Взвейтесь соколы орлами!

– Ну думай, думай. На то ты и старший брат, что бы думать!

– Ну-ка, любезный, тормозни здесь! – сказал брат кучеру.

Я не уверен, что тот понял слово тормозни, но коляска почему то остановилась и мы сошли у книжного развала. Брат взял первую попавшуюся книжку с нерусскими буквами, бегло пробежал взглядом по обложке и передал её мне. Это был «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. Взял другую книгу – «Виндзорские проказницы» Шекспира. Третья книга была «Разбойники» Шиллера. Мы сели обратно в коляску.

– Ну и что это нам даёт? – недоумевающе спросил я – Мы же эти книги уже читали!

– Не тупи, Андрюшонок! Это значит, что английским, французским и немецким мы владеем в совершенстве. А из этого следует, что наше с тобой сознание уже воссоединяется с сознанием наших новых тел. Так что психушка нам не грозит. Я вот пытаюсь понять, как же мы сюда попали?

– Ну с этим существует множество версий. Я прочел множество книг про попаданцев, и все попадали по-разному. Относительно нас у меня на вскидку такая версия. Помнишь тех тёлок, что мы зазвали к себе в номер за добавкой?

– Конечно помню. Но какие же это тёлки, когда бабёнкам явно под сорок, а то и больше!

– Да не в этом суть. Изначально-то они сняли нас, а не мы их. Так что я думаю, что они – клофелинщицы. При чем весьма неопытные. Бухнули нам чего то в рюмки с явным передозом, обобрали нас, а мы и ласты склеили. А теперь главный вопрос! Куда попадает душа или сознание, когда плоть отмирает? Согласно основным религиям, или в рай, или в наоборот. Но это когда сознание нормальное. А у нас с тобой, после лошадиной дозы клофелина, сознание не просто помутилось. Оно вообще перемешалось, как в миксере. И куда ему прикажешь податься? А у меня давно на подкорочке было и не раз, что мы с тобой куда-нибудь да попадаем. Вот мы и попали – мечты сбываются. Но это только версия. Можно предположить и с десяток других – угадать нельзя.

– А мы тут ничего не напортачим такого, что потом потомкам аукнется?

– Есть такое понятие у фантастов, как «эффект бабочки».

– А что это?

– Ну это когда незначительное событие в прошлом коренным образом меняет будущее.

– А разве такое возможно?

– Ну вот тебе конкретный пример. Сейчас какой год? Ага. Значит девять лет назад в Австрии спал у себя дома мелкий чиновник Алоис Гитлер. И укусила его во сне вошка. Он проснулся, почесал укушенное место. Глянул, а рядом жена во сне вся разметалась и сопит. Ну он её разбудил и вместе они посопели и попыхтели. А через девять месяцев у них родился сыночек, Адиком назвали. Так вот не укуси вошка Алоиза за машонку, то и не было бы этого зачатия, не появился бы на свет Адольф Гитлер и не было бы Второй Мировой войны. И человечество не потеряло бы несколько десятков миллионов человеческих жизней. Вот что такое эффект бабочки. Маленькая вошка смогла поменять весь ход истории.

– А ну-ка, любезный, останови-ка нам у какой-нибудь ювелирной лавки!

– Так вот как раз ювелирный магазин Котлярского!

Уже у входа нас встретил сухощавый хозяин заведения.

– Что же ты, любезный грешишь-то так? Ведь в светлое Христово Воскресенье работать-то грех!

– Ну воскрес он или не воскрес – это вопрос спорный. А вот как Вы справедливо заметили, сегодня именно воскресенье, а не суббота и работать нам вовсе не грех. И потом это же Ваша Пасха, а не наша. Так что желают молодые господа – выбирать украшения или изучать Тору?

– А подберите-ка нам, уважаемый Петя, пару одинаковых колье и по паре сережек к ним.

– А откуда Ви знаете моё имя?

– Ну имя Петра Котлярского, чуть ли не единственного честного ювелира во всем Санкт-Петербурге известно многим.

– Если Вы такой грубой лестью рассчитываете получить скидку, то Вы уже ошиблись. Честных ювелиров не бывает! Вот то, что Вы ищите и общая цена этих побрякушек сто рублей и не меньше.

– Ну, сто рублей – это цена, чтобы купить. А какая Ваша цена, что бы продать?

– Вы мне уже начинаете нравиться и я готов уступить Вам червонец!

– А вот Вы нам сразу понравились, и потому мы платим полностью сто рублей.

– Вы меня удивили ещё больше, господа. Тогда позвольте мне от себя добавить к вашим гарнитурам ещё и по перстеньку с такими же камешками!

– А вот это как раз и не нужно. С перстеньком трудно угадать с размером пальчика. Да и колечко, как подарок, намекает женщине на долгосрочные отношения. А оно нам надо? Так что колье и серёжки – это камильфо. Ни к чему не обязывает, но является заслуженной наградой для дамы сердца.

– Тогда возьмите мою визитную карточку. Думаю я Вам ещё не раз пригожусь. Ведь Вы так молоды, в Ваших сердцах ещё предостаточно свободного места, а прекрасных дам так много!

– И карточка Ваша нам не нужна. Магазин Петра Котлярского мы не забудем. Тем более, что товар, предложенный Вами не стоит и шестидесяти рублей, но тем не менее мы платим полную сотню!

– Вы удивляете меня уже в третий раз, и это только за сегодня. Так точно знать цену на ювелирные изделия в Вашем возрасте это большая редкость.

– Я не разбираюсь в ювелирке, но зато я хорошо разбираюсь в людях. Так что зайгизунд, мсье Котлярский! – попрощался я.

Когда мы садились в коляску с двумя бархатными коробочками в руках, то Кондрат похвалил меня:

– Это хорошо, что ты про девчат вспомнил. А как думаешь, зачем их наша названная маменька в дом привела?

– Ну тут всё просто. Вспомни у Пикуля, «Окини-сан». Там в дома, где воспитывались юноши, сердобольные мамаши специально нанимали молодых горничных, что бы парни по борделям не шастали. Антибиотик-то ещё не скоро изобретут. А наши не горничные, а воспитанницы. Вот мы их и воспитываем, как умеем.

– А почему она именно этих выбрала? – спросил брат.

– Ну что касаемо фигуры, то сам понимаешь о чем может мечтать парень в двадцать лет. А вот про внешность, так это опять из нашей подкорочки. Да к тому же они говорят, что и сами напросились.

– Что то-Саляривщиной пахнуло! – задумчиво промолвил Кондрат.

Я повёл носом и принюхался.

– Вроде нет. Да и откуда здесь взяться солярке?

– Опять тупишь, Андрюха. Не солярка, а Соляровщина. Вспомни у Станислава Лема. Там материлизовались именно сокровенные желания тех, кто был на орбите планеты Солярис.

– Ах вот ты о чем. Ну что же, одобряю твой выбор. Твоя подкорочка на одной частоте с Владимиром Высоцким. Ну как, к тебе возвращается сознание твоего реципиента?

– Да что то чувствую, что вот-вот, но какая то пелена в мозгу мешает.

– А может, это остаточное воздействие клофелина? Давай сделаем так. Сейчас вернёмся, плотно пообедаем, но на сухую и всхрапнём по паре часиков. Глядишь вся дурь то и повыветрится. До вечера времени у нас ещё много, а ночью силы нам понадобятся. Девчонки явно чего-то не договаривают. Наверняка наша маман имела с ними приватную беседу, в которой ясно намекнула, что от них требуется. Оттого и такая безотказность.

– Скорее всего, ты прав, Андрей. На других условиях их и близко бы не подпустили ко дворцу. Ну да оно и к лучшему. Зато нас не будут мучить угрызения совести, что обидели сирот. Не мы это замутили.

Уже у подъезда я вручил кучеру обещанный целковый, а за то, что больше не канючил, ещё и гривенник на водку.

– Премного благодарен, вашсочество. Храни Вас Господь!

– Да мы только не него и уповаем. А ты сам-то чьих будешь? – вспомнил я фразу из любимого фильма.

– Что значит чьих, барин? Ноныча ведь не то, что давеча – крепостных-то ужо отменили. Так что мы сами по себе. Беловы мы. По извозной части значит. И брательники все мои тож. Даже самый малой наш брательник, Сашка Белов, гимназию закончил, все науки превзошел, но в чиновники не пошел, а в извозчики подался. Сам себе хозяин. Опять же каждый день свежая копейка в дом. Ему тесть евонный нову лакировану коляску купил на резиновом ходу, а мы лошадёнку справили. Так у него теперича жизнь разлюли-малина.

После плотного обеда и крепкого послеобеденного сна я полностью врубился в сознание Великого князя Андрея Владимировича. Итак, пару месяцев назад мне исполнилось восемнадцать. Через пару месяцев я закончу Николаевское кавалерийское училище досрочно, так как один год пропустил и сдал экзамены за него экстерном. И мне присвоят чин корнета. Ну, а пока я юнкер, но с таким набором орденов, что позавидовал бы даже бывалый боевой генерал. Но я не Брежнев – мне кичиться незаслуженными наградами не пристало. Из спальни я прошел в соседнюю комнату – мой кабинет. Посередине массивный письменный стол, кресла, книжные шкафы. У окна кульман – ведь в училище преподавали черчение и фортификацию. Ну а в кустах – рояль. Ну не в кустах, а рядом с огромными фикусами и кадки с пальмой. А вот это уже интересненько. Ведь в той, прошлой жизни мне не просто медведь на ухо наступил – на моих ушах топталась вся берлога. И вдруг рояль. Не для мебели же он тут стоит. Хотя Винокур говорил, что на нотах можно селёдку чистить. Ну, как вариант. Я открыл крышку, подсел, и ничуть не напрягаясь, заиграл Рахманинова, помню – второй концерт. Как Иван Израилевич Шниперсон.

– Ну так все могут! А мурку могёшь? – сказал из за спины брат.

Я без труда заплюмкал Мурку – куда уж проще.

– Ну что Кондрат? Я как Шварцнегер – вспомнил всё – даже бабу с тремя грудями. А ты как?

– И я тож. Но на меня обрушился такой шквал знаний, о которых я даже и не подозревал, что сам удивляюсь. Неужели я всё это изучил и черепушка не треснула? Теперь становится ясным, почему в императорском флоте после чина лейтенанта сразу следует капитан второго ранга. Я пока гардемарин, но уже сдал все выпускные экзамены. Осталось лишь летом сходить в плавание, для накопления определённого ценза и меня произведут в мичманы.

– Это конечно радостно слышать, но вот жить-то нам осталось всего 21 год.

– С чего ты взял? – удивился Кондрат.

– А подсчитай. Кузена Николашу Второго расстреляют в 1918 году, второго кузена Мишу, потенциального наследника престола, тоже шлёпнули тогда же. Получается, что следующие престолонаследники – ты, Боря, и я. И что думаешь – нас большевики пожалеют? Сумлеваюсь я что-то. Поставят к стенке, как миленьких, и не поморщатся. Уж если даже наших племяшек, Никишеных дочек не пожалели и мальчонку племяша Алёшу, то про нас и говорить нечего. Ты хоть что-то помнишь из истории о судьбе Великих князей Владимировичей?

– Ну, что-то смутно, да и то из Пикуля, а он позволял в своих романах литературные отступления и искажения истории. Но помнится, что все Владимировичи были пьяницами и бабниками. Да и к службе относились с прохладцей даже на войне.

