скачать книгу бесплатно
Говорят, что когда вот-вот умрешь, вся жизнь мелькает перед глазами, но никто не говорил, что то же самое происходит, когда вы теряете дорогого вам человека. Словно в ускоренной съемке, я уже видела похороны Миллера, первый день школы, который я проплачу в одиночестве в своей комнате…
Сейчас два часа ночи, а я только что вернулась из больницы.
Вчера Миллер выпил огромный «Гаторейд», как мальчишка из университетского братства пиво на спор.
Сегодня ночью он отключился у меня во дворе, высасывая воду из садового шланга, словно пытался утопиться.
Я позвонила 9-1-1, а потом мама кричала на меня из окна моей спальни, а папа бегал по заднему двору. Появились пожарные машины, «скорая помощь», и все спрашивали меня, что случилось. Все это время Миллер лежал у меня на коленях, едва дыша, не шевелясь, с бледным, как смерть, лицом.
Меня не пустили с ним в «скорую», а так как я не могла связаться с его мамой, он ехал один. Совсем один. По дороге в больницу родители допрашивали меня о том, почему Миллер оказался у нас поздно ночью, часто ли это случалось и что, черт возьми, происходит?
И поскольку мои родители всегда оставались верными себе, они принялись обвинять друг друга, что никто не обращал внимания, а теперь в мою комнату каждую ночь прокрадывается «газонокосильщик».
Хорошо. Пусть и дальше грызутся как собаки, по крайней мере они хотя бы не спрашивают меня о Миллере.
Но в больнице спрашивали копы. Врачи, социальный работник… Они все хотели о нем узнать, чтобы связаться с его родителями, пока его везли в реанимацию для неизвестно какого лечения. У него случился инсульт? Аневризма? Никто ничего мне не говорил.
Рыдая так, что едва могла видеть, я рассказала все, что знала. Что мать Миллера, Лоис Стрэттон, днем работала в круглосуточном кафе на 5-й улице. Я сказала, что по ночам она тоже работает, но Миллер не говорил мне где. По крайней мере, я почти не врала.
Где он живет? Адрес?
Я заплакала еще сильнее, когда сказала им, что у него нет дома. Я не хотела нарушать свое обещание, но какая-то часть меня испытала облегчение. Вдруг теперь кто-нибудь им поможет.
Во мне теплилась надежда, что слухи об этом не разнесутся по школе, но одним из полицейских оказался Митч Дауд, отец Фрэнки. Он расскажет Фрэнки, а Фрэнки всем разболтает, катаясь на своем скейтборде, воображая себя Полом Ревиром[2 - Основатель рок-группы Paul Revere & the Raiders.].
В приемной я мысленно попросила у Миллера прощение, сказала, что он может злиться на меня сколько угодно, лишь бы очнулся и с ним все было в порядке.
После, казалось, бесконечного страшного ожидания, нам наконец сообщили новости. Ювенильный диабет 1 типа. Уровень сахара в крови Миллера почти превысил шестьсот миллиграммов, и один из врачей употребил термин «Гиперосмолярная диабетическая кома». Я, конечно, слышала о диабете, но об остальном не имела ни малейшего представления, кроме того, что он чуть не умер.
Врачи сказали, что состояние Миллера стабильное. Полиция сказала, что найдут его маму. Ничего не оставалось делать, как идти домой.
В машине мои родители были слишком уставшими, лишь вяло огрызались друг на друга, и отправили меня спать с обещанием «поговорить обо всем утром».
Но не успела я закрыть за собой дверь, как они снова вскинулись обвинять друг друга в том, что не знают, что происходит под их собственной крышей.
Я их ненавижу. Я люблю Миллера.
Говорю это сейчас впервые, записываю черным по белому, потому что это абсолютная правда. Я никогда раньше не чувствовала ничего подобного. Как будто мое тело ожило и все чувства обострились. Но мне страшно. Я уверена, что он не чувствует того же. Да и с чего бы? Я – занудная, надоедливая девчонка, которая лезет в его дела. Он всегда так говорит. Но мы же друзья. Он мой лучший друг. Родственная душа, так называют человека, без которого не можешь жить? Человека, ради которого ты готова на все, лишь бы он был счастлив.
