Кукушка на суку. Акт третий

– Бр-р-р! Ты начинаешь мне надоедать. Это было последнее условие. Халк, распорядись чтобы им приготовили один из новых вагончиков.

В это время Виола, опьянев в стельку, плюхнулась лицом на стол и засопела. Циклоп схватился своей лапищей за волосы девушки и оторвал её лицо от стола:

– Зачем тебе, лётчик, такая дохлятина?

– Для любого летательного аппарата: чем меньше взлётный вес, тем лучше, – нашёлся я.

– Молодец, – оценил мою шутку Циклоп и тут же внимательно всмотрелся в «никакущее» лицо Виолы: – Ба! Она сейчас блеванёт. Эй, кто-нибудь, отвезите её назад. Хотя, нет, Халк, в вагончик уже можем их поселить? Тогда распорядись.

Виолу взяли под руки и повели к дверям. Я тоже встал из-за стола, но Бай усадил меня назад:

– Нет, летун, погоди. Сейчас проверим, ты это или не ты. Может я обознался. Если это ты, то сыграй нам на гитаре.

Через пару минут, подстроив под себя дешёвую семиструнку, я уже пел одну из песен дяди Миши:

Где-то на отшибе нашей Родины

Протекает речка «Кильманда»,

Неплохая речка, с виду вроде бы,

Да течет неведомо куда.

Пароходы по реке «не ходются»,

Хоть вода спокойна и чиста,

Даже рыба в той реке не водится,

Очень нецензурные места.

Здесь не занимаются купанием,

Неохота неизвестно где,

В речке утонуть с таким названием,

И совсем обидно – в «Кильманде».

Все, что здесь плывется и летается,

Сразу «очучается» в беде,

Или «Кильмандою» накрывается,

Или пропадает в «Кильманде».

Говорят, что есть на свете, вроде бы,

Дырка треугольный Бермуда,

Только на отшибе нашей Родины

Есть «похожий дырка» – «Кильманда».

Эпизод двадцать шестой

Трудности выбора

Дни побежали один вдогонку за другим. Незаметно пролетели первые две недели. Если сравнивать с основным рабским населением лагеря, наш с Виолой быт был на высоком уровне. Мы отъелись на добротных харчах, простыни были чистыми, а вода привозная. Вагончик оказался практически новым. Входная дверь вела в тамбур, где стоял умывальник и шкаф. Комнаты располагались по разные стороны от тамбура. В одной ночевал я, в другой Виола. Никто нам не мешал и не стоял над душой. Почему? Просто, по моей просьбе наш вагончик оттащили поближе к полевому аэродрому, который располагался, как ему и положено, в самом дальнем углу лагеря. Здесь же стоял огромный арочный ангар, забитый самолётами Ан-2. Их было три с половиной. Почему с половиной? Не знаю, возможно, разобранных самолётов было четыре, или даже пять. Но крыльев нашлось только семь. Куда делось восьмое – одному богу известно. А вот двигателей было гораздо больше. Сколько? Понятия не имею. Мне – недолётчику, псевдоартисту и лжедоктору – разобраться в этом было трудно. Трудно разобраться не то, что за три месяца – за три года. Когда я первый раз отворил ворота ангара, то просто ужаснулся. Он под завязку был забит металлоломом, ящиками, кипами документации, запасными частями и полуразобранными самолётами. «Нет, мне и за всю жизнь не собрать из всего этого даже велосипед», – подумал я тогда. Естественно, подумал с немалой долей самоиронии. Собирать готовый к вылету самолёт у меня и в мыслях не было. Да и вообще, с чего он взял, что я лётчик? С чего взял, что я смогу отремонтировать самолёт? Впрочем, его заблуждения были мне на руку. Нам на руку. Оставалось воспользоваться неожиданно предоставленной форой времени и основательно подготовить побег. Изначально я считал, что дело это не стоит и выеденного яйца. Надо только отъесться, пополнить запасы и фьють! Только поминай как звали! Эйфория возникла из-за места нашего расположения. Мы были в далёком аппендиксе лагеря. Отсюда можно смыться по-тихому. Так думал я сразу после нашего переезда на новое место жительство. Но первые впечатления оказались обманчивыми. Всё не так просто. Во-первых, на окна нашего вагончика установили мощные решётки, а на двери закрепили увесистый засов. На ночь нас закрывали, а утром отпирали. Система охраны лагеря тоже была нешуточной. Два ряда заборов из колючей проволоки и вышки с вертухаями через каждые пятьсот метров. Сколько же бандитов собралось в этом логове? И чем они здесь занимаются? Это же очень дорого содержать такую ораву. И для чего? Чтобы охранять тех, кто жил в бараке, в котором мы ночевали в первую ночь? Да там человек тридцать было, не больше. А охранников, наверное, целая сотня. Нет, это явно не спортивный и не оздоровительный лагерь. И не исправительный. Одного исправленного пациента я уже видел с верёвкой на шее.

Для удачного воплощения планов на побег надо было собрать максимум информации. Но у кого – у надзирателей? Нет, так побег не готовится. И я стал разбирать металлолом в ангаре. Во-первых, надо было изобразить бурную деятельность. Во-вторых, мне реально понадобились помощники. Я же не Геракл, который имел опыт по чистке авгиевых конюшен. Приставленный за мной куратор, согласился с моими доводами о необходимости физической помощи. Он по мере возможности стал ежедневно выделять мне одного-двух свободных рабов. Из них-то я и пытался выудить максимум информации. Делать это приходилось осторожно, чтобы возможные сексоты не сдали меня с потрохами. Узбеки и казахи в основном помалкивали или несли откровенную чушь. Скорее всего, они доверяли только соплеменникам. Я и сам боялся их расспрашивать. Все местные казались мне очень подозрительными и непредсказуемыми. Но, слава богу, в помощь ко мне время от времени приводили русских. Поэтому основную часть необходимой для побега информации я выпытывал у Еремы и Егора. Первый был слишком словоохотлив, из второго слово щипцами не вытянешь. Но по крупицам картинка сути происходящего здесь сложилась в моей голове полностью.

Ерёма напоминал мне какое-то флюидное существо – настолько были подвижны во время разговора его лицо и тело.

– А? Что? Как я сюда попал? Обычно попал, как большинство тут. Ие-е! – он активно зачесал давно немытую лохматую голову. – Бабка у меня умерла. Она жила в Аральске. Знаешь такой город?

– Нет. Но, судя по всему, это рядом с Аральским морем. Так?

– А! Логично рассуждаешь. И главное, правильно. Батя у меня там служил. Во времена Союза здесь была стратегическая закрытая база. Чё? Точно, говорю. Там была целая куча всяких секретных объектов. Каждый имел свой городок. Батя служил в военном городке, который назывался «Чайка». Думаешь я вру? Вот мне никто не верит. Блин, в Аральске был и химический полигон, и полигон испытания стратегических ракет. Он был связан и с Байконуром, и с Капустиным Яром. Кстати, это место тоже было военным полигоном. Это самое место, где мы сейчас находимся. Здесь испытывали не только боевые отравляющие вещества, но и бактериологическое оружие. Так вот, мой батя в «Чайке» служил. Он занимался траекториями полёта ракет. Ие-е, умер батя уже давно. Мне семь лет было, когда всех вывезли в Россию. Отец без работы остался. А! Вот и спился. Семью надо было кормить. А как? У меня ещё сестра младшая. Как она там живёт? Ие-е! Не знаю. Специалисты по ракетам стали никому не нужны. И где взять деньги? Негде. Торговать и убивать он не умел и не хотел. Вот и спился. Чисто по-русски. Почему? Не знаешь? Точно, не знаешь? У нас, русских, формула проста: денег нет – потому и пьём. Факт! Так вот, когда уезжали, оставили в Аральске бабушку. Отец изначально не хотел, чтобы мы жили в степи в военном городке. Он купил дом и отстроил его практически заново. Сам отстроил. Руки у него были золотые. Горло, как у всех – лужёное. Но на службе он не пил практически. Так, по праздникам, или когда в баню. Он и баню поставил. Дом двухэтажный с флигелем. Это в самом Аральске. Пятнадцать соток, летняя кухня, тёплый санузел. Чего ещё надо – живи и радуйся. Вот и решили: бабушка остаётся. Вдруг всё наладится. Надежды тогда ещё были, что Горбач с шоблой не успеют всё разрушить и страна восстановится. Ие-е! Так бабушка в Аральске и зависла. Потом хотели её перевезти, дом продать. Но, куда там! Город стал захолустным, все оттуда только драпали. И сейчас-то он – убожество. Я ездил в военный городок: дома с пустыми глазницами и никого. Страшно. Бабушка умерла и тогда я приехал, чтобы продать дом, поставить ей достойный памятник и свалить отсюда навсегда. Продал. Ие-е, практически даром отдал. За сто тысяч рублей. По сути, одна баня там стоит столько. Ие-е, да и баня дороже. Получил денюжки на руки, вышел на улицу, а там меня уже ждут. Бабло отобрали, паспорт тоже и сюда притащили. Уже три года в этом концлагере обитаю.

– И чем ты здесь занимаешься?

– Ай, как и все, растениеводством.

– Чем?

– Дурак, что ли? Ой, ну сам посуди, откуда бабки такие? Только рабов здесь человек 200-300. Может, больше.

– Сколько?

– Чё? А, ты по нашему бараку судишь. Так там таких бараков десять штук. Ты просто не ходил по территории.

– А ты ходил?

– Естественно, мы не только травку выращиваем – этим узбечки в основном занимаются. А мужики всю тяжелую работу выполняют. Ие-е, там погрузить, там разгрузить, там поднести, там отремонтировать что-нибудь. Вот к тебе сегодня прислали. Куда это нести?

Он рассказывал свою историю, помогая мне разгребать ангар. Время от времени и сам задавал вопросы:

– А ты точно лётчик?

– Точно. Да, точно-точно.

– Что-то молодой ещё. И где ты летал?

– Ух, везде летал. Порхал, практически.

– На маленьких что ли?

– Угу, на «маленьких».

Мне не нравились расспросы о моей профессии. По сути, у меня вообще никакой не было. Но назвался груздем – полезай в короб. И лишние уши не должны знать, что и как.

– Вот завидую я вам, лётчикам. Сегодня здесь, а завтра там. Перемена мест – мечта.

– Сегодня я здесь, как и ты, мечтаю.

– Чего мечтаешь? А? Смыться отсюда?

– А разве ты не мечтаешь? – ответил я уклончиво вопросом на вопрос.

Я осторожничал, так как пока не решил, кому можно доверять, а кому нет.

Ерёма как-то уж очень цинично и язвительно улыбнулся. Вернее даже не улыбнулся, а надолго осклабился:

– Последний, кто мечтал, Славка Рязанский, теперь на вешалке висит с галстуком на шее. Видел, а?

– Видел, – я понял, о ком он говорит. – Поймали?

– Нет, не поймали. Ие-а! Сдали за бутылку пива. Чё смотришь? Да, здесь твоя жизнь больше не стоит.

– Врёшь. Откуда знаешь, что за бутылку?

– Славку узбеки спалили. Их, ие-а, человек десять было – каждому по бутылке дали, за то, что увидели, как ребята решили ноги сделать. Так что с узбеками не якшайся – сразу со всеми потрохами сдадут.

– Много было попыток убежать?

– Чё? А! При мне семь. Два раза я тоже собирался. Ребят повесили, а я, как видишь, всё ещё здесь.

– Почему?

– Что «почему»? Ты тоже думаешь, что я их слил? Вот хрен вам! – он продемонстрировал фигу, из которой нереально далеко торчал большой палец. – Ерёма никого не сдаёт. Просто один раз я возвращался с поля в последнем транспорте, и машина сломалась. Пацаны не дождались и решили без меня драпать. А второй раз я заболел – дизентерия. Ну куда я с поносом побегу? Жопу в клочья раздерёшь, но далеко не убежишь.

– Так я не понял: узбеки не убегают?

– Какие «узбеки»? Ты о чём? Только наши бегут.

– Понятно. Им и здесь хорошо. Узбеки – мусульмане, поэтому им от Бая поблажки.

– Чё? Сдурел что ли? Во-первых, я не видел и не слышал даже, чтобы Бай хоть раз в жизни коврик для молитвы стелил. Во-вторых, у него мать русская. В-третьих, в охране полно православных. Правда большинство из них хохлы.

– И чего тогда узбеки не пытаются удрать?

– А куда им бежать?

– Не знаю. Домой.

– «Домой», блин. Дома лучше, что ли? Развалили всё после Союза, работы нет. Гандонами не умеют пользоваться, вот и нарожали кучу голодранцев. Что им на свободе делать? Они только торговать умеют. Но торговать и корейцы, и китайцы, и азеры хотят. Поэтому они, ие-а, узбеки эти, кучкуются, ворчат, жалуются друг другу, но бежать никто из них и не думает. Но ты с ними даже не говори. Даже не смотри в сторону забора. Сдадут за одну затяжку. Легко.

– А русских здесь много?

– Ие-е, есть. Человек сорок наберётся. Я иногда общаюсь с некоторыми. Есть путёвые ребята, а есть дерьмо. Такие же, как узбеки. Сидят трясутся, гнильё, в общем. Слизняки. Я не понял, а ты-то, что про волю спрашиваешь? Хочешь ноги сделать?

