Сокрушители большого жука. Былина первая

Улугбек в своих фантазиях расстелил перед Горыней красный ковёр, чтобы тот проследовал до дяди и превратил его в новую ханскую вакансию. Но потом вспомнил о кровной мести, которую они с Алмасом вынуждены будут осуществить, перерезав всю Горынину родню. Это было бы намного трудозатратней, чем попытаