скачать книгу бесплатно
– В этакий-то прибой? – выкрикнул рулевой. – Это безумие!
– Это наш единственный шанс! Ну, навалились!
После того как трирема взяла курс на берег, капитан в первый раз за эту сумасшедшую ночь позволил себе поверить, что, может быть, они еще выберутся из шторма живыми. Он даже рассмеялся, надрывно радуясь тому, что сумел дать отпор самому Нептуну, решившему, видимо, проучить наглецов, дерзнувших не вовремя вторгнуться в его владения. Но когда спасение казалось уже близким, могучий, огромный, словно гора, вал вскинул трирему на пенистый гребень, а потом резко обрушил вниз, как оказалось, на острые подводные скалы. От удара все, кто был на палубе, покатились по ней. Когда капитан вскочил на ноги, неподвижность судна сказала ему, что трирема больше никуда не продвинется. Следующая волна развернула севшее на камни судно кормой к берегу. В трюме истошно орали рабы. Было очевидно, что очень скоро прибой разнесет беспомощный корабль в щепки, а находящихся на нем людей вместе с обломками размолотит о рифы.
– Что стряслось?
Капитан обернулся и увидел в проеме кормового люка Максентия. Близость суши и блеск черных, преграждающих к ней дорогу камней сказали префекту достаточно много, чтобы он, не дожидаясь ответа, опять спустился в трюм и велел пассажирке вывести наверх детей.
– Мне нужно спасти их! – прокричал он капитану. – Они должны уцелеть!
Пока мать и дети, оглушенные бурей, испуганно жались к кормовым леерам, префект с капитаном торопливо пытались скрепить вместе несколько пустых кожаных бурдюков. Остальная команда занималась такой же работой, спешно увязывая в подобие плотиков весь деревянный палубный инвентарь. Еще один вал – и крики в трюме утихли. Кто-то из экипажа указал на ближайший открытый люк – там плескалась вода. Трюм уже затопило, и теперь лишь скала не давала триреме уйти на дно. Но уже следующая большая волна непременно должна была с ней покончить.
– Сюда! – крикнул своей пассажирке Максентий. – Быстро сюда!
Когда хлынувшая из люков вода побежала по палубе, префект с капитаном принялись привязывать женщину и детей к бурдюкам. Перепуганный мальчик кричал, бился, дергался, не давая Максентию закрепить мокрый узел, пока не получил от матери звонкий шлепок.
– А ну прекрати!
Префект благодарно кивнул ей и опоясал ребенка веревкой, потом, дав слабинку, накрепко притянул его к кожаному пузырю.
– Что теперь? – спросила женщина.
– Подождем у кормы. Когда я скомандую, прыгай. Потом плыви к берегу.
Римлянка помедлила, глядя на двоих мужчин:
– А вы?
– Мы в любом случае последуем за тобой. – Префект улыбнулся. – Давай, моя госпожа. Прошу.
Пассажирка позволила отвести ее к бортовым поручням и осторожно перебралась через них, после чего приняла детей и приготовилась соскочить с ними с судна.
– Мамочка! Нет! – кричал мальчик, уставившись широко раскрытыми глазами на бурную воду у себя под ногами. – Пожалуйста, мамочка!
– Аэлий, с нами все будет в порядке. Клянусь тебе! Не вопи.
– Префект! – рявкнул капитан. – Там! Глянь туда!
Префект повернулся и сквозь завесу бурана увидел несущуюся к ним чудовищную волну – бешеный ветер сдувал с ее гребня белые брызги, мешавшиеся со струями снега. Оцепенев от невольного изумления, он едва нашел в себе силы сделать знак женщине и проорать долгожданный приказ. Потом волна обрушилась на трирему и повлекла ее к скальной гряде. Всех моряков с верхней палубы смыло за борт. Максентий, не дожидаясь этого, сам перемахнул через штевень и в последний момент успел глянуть на капитана. Тот, вцепившись в решетку главного люка, стоял, обратив взгляд к надвигавшемуся на него грозному воплощению рока. Тут префекта окутала тугая тьма, его куда-то поволокло, закрутило, и соленая ледяная вода проникла через нос в горло. Он крепко сжал губы, отдаваясь волне, однако воздуха в легких было мало. Там началось жжение, предвещающее удушье, но в тот самый миг, когда эта мука сделалась нестерпимой и смерть казалась уже неминуемой, его слух вновь наполнился грохотом бури. Потом, ненадолго, шум исчез и опять возвратился. Задрав подбородок и стараясь держать голову над водой, префект жадно глотнул воздух и отчаянно забил ногами, чтобы не уйти вглубь еще раз.
Бурлящая водная масса вдруг подняла его вверх, и он увидел, что берег на удивление близко. А вот триремы не было видно нигде. Как не было видно и никого из членов экипажа, а также и римлянки с ее детьми. Волна, вильнув, потянула префекта вбок, к рифам, но дикий страх разбиться о скалы заставил его извернуться и, загребая воду руками, каким-то чудом компенсировать снос.
Не раз и не два ему казалось, что изнуряющее борение напрасно, что его все равно расплющит о камни не та, так другая волна. Однако, продвигаясь вперед пядь за пядью, упорный пловец оказался под прикрытием мыса, теперь защищавшего его от самых грозных нападок стихии, а когда силы префекта совсем истощились, он вдруг почувствовал под ногами каменистое дно.
Потом волна потащила его опять в море, и Максентий, в гневе, вознес хулу богам, вознамерившимся после стольких усилий отказать ему в милости. Однако ярость лишь укрепила его в решении бороться за жизнь до последнего вздоха, и он, стиснув зубы, предпринял еще одну отчаянную попытку добраться до суши. С новым облаком кипящей пены префект рывком преодолел полосу галечной отмели, потом поджался, не позволяя откату увлечь его за собой, и, прежде чем за плечами взметнулась очередная сбивающая с ног волна, с трудом взбежал вверх по скользкому каменистому склону, после чего рухнул ничком и затих.
Вокруг бушевал шторм, осыпая его градом брызг. Только теперь, благополучно выбравшись из воды, префект осознал, как он замерз. Он, сильно дрожа, попытался подняться, но мускулы не повиновались ему. Внезапно поблизости скрипнула галька и кто-то присел рядом с ним.
– Валерий Максентий! Это ты? Ты не ранен?
Дивясь силе женщины, которая приподняла его и усадила, Максентий мотнул головой.
– Тогда пошли! – приказала она. – Пока ты не превратился в ледышку.
Она перекинула одну его руку через свое плечо и помогла ему встать, потом повела по мокрому берегу к пологой ложбине, окаймленной черными очертаниями низкорослого леса. Там, под ветвями упавшего дерева, тщетно кутаясь в насквозь промокший воинский плащ, прятались продрогшие ребятишки.
– Забирайся туда.
Она тоже залезла под стоявшую коробом ткань, и все четверо тесно прижались друг к другу. Их колотила дрожь, тогда как буря все бесновалась, злобно закидывая их жалкое укрытие мокрым снегом. Озирая, насколько позволял рассветный сумрак, и море, и мыс, Максентий так и не обнаружил триремы: флагманский корабль исчез бесследно, словно его никогда не существовало. Люди тоже о себе знать не давали. Видимо, из экипажа не спасся никто.
Неожиданно его внимание привлек пробившийся сквозь вой ветра хруст гальки. Сначала префект решил, что ему это послышалось, но потом звук повторился, причем теперь, он мог поклясться, в нем различались и голоса.
– Похоже, выплыли не мы одни, – произнес он, улыбнувшись женщине, и позвал: – Сюда! Сюда!
В низине возникла темная фигура, за ней другая.
Пришельцы на какой-то миг замерли, один из них что-то выкрикнул, но слова унес ветер. Потом вожак поднял копье, подавая знак невидимым спутникам.
– Валерий, тихо! – шикнула женщина.
Но было поздно. Их увидели. Маленькая толпа разрослась, и ночные гости, с любопытством вглядываясь во тьму, направились к съежившимся от холода жертвам крушения. По мере приближения их черты становились все более различимыми.
– Мама, – прошептала девочка. – Кто это?
– Тише, Юлия!
Отдаленная вспышка молнии озарила небо, осветив окруживших укрытие незнакомцев – странных людей в меховых накидках, со стоящими торчком волосами и яркими, свирепыми глазами на татуированных лицах. На миг и дикари, и римляне застыли в изумленном молчании, но потом маленький мальчик не выдержал, и над побережьем пронесся тонкий, жалобный крик, в котором звенел слепой ужас.
Глава 2
– Я просто уверен, что это здесь, – смущенно пробормотал Макрон, оглядывая сбегавшую к пристани темную улочку. – Есть какие-нибудь соображения?
Маленькая компания, топтавшаяся рядом с ним на снегу, ответила дружными унылыми вздохами. Возле Катона – молодого помощника, заблудившегося в городском муравейнике центуриона, – переминались с ноги на ногу две местные уроженки из племени икени, закутанные в кокетливые накидки с меховой оторочкой. Их отцы, прозорливо предвидевшие момент, когда римские цезари захотят распространить свое влияние на Британию, дали дочерям соответственное воспитание. С малых лет к ним был приставлен образованный, вывезенный из Галлии раб, так что теперь они изъяснялись на латыни, как римлянки, совершенно свободно и лишь с легким акцентом, который Катон находил весьма приятным для слуха.
– Послушай, Макрон, – заявила красотка постарше. – Ты обещал отвести нас в уютную маленькую таверну, и мне совершенно не хочется таскаться всю ночь по морозу, пока ты что-то там не отыщешь. Давай-ка договоримся: раз уж ты так осрамился, мы заходим в первую же попавшуюся нам дверь!
Ища поддержки, она оглянулась на подругу и оптиона, и те, увидев сердитый блеск ее глаз, торопливо кивнули.
– Мы вроде пришли, – поспешно отозвался Макрон. – Да, я теперь точно вспомнил. Это то самое место.
– Лучше бы, чтобы оно так и было. Иначе ты поведешь нас домой.
– Справедливо.
Макрон поднял руку, успокаивая гордячку:
– Пошли.
Маленькая компания, с отвращением озирая нескончаемые ряды темных хижин, гуськом последовала за центурионом. Снег, валивший весь день, прекратился лишь к сумеркам, так что весь Камулодунум с окрестностями укрыло плотным, поблескивающим белизной одеялом, и местные жители в подавляющем большинстве сидели сейчас по домам вокруг дымных очагов. Лишь самая бесшабашная часть городской молодежи позволяла себе коротать вечера в посещаемых римлянами кабачках, где можно было развлечь себя выпивкой, хриплым хоровым пением, а то и хорошей потасовкой.
Римляне, вооруженные в основном только туго набитыми кошельками, забредали в Камулодунум из огромного лагеря, раскинувшегося сразу за главными городскими воротами. Четыре легиона – более двадцати тысяч солдат – зимовали в бревенчатых грубых казармах или землянках, нетерпеливо ожидая прихода весны, когда опять должна была возобновиться кампания по завоеванию огромного острова.
А зима эта выдалась не на шутку суровой, и легионеры, вынужденные изо дня в день пробавляться овощной похлебкой да ячменными кашами, радовались любой возможности сменить обстановку и разнообразить свой стол. Это стало возможно после того, как каждому легионеру выплатили причитающуюся ему долю награды, пожалованной силам вторжения императором Клавдием за победу над вождем варваров Каратаком и захват все того же Камулодунума, столицы мятежного края. Что же до горожан, в основной своей массе торговцев или ремесленников, то они, как это и свойственно всем практичным людям, быстро оправились от потрясения, вызванного военным разгромом, и еще проворней смекнули, что грозные завоеватели, вставшие за городскими стенами лагерем, представляют собой превосходный источник наживы. По всему городу, как грибы после дождя, множились кабаки и таверны, где заскучавшие легионеры накачивались как местным элем, так и заморскими винами, привозимыми с континента купцами, не боявшимися ради хорошего барыша снаряжать суда в зимние рейсы.
Правда, тем жителям Камулодунума, которым от завоевателей ничего не перепадало, толпы пьяных иноземцев, скандальных, всюду блюющих и горланящих непристойные песни, особой радости не доставляли. В конце концов терпение городских старшин лопнуло, и они отправили к командующему силами вторжения Плавту своих делегатов, и те со всяческой деликатностью заявили, что в целях упрочения союза, заключенного Римом с племенем триноватов, было бы, вероятно, разумно запретить солдатам посещать город.
Плавт на такие строгости пойти не мог, ибо понимал, что попытка запереть солдат на всю долгую зиму в лагере, лишив их самых простых развлечений, чревата бунтом. Но и терпение горожан могло лопнуть, что также в скором времени обернулось бы мятежом. В итоге было выработано взаимоприемлемое решение. Доступ римлян в Камулодунум ограничили квотой и в соответствии с ней стали выдавать пропуска. Количество гуляк в городе действительно сократилось, зато уж те, кто туда попадал, веселились вовсю.
– Ну я же говорил! – торжествующе заявил Макрон. – Вот мы и на месте.
Они стояли перед маленькой, обитой огромными заклепками дверью, плотно перекрывавшей вход в продолговатое каменное строение, похожее на амбар или склад. Чуть дальше по переулку мрачную стену этого склада прорезало единственное окошко. Оно было закрыто ставнями, но сквозь щели пробивались красноватые отсветы, а изнутри доносились непристойные крики и разухабистое пение.
– На худой конец, мы там хотя бы согреемся, – робко высказала свое мнение девушка помоложе. – Что думаешь, Боадика?
– Все лучше, чем ничего, – ответила ей кузина и взялась за кованое кольцо. – Ну что, заходим?
Ничуть не желая появиться в пивной после женщины и, чего доброго, прослыть «бабьим охвостьем», Макрон неуклюже протолкался вперед.
– Эй, пожалуйста, пропусти меня, – пробормотал он, стараясь загладить неловкость подобием извиняющейся улыбки.
Распахнув дверь, центурион нырнул под притолоку. Маленький отряд последовал за ним и тут же окунулся в теплую, дымную духоту. После темноты переулка переливы свечения, исходившего от очага и нескольких чадящих плошек, казались чуть ли не празднично яркими. Несколько голов повернулось, чтобы посмотреть на вошедших, и Катон увидел, что среди посетителей полно сменившихся с дежурства легионеров, выделявшихся своими красными форменными туниками и плащами.
– Прикрой дверь, дуболом, – заорал кто-то. – Заткни дыру, пока мы все тоже не задубели.
– Попридержи язык, – буркнул в ответ Макрон. – С нами дамы.
Послышался дружный гогот:
– А то тут их нет!
С этими словами ближайший легионер с размаху шлепнул спешившую с пустыми кувшинами служанку по округлому заду. Та, взвизгнув, отвесила ему звонкую оплеуху и умчалась на кухню. Легионер потер пылающую щеку и снова расхохотался.
– И ты, значит, рекомендуешь нам это местечко? – усмехнулась язвительно Боадика.
– Да ладно тебе. Я как-то раз тут отлично повеселился. Обстановочка не ахти, но она создает настроение, правда?
– Разумеется, создает, – сказал Катон. – Но мне все же хотелось бы знать, драка завяжется сразу или чуть позже?
Центурион бросил на него хмурый взгляд и повернулся к девушкам:
– Главное, чего бы вам хотелось, красавицы?
– Для начала сесть, – колко отозвалась Боадика. – Примоститься хоть где-нибудь.
Макрон пожал плечами:
– Займись этим, Катон. Найди уголок поспокойней. Ну а я позабочусь о выпивке.
Пока Макрон с нарочитой беспечностью, но на деревянных от волнения ногах пробирался сквозь толпу к стойке, Катон осмотрелся по сторонам и увидел, что свободен лишь один стол. Грубо сколоченный, с задвинутыми под него лавками, он стоял прямо у входа в таверну, и, не высмотрев ничего лучшего, оптион устремился к нему. Вытащив из-под шаткого дощатого сооружения не менее шаткую лавку, он склонил голову:
– Дамы, прошу.
Вид колченогой шероховатой скамьи явно не вдохновил Боадику. Она поджала губы и, может быть, даже отвергла бы приглашение, но ее родственница села первой, подав ей пример. Эту покладистую особу, с каштановыми волосами, голубыми глазами и круглыми щечками, звали Несса. Катон знал, что Макрон с Боадикой уговорили молоденькую икенку провести с ними вечерок, чтобы та составила ему компанию, а сами они без помех могли продолжать развивать свои странные отношения.
Центурион и его нынешняя подружка познакомились вскоре после падения Камулодунума. Поскольку формально племя икенов не вступило в союз вознамерившихся дать отпор Риму британских племен, Боадика смотрела на незваных гостей из великой заморской страны скорей с любопытством, чем с неприязнью. Городские старейшины, взвесив все «за» и «против», поспешили втереться в доверие к завоевателям, для чего, как только римская армия устроилась на зимний отдых, принялись наперебой зазывать ее командиров на чуть ли не ежедневно задаваемые пиры. И не только офицеров высшего ранга, но и простых центурионов, таких как Макрон.
На первом же из подобных пиров Макрон и разговорился с туземной красавицей, сразу же поразившей его совсем не свойственной жеманным римлянкам откровенностью. К тому же оказалось, что кельтские женщины пользуются куда большей свободой, чем жительницы величайшего из городов. Бесцеремонно подсев к одинокому центуриону, который, правда, уже вступил в весьма теплые отношения с бочонком самого крепкого на его памяти пива, Боадика напористо принялась расспрашивать его о римской жизни, причем в подробностях и предельно дотошно. Вообще-то, Макрон не слишком жаловал местных красоток, особенно знатных. Их лошадиные физиономии наводили на него тоску. Но в данном случае девица была миловидной, и он сам не заметил, как понемногу втянулся в оживленную болтовню. Слово за слово, и он так увлекся, что порой даже забывал прихлебывать эль.
