Сонеты Шекспира 116-126, 147-154. Под прицелом разных интересов (8). Историческая головоломка

С другой стороны, ничто не заставляет ставить «измену» и «дневник» в один ряд, ведь, как известно, «после того» не означает «вследствие того».

Поэтому сейчас мы констатируем только изменение обстоятельств написания сонета, которые могут оказаться, отнюдь, не новыми.

Другими словами, для подтверждения адресата необходимо провести стандартный набор сопоставлений с другими сонетами.

Только одно сопоставление даёт основания для дополнительных выводов об адресате.

Как мы помним из сонета 77, поэт передал другу чистую тетрадь, чтобы тот вёл дневник.

Факт обратной передачи заполненного дневника поэту следует из сонета 122 и объясняет весь смысл этого процесса.

Нам известно из сонета 83, что в отношениях между поэтом и его другом были периоды, когда поэт вообще не писал сонетов другу («слог славы замер мой»).

Однако, друг был этим недоволен («Но Вы молчанье мне вменили в грех» (83)) и, весьма вероятно, что одним из оправданий поэта своему «молчанию» было то, что у него не было под рукой фактов жизни друга, которые он мог бы воспеть в сонетах.

Значит, друг должен записывать эти факты и отдавать эти записи поэту.

Поэт подарил другу тетрадь (сонет 77) и друг, прилежно её заполнив, отдал тетрадь поэту, которую поэт, на свою беду, потерял (сонет 122). – дополнительная неприятность для поэта на фоне и так не слишком радужных отношений с другом.

Но для нас важно, что это сопоставление указывает на адресата сонета 122 – друга поэта.

Сонет 123

Отсутствует обращение к известным адресатам, зато есть обращение ко Времени.

Сонет 123. Оригинальный текстNo! Time, thou shalt not boast that I do change:Thy pyramids built up with newer mightTo me are nothing novel, nothing strange;They are but dressings of a former sight.Our dates are brief, and therefore we admireWhat thou dost foist upon us that is old,And rather make them born to our desireThan think that we before have heard them told.Thy registers and thee I both defy,Not wondering at the present, nor the past,For thy records, and what we see, doth lie,Made more or less by thy continual haste.This I do vow and this shall ever be:I will be true, despite thy scythe and thee.

Понятно, что Время не является намёком на некую новую личность в этой истории, поэтому сонет следует признать философским, написанным поэтом для собственного осмысления произошедшего взаимного с другом обмана.

Другими словами, сонет, хоть и не обращён, но посвящён другу.

Смысл сонета находится в русле только что закончившейся любовной истории. Как мы помним, эта история закончилась в сонетах 120—121 взаимными обвинениями друзей в обмане и, следовательно, в измене дружбе.

На примере сонета 123 можно видеть, что ограничение сюжета только последовательным написанием сонетов не даёт ответов на вопросы в процессе попыток его логичного трактования. Иллюстрацией этого служат следующие рассуждения.

Время помешало многим, и здесь, вероятно, намёк в том числе и на друга, понять, что они «восхищаются – therefore we admire» «старьём – What thou dost foist upon us that is old» и этим обманывают и себя, и других.

Но кем «восхищались» друг и поэт в этой истории, пока поэт не понял в сонете 123, что перед ним «старьё»? За ответом не надо далеко ходить – это была возлюбленная поэта (см. комментарий к сонету 120).

Эта оценка, казалось бы, решает вопрос о возможности появления личности новой возлюбленной у поэта и друга.

Другими словами, в этой истории задействована та же самая возлюбленная, из-за которой друзья поссорились в сонетах 40—42.

Но это не та же самая история, как мы помним из сонета 120.

Оценка возлюбленной, которой поначалу поэт «восхищался», выраженная намёками, дана достаточно жёсткая – «старьё».

Поэтому из сонета 123 можно сделать вывод, что поэт кардинально поменял отношение к возлюбленной.

Но может ли такое быть в рамках нашей логики?

Ведь мы считаем Шекспира последовательным в отношениях к адресатам. Противоречие этому основополагающему принципу очевидно в такой трактовке сонета.

Но тогда, если такая трактовка неверна, и поэт намекает вовсе не на возлюбленную, то возникает вопрос: на кого или на что он, тогда, намекает?

Ведь предмет для первоначального «восхищения», перешедшего потом в свою противоположность – презрение, становится неясным.

Ни один из других, ранее известных, адресатов также не подходит под эту характеристику, если рассматривать его с позиций последовательности Шекспира. Следовательно, получается, что мы имеем дело с чем-то или кем-то новым? Что же перед нами, либо отвлечённое фантазирование на новую тему, никак не связанное с предыдущими событиями, либо новый персонаж, которого мы до этого не встречали в сонетах?

Признать здесь отвлечённое фантазирование, что означало бы возврат в то место, где решения не существует, не позволяет выбранное направление исследования, – сонеты являются описанием жизни.

В сонете 123 мы также видим прямое подтверждение, изложенным в главе, основаниям, именно, для этого направления, хотя таких подтверждений для этих оснований и не требуется.

Шекспир утверждает, что он «не поддастся хроникам», которые ведёт само Время.

Значит, Шекспир считает, что его записи, не просто смогут заменить «хроники», не просто будут им равноценны, но будут лучше и правдивее.

Другими словами, его «вызов» Времени заключается в том, что он сам создаст свою «хронику» событий своей жизни.

И хотя не сказано, в каком виде Шекспир собирается вести эти «хроники», но по факту того, что он делает это заявление в сонетах, можно с большой вероятностью считать, что сонеты и являются этими «хрониками».

Кроме того, второй основополагающий принцип – правдивость Шекспира, не позволяет ему выдумывать то, чего не было, другими словами, фантазировать невесть о чём вперемешку с правдивыми сонетами.

Примечательно, в свете этого, что, именно, в сонете 123 Шекспир «клянётся» «быть правдивым», что также подтверждает основания для применения в анализе этого принципа, хотя он выведен совсем не из этого.

Признать нового персонажа было бы возможно, если бы поэт прямо не указывал в сонете, что этот персонаж нам уже был известен ранее («старьё») и им восхищались, как новым, а теперь оказалось, что он был, всего лишь, «одет в бывшее» Временем.

Но из «прошлых» персонажей только к возлюбленной был обращён один сонет, где, именно, Время «вновь открыло гордости предмет», т. е. возлюбленную для поэта, «сохранив ревниво» её перед этим, как сокровище – это сонет 52. Весьма вероятно, раз других указаний в других сонетах просто нет, что претензия ко Времени в «подсовывании» «старья» в сонете 123 связана с тем же, сначала «сохранённым» Временем, а затем «вновь открытым» им же в сонете 52, персонажем, т.е. с возлюбленной поэта.

Тогда сонетом 52 ещё раз подтверждается, что возлюбленная была одной и той же женщиной в обеих любовных историях.

Но не кажется ли вам, что мы вернулись туда, откуда начали свои рассуждения? Как теперь снова быть с последовательностью Шекспира, вопреки нашей логике, поменявшего отношение к адресату? Как потом опять быть с правдивостью Шекспира, вопреки нашей логике, «правдиво» указывающего на адресата, который им быть не может?

Пока неясно, ведь круг замкнулся и выход из него не найден.

Попробуем исследовать не персонажей сонета, а его обстоятельства.

Другими словами, попробуем считать «старьё» намёком не на персонажа, а на обстоятельства. Зададим те же вопросы в той же последовательности, заменяя персонажа на обстоятельства. Какими обстоятельствами «восхищались» поэт и его друг в этой истории?

О том, что друг чем-то восхищался нигде нет никаких указаний.

Но зато есть множественные указания на недовольство друга отношениями с поэтом, например, сонеты 109—112, 116—121.

«Восхищёнными» можно было бы назвать некоторые сонеты из череды 107,108, 113—115, где поэт повествует о своём отношении к другу, но большинство сонетов этой истории 107—121 посвящено выяснению отношений, а, значит, «восхищения» поэта в отношении друга прекратились задолго до сонета 123.

Считать, что отношения с другом к сонету 123 ухудшились настолько, что поэт, именно, их презрительно назвал «старьём», не позволяет предыдущий сонет 122, где поэт заверил друга в своём расположении «на долгий срок, до окончанья дней», т.е. уже после разрешения конфликта в сонетах 120—121.

Кроме того, только в сонете 120 выяснилось, что поэт и его друг совершили одинаковый «грех» – каждый из них втайне от другого, имел любовные отношения с одной и той же женщиной.

Этого достаточно для того, чтобы считать, что и поэту, и его другу эта женщина нравилась, т.е. они оба «восхищались» ей, как мы и сделали, когда ранее исследовали персонажей сонета.

Но этого совершенно недостаточно для того, чтобы сделать вывод о восторженных отношениях с возлюбленной, как поэта, так и его друга, ведь сама возлюбленная тоже имела право на любые чувства в отношении «восторгов» друзей. Понятно, что отношения с двумя мужчинами, не могли быть для неё абсолютно одинаковыми – кому-то из них в чём-то она, наверняка, отказывала, отдавая предпочтение другому.

Но о характере отношений с возлюбленной в этой истории нет вообще никаких указаний в череде сонетов 107—121.

Другими словами, перед нами ещё одна загадка: в сонете 120 взаимный «грех» уже вскрылся, т.е. обстоятельства отношений с возлюбленной приближаются к завершению, в сонете 123 поэт намекает на некие недавние обстоятельства, как на «старьё», а сонетов, где все эти обстоятельства были бы показаны и объяснены, не существует.

Отношения с возлюбленной вполне могли восприниматься поэтом с «восхищением».

«Только что рождённый», новый виток отношений с ней, после первой её измены в сонетах 40—42 с другом поэта, начался в сонете 52. Логична в сонете 52 благодарность поэта Времени, что именно оно, просто своим течением, уладило тот конфликт, «сохранив» для поэта возлюбленную.

Но последующие сонеты 56—60 к возлюбленной показали, что она отнюдь не «восхищённо» воспринимала ухаживания, относилась к поэту снисходительно.

Потом была разлука и сонеты отразили переживания поэта.

Потом, при встрече с возлюбленной, к ней были обращены сонеты 89—93, где поэт выступал в роли обиженного просителя, никакого «восхищения» от этого также не испытывая.

Только сонеты 99 и 106 можно было бы отнести к «восхищённым», хотя их настроение скорее похоже на благодушие, т.е. по крайней мере, в них нет указаний на проблемы в отношениях. И всё, больше сонетов о «новом» витке отношений с возлюбленной нет.

И вдруг, сразу, без перехода и объяснений, этому «новому» в сонете 123 даётся презрительная характеристика «старьё».

Конечно, отношения поэта с возлюбленной могли испортиться после того, как вскрылись её отношения с другом поэта.

Ведь, хотя в сонете 120 есть указание, что отношения возлюбленной и друга стали известны поэту, но в нём нет указаний на то, что такое известие задело чувства поэта к возлюбленной.

Наоборот, сонет 120 отразил готовность поэта признать виновным себя, т.е. пожертвовать ради друга отношениями с возлюбленной, отказаться от неё, так, как будто, эти отношения для него ничего не значили.

Но, если поэт так спокойно готов отказаться от любви, то была ли любовь?

А если любви не было, то зачем так унижать возлюбленную? Зачем так переживать в сонете 123 об отношениях, которыми в сонете 120 не дорожил?

Тем более это странно на фоне благодушных последних сонетов 99 и 106 к возлюбленной, ведь всё указывало на то, что отношения налаживаются. Ответов на эти вопросы нет, так, как будто, перед нами отсутствует существенная часть обстоятельств.

Вопрос о последовательности Шекспира в этих обстоятельствах не имеет ответа, но, исключительно, потому, что отсутствует предмет для сопоставления.

Вопрос об отвлечённом фантазировании имеет тот же ответ, что и при исследовании персонажей – такое фантазирование находится за пределами возможности получить решение.

Примечательно, в свете несущественности отвлечённого фантазирования, видеть, как это положение влияет на анализ сонетов.

Ведь признание существенности отвлечённого фантазирования или, другими словами, фантазии поэта в сонетах, закрывает сразу и, главное, корректно, все предыдущие и последующие вопросы.

Их, просто, не существует в ситуации, когда возможно «фантазирование» Шекспира в сонетах, так как все нестыковки как раз и объясняются свободным отвлечением фантазии поэта.

Но если существует корректное объяснение всему, то зачем искать что-то другое?

И не ищут, ведь кажется, что проблемы нет!

Другими словами, признав фантазию существенным признаком, увидеть проблему невозможно.

Только отказ от возможности фантазирования Шекспира в сонетах позволяет увидеть и поставить проблему, ведь только тогда возникают вопросы, на которые необходимо найти другие корректные ответы.

Забегая вперёд, скажу, что вопросы, которые мы рассматриваем в анализе сонета 123, являются предпосылками в решении проблемы последовательного написания сонетов после сонета 88.

Решению проблемы, т.е. признанию написания параллельным, будет посвящена отдельная глава, когда все предпосылки, а это – не только вопросы сонета 123, будут известны.

На этом же этапе я могу сказать, зная решение, что найти его без этих предпосылок, которые становятся видны только в случае отказа от признания существенной фантазии Шекспира в сонетах, представляется мне нереальным. Анализ движется по выбранному направлению – сонеты есть описание жизни, и только на этом направлении находит и других адресатов, и сопутствующие проблемы, которых, естественно, не может быть чётко видно с другого направления – сонеты есть фантазия, а на самом этом другом направлении их, просто, нет.

На вопрос о новых обстоятельствах, оказавшихся «старьём», можно ответить только в рамках доступной информации сонетов 120 и 123, в которых прямо указано на схожие обстоятельства ранее и теперь, нанёсшие друзьям одинаковые «раны сердца» (сонет 120).

Такие обстоятельства отражены в сонетах 40—42, откуда следует считать «раной сердца» поэта измену возлюбленной с другом.

Тогда в сонете 120 слова «потрясены моим Вы злом, как Вашим я» указывают на «рану сердца» друга – измену возлюбленной с поэтом.

Попутно понятно, что «раны сердца» друзей не могли быть чем-то другим, например, просто приятным времяпрепровождением одного без другого, ведь разлука никогда не мешала их дружбе (сонет 39).

Но «рана» одного вызвана «злом» другого (сонет 120) и, значит, она нанесена не посторонними субъектами новых одинаковых развлечений друзей.

К тому же в сонетах нет вообще таких историй их развлечений.

Тогда получается, что ситуация в сонетах 40—42 и ситуация в сонете 120 не точно одинаковы, а зеркальны.

Друзья поменялись местами в этих двух историях так, как будто, реальность поменялась со своим отражением в зеркале.

Намёк сонета 123 на «старьё» не противоречит этому, выше реконструированному, сюжету, к сожалению, никак не подтверждённому ничем, кроме сонета 120.

Но объяснение, хоть и слабое, найдено, а, значит, найден и выход из замкнутого круга.

Если «старьё» не является намёком на персонажа, т.е. возлюбленную, а только – на обстоятельства, то получается, что друг имел свою возлюбленную – другую женщину, не бывшую возлюбленную поэта, а поэт её соблазнил.

Готовность поэта принять вину на себя в сонете 120, только подтверждает такой расклад.

Однако, в этом раскладе смущают несколько обстоятельств.

Во-первых, претензия в сонете 123 ко Времени, которое поставило поэта в «старые» обстоятельства, в которых поэт повёл себя не лучшим образом по отношению к другу, становится самооправданием поэта перед самим собой, что странно смотрится в свете вины поэта перед другом – не перед тем оправдывается, не того (Время) виноватого обвиняет, собирается исправить ситуацию от причинения собственного «зла» другу, «не поддаваясь хроникам», т.е. всё правдиво записав.

А другу то, что, с этого? Сонет, который в раскладе, когда поэту не за что было оправдываться, т.е. считалось, что возлюбленная его и друга – одна и та же женщина, был вполне адекватен ситуации, теперь стал порождением вопросов, на которые нет ответа.

Во-вторых, приобретают новый смысл слова сонета 121 «как за дела не наши нас хулят».

Если в раскладе с одной и той же возлюбленной, незнание поэта касалось отношений его возлюбленной с его другом, то теперь, в раскладе с разными возлюбленными, получается, что поэт, соблазняя и в итоге соблазнив возлюбленную друга, также не знал, кем она является для друга.

Но если в соперничестве из-за одной женщины друг был заинтересован в том, чтобы сохранить в тайне от поэта свои отношения с его возлюбленной, то в раскладе с двумя возлюбленными скрытность друга более, чем странна, когда поэт у него на глазах ухаживает за его возлюбленной, а потом её ещё и соблазняет. И только после этого друг сообщает, что эта женщина является его возлюбленной.

Сонет 121, вполне адекватный раскладу с одной возлюбленной, становится ещё одним источником вопросов в раскладе с разными возлюбленными.

В-третьих, вся «новая» предыстория сонету 123 отношения поэта со своей возлюбленной, в период от сонета 52 до сонета 106, становится не относящейся к делу. Но тогда перед нами только факт нанесения поэтом «зла» своему другу в сонете 120 и всё, а взамен предыстории нет ничего.

Ухаживания поэта за возлюбленной друга никак в сонетах не отражены, как будто, их и не было, хотя сюжет сонета 120 предполагает, что были.

Популярная версия, что в этой истории задействована женщина по профессии одной из портовых таверн Лондона, хотя и объясняет отсутствие стадии ухаживаний в отношениях поэта с возлюбленной друга, но противоречит зеркальности обстоятельств с любовной историей сонетов 40—42, ведь возлюбленная поэта не была доступной женщиной лёгкого поведения (была часто недоступна поэту и не только поэтому).

К тому же, вряд ли, друг так переживал бы из-за того, что доступная женщина поменяла любовного партнёра, если она делала это постоянно.

Но факт переживаний друга установлен в сонете 120 и назван там же «адскими муками».

В-четвёртых, правдивые записи уже производятся (сонет 123), но где они?

Будут сделаны потом, когда все события, образующие единый сюжет, завершаться? Значит, из последующих сонетов мы узнаем, как развивался этот сюжет и какое участие принимали в нём друг и возлюбленная?

Другими словами, в сонете 123 Шекспир ставит нас в известность, что его сонеты это – пусть и правдивая, но литературная обработка событий, произошедших гораздо раньше, чем были написаны соответствующие сонеты по их мотивам?

Пока ответов нет, но не на долго. Очевидно, что последующие сонеты либо подтвердят, либо опровергнут эти предположения.

Как видим, пока мы не можем безоговорочно принять ни один из реконструированных сюжетов, т.е. не можем считать возлюбленную поэта и друга ни одной той же женщиной, ни разными, не можем считать, что «старьё» является намёком ни на персонажа, ни на обстоятельства.

Одно корректное объяснение этому – перед нами фантазия поэта – нас не устраивает, мы ищем другое, но также корректное объяснение.

Сонет 124

Сонет опять является философским, ведь обращения к адресату нет.

Поэт находится в ситуации осмысления, только что закончившейся, любовной истории, его размышления о роли Любви в отношениях людей разного статуса являются указанием на то, что участники этой истории занимали разное общественное положение.

Сонет 124. Оригинальный текстIf my dear love were but the child of state,It might for Fortune’s bastard be unfathered,As subject to Time’s love, or to Time’s hate,Weeds among weeds, or flowers with flowers gathered.No, it was builded far from accident;It suffers not in smiling pomp, nor fallsUnder the blow of thralled discontent,Whereto th’inviting time our fashion calls;It fears not Policy, that heretic,Which works on leases of short-numb’red hours,But all alone stands hugely politic,That it nor grows with heat, nor drowns with show’rs.To this I witness call the fools of time,Which die for goodness, who have lived for crime.

Верный перевод «the child of state» – «ребёнок статуса», т.е. если положение в обществе определяло бы возможность рождения Любви.

Тогда «трава» и «цветы» как раз и являются разными «статусами», среди которых и предполагалось рождение Любви.

Но тогда было бы невозможно для Любви родиться цветком среди травы, т.е. каждому «статусу» уготована была бы своя «любовь».

Но Любовь – не ребёнок Статуса и Фортуны, т. е. Случайности, а потому перед ней равны все «статусы», и она не случайна.

Любви даны ценности, которые невозможно уничтожить ничем, и она – не раболепие и помпезность.

Всё это доказывает, по мнению поэта, не случайность Любви, протекцию и защиту Любви в этом мире высшими силами.

Это видно в том, что даже самые злостные грешники – «шуты Времени» – умирают во имя Любви, ведь своей смертью они уменьшают пространство Греха и Злобы, т.к. отдают Любви это пространство.

Конечно, ссора друзей не исключена, и могла бы быть причиной отсутствия обращения к другу, но тон и смысл сонета 122, который был написан уже после того, как всё прояснилось с возлюбленной, указывает на то, что поэт не желает разрыва с другом.

В свете вопросов сонета 123, ответов пока не видно.

Хотя сонет 124 и мог бы быть прологом к той «правдивой» истории, которую поэт ранее «клялся» нам поведать.

К сожалению, самой этой истории мы в анализе на адресность так и не увидим.

Сонет 125

Тема опять сменилась, что указывает на очередную смену обстоятельств написания сонета. Обращение к адресату снова присутствует, что также говорит об изменении обстоятельств.

Судя по тексту сонета, друг предложил поэту быть в своей свите и нести балдахин: «что мне б дало, носи я балдахин – Were’t aught to me I bore the canopy».

Также в сонете 125, наконец то, видим подтверждение и статуса друга.

Привилегией появляться под балдахином в местах, где невозможно встретить короля, обладали герцоги, маркизы и графы. При этом только герцог обязан был всегда следовать этой привилегии, дабы не уронить своего достоинства.

Остальные могли позволить себе появляться под балдахином и рядом с герцогом или маркизом, но обычно не делали этого, соблюдая негласный «кодекс уважения». Так, например, графы вели себя, находясь в Лондоне. Но в своих владениях графы не отказывались от этой привилегии.

Поэтому предложение поэту «нести балдахин» могло означать одновременно и предложение переехать в графские владения, бросить все свои занятия в Лондоне, доказав, что все «факты» неверности были ложью.

Но бросить всё, ради друга, поэт не желает, не понимая, почему он должен, вообще, что-то доказывать.

Сонет 125. Оригинальный текстWere’t aught to me I bore the canopy,With my extern the outward honouring,Or laid great bases for eternity,Which proves more short than waste or ruining?Have I not seen dwellers on form and favourLose all, and more, by paying too much rent,For compound sweet forgoing simple savour,Pitiful thrivers, in their gazing spent?No, let me be obsequious in thy heart,And take thou my oblation, poor but free,Which is not mixed with seconds, knows no art,But mutual render, only me for thee.Hence, thou suborned informer! a true soulWhen most impeached stands least in thy control.

Кстати, отказ поэта от предложения войти в свиту графа также указывает только на дружеский характер отношений – ещё одно подтверждение выводов, сделанных на основе других сонетов.

Поэт хочет остаться «хоть бедным, но свободным» и прямо об этом говорит. Между друзьями опять возникло недопонимание.

В свете вопросов сонета 123 в «правдивой» истории, обещанной там, происходит либо начало повествования (после пролога в сонете 124), что говорит о том, что она началась после того, как друг получил графский титул, либо, пока необъяснимый, уход в сторону.