Я неопределённо пожал плечами и, взяв очередной ящик с запчастями, потащил его на улицу. Когда вернулся, Ерёма продолжил допытываться:

– Тебе-то, Федя, чего переживать? Ты вон – на особых условиях. Не то что мы. Реанимируешь кукурузник и будешь кокс да травку на родину возить. Ещё и бабло за это станешь получать.

Легко ему так рассуждать. А что он ещё должен предполагать, если считает, что я лётчик? Но я-то знаю, что через три месяца, если я здесь останусь, меня повесят на место Славы Рязанского. Я вечный профессиональный авантюрист. Вернее, авантюрист по профессии. И другой профессии у меня никогда не было. Сначала выдавал себя за доктора, затем за артиста, теперь за летуна. Но это слишком рискованно для здоровья. Я про последнюю авантюру. Поэтому меня и, естественно, Виолу может спасти только побег. Но говорить об этом Ереме я не рискнул. Во всяком случае, сейчас. Больно он какой-то скользкий и разговорчивый. А вот его молчаливый дружок, возможно, не такой. Неплохо бы подобрать напарника для побега. Втроём бежать проще. Два мужика могут унести больше провизии и воды. Виола —балласт, слишком слабое создание, чтобы считать её напарником. Пока я прикидывал, что и как, Ерёма не унимался трещать:

– А если захочешь, всегда можешь качнуть крылом – только тебя и видели. Ты лучше скажи: сможешь самолёт восстановить?

Я не стал его в этом разуверять. Все должны знать, что смогу. Иначе, если у кого-нибудь возникнет хоть капелюшечка сомнения – мне крышка.

– Поживём увидим. Так просто не скажешь. Но если мотор соберу, то почему бы и нет?

– О! Мы тут ставки делаем на тебя: сможешь или нет. Короче, – он нагнулся к моему уху и горячо зашептал: – Если запланируешь на кукурузнике драпануть, мы тебе поможем. А ты нас за это с собой прихватишь. Идёт?

От такого прямого недвусмысленного предложения у меня заныло под ложечкой. Согласиться? А если он провокатор? Отказаться? Самому удрать, а они пусть здесь и дальше гниют? С другой стороны, я не лётчик. И обещать взять кого-нибудь с собой в полёт – значит подвести людей под монастырь. Пустое обещание – несбывшиеся надежды. Они будут надеяться, а я их в любом случае подведу. Пришлось уклончиво пожать плечами:

– Хороший ты мужик, Ерёма. Но ты же сам говоришь, что здесь никому верить нельзя.

– А! О! – он расплылся в улыбке, направив на меня палец. – Я пошутил. Забудь всё, что я тебе говорил.

– Зачем мне о побеге думать? Бай сказал: когда я отремонтирую самолёт, он меня отпустит.

Собеседник вытаращил глаза:

– Бай! Он тебе так сказал? И ты поверил? Ты, прямо, как наивный нанайский мальчик…

Я долго думал после этого разговора, что мне делать дальше. Самому готовиться к побегу или привлекать для этого опасного мероприятия ещё кого-нибудь. Ерему? Чёрт, какой-то он мутноватый. Тем более, по его словам, он здесь уже три года околачивается. Два раза, якобы, готов был бежать, но каждый раз наказаны были только его друзья. Я попытался представить, что нахожусь здесь уже три года. Целых три года! Три года лучшего периода моей молодой жизни. И я не захочу смыться? Да меня даже виселица не испугает. Это не жизнь, это рабское существование. Лучше смерть.

Эпизод двадцать седьмой

Ты не лётчик

По вечерам, когда нас запирали в вагончике, ко мне начинала докапываться Виола:

– Ты что, зарплату здесь получаешь?

– Какую «зарплату»?

– Ты так стараешься, как будто за ремонт получишь не только свободу, но и кучу денег.

– Я не привык халтурить. Всё, за что берусь, я привык делать основательно, на совесть.

– То есть, как я поняла, ты собрался выполнить обещание и за три месяца отремонтировать самолёт?

– Дура, что ли? – я перешел на шёпот, максимально приблизив губы к её уху. – Чего ты орёшь? Вдруг нас подслушивают?

Она тоже перешла на шёпот:

– Но тогда какого фига мы здесь сидим? У тебя скоро животик появится. Отожрался уже. Сухарей насушен целый мешок. Воды сколько хочешь. Чего сидим? Ты же уверял, что знаешь, как и куда бежать.