– А я вот помню из всех романов про попаданцев, что все герои обладали большими познаниями из науки и технологий 21-го века. Или имели порталы обратно и могли скачивать нужную им инфу, а то и гнать целые автофуры из будущего в прошлое. У нас же с тобой ничего нет. Из истории помню только про «Титаник» – он утонул после дня космонавтики, но в двенадцатом году. Тунгусский метеорит – упал в середине лета 1908-го года. И про Цусиму, конечно, но Порт Артур я читал лет сорок назад. А ты как, Кондрат?

– Да так же примерно – мы ведь с тобой одни книжки читали. Вернее ты перечитывал то, что уже прочел я.

– Ну и давай не заморачиваться, а просто жить и наслаждаться вновь обретённой молодостью. А там время покажет. Может, и сбежим куда после первой Мировой, накануне революции. Ты Чапаевым станешь, а я – Петькой в какой-нибудь Ломбардии или Бухляндии. Не будем о грустном! Тем более скоро девчонки придут. Не вечно же им там крестиком вышивать!

– А вот и они – легки на помине! – обрадовался я.

– Проходите, барышни, присаживайтесь. Что у Вас новенького? Не влетело за полудневное отсутствие? – спросил брат.

– Ой, ваши высочества, вы не поверите. Нашу баронессу как подменили. То шпыняла нас – и то ей не так и это не эдак. А сейчас иначе как душечками нас и не называет, никаким рукоделием не грузит. Сидите, говорит, и книжки читайте. Вам теперь много ума понадобится.

– А что это вы её баронессой величаете? – спросил я.

– Так она самая и есть – Баронесса фон Ядушливая Анна Марковна из Австро-Венгрии. Она раньше в Смольном была классной дамой – немецкий преподавала. Но что-то там с начальством не заладилось. И тогда ваша матушка великая княгиня Мария Павловна, пригласила её к себе, дворцом управлять. А батюшка ваш вскоре мажордома Анатолия Ивановича откуда-то из Тобольска выписал. А тот ни слова сказать, ни шагу ступить по благородному не умеет. Но видать кто-то сверху ему протекцию составил. Хотя кто может быть выше в те годы Вашего батюшки? Разве что сам покойный государь Александр Третий, царствие ему небесное. Вот тогда-то баронессу Анну Марковну и назначили домоуправительницей. Она всем дворцом управляет, командует и распоряжается, а Анатолий Иванович так – вывеска одна! – пояснили девушки наперебой.

– А дети у неё есть? – спросил Кондрат.

– Да недавно приехали из Австро-Венгрии. Там они образование завершали. Сынок, Марк Николаевич, и доченька, Жанна Николаевна. Молодой-то барон большого ума и учености. А молодая баронесса, хоть и блестяще образована, но всё больше по балам да банкетам разъезжает. Любит она эти банкеты! – и Марина завистливо вздохнула.

– Не грустите, барышни, нам ли быть в печали. Будут и у вас впереди и балы, и банкеты, и фуршеты. – пообещал я.

– Да ведь баронесса мудрая женщина. На раз срубила, кто есть кто и кем теперь стал! – подметил Кондрат.

– Не поняла, ваше высочество, что она срубила? Да она и топора-то наверно отродясь в руках не держала! – сказала Зина.

Мы с братом дружно усмехнулись.

– Она и без топора, что надо срубила – это аллегория такая. – И хватит вам нас высочествами величать. В нашем узком кругу давайте просто по имени. Вы Зинуля и Мариша, а я – Андрюша. А вот князя Кирилла, раз уж он нам старший товарищ, то так и зовите Комрад. Ему это очень нравится. И давайте перейдём на «ты», пока мы наедине.

– Э нет, Андрюша! – возразила мне Зинуля. – Что бы на «ты» перейти, надо на брудершафт выпить и троекратно расцеловаться. Это я во всех романах читала!

– Так за чем же дело встало? Сейчас организуем. Прошка!!!! Где тебя носит?

– Не старайтесь, не дозовётесь!

– Это почему ещё? Он что, в бега подался?

– Так вы же сами ему ещё днём пять рублей пожаловали. Вот он на радостях целый полуштоф «Смирновской» и выкушал. А много ли ему, болезному, на старые дрожжи-то и надо? Так навзничь в дворницкой и рухнул. А мажордом Анатолий Иванович велел его в холодный чулан отнести, где до этого Фролка прохлаждался. Фролку-то выпустили, но похмелиться не дали. Чаем отпоили. Так что до завтрашнего обеда Прошку и не зовите! – пояснила Зина.

– Ну а Фролка-то где?

– Так его ещё позвать надо! – сказала Мариша.

– Вот что, Комрад, твой лакей, ты и зови.

– Фрол!!! Фрол!!!

– Ещё зовите. Он же хитрющий, сразу не придет!

– Фролка! Подь сюды! А не то обратно в холодную угодишь!!!

– Да тута я, тут. И что за моду взяли – чуть что и сразу в чулан. Уж и минутку обождать не можете. И чего орать-то – колокольчик же есть!

Вот тут он прав. Про колокольчик-то мы и забыли. Дерзок, конечно, но в меру. Да и видать не только хитёр, но и умен.

– Вот что, Фролушка, спроворь-ка нам с полдюжины шампанского в ведёрках со льдом. Ну и там фруктов разных, пирожных, да мороженого не забудь!

– Так нешто я про мороженое-то забуду! – И глазки у него почему-то жадно заблестели.

– И пошевеливайся, что бы одна нога тут и вторая здесь, Время пошло! – приказал Комрад.

– Ну вот, сударыни, если Фролка не оплошает, то скоро и на ТЫ перейдём.

– А что это Вам, барышни, так шампанского-то вдруг захотелось? Нам вот с Комрадом, даже водки не хочется.

– Да нам-то шампанского только пригубить, – сказала Мариша.

– Но ведь после шампанского-то надо троекратно поцеловаться! – напомнила Зина и зарделась.

Только тут до нас дошёл замысел коварных обольстительниц. Почаще бы так.

– А что слыхать про наших папеньку с маменькой? Не вернулись ещё? – спросил я.

– А то как же, конечно, вернулись. Чаю попили, да спать завалились. Ведь почти сутки не спали. Сначала всеношную в Исаакиевском отстояли, потом заутреню в Казанском соборе. Молодой-то государь, говорят, в вопросах веры строг. Сам набожный и от других того же требует. А братец ваш, Борис Владимирович, прямо из Зимнего в Мариинский театр поехал к балеринкам разговляться. Любит он этих балеринок, хотя что там любить-то? – сказала Зинуля и, как бы невзначай, поправила вырез платья на пышной груди.

А тут и Фролка подоспел – вкатил тележку с парой серебряных ведёрок с шампанским, вазы с фруктами, пирожными. В отдельном серебряном же небольшом блюде было мороженое.

– Фролушка! Тебе сколько было велено шампанского-то подать? А сколько ты привёз? – спросил я.

– Так нешто Вы сразу из шести бутылок пить-то будете? Пока первую пару одолеете, остальное-то холод потеряет. Лёд-то он тоже нагревается и тает!

Вот же опять прав оказался, шельмец. И не поспоришь. Ну, ничего – я тебя ещё достану по старой памяти.

– А с мороженым-то что? Блюдо-то вон какое большое, а мороженное только посередине – маловато будет!

– Так с мороженым та же история. Еже ли его сразу всё принести, то оно же таять начнёт. Вот и буду подносить, понемногу, но холодного.

И опять же прав, хороняка, не подкопаться. Ну, Фролка, ну погоди!

– А что это, Фролушка, у тебя нос такой большой? Ты случаем не из цыган ли будешь? – спросил я.

– Нет! Я чистопородный грек. И все предки мои чистопородные местечковые греки из-под Бердичева. И чем это Вам мой нос не понравился?

– Так ты же его мороженым выпачкал! – сказал я.

– Да не может быть, я же его вытирал! – но тут он и сам понял, что прокололся и только мы его и видали, но хоть похохотали.

Шампанское было разлито по фужерам, руки переплелись, мы пригубили по глотку и приступили к целованию. Троекратно почему-то не получилось – назовём это многократно. Ну теперь-то мы уж точно Выкаться больше не будем, а будем Тыкаться!

– Барышни! А не устроить ли нам музыкальные посиделки? Рояль есть, а я Вам несколько музыкальных новинок наиграю, а Вы уж потом мелодии на ноты переложите. Вот только опасаюсь, как бы папеньку с маменькой не обеспокоить! – предложил я.

– Да мы-то с радостью, тем более, что будет что-то новенькое. А о родителях и не думайте – они же в другом крыле замка. Тут хоть из ружья пали – не услышат!

Я подсел к роялю и стал наигрывать «Как упоительны в России вечера», через пару минут ко мне подсела Зинуля, быстро уловила мотив и мы уже продолжили играть в четыре руки. Слова-то я помнил, лишь одного куплета, но ничего, что не вспомню позже, все вместе досочиняем. И тут я заметил за портьерой гитарный гриф. Когда-то я пытался в молодости бренькать на шестиструнке, даже пяток аккордов выучил. Но полное отсутствие слуха положило конец моей музыкальной дворовой карьере. А тут-то ещё семиструнные в ходу. А умею ли я вообще играть на гитаре? Ну если рассуждать логически, раз кабинет мой, то и гитара, стало быть, моя. А на что мне гитара, если я играть на ней не умею? Значит надо попробовать. Уж простенькую цыганочку как-нибудь забацаю. Пока Зина продолжала играть «Упоительные вечера», я взял гитару и попробовал лишь нащупать пальцами лады. Но руки сами стали брать замысловатые аккорды. Когда рояль умолк, я почти до конца пропел под гитару «Мохнатого шмеля» и ничем не хуже Михалкова.

А тут и Фрол подсуетился – принёс ещё пару шампанского – совсем хорошо стало. Но мороженого больше не принёс. Сказал, что ещё не подморозилось в леднике. Когда же он его всё же принёс, то на блюде лежал брусок, размером с небольшой кирпичик. Да и заморожено оно было крепко накрепко – кирпич кирпичом.

– Ну поставь его в сторонке, пусть немного подтает.

– Зачем же ему подтаивать, его и так можно кусать! – возразил Фрол.

– А давай держать пари, что не сможешь ты его вот так слопать, пока оно твердокаменное! Об дорогу не расшибёшь!

– Это я-то не смогу? – удивился он: – Ну Вы прямо как ваш батюшка – любите пари да споры разные. Он и дня не может прожить, что бы с кем-то не побиться об заклад. А на что спорить-то будем? – уточнил Фрол.

– А вот еже ли сможешь уплести этот брусок мороженого в один присест, то я тебе буду целый год своё мороженое отдавать. А уж ежели не сможешь, то целый год не возьмёшь в рот хмельного. Спорим?

– А где наша не пропадала, была не была! Спорим! – и мы ударили по рукам.

Не буду вдаваться в подробности, но пари он выиграл. И что же из этого следует? Он теперь будет по-прежнему водку жрать и моим же мороженым закусывать? Опять у меня с ним осечка вышла. Между тем музыкальные посиделки продолжались. Я импровизировал на все темы. И Шуфутинского, и Добрынина, и Танича. Ну, вобщем всё, что мог вспомнить, хотя бы по пол-куплета.

Разошлись по своим спальням только за полночь. Но и там конечно сразу не успокоились. А вот когда уже в полном изнеможении откинулись на подушки, тут-то я и вспомнил, про бархатную коробочку. Я встал, засветил у зеркала оба канделябра и попросил Зину подойти ко мне, встать передо мной и закрыть глаза. Когда она это исполнила, то надел на неё колье.

– А теперь открывай!

Не буду описывать всего восторга Зинули, но золотая чеканка с мелкими брюликами смотрелась действительно очень нарядно на лоснящемся от пота обнажённом женском теле.

– Это тебе в благодарность и на память о нашей первой Пасхальной ночи!

– Ну, а теперь я тебя отблагодарю! – сказала она, крепко обнимая меня и прижимаясь всем телом.

Я только и успел подумать: «ГОСПОДИ! УКРЕПИ И НАПРАВЬ!»

Глава 2. Гамаюн надежду подаёт

Купола в России кроют чистым золотом,Что бы чаще Господь замечал.(В. Высоцкий).

На следующее утро мы с братом завтракали вдвоём. Прислуживал нам Прошка. Трясущимися руками он подавал что-то, но старался опять дышать в сторону. На наш вопрос про Фролку, сообщил, что тот слёг с воспалением горла и лечится только перцовкой с мёдом. Видя страдальческую рожу Прошки, мы отпустили и его – пускай подлечится. Мы же не звери какие.

– Вообще мне эта сладкая парочка напоминает Кастора и Поллукса – сказал я.

– А кто это? – поинтересовался брат.

– Да были такие мифологические герои. Когда погибал один, появлялся другой и наоборот. И так много-много раз. Но одновременно вместе их никогда не видели, – пояснил я.

Брат лишь усмехнулся.

– А я вот о чем ещё подумал. Срок нашего пребывания здесь может сократиться более чем вдвое! – сказал я.

– Это с какого такого рожна? – удивился Комрад.

– А сам подсчитай. В 1904-м начнётся Русско-Японская война. Мы же с тобой офицеры и потому не будем же в тылу труса праздновать, а отправимся на фронт. Наша профессия Родину защищать. И там ты благополучно утопнешь на каком-нибудь самотопе, а меня скосят в какой-нибудь дурацкой контратаке, типа – кавалерия против полевой артиллерии. Прецеденты уже были у англичан под Севастополем. Со шрапнелью-то не поспоришь. Ну, так хоть погибнем геройски за отчизну – на миру и смерть красна. А может быть и уцелеем, но не факт. Но ведь после проигранной войны грянет революция 1905 года. Её не подавят, а как-то так, мягенько замнут. И вот тут уж разгуляются эсеры-террористы. И это ещё хорошо, если нас взорвут какие-нибудь бомбисты. Раз – и нету. А если покалечат или отравят на хмельной пирушке? И будем валяться в лазарете, скорбно животом маясь и помрём не как попаданцы, а как засранцы. Яркая такая картина маслом.

– И что ты предлагаешь? – спросил брат.

– Ну, раз мы не можем эту войну предотвратить – не мы же её объявили, а Япония нам… То нужно тогда в этой войне победить. А уж потом так закрутить гайки антитеррора на волне всеобщего патриотизма, что всякие там Азефы и Савинковы не то, что в Швейцарию – в Антарктиду сбегут и на пингвинах поженятся. А мы преспокойненько будем почивать на лаврах – победителей не судят! – завершил я.

– Звучит как тост! – сказал брат и наполнил рюмки: – Вот только легко сказать – победить. Я же не адмирал Макаров, да и ты не генерал Кондратенко. А других положительных героев из книги «Порт-Артур» я не помню. Были там ещё Старк и Стессель, но вот кто из них нормальный генерал, а кто нет – не помню. Потом был ещё главком Куропаткин – ну тот вааще эскимо на палочке. А вот наместник Алексеев вроде был дельный мужик. Что-то скромненький у нас багаж познаний о той войне. Ну, дослужимся мы с тобой к тому времени, благодаря протекции папеньки – я до капитана второго ранга, ты – до подпола кавалерии, хотя и лошадей боишься. Так ведь тонут-то одинаково, что кочегар, что адмирал. Да и шрапнель как-то не особо разбирает, чей доломан прошить навылет. Так что мы ничего изменить не можем! – подытожил брат.

– Это ты точно подметил – мы не адмиралы и не генералы. Но мы можем ими стать. И в корне изменить ход войны. И без всякой протекции! – сказал я.