В этом я уверена. Я не могу потерять его снова. Но чем больше люди давят друг на друга, тем хуже все становится. Взгляните на моих родителей. Когда-то они тоже были лучшими друзьями.
Я не собираюсь все усложнять и портить между нами. Но я могу позаботиться о нем, чтобы он был в безопасности.
И буду делать это всегда.
IV
Тогда я понял, что буду любить ее вечно.
Врачи ушли. Они объяснили мой диагноз, и он придавил меня тяжелым грузом. Всю оставшуюся жизнь мне придется следить за тем, что я ем и пью, словно на диете «Весонаблюдателей», постоянно измерять и подсчитывать углеводы, отвешивать граммы сахара, чтобы показатели оставались стабильными. Физические упражнения – это прекрасно, говорили врачи, но я должен быть осторожен, иначе могу ослепнуть, потерять ногу или впасть в кому и умереть, как Джулия Робертс в любимом мамином фильме. Скованному по рукам и ногам правилами, диетами и ограничениями, мне придется нести бремя уколов и таблеток всю оставшуюся жизнь.
Затем в моей больничной палате появилась Вайолет. На ней были надеты желтая футболка и джинсовые шорты. Блестящие черные волосы наспех собраны в хвост, а темно-синие глаза за стеклами очков полны сочувствия и беспокойства. За меня.
А в руке у нее была моя гитара.
Тело словно весило тысячу фунтов, но с души в этот момент свалилась тяжелая ноша.
– Ты обещала… – прохрипел я.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – произнесла она дрожащим голосом, пытаясь улыбнуться и сдержать слезы. Она положила гитару мне на колени. – Тебе вообще нравятся гитары? Я не знала. Это подарок для выздоровления. Увидела ее в витрине и решила, что должна ее тебе подарить.
Плотина прорвалась, и ее плечи сотрясли рыдания. Я не мог поднять руки, чтобы обнять ее, когда она уткнулась лицом мне в бок.
– Мне жаль. Мне так жаль, – плакала она. – Я должна была… сделать больше. Господи, я же хочу стать врачом, но ничего не заметила. Никаких признаков.
– Ты спасла меня.
Вайолет резко выпрямилась и сняла очки, чтобы вытереть глаза.
– Нет. Я позвонила в 9-1-1. Но все не зашло бы так далеко, если бы я что-нибудь предприняла раньше.
Я покачал головой. Пальцы потянулись к гитаре, чувствуя ее гладкое дерево и вес на коленях. Папа подарил мне ее на мой десятый день рождения. Тогда еще были хорошие времена. Когда она впервые оказалась у меня в руках, я почувствовал, словно мне вернули какую-то часть меня, о которой я раньше и не подозревал.
Вайолет была права – заложить гитару было равносильно тому, чтобы оторвать конечность и отдать ее тому потному парню за прилавком. Не думал, что когда-нибудь снова возьму ее в руки.
А теперь мне ее вернули. Теперь я могу играть и петь для Вайолет все песни, которые написал в ее комнате, пока она сидела в футе от меня и не подозревала, насколько совершенна…
– Но я никогда больше не буду такой невежественной, – сообщила Вайолет, снова надевая очки и выпрямляясь. – Диабет 1-го типа требует инъекций инсулина, контроля уровня глюкозы и соблюдения диеты. Я собираюсь изучить этот вопрос. Научусь делать инъекции и прокалывать палец, считывать показатели и следить за тем, чтобы твое состояние оставалось стабильным. И собираюсь контролировать тебя, чтобы ты выполнял все указания, заботился о себе, чтобы никогда… больше никогда…
Ее снова захлестнули рыдания, и из глаз полились слезы.
– Ви, не надо…
– Я так испугалась, Миллер, – прошептала она. – Прости.
– Ты не виновата.
Это меня разрывало чувство вины за то, что она видела меня таким, но в груди расцветала надежда. Ее слезы, ее страдания… Они могут означать только одно.
Она тоже меня любит…
Потом пришла медсестра и показала, как проверять кровь на датчике, который измеряет уровень сахара. Ви внимательно наблюдала, мысленно делая заметки.
– Можно мне посмотреть? – спросила Ви, когда медсестра закончила. – Когда-нибудь я стану врачом.
– Как закончишь, выброси в мусорное ведро. – Медсестра отдала ей индикаторную пластинку и вышла из комнаты. Вайолет подождала, пока она уйдет, и проколола себе палец.
– Что ты делаешь?
Она взяла меня за руку и прижала палец с рубиново-красной каплей крови на кончике к моему.
– Обещай мне, – произнесла она. – Обещай мне, что мы всегда будем друзьями. Я не могу снова потерять тебя. Никогда…
Всегда быть друзьями.
Мне хотелось рассмеяться и сказать ей, что это невозможно. Что я пересек границу в ту ночь, когда мы познакомились. Что рядом с ней вся моя жизнь собирается воедино из осколков, пусть даже ненадолго. Мы месяцы проводили вместе, и каждую минуту я пытался найти в себе мужество сказать ей, что бедный бездомный ребенок, которому нечего предложить, готов отдать за нее жизнь.
Я с трудом сглотнул и подавил рвущиеся наружу слова, потому что мне тринадцать и я не должен любить такую девушку. Так рано. Так всепоглощающе.
– Я обещаю…
Часть II
Четыре года спустя
1
Миллер
– Я обещаю…
Я ударился лбом о стекло, когда автобус попал колесом в выбоину, выдернув меня из моих мыслей. Из воспоминаний о том утре в больнице, которое было лучшим и худшим одновременно. В тот день я не только понял, что люблю Вайолет, но и отпустил ее.
– Глупое чертово обещание.
Я оглядел почти пустой салон; было темно, и никто, казалось, не слышал меня. Или притворились. Футляр с гитарой лежал у меня на коленях, и я крепче сжал его, нервничая.
Теперь мы жили в разных концах школьного округа. Оказывается, моя госпитализация и поставленный четыре года назад диагноз имели и положительный эффект. Для подобных мне детей и их семей существовала благотворительная программа, чтобы помочь им встать на ноги, а также чтобы я ненароком не прикончил себя в машине, пытаясь ввести инсулин. Нам выделили социальное жилье на задворках на скалистом утесе с видом на пляж Лайтхаус.
Теперь для встречи с Вайолет мне приходилось ехать на автобусе, а не шататься вечерами по темному лесу, но я все равно старался видеть ее как можно чаще. Насколько позволяло ее свободное время, которого с каждым годом становилось все меньше.
«Она ускользает, потому что ты бесхребетный осел».
После того как Вайолет вернула мне гитару, она каждый вечер просила поиграть ей. Я раньше никогда ни для кого не играл. Она мой первый слушатель. Сидя вечерами в ее комнате, мы делали уроки или разговаривали, а потом она просила меня спеть. Что я и делал. Вместо того чтобы рассказать ей о своих чувствах, я пел и играл, а она так и не узнала. Даже не подозревала.
Она считала себя слишком скучной, чтобы понравиться парню, а я был слишком труслив, чтобы сказать ей, как она ошибается.
Я прятался за чужими песнями. Например, «Yellow» от Coldplay. Ее любимая. Она стала «нашей песней». Вайолет думала, что я выбрал ее, потому что она хорошо звучит на акустической гитаре. Но не подозревала, что каждое стихотворение посвящено ей. И она всегда плакала, повторяя снова и снова, какой я талантливый. Одаренный. Пророчила мне славу.
Я ей не верил, но знал, что хочу заниматься музыкой всю оставшуюся жизнь. Вайолет показала мне правильный путь, и я полюбил ее за это. Любил по тысяче причинам, но она высоко ценила нашу дружбу, поэтому я, стиснув зубы, уважал ее решение.
Я позволил ей болтать глупости о том, как ужасна любовь и как она все разрушает.
Позволял слушать, как спорят ее родители, и думать, что так происходит со всеми.
И я обещал быть ее другом. Поклялся на крови.
А чтобы вонзить нож еще глубже, она продолжала восхищаться этим ублюдком Ривером Уитмором. Я подозревал, что она лелеяла свое увлечение, потому что это было безопасно. В душе Вайолет тоже жили свои демоны, просто другие.
Но я больше не мог этого терпеть. Завтра был первый школьный день. Мне предстоял еще один год – наш выпускной год в старшей школе – и Вайолет никогда не узнает, что я чувствую. Я должен сказать ей, пока не стало слишком поздно. Убедить ее отбросить страх и увидеть, как хорошо и правильно нам будет вместе. Насколько идеально, черт побери.
Насколько мы подходим друг другу.
Должно быть, Вайолет меня ждала, потому что, как только я обошел ее дом, окно тут же открылось.
– Иди сюда, быстро!
Она помахала мне, в руках у нее шуршал белый прямоугольный конверт. Ее родителям было все равно, войду я в парадную дверь или нет. Но каждый вечер я взбирался по шпалере, как Ромео в пьесе. Только в той версии, где Ромео у Джульетты во френд-зоне. Жестоко.
Сначала я просунул в окно футляр с гитарой, и Ви осторожно отложила его в сторону, пока я, как обычно, заползал внутрь. И, как обычно, у меня перехватывало дыхание от ее вида.
Когда мы познакомились, Вайолет Макнамара была заучкой, как она сама себя назвала, но за последние четыре года превратилась из теплой, пушистой гусеницы в настоящую бабочку – глаза глубокого синего цвета, блестящие черные волосы и тело, которое благодаря футболу было в прекрасной форме, но округлое во всех правильных местах.
Для меня она само совершенство.
Мне нравилось, как она в задумчивости проводила языком по брекетам или как полировала очки о футболку, серьезная и умная, словно профессор колледжа.
Чертовски умная.
Два года назад она сняла брекеты. Вскоре после этого ей попали по лицу во время игры в футбол. Думаю, ей выписали дерьмовые контактные линзы, потому что она до сих пор не видела, насколько красива. А может, и видела, хотя никогда не говорила об этом. Но ее уверенность росла вместе с ней. Теперь она общалась не только со мной и Шайло, а еще и с подругами по учебной группе, девушками из футбольной команды, участвовала в дебатах и вступила в клуб математики и науки. Ее все любили, в том числе и популярные ученики.
Такие, как чертов Уитмор.
Я кашлянул и переключил свое внимание на конверт в ее руке.
– Ну что, получила?
– Да! – воскликнула она и смерила меня взглядом. – Какие показатели?
– Я… что? Все в порядке.
– Когда ты в последний раз ел?
Я закатил глаза, но от ее заботы по телу разлилось тепло.
– После работы. Перед тем, как сесть в автобус.
Вайолет сузила свои большие, невероятно темные синие глаза, внимательно рассматривая меня, словно своего будущего пациента.
– Могу я?..
Я усмехнулся, когда она схватила меня за запястье, чтобы посмотреть данные на умных часах, подключенных к устройству непрерывного мониторинга глюкозы. Маленький датчик CGM с вставленной под кожу иглой крепился к моему животу. Он постоянно контролировал уровень глюкозы в крови, а показатели высвечивались на часах. Если они становились слишком низкими или слишком высокими, часы издавали сигнал. Подарок от штата Калифорния, поскольку мы были слишком бедны, чтобы позволить себе такую роскошь.
– Хорошо, – протянула Вайолет, отпуская мою руку. – Показатели хорошие, но, если захочешь есть или что-нибудь еще, говори.
– Хватит тянуть время и давай, рассказывай. Тебя взяли или нет?
– Я еще не открывала. Ждала тебя. – Она начала было вскрывать конверт с логотипом Медицинского центра Калифорнийского университета, но остановилась. – А что, если я им не нужна?
