Лед под кожей

– Кто умеет ставить капельницу? – Задал вопрос Дмитрий, прежде чем я успела взять слова обратно. Все переглянулись.

– Я ставил пару раз, когда мама болела, – неуверенно сказал Валентин. – Попробую.

Ночь выдалась тягучей. Мы организовали дежурство – по два человека сменялись каждые пару часов. Остальные дремали в спальне, плотно укутанные во всё, что смогли найти. Одеяла не спасали – согревали только горячая вода в кружках, да мысли о том, что «это может быть не вирус».

Я сидела на корточках под дверью медпункта, слушая, как Крис сменяет Валентина внутри. Иногда оттуда доносился глухой стон или сиплый кашель.

– Температура опять поднялась, – тихо сказал Вал, выходя с очередного "поста". – Я поставил еще одну капельницу.

Кристиано, укутанный в два тонких одеяла, словно в кокон, вышел из медкабинета и опустился рядом, поджав ноги.

– Холод как будто пропитывает всё, – пробормотала я. – Покрывала уже не спасают, хоть во все обернись.

– Нам, хоккеистам не привыкать, – усмехнулся он слабо. – Правда на льду куда жарче.

С час мы сидели молча, слушая, как с той стороны двери Дуглас тихонько посапывал.

– Вы с ним по-особенному близки, да? – Спросила я, взглянув на Криса.

Он кивнул.

– Мы были знакомы задолго до этой команды. Ещё в НХЛ играли. Я тогда просиживал шорты на банке и числился в резерве, но Даг… он подтянул меня в основу, поверил в мою игру. С тех пор – вместе. У нас с ним как-то сразу щёлкнуло. Без этих пафосных слов о братстве команды и прочей ерунды. Просто… понимаешь, когда такой человек рядом, ты знаешь, что можешь на него положиться.

Я молчала, потому что действительно понимала.

– Я… – он замялся. – Просто очень боюсь за него. Это всё так похоже на период жизни, который я бы хотел забыть.

– Поделишься? – Осторожно спросила я.

Крис опустил взгляд. Его голос стал ниже, почти шёпотом он начал:

– Во время моего первого матча в основе команды НХЛ моя семья разбилась в аварии. Мама и отец погибли на месте происшествия. А младшая сестра, Кьяра, выжила. Её положили в реанимацию. Она была в коме. Я тогда сидел у её палаты, как сейчас. Не ел, не спал – просто ждал чуда. Слушал, как капает физраствор и пиликает монитор. Ждал. И всё напрасно. Она скончалась через четыре дня. – На его глазах появились слезы. – При переезде я порвал отношения со всеми знакомыми в родном городе, а в Америке успел по-настоящему сблизиться только с одним человеком. – Он сделал глубокий вдох, а затем шумно выдохнул. – Дуглас поехал со мной. Он также сутками торчал в больнице, был рядом, помогал с организацией похорон и оформлением всех последующих документов.

Он вытер нос рукавом кофты.

– А теперь – опять это. Только вместо больницы – подземелье, а заместо сестры – лучший друг. Я не знаю, выдержу ли второй раз.

Я положила руку на его плечо, но ничего не сказала – слова тут излишни.

И вдруг из темноты к нам вышли двое. Хуго, с влажными волосами – видно, только что из душа, – и Дмитрий, с двумя кружками в руках.

– Хочу подменить тебя на пару часов, – обратился ко мне Хуго, усаживаясь рядом с Крисом. – Всё равно не спится.

Я кивнула и Хуго занял мое место.

Дмитрий протянул мне кружку с ароматным ярко-розовым напитком.

– С малиной. Я нашел варенье на складе. Думаю, согреет. Пойдём?

Я последовала за ним, бросив последний взгляд на закрытую дверь. Тени на полу дрожали от слабого света диодной полосы, простирающейся вдоль коридора. Тишина снова повисла, как плёнка.

Ночь только началась.

***

Мы прошли по тускло освещённому коридору, пар от кружек тянулся вверх, обдавая жаром заледеневший нос.

В столовой после отбоя, светились лишь две лампы: одна общей зоне, вторая над кухонной. Тёплый жёлтый круг света падал на металлический стол.

Я устроилась на лавке, завернулась плотнее в плед. Дмитрий сел рядом. Между нами было полметра, но в тот момент казалось, что ближе уже некуда.

– Тут как будто теплее, – заметила я, стараясь не смотреть на него слишком долго.

– Возможно, рядом с микроволновкой, – сказал он и издал короткий смешок.

Я тоже улыбнулась впервые за долгое время – искренне. Он редко шутил, но его спокойствие действовало на меня как сон без кошмаров после долгих бессонных ночей. Рядом с Димой исчезало напряжение, которое не отпускало с самого первого взрыва на арене. Наверное, потому с ним не нужно было подбирать слова, фильтровать мысли. Можно было говорить на родном языке. Как дома.

Я взглянула на него украдкой. Усталый, но собранный. Тот, кто держал других на плаву, не поддаваясь панике. В этом что-то было – надёжное, как старое дерево, твёрдое и тёплое. Возле него можно было замедлиться и выдохнуть.

– Ты хорошо держишься, – сказал Дмитрий после паузы. – Многие бы уже сломались. А ты… просто идёшь вперёд.

– А ты не ломаешься? – спросила я, заглянув в его карие глаза. – Ты же тут за всех отвечаешь. – Он пожал плечами.

– Конечно, бывает тяжело. Особенно когда близкие начинают валиться. Я не врач, но… всё равно чувствую ответственность за больного. Привычка, наверное. Команда – как семья. Даже если её собрали наспех.

Он сделал глоток и облокотился локтем о стол.

– Переживаешь за Дугласа? – спросила я.

– Очень. Он не просто мой товарищ по льду. Он часть семьи. И если с ним что-то не так… – он осёкся и замолчал.

Я кивнула. Он был спокоен и сдержан, но внутри – кипела тревога. Я видела это по тому, как он сжимал пальцы на кружке.

– Ты всегда такой? – спросила я. – Тихий шторм?

Он усмехнулся:

– Может быть. Мне тяжело говорить о своих чувствах. Но когда надо проявиться – действую.

Это был тот редкий тип человека, с которым можно перестать держать оборону. Не быть настороже. Который не оттолкнёт, если ты вдруг рассыплешься. Он был твёрдым, как фундамент, это даёт ощущение, что даже если мир рушится – он не даст ему упасть на голову.

– Мне с тобой просто. Спасибо, – сказала я вдруг. – Мне довольно легко говорить с тобой, – призналась я. – Когда ты рядом, я могу быть собой и не чувствую себя такой потерянной. Как будто мы не в бункере, а снова дома, в Москве. Или… почти дома. И мне приятно, что я могу снова болтать на родном языке. Это как ниточка, что тянется к чему-то настоящему.

Он повернулся ко мне, глаза в полумраке чуть блеснули. Его взгляд был внимательным, но мягким, в нем не было ни жалости, ни удивления. Как будто он тоже ловил эту ниточку – и не хотел отпускать.

– И тебе спасибо. За компанию. И поддержку. За то, что не сошла с ума, хотя имела полное право.

Мы снова замолчали. Но тишина не была пугающей. Напротив – почти уютной. Даже чай, приторный и сладкий от варенья, оказался к месту, делал это мгновение еще более сладким.

Где-то вдалеке снова послышался кашель. Звук прошел сквозь меня дрожью.

– Пойдём обратно? – спросила я.

– Да, – ответил парень и встал, протягивая мне руку, чтобы помочь подняться. Я взялась за неё, и, на мгновение, она стала якорем. Он не спешил отпускать мою ладонь. И я тоже. Мы вышли в коридор, тусклые лампы вновь встретили нас серым светом, напоминая, где мы на самом деле. Но на сердце у меня стало спокойнее. Хоть и немного.

Мы подошли к дверям медпункта и заглянули внутрь. Дуглас лежал под одеялом, глаза закрыты, дыхание неглубокое. Крис менял компресс на лбу. Он бросил взгляд на меня и молча показал большой палец вверх – вроде как "стабильно".

Я кивнула. Но внутри всё сжималось – это "стабильно"было зыбким, как лёд над прорубью.

Пережитые здесь несколько дней были похожи на дурной сон. Я присела на свободную кушетку, чтобы дать ребятам чуть больше места в проходе. Дуглас… Его лихорадило много часов подряд, но он стойко боролся с недугом. Я видела, как он сжимает зубы, стараясь не стонать, и мне хотелось разорвать эту бетонную тишину криком. Сделать хоть что-нибудь. Но чем я могу помочь здесь? Ему нужен врач, а не просто дружеская поддержка. Слава богу, что сейчас ему полегчало и озноб отступил. Его близкие рядом и помогают ему, вопреки здравому смыслу, держаться подальше от вероятно зараженного вирусом напарника.

Эти парни – совсем другие. Не похожи ни на одного знакомого мне мужчину. Молчаливые, тяжёлые, как лёд под ногами в феврале. Я всё ещё не понимала, кто они такие на самом деле. Недалекие дружелюбные спортсмены? Это клише. Что скрывается за этим ярлыком? Почему они так спокойно реагируют на происходящее? Как будто ждали этого. Готовились. Неужели в их судьбах были истории пострашнее этой? И не этот ли опыт повлиял на столь сильную сплоченность команды?

Я не могу окончательно признать, что за 3 дня так прониклась им. А к некоторым особенно.

Дмитрий… Он держится прямо и уверенно, даже когда в комнате напряжение достигает своего пика. Все смотрят на него. Даже такие своенравные, как Хуго и Вал, да и Крис, который ищет повод лишний раз тебя подколоть – бросают взгляды на главаря банды, как будто ищут в нём решение на любой вопрос. В глазах девятнадцатилетнего Лукаса капитан – кумир и начальник. А Даг, при первом же приказе отправиться на карантин, беспрекословно повиновался.

А я? Я пока только наблюдаю. Словно через стекло. Но оно постепенно начинает трескаться.

Дмитрий подошёл к больному. Попросил Криса принести ему воду. Он поспешил исполнить задачу. Я лишь смотрела, как капитан гладит Дугласа по плечу, говорит что-то негромко, и как тот, чуть кивает. .

– Анна, подай мне чистую марлю, пожалуйста. – Обратился ко мне Дима.

Пока я рылась в ящиках шкафа в поисках ткани, наткнулась на электронные настольные часы. На экране замигали цифры: 03:13.

Не успела я прийти в себя, как громкоговоритель над головой ожил.Внутри меня что-то щелкнуло и я вздрогнула. Это был его номер. Число на форме Дага.

– Всем постояльцам просьба немедленно пройти в центральную зону связи. Повторяем…

Мы обменялись взглядами.

Что бы это ни было – оно может изменить нашу судьбу прямо сейчас.

Глава 4

Снова этот всепоглощающий бездушный голос заставляет мое сердце биться чаще. Казалось, что за эти дни я привыкла к его резкому реву и последующим вспышкам писка сигнализации. Никогда в жизни моя нервная система не была так расшатана и стабильна одновременно.

– Внимание… код D3… дальнейшее перемещение… – И тишина. Только резкий шорох помех и щелчок динамика, как будто кто-то сорвал провод.

Я зажмурила глаза и принялась растирать уши, казалось, что перепонки сейчас лопнут от этого писка. Остальные начали потихоньку подтягиваться в коридор.

– Что за фигня? – пробормотал Лукас, зевнув в кулак, выходя из спальни.

– Это что-то типа сигнала к завтраку, да Анна? – Крис усмехнулся где-то сбоку.

Я молчала. Меня радовало, что кто-то способен поддерживать жизнерадостный настрой в таких условиях. Я не хотела выдавать своих переживаний на тему внезапно сорвавшегося сигнала. Предчувствие было не самое хорошее. Каждый из нас на пределе, а эта сирена каждый раз звучит, как надлом. Поэтому я одарила парня мимолетной улыбкой и скупым одобрительным кивком.

Экран в столовой вспыхнул помехами, а затем погас окончательно. Никаких объяснений, как и новых объявлений не последовало.

Без слов все отправились обратно на боковую.

Я пролежала на койке несколько часов, но сон так и не спешил приходить и тогда тихонько встала и взяла с тумбочки свою сумку и заранее подмеченный комплект робы моего размера. Миниатюрный багет из красной искусственной кожи с набором первой необходимости. Сумка весила почти ничего, хоть и вмещала в себя пол моего дома.

Душевая встретила меня гулкой пустотой и запахом канализации. Холодный воздух пробирался под одежду. Я сбросила джинсы и свитер, нажала кнопку на стене – и чуть не вскрикнула: вода ударила ледяной струёй, как ножом. Я прижала руки к плечам и медленно выдохнула. Капли стекали по спине, сбивая сон и тяжесть изнутри.

На меня нахлынули воспоминания: в детстве отец постоянно закалял нас с братом в ледяной воде. Лев постоянно болел. Помню, как каждое утро папа заставлял нас пить кучу витаминов, но, видимо их эффекта было недостаточно. Прошло столько времени, что, кажется, будто брата у меня никогда и не было.

Я стояла молча, пока не почувствовала, как кожа стала неметь. И только тогда – выключила воду. Я подошла к зеркалу, протерла ладонью покрытое разводами стекло – и замерла. На меня смотрела не я. Щёки – припухшие, будто всю ночь проплакала. Под глазами – синяки, как следы от ударов. Губы – синие, обветренные и потрескавшиеся. Глаза… всё ещё мои. Но в них было что-то чужое. Словно я не спала тысячу лет.

Я вытряхнула все содержимое сумки в раковину. Взяла тюбик с консилером и выдавила немного на пальцы, распределила средство по лицу, особое внимание уделяя синим кругам под глазами. Следующим этапом стала красная помада. Пальцами нанесла немного на щеки, чтобы придать лицу более живой вид. Завершила образ графичными губами.

Смешно. Всё это неважно. И всё же – важно.

– Давай, Анна, – прошептала я. – Соберись.

Я переоделась в местную робу, закатала штаны по росту и сверху накинула папину старую дубленку. Такая потертая, но тёплая, родная. Единственное, что здесь пахнет домом.

Не успела я сгрести все пожитки обратно, как снова включилась сирена. Я выбежала в коридор с мокрыми волосами, они липли к лицу, к шее, стекали каплями по спине. Пробежав пару метров, стукнулась лбом о чью-то спину.

Выглянув из-за спины Димы, я увидела, как в столовой упали этажерки. Громадная дверь, располагавшаяся за ними с тихим щелчком распахнулась, пропуская в блок тонкую щелку красного света. Я застыла, вглядываясь в пустоту за ней.

Дмитрий не разворачиваясь нащупал мою руку и повел меня к двери. За ней скрывался узкий практически не освещенный коридор, ведущий к лестнице. Я почувствовала движение морозного воздуха.

– Какого хрена? – Прошептал Дмитрий.

– Я думаю, что это путь к арене. – Выразила я свою догадку.

– Ахренеть! – Воскликнул Крис, приоткрывая дверь шире. – Неужто нас решили выпустить на волю?

– Я позову Вала! – Где-то издалека крикнул Лукас.

Худо заглядывает в дверной проем и стучит по металлическому корпусу.

– Вы тут решили сообразить на троих? – Он криво улыбнулся, обводя взглядом всех присутствующих. Он начинает закрывать дверь. – Не будем вам мешать, развлекайтесь.

Дмитрий быстро подставляет кроссовок, тем самым не давая механизму захлопнуться. На моем лице пробегают: стыд, смущение и страх. Не то, чтобы я не доверяла этим парням, ведь за эти дни они показали себя лишь с самых обаятельных сторон, но я не вчера родилась, и довериться хищникам – значит стать жертвой.

Я проскользнула мимо парней и понеслась в душевую. По пути я чуть не сбила Лукаса и, о боже, Дугласа!

– Господи, простите меня! Даг, как ты себя чувствуешь?

– Чего ты так втопила? Решила как можно скорее принарядиться для выхода в свет? – Прошипел Лукас, морщась, потирая свое плечо.

– Извини, – Виноватым тоном ответила я.

– Да ладно тебе, малыш, в тебя влетела милая дама весом не больше сорока килограмм. А если тебе в ворота залетит сто килограммовый бугай с экипировкой, равной его весу? Бро, да тебя просто размажет по льду. – Дуглас теребит блондинистую макушку сокомандника и подмигивает мне. – Анна, я в полном порядке. Температуры нет, чувствую себя на все 100. – Он закашлялся. – Ну, может на все 99.

– Ни сыпи, ни судорог, ни гематом, – констатировал Валентин, выходя из мед. отсека – Похоже, это был просто стресс. Или переохлаждение.

– Что ж, это очень хорошо, – выдохнул запыхавшийся Дмитрий, – Рад тебя видеть, нам тебя не хватало. – Парни обмениваются крепким рукопожатием.

– Неужто мой лучший друг жив! – Кричит Крис, с разбегу запрыгивая на недавно больного Дага. – Господи, как же тут было тухло без тебя!

– Мы думаем подняться наверх и разведать обстановку. – Обращается Дмитрий скорее к Дагу, чем к остальным. – Я думаю, будет правильнее, чтобы ты подождал нас здесь, пока мы все проверим.

– Пусть Крис останется с ним, – предложил Хуго.

– Я согласен!, – Воскликнул крис, все еще обнимая друга за шею. – Но если вы будете веселиться без нас, вы сильно пожалеете.

Пока все завтракали, я просушила волосы полотенцем и заплела их в две косы, чтобы стекающая с них ледяная вода не провоцировала воспоминания из детства.

***

Мы шли молча, только стук шагов отражался от стен. Лестница к спортивному комплексу начиналась за служебной дверью, которую раньше блокировала система – теперь она была открыта. Но не было ясно, была ли то ошибка системы или нас действительно решили выпустить наружу.

Лестничный пролёт уходил вверх, и каждый шаг давался с усилием. Воздух пах металлом и строительной пылью, тусклый свет мигал красным. Я шла следом за Дмитрием, стискивая подол куртки. Тишина здесь была другой – не гнетущей, аскорее замершей. Как дыхание перед прыжком.

– Извини, – прошептал мне на ухо Хуго. – Это была лишь глупая шутка.

На последнем пролете свет изменился. Стал… живым.

Сквозь окна в бетонной стене пробивались первые солнечные лучи.

– Солнце… – выдохнула я, и голос предательски дрогнул.

Мы вышли в полутемное фойе. Светало. Пол был усыпан осколками стекла, клочками пыли, песка. На стенах остались следы копоти и запекшейся крови. Песчинки, витающие в воздухе, казалась золотыми, проходя сквозь солнечные лучи.

Еще несколько дней назад ледовый дворец походил на предмет высокого искусства – чистые линии, стекло, металл, зеркальный лёд. Теперь он словно дерево после удара молнии. Некоторые стены потрескались, балки провисли, части потолка осыпались. Но здание стоически продолжало жить и стоять на том же месте.

– Предлагаю разделиться, – предложил Дмитрий, вкладывая свою ладонь в мою.

– Я с тобой, – согласилась я.

– Встречаемся на льду.

Вал и Лукас проследовали на второй этаж, где располагались фудкорт и вип ложи. Хуго пошел один, как всегда. За ним числился третий этаж с ложе и баром. Нам остался первый этаж.

Дмитрий прошел дальше по коридору, а я шла следом.

Холл простирался по кругу арены, его отсеки уходили в бок – раздевалки, технические помещения, боксы для хранения.

– А тут должна быть наша тренировочная комната. – Он с толчка открывает высокую металлическую дверь.

Передо мной открывается пространство похожее на школьный спортзал. Паркетные доски на полу, два баскетбольных кольца с обоих концов комнаты. ящики с инвентарем: скакалками, волейбольными, баскетбольными и теннисными мячами. Дмитрий берет один и бросает мне.

– Лови!

– Держу! – Кричу, перехватывая его в воздухе. Я веду его по полю, и, дойдя до белой разметки, бросаю в кольцо. Дмитрий останавливает его на полпути к паркету и одобрительным тоном говорит:

– Очень не дурно. Ходила в спортивную секцию?

– Нет, просто у нас был классный физрук в школе.

– Что ж, а чем ты тогда занималась в детстве?

– Да как будто особо ничем. Я брала уроки игры на виолончели какое-то время. А так, отдавала предпочтение рисованию, мне нравилось наблюдать за работой отца, так что, когда встал выбор, чем же мне заниматься дальше по жизни, ответ был на поверхности.

– Архитектура. – Подытожил он.

– Ага. – Я сделала еще один бросок в кольцо. – Хотя мой папа не всегда хотел проектировать здания. В детстве он часто таскал нас с братом на какие-то консиллиумы ученых и биологов. Он прямо-таки горел идеей сделать открытие в этой стезе. Но после смерти брата его интерес угас и он довольно долго был в депрессии и не хотел возвращаться к прежней жизни.

– Мне очень жаль. – Тихо сказал Дима, положа руку мне на плечо. – Сколько ему тогда было?

– Да ничего, это был довольно-таки давно. Что ж, мне было восемь, значит ему было около шести. Мы были совсем детьми, дошкольниками. Признаться честно, иногда я и вовсе забываю, что у меня когда-то был брат.

– С учетом того, что смерть близкого в семье, должно быть один из самых травмирующих опытов для ребенка, это абсолютно нормально, что твоя психика пытается его забыть. – Парень приобнимает меня за плечи и крепко прижимает к себе. От этого прикосновения у меня по телу пробегают мурашки, но тело быстро привыкает и расслабляется.

– Возможно, так и есть. – Я вновь концентрирую внимание на мяче, разглядывая, нанесенный на нем узор и отбивая незамысловатый ритм о его поверхность. – А у тебя есть братья или сестры? Чем Занимаются твои родители?

– Я один в семье, – он сделал небольшую паузу,– во всех смыслах.

– Оу, мне так жаль! – Я заглядываю в его большие орехово-карие глаза, но не нахожу в них ни печали, ни горечи.

– Лет до 12 я жил с отцом, но потом я стал для него помехой в развитии карьеры. – Не убирая руки с моего плеча, он захватывает пальцами одну из моих косичек и начинает бессознательно накручивать ее вокруг пальцев. – Это ничего, я даже был рад избавиться от его общества. Он действительно был несчастлив, играя роль заботливого отца, и частенько топил свое горе в алкоголе. А пьяный и несчастный мужик нередко срывал злость на корне своих проблем, то есть на мне. – Случайно он стаскивает резинку с моих волос.

– Ты на него злишься? – Искренне интересуюсь я, параллельно распуская вторую косу.

– Удивительно, но совсем нет. Он не всегда был говнюком, иногда он давал действительно дельные советы, да и бросив меня, он дал мне лучшую жизнь. Я бы не пришел в профессиональный спорт не будучи одиноким и дисциплинированным ребенком. Когда живешь в таких условиях, довольно рано начинаешь брать ответственность за свою жизнь и комфорт на себя.

– Звучит грустно, не думаю, что брось меня, родители вот так, на произвол судьбы, я бы смогла довериться кому-то. – В этот миг я не могу себе представить более стойкого и сильного мужчину. Меня восхищает его умение брать на себя ответственность, у него прекрасно получается это делать не только на льду, но и как показала практика, в жизни. Мне больно слушать, что послужило причиной становления его характера.

– По началу да, все брошенные дети чувствуют себя одинокими волками, но идя по жизни вместе, вы обретаете семью и сбиваетесь в стаю. – Он теребит рукой меня по голове, забирает мяч и с первой попытки забрасывает его обратно в ящик. – Пойдем? Нам предстоит обойти еще половину этажа.

Мы прошли оставшийся путь минут за пятнадцать, по сравнению с первой половиной, вторая часть фойе кажется довольно чистой, тут практически не осталось никаких следов разрушений. Мы проверили все окна и двери, ведущие наружу, но ни одной возможности свинтить отсюда не нашлось. Весьма прозаично, что ни одна наружняя дверь или стеклышко, не пострадали от взрывов или толпы людей, но почти все перегородки эскалаторов или комнат отдыха рассыпались на тысячи осколков.

– Бомбануло прилично, – прокомментировал Дмитрий, пробуя вскрыть очередную прогнувшуюся, но все еще закрытую дверь.

Когда мы обошли весь коридор и не нашли ни одного прохода наружу, я ощутила, как надежда снова съёживается где-то под рёбрами.

– Назад, к арене? – спросила я.

– Да, пошли. Наверное, все уже закончили, может быть, они нашли альтернативный выход.

Мы вернулись к центральному входу на арену. Огромные двойные двери были приоткрыты, и оттуда веяло прохладой. Лукас и Вал уже стояли у входа. Хуго видно не было.

Я попыталась заглянуть в окно: внутри было темно. Только отражение собственного лица в гладкой поверхности.

– Нашли что-нибудь?– С надеждой спросил Лукас.

– Нет. – Ответила я, отрицательно мотнув головой.

– Мы тоже, – бросил Валентин. – Как вариант – только вентиляция – и то не факт, что она ведёт на поверхность, да и небезопасно.

– На фудкорте те же яйца. Всё завалено или заблокировано изнутри. Ни хот догов тебе, ни колы с чуррос. – Всхлипнул Лукас.

– Никаких следов людей, – добавил Дмитрий. – Всё брошено, никто не выжил.

За дверью что-то щелкнуло и арена вспыхнула, как новогодняя елка. Затем послышались рваные шаги и хлопок – Хуго спрыгнул с середины эскалатора и приземлился в нескольких метров от нас.

– Забежал в операторскую. Наверху тоже никаких признаком жизни.