тишина напомнила им, что, куда бы их ни забросил несчастливый случай, они в опасности. Они вдалеке от цивилизации и находятся на открытой местности. Один из них уже был мертв. Вслед за этой мыслью Рен подумала кое-что еще:

«И убил его кто-то из нас».

1

По-волчьи завывая, ветер проносился по собравшейся толпе и со злостью вцеплялся в голые шеи и щиколотки. Рен накинула на голову капюшон, но сквозняк проникал в складки одежды и все равно находил чем поживиться. Люди жались друг к другу, чтобы было хоть немного теплее. В каждый первый день месяца она покидала кампус Бальмерикской академии ради того, чтобы отстоять очередь в Нижнем городе.

Это место глубоко отпечаталось в ее памяти – оно почти не менялось. Привычный рисунок стершихся от времени камней мостовой. Ряды закрытых деревянными ставнями окон. Даже люди в очереди были всегда одни и те же – все они, вместе с ней, были приписаны к этому дому распределения магии.

Солнце могло бы отогнать холод, но в эту часть Нижнего города оно не заглядывало. И это не час был слишком ранний – Рен не видела его здесь вообще никогда. Она поддалась искушению и поглядела вверх.

Там, на высоте, величественно царило Поднебесье. Когда Рен была маленькой, его существование казалось ей настоящим чудом – и это ощущение только усилилось, когда она познакомилась на лекциях с теми магическими приемами, с помощью которых семье Прокторов удалось построить в небе целый городок величественных зданий. Как оказалось, сложнее всего было поднять в небо Бальмерикскую академию. Он проявил упрямство – многие годы магических практик в его стенах привели к тому, что здание обрело какое-то подобие сознания. Выяснилось, что ему нравится стоять в Нижнем городе, – и на то, чтобы с помощью преобразующих истину заклинаний убедить каждый камень, что небо – это на самом деле земля, были брошены усилия целого отряда магов. Услышав об этом, Рен с удовольствием представила, как заклинатели долгие часы и дни только и делали, что врали камням.

– Не зевай, милая.

Рен вздрогнула. Пока она витала в облаках, перед ней образовался разрыв в очереди. Собираясь извиниться, она взглянула на обратившуюся к ней женщину – и вдруг узнала ее.

– Тетя Слоун.

Не настоящая тетя, естественно. Как и сама Рен, ее мать была единственным ребенком в семье. Но в их квартале – а может быть, и во всем Нижнем городе – было принято называть соседей тетями и дядями. Все соседские дети называли друг друга братишками и сестренками, – во всяком случае, до тех пор, пока не начинали флиртовать друг с другом и по-тихому целоваться в укромных уголках двора. Тетя Слоун жила на третьем этаже. Она работала в порту.

– Младшая Монро, – сказала она. – Как мать?

– Хорошо. На здоровье не жалуется. Крепкая, как железный лом, и все такая же упрямая.

Слоун рассмеялась.

– Ну еще бы. Как это неудобно, что смены у нас теперь не совпадают. Давненько мы с ней не играли в «Вельмож». Агнес неплохо играет, да с ней и просто поболтать приятно. Очень жаль, что она теперь совсем одна.

«Вельможами» называлась карточная игра, которую любила ее мать. В ней применялось семь мастей, а побеждал, как правило, тот игрок, который больше всего жульничал. От Рен не укрылся второй смысл, который вложила в свои слова тетя Слоун, но она сочла за лучшее промолчать и сохранить сдержанный и вежливый тон.

– Я передам, что вы про нее спрашивали.

Слоун кивнула:

– Очень мило с твоей стороны отстоять очередь за нее.

Она указала на браслет, охватывавший запястье Рен: простое кольцо из металла драконьей ковки. В глубине тусклого, почти черного металла вспыхивали и гасли язычки темного пламени. Этот браслет отец Рен подарил ее матери на свадьбу, сказав при этом, что его будет носить женщина, никогда и ни перед кем не склонявшая головы. «А внутри ты видишь отблеск того огня, что ты зажгла во мне», – добавил он.

– Мои мальчики, – продолжала Слоун, – не могут себе такого позволить. Слишком заняты: нашли себе работу в мастерской Пекеринга. Нужно добывать хлеб насущный. Ты же понимаешь, милая. Или понимала до того, как переехала на облака к своим… ученым занятиям.

А, ну вот и добрались до главной темы сплетен всего их квартала. Рен была в курсе, что их соседи единодушно недоумевали, каким образом ей удалось попасть в такое престижное учебное заведение, как Бальмерикская академия. Какой же козырь прятала в рукаве семейка Монро? В глаза они всегда ее хвалили, но ей было известно, о чем они толковали за ее с матерью спинами: «Наверх лезет девчонка. Как бы не расшиблась – падать-то придется высоко».

Очередь сдвинулась с места. Рен воспользовалась представившейся возможностью завершить разговор. Прилежно глядя в спину стоящего впереди человека, она дождалась своего часа. Перед ней распахнулись двойные двери приземистого здания, служившего единственной и совершенно особой цели.

Сидевший за столом государственный служащий смерил Рен быстрым, но профессионально-цепким взглядом и приветствовал ее почти незаметным кивком. Волосы у него были зализаны назад.

– Сосуд?

– Мне нужно наполнить два, сэр. Один мой, а второй принадлежит моей матери.

Она сняла с запястья материнский браслет и положила его на стол, затем достала из петли на поясе ее собственный магический жезл. Он был выполнен в виде подковы с заостренными концами и короткой простой рукоятью в середине. Жезлы такой формы позволяли точнее нацеливать заклинание и рассчитывать его дальность. Для Рен это было очень важно, поэтому она и выбрала именно это вместилище для своей магии.

Чиновник пробежал глазами по обоим предметам.

– Зарегистрированы на Агнес Монро и Рен Монро.

Он провел пальцем по списку имен. Рен хорошо знала, каким будет его следующий вопрос.

– А что с Роландом Монро?

По ее спине пробежали мурашки – такое происходило всегда, когда посторонний человек произносил имя ее отца. Они делали это так небрежно. Перед глазами Рен на мгновение возникла картинка: его разбитое тело с вывернутыми под неестественными углами конечностями. Всякий раз, когда она приходила за ежемесячным вспомоществованием, чиновники называли его имя еще до перемещения пальца в графу, объяснявшую его отсутствие. Рен ответила до того, как служащий добрался до нужного столбца, – совсем небольшая, но все же победа.

– Скончался.

Он стукнул пальцем по листу и кивнул. Они никогда не демонстрировали сочувствия, не выражали соболезнований. Для них смерть была всего лишь формальным статусом, определявшим порядок их дальнейших действий. Этот канцелярист на нее даже не взглянул.

– Очень хорошо. Назначенное вам вспомоществование составляет 100 окли на сосуд. По закону я обязан проинформировать вас о том, что следующее магическое пособие будет доступно для получения…

Рен откашлялась.

– Могу я сегодня докупить магии? У меня есть деньги.

– Сколько?

– Двадцать мидов. На этой неделе выдались хорошие чаевые.

Служащий наклонился над списком и сделал отметку. Рен никогда не покупала много магии – это могло привлечь нежелательное внимание. Правительство могло осуществить проверку и полностью лишить тебя пособия. Для Рен подобный исход был равносилен катастрофе.

– На двадцать мидов можно дополнительно взять около 200 окли.

«Двести один и тридцать две сотых окли, если быть точным», – подумала Рен, но ничего не сказала и только кивнула. Окли обозначал точное количество магии, нужное для сотворения простого одноэлементного заклятия. Он был назван в честь преподобного Окли, который, как было известно Рен, вывел изначальную и весьма неточную формулу расчета элементарной единицы магии. Его уравнения были затем доведены до совершенства гораздо более талантливыми магами-теоретиками, но именно он остался в учебниках истории. Иногда необходимо быть не лучшим в каком-то деле, а первым. Рен подняла глаза и увидела, что канцелярист смотрит прямо на нее. Он повторил свой вопрос:

– В который из сосудов вы желаете поместить дополнительный объем магии?

– В браслет, – ответила она. – Моей матери пригодились бы несколько лишних заклинаний.

Хорошо затверженная ложь. Рен свыклась с ней, как с поначалу неудобной, но потом разношенной обувью. Ее мать уже долгие годы не брала ни окли из своего магического вспоможения. Чиновник не стал задавать дальнейших вопросов. Он обернулся и отдал магические сосуды посыльной – девочке-подростку, и та исчезла за дверью, отделяющей контору от хранилища магии. Рен успела разглядеть ряды какого-то оборудования, отдаленно напоминавшего перегонные кубы химической фабрики. Обширное помещение было окутано вырывавшимися из аппаратов парами. Рен до сих пор не могла привыкнуть к мысли, что вся расходуемая городом магия добывалась из-под земли. Она хорошо знала прошлое своей страны, выучила все основные даты еще к экзаменам за первый семестр, могла на память сказать, в каком году первые дельвейские переселенцы высадились на этом континенте, помнила, как звали женщину, сотворившую первое в истории их народа заклинание, и тех магов, которые придумали процесс переработки сырой магии в ее более рафинированную форму, пригодную для раздачи населению. И еще в школе им рассказывали о четырех кораблях, на которых самые предприимчивые из дельвейцев отправились вдоль восточного побережья на север и в итоге основали поселение, впоследствии ставшее Катором.

Она также ознакомилась со всеми современными теориями – включая самые экстравагантные – об источниках и способах переработки магии. Один автор утверждал, что под городом находятся бесконечные залежи магии и что пять богатейших домов создали ее искусственную нехватку, чтобы контролировать население города. Другой заявлял, что запасы магии практически исчерпаны и что цивилизация неминуемо разрушится, когда они окончательно истощатся. В Бальмерикской академии у Рен была возможность понаблюдать за отпрысками этих богатейших домов, и на основании этих наблюдений она пришла к выводу, что, скорее всего, правдивой является версия с искусственной нехваткой магии.

Тяжелая дверь закрылась с глухим стуком – посыльная девочка исчезла в недрах пункта переработки магии с двумя ее самыми ценными предметами. Рен задумалась, какое лицо состроил бы канцелярист, – который сейчас едва на нее смотрел, – если бы узнал, сколько заклинаний вплетено в физическую структуру этих сосудов; сколько времени она потратила на то, чтобы отточить до совершенства необходимые для сотворения заклинаний позы, словесные формулы и интонации.

Для него я всего лишь очередной маг на пособии.

– Вы можете отойти в сторону и подождать. Она скоро вернется.

Рен встала, куда было сказано, и ощутила холодок в затылке – как будто далекое, сказанное шепотом проклятие. Она всегда именно на этом месте дожидалась, когда ей вернут магические предметы, и знала, что узкая прямая улочка, видимая в окне за ее спиной, ведет к тому месту, где ее жизнь изменилась навсегда. Каждый раз она старалась не обернуться – и каждый раз оборачивалась. В контору зашла тетя Слоун, и Рен посмотрела в окно.

Вдалеке улица выходила к мосту через канал – тогда он был еще не совсем достроен. Отец повернулся и помахал ей рукой. А вот деревянная скамейка, на которой Рен его дожидалась. Иногда она не могла поверить, что это та же самая скамейка и стоит она на том же самом месте, – ей казалось, она переносит ее в реальный мир из собственных воспоминаний. И затем она вновь услышала грохот осыпающихся камней, увидела, как он обернулся в последний раз и полетел вниз. В это мгновение ее прежняя жизнь закончилась навсегда.

– Это ваши?

Девочка возвратилась и протягивала ей ее магические сосуды. Рен всегда воображала, будто после наполнения магией их внутреннее, едва заметное свечение усиливалось, но на самом деле, естественно, они оставались прежними. Она взяла сосуды, и посыльная вернулась на свое место позади канцеляриста.

Выйдя на улицу, Рен посмотрела на людей в очереди. Они терпеливо ждали. Они наполнят свои магические сосуды и будут произносить заклинания для облегчения боли в пояснице, для бодрости перед очередным тяжелым днем. Тетя Слоун приправляла магией свои супы. Другие развлекали внуков магическими сюрпризами и фокусами. Рен им почти завидовала: посредством магии они просто скрашивали свои дни, а она употребит скудное магическое вспомоществование на разработку совершенно новых заклинаний, стараясь произвести впечатление на людей, которых, казалось, уже ничто не могло впечатлить.

В последний раз оглянувшись на очередь, Рен засунула свой магический жезл в петлю на поясе и пошла прочь.

2

Нижний город делился на два десятка околотков.

Рен выросла на улице Степфаста, к северу от городского рынка. Эта улица навсегда осталась ее домом, несмотря на то что последние четыре года она жила в кампусе Бальмерикской академии. Оставив в стороне стекающихся к рынку людей, она вышла на улицу, которая вела к дому, где жила ее мать. Это было мрачное здание из голого красного кирпича, и только яркие разноцветные двери указывали на то, что оно обитаемо. Она направилась к светло-голубой двери в его дальнем конце. Ржавые петли заскрипели – Рен показалось, что даже громче, чем всегда. Повернув направо и поднявшись по лестнице на второй этаж, она очутилась перед распахнутой настежь квартирой матери.

– Как беспечно с твоей стороны, мама… – пробормотала она себе под нос.

Внутри было тихо. Рен оказалась в кухне, которая одновременно играла роль столовой и гостиной. Вдоль одной ее стены тянулись полки, а ближе к углу стояла древняя плита. У окна – раскладной обеденный стол, за которым в семье Монро проходила абсолютно каждая трапеза. Шаг влево – и вот ты уже в гостиной, где тебя встречают диван со сшитыми матерью подушками и низкий столик, сделанный отцом. На столе три немытые чашки из-под чая – не признак того, что недавно приходили гости, а, скорее, свидетельство хода времени. Сколько чашки стояли там в неподвижной тишине, можно было примерно определить по цвету оставшихся на дне каждой из них чайных пакетиков.

Рен принялась за работу. Поправила подушки. Вымыла чашки. Сложила разбросанную одежду в аккуратную стопку. Затем пришел черед тонкого воздействия. Она всегда старалась тратить на улучшение материнского быта максимально возможное количество магии, с тем условием, чтобы ее хватало на выполнение практических заданий и самостоятельную магическую работу в академии. Еще на первом курсе она основательно познакомилась с заклинаниями длительного действия и с тех пор применяла их во всех уместных случаях – ведь они позволяли экономить несколько лишних окли.

Очистительное заклинание боролось с плесенью, нередкой в сырых, плохо освещенных домах Нижнего города. Магическая замазка на оконных рамах и дверных косяках защищала от сквозняков и вредных насекомых. Эти заклятия еще висели в воздухе – Рен чувствовала их едва заметные контуры и почти не ощутимый запах, – но за месяц, прошедший с ее последнего визита, они основательно выдохлись и в значительной мере утратили свою полезность.

Подновить их – это как будто вымыть пыльную бутылку и наполнить ее чистой водой. Рен сотворила все положенные заклинания и по их краям, наиболее подверженным износу, проложила собственную формулу долговечности – и та немедленно вплелась в магическую ткань, крепко соединив вместе ее разрозненные куски. Рен вытерла пот со лба, и тут в одной из двух дверей, выходивших в кухню, показалась ее мать. Она ночевала не в своей спальне, а в спальне Рен.

– А, первое число, – сказала она без предисловий. – Чуть не забыла. Чаю хочешь?

Агнес Монро была невероятно красивой женщиной. В течение многих лет жизнь всеми способами пыталась подточить ее тело, но она носила отметины тягот и страданий словно кольчугу. У нее была темная загорелая кожа – на тон темнее, чем у Рен. Из-за работы на пристани, на ярком солнце, с шеи у нее не сходили веснушки. Она часто таскала ящики с рыбой, и от этого ее руки стали худыми и жилистыми. Заметные морщины, прорезавшиеся в углах губ, говорили о том, что она часто смеялась – по крайней мере, в прошлом, когда у нее были поводы для улыбки.

– Нет, спасибо, – сказала Рен. – Опоздаю на лекцию. Как работа?

– Как работа. А как у тебя дела? Как собеседования? Нарисовались какие-то перспективы?

Мимоходом поцеловав Рен в щеку, ее мать направилась к плите, чтобы поставить чай. Рен глядела, как она разжигает огонь, и у нее крутило живот. Весь смысл поступления в Бальмерикскую академию состоял в том, чтобы по ее окончании – или даже еще во время обучения – поступить на службу в один из великих домов.

В Каторе царила жесткая социальная иерархия, и Рен была обязана встроиться в эту систему, если хотела чего-то добиться в жизни. Учиться ей оставалось всего ничего – год с небольшим, – и, вообще говоря, в прошлом семестре она должна была пройти множество собеседований и на деле показать вербовщикам, почему у нее по всем предметам такие высокие оценки. Но интерес к ней проявляли только малозначительные каторские семейства.

До вчерашнего дня.

Ее куратор оставил записку в холле общежития. У Рен на сегодня назначено собеседование с домом Шиверинов, но до тех пор, пока место не окажется у нее в кармане, она не собиралась рассказывать об этом матери. Ложная надежда согревает сердце только для того, чтобы обжечь его еще более нестерпимым холодом, – и кому это знать, как не Агнес Монро.

– Ничего достойного упоминания.

Мать поставила кружку на стол.

– Да что же это такое. Ты лучшая на курсе.

– Строго говоря, пятая.

– Пятая, – повторила мать. – Среди нескольких сотен. Это притом, что их родственники, в отличие от твоих, оказывают им неограниченную поддержку.

Рен не любила, когда ей напоминали о ее академических достижениях, – хотя в данном случае мать была совершенно права. Самые старые семьи осели в Каторе примерно шесть поколений назад. Ее отец и мать покинули южную часть Дельвеи, когда им было по столько же лет, сколько сейчас Рен. Как и многих других, их привлекли сюда те возможности, которые давал приезжим быстро растущий и развивающийся город. Катор вырос на месте нескольких более ранних поселений и за несколько десятилетий превратился в настоящую столицу торговли и магии. Бывало, отец рассказывал, как они впервые увидели город – с моря, со стороны гавани. «Мы были очень молоды, смутно мечтали о чем-то, но сами не знали о чем», – говорил он. Рен видела, к чему привели их мечтания: к непосильному труду и вечному отсутствию средств к существованию. А как только отец попытался потребовать от этого города чего-то большего, тот уничтожил его.

– Мама, я делаю все, что могу.

– О, моя хорошая, я знаю. Я злюсь не на тебя, а на них. На всю эту несправедливость. Понимаешь, поэтому я и отказалась от магии. Мы обсуждаем это на наших встречах. Это называется невынужденная зависимость. Всякий раз, применяя магию, мы усугубляем свою зависимость от системы, которую они выстроили для нас…

Рен все это уже слышала – и знала, что ей не следует с утра пораньше вовлекаться в дискуссию о «них», потому что и для нее, и для Агнес Монро эта дискуссия всегда заканчивалась только одним: болезненными воспоминаниями о смерти отца Рен. По этой дорожке они сейчас не пойдут. Рен никогда не подвергала сомнению решение матери отказаться от магии и в целом разделяла ее презрение к аристократии города, но старалась смотреть на царящие в Каторе неравенство и несправедливость трезвым аналитическим взглядом, – а мать быстро скатывалась к расхожим теориям заговора элит и ничем не подкрепленным домыслам.

– Я четыре года доказывала всем вокруг, что я кое-чего стою. Мои усилия принесут результат. Беспокоиться не о чем.

Уверенный тон Рен успокаивающе подействовал на мать: напряжение, проявлявшееся в жесткой линии ее плеч, на время ушло, и она отвернулась к столу, чтобы помешать чай. Рен должна была идти. Ей требовался по меньшей мере час, чтобы просмотреть свои записи о доме Шиверинов и их обширных деловых интересах, – но как же ей не хотелось оставлять мать одну этим холодным утром! Она вспомнила, что скоро вернется сюда вместе с Тиммонс на вакацию, и ей стало немного легче.

– Почему ты спала в моей комнате?

Мать подняла взгляд.

– Не знаю. – Мгновение они молча смотрели друг на друга, затем мать нехотя сказала: – Наверное, там меньше ощущается его отсутствие.

В первые несколько лет после его смерти Рен подошла бы к матери и крепко ее обняла. Она прошептала бы те самые слова, какие шептала ей мать в детстве, когда ей снились кошмары: «Темнота не длится вечно». Но они уже десять лет существовали в тени смерти Роланда Монро, а темнота никак не рассеивалась – и Рен понимала, что она никуда не уйдет, если они сами не выйдут на солнце.