К концу вечера Макрон мог с уверенностью сказать, что ни с одной женщиной у него такого еще не бывало. Также он понял, что не прочь опять повидаться с икенкой, и объявил это ей. Она, горячо поддержав предложение, тут же пригласила центуриона на званый ужин, который устраивал кто-то из ее дядьев. Макрон заявился туда одним из первых и неловко ковырял холодное мясо, запивая его теплым пивом, пока подоспевшая Боадика не поставила слуг на место и не велела им унести «эту дрянь». На сей раз она пила хмельное наравне с ним и, похоже, ничуть не пьянела, правда центурион опомниться не успел, как они уже обнимались, а впрочем, обнимались тут все. Макрон, приметив это, осуждающе покачал головой. Верней, хотел покачать, а потом передумал. Раз уж у кельтов такие обычаи, то почему бы не следовать им?
Однако, когда ему при всех влепили поцелуй прямо в губы, доблестный центурион растерялся и даже попытался вырваться из объятий, но девица, похоже, приняла его трепыхания за проявления растущей пылкости и лишь усилила хватку. В конце концов Макрон полез целоваться сам, а привело это к тому, что они оба «воспарили на крыльях страсти», правда отнюдь не взлетев к небесам, а, напротив, свалившись под стол, где и остались, продолжив общение на ощупь. Если в тот раз, в силу переизбытка поглощенного кое-кем эля, их обоюдный и бурный порыв не завершился желанным апофеозом, то у Боадики хватило деликатности никогда после об этом не поминать.
Да и случая повторить опыт как-то не представлялось, хотя теперь они виделись чуть ли не ежедневно. Иногда Макрон брал на эти свидания оптиона – главным образом из чувства сострадания к пареньку, милашка которого (кстати, первая в его жизни) пала жертвой людского коварства. Бедную девушку склонил к сожительству один вероломный римский аристократ, а потом погубил ее.
Поначалу Катон робел и дичился, однако общительная неуемная Боадика мигом растормошила его. У них живо нашлось много тем для бесед. Они могли тараторить часами, и в итоге Макрон, хотя икенка и уверяла его, что с таким сосунком у нее ничего вообще быть не может, начал подумывать, а не зря ли он их познакомил. Естественно, согласие Нессы примкнуть к их компании очень устраивало центуриона: и паренек развлечется, и он, Макрон, сможет продолжить свои ухаживания без лишних тревог.
– А что, твой командир часто водит тебя в такие места? – спросила, усаживаясь, Боадика.
– Ну, обычно не в столь приличные, – с улыбкой ответил Катон. – Это для вас он так расстарался.
Несса иронии не уловила и недовольно фыркнула, давая понять, что приглашение в такую дыру ничуть ей не льстит, зато Боадика закатила глаза: она оценила шутку.
– Как тебе вообще удалось улизнуть в город? – спросил ее с искренним интересом Катон. – В тот вечер, когда нам пришлось втащить тебя в дом на руках, твой бедный дядюшка чуть не рехнулся.
– Он и рехнулся. Теперь ходит злой и согласился отпустить нас погулять лишь под присмотром кузена.
– И где же этот кузен? – нахмурился Катон.
– Не знаю. Мы с ним потеряли друг друга из виду, как только выскочили за ворота.
– Случайно?
– Конечно. За кого ты нас принимаешь?
– Я лучше промолчу.
– Вот-вот.
– Празутаг, наверно, уже весь извелся! – хихикнула Несса. – Ручаюсь, что сейчас он обшаривает каждый кабак, какой только может припомнить.
– И потому мы можем чувствовать себя в безопасности, так как нашему дорогому родственнику – кстати, он кузен только мой! – никогда в голову не придет искать нас здесь. Сомневаюсь, что он вообще знает о существовании закоулков за пристанью. Успокойся, с нами все будет в порядке.
– Ну да… если все же его не закинет сюда каким-нибудь ветром, – заявила Несса, широко раскрывая глаза. – Он ведь бешеный, ему все трын-трава. Помнишь, что вышло с тем пареньком, который пытался к нам подкатиться. Празутаг его чуть было не прикончил.
– Он и прикончил бы, если бы я его не оттащила.
Катон нервно поерзал на месте.