– Ты тоже первые дни говорила, что нас здесь быстро обнаружат. Что твой папуля даже министерство обороны на уши поставит и «нас найдут, а этих уродов переловят и пересадят», – я по старой привычке передразнил девушку. – Что? Не говорила?

– Говорила, говорила. Но я же не знала, что это место было когда-то испытательным полигоном всякой жуткой дряни. Блин, полигон! Даже звучит страшно. Поэтому никто к нему и близко не приближается. Все самолёты и вертолёты облетают далеко стороной, боятся. А то, что мы здесь – это как на нас влияет? Наверняка, тоже каждый день дышим какой-нибудь дрянью и рискуем сдохнуть.

– Всё давно обеззаражено и зарыто в землю.

– Ну, да. Любая крыса раскопает твою землю и нас заразит чумой или сибирской язвой. Или ещё страшнее какая-нибудь дрянь из земли вылезет, и мы тут все друг друга как зомби перегрызём.

– Так побежали! Чего сидим? Самая умная и бесстрашная?

Постоянные претензии девушки меня злили. Разве я не стараюсь? Из кожи лезу, чтобы наш побег стал успешным.

– Я думала, что ты так занят своим самолётом, что хочешь по воздуху отсюда смыться.

И она туда же. Если бы я умел летать, то так бы и запланировал. Но я не летчик. Я просто Фёдор Лемешев.

– Если только у меня получится из этой кучи металлолома какой-нибудь мотодельтаплан вылепить, то мы с тобой на нём сразу и смоемся.

– Я всё равно не пойму, какого ты в этом ангаре днюешь и ночуешь?

Я и сам не понимал. Но, с другой стороны, куда деваться? Не заниматься ангаром было нельзя. Приставленный к нам куратором Калка, которого все звали Халк, каждый день приходил с придирчивыми проверками. С очень придирчивыми. Но, каждый раз уходил довольным, так как картинка менялась прямо на его глазах. Мы последовательно расчищали завалы, сортировали детали и раскладывали их по полочкам. Постепенно давно заброшенный арочный ангар превращался в настоящую мастерскую, а я всё глубже погружался в мир авиации. В связи с этим мысль о побеге по воздуху приходила в мою голову неоднократно. И я по ходу пьесы начал убеждать себя, что смогу взлететь. И лететь смогу. Часть эпизодов «Мёртвой петли» мы снимали на авиасимуляторе. И нас с Жекой учили азам управления Ан-2, чтобы в кадре мы не выглядели полными дилетантами. Но я часто оставался после съёмок и гонял в виртуальном небе иногда до самого утра. Поэтому в теории мне известно, как запускать двигатель, как взлетать и как управлять самолётом. За горизонтальный полёт я вообще не боялся. Ничего сложного здесь не было. Боялся только за посадку. Это самый сложный для неучей лётный этап. Но, помечтав, я тут же забрасывал идеи с побегом на самолёте куда подальше. Вот если бы отремонтировать двигатель! Тогда другое дело. А так! Пустые мальчишеские влажные грёзы всё это. Я не механик, поэтому в конструкции авиационных моторов полный ноль.

Один раз ангар посетил и Циклоп. Постоял, посмотрел, но промолчал. Ладно, пусть думают, что я основательно взялся за ремонт. Пока их питают такие иллюзии, можно спокойно готовиться к побегу. Но бежать надо не позднее конца первого месяца нашего прибывания здесь. Охрана, зная, что ремонт кукурузника ещё в зачаточном состоянии, не очень нас беспокоила. Но когда готовность к полёту будет на подходе, это я гипотетически рассуждаю, тогда они, наверняка, запустят меры повышенного контроля. Циклоповцы явно думают, что лётчик может планировать побег только на самолёте. И это нам на руку. Хотел бы я посмотреть на их рожи, когда мы пешим драпом слиняем отсюда и доберёмся до России. Поэтому мой ответ Виоле прозвучал так:

– Естественно, я там пашу. Это отвлекающий маневр. Представь, если бы я ничего не делал или хотя бы не старался делать. Представила? Нас бы снова в казарме заперли. И тогда «прощай немытая Россия».

Виолетта только тоскливо выдохнула и заныла:

– Можно я туда не каждый день ходить буду?

– Я уже тебе сто раз говорил: нет! Нет, нет и нет!!! Ты тоже будешь стараться изо всех сил мне помогать. Или ты хочешь на кухню к Фатиме? Пожалуйста, я тебе это устрою. Легко!

Разговор с Егором складывался не менее сложно. Но по другой причине. Я не слышал от него ни многочисленных вопросов, как от Еремы, ни претензий, как от Виолы. Но ответов на свои вопросы – тоже не слышал. Любое слово из этого молчуна приходилось буквально по кусочкам вырывать.

– Егор, ты как здесь оказался?

– Чего ещё делать надо? Что перенести?

– Спрашиваю, как ты здесь очутился?

– Обычно. Как все.

– А ты сам откуда?

– Из России.

– Ерёма мне рассказал, как его в оборот взяли с бабушкиным домом.

– Молодец.

– Тебя таким же макаром сюда привезли?

– Пусть тебе Ерёма и рассказывает.

– У-у-у, не хочешь, не говори. А ты давно с ним знаком?

– Да.

– Он надёжный человек?

– Тебе делать нечего? Ты меня помогать позвал или поболтать?

– И то и другое.

– Я не подписывался с тобой языком чесать. Чего ещё делать?

– Так уже пол ангара с тобой отсортировали. Отдохни немного.

– Тогда я пойду на улицу. Там посижу.

Вот и весь разговор. От него я вообще ничего не узнал.

Мысль о побеге по воздуху нет-нет, да возвращалась ко мне в голову. А что, если я смогу отремонтировать двигатель? Их же здесь целых три штуки. Один разберу, всё осмотрю. Вдруг поломка простая? Потом, имея в качестве образца такие же движки, соберу и попробую запустить. Чтобы запустить, нужен ещё аккумулятор для стартера. Надо заказать Халку. Но какой? На старых аккумуляторах полопались корпуса, и вытекла вся жидкость. Никаких опознавательных аббревиатур на них не сохранилось. Поэтому я очень обрадовался, когда наткнулся на целый ворох технической документации. Да, с ней пришлось повозиться. Но марку аккумуляторов я нашёл быстро и сразу сделал необходимый заказ.

Вообще, как оказалось, в этом ангаре можно было найти всё что угодно. Даже шлем Александра Македонского. Шутка, конечно. Но одну находку, которая меня обрадовала гораздо больше шлема, я всё же обнаружил. И слава богу, что в тот момент в арочнике были только я и Виола. Это произошло на третий день после разговора с Егором. Мы с ним разобрали практически всё, что можно разобрать. В самом конце ангара, в его дальнем углу, оставался только один огромный ящик. Он был изготовлен из широких досок. Доски были качественными, не потерявшими крепость за долгие годы хранения. К тому же они были оббиты и надёжно скреплены металлическими полосами. Разбирать его или перетаскивать никакого смысла не было. Ящик, повторюсь, стоял в дальнем углу и никому не мешал. Поэтому я плюнул на него и забыл. Но тут встал вопрос о топливе и масле. Я их тоже заказал. Но куда всё это сливать? Внутри ангара был выстроен стеллаж, на котором я в первую очередь и наводил порядок, раскладывая инструмент, детали и запчасти. Он заканчивался над тем самым последним огромным ящиком. Как раз над ним на стеллаже стояли пять двухсотлитровых бочек. Я, глядя на эти бочки, подумал: из-под чего они? Если из-под бензина – тогда ими можно воспользоваться. А если из-под масла, то их надо отсюда выкатить. За такое время масло давно окислилось и пришло в негодность. Поэтому заливать в немытые бочки чистое масло нельзя. Мне самому было удивительно, что мои рассуждения звучат настолько по-хозяйски. Но к этому времени я уже вжился в роль механика и лётчика. И ничего с этим поделать не мог. Приставив лавку к ящику, я полез за бочками. Но, как оказалось, основательные на вид доски всё-таки потеряли свою первоначальную крепость. Одна из них под моей ногой проломилась, и я едва не загремел с верхотуры на пол. Каково же было моё удивление, когда, заглянув в выломанную щель, я обнаружил новенький запасной движок. Блестит и, как говорится, практически в заводской смазке! Как он здесь оказался и почему его не установили в самолёт – об этом можно только гадать. Но находка в корне изменила все мои планы. Движок-то новый! Нужно просто быстренько и тайно установить его. Все будут думать, что до конца ремонта ещё далеко. А мне останется только дождаться прибытия аккумуляторов, бензина и машинного масла. Заправимся и… смоемся отсюда по воздуху. Быстро и удобно! Без всяких бесконечных хождений по раскалённой пустыне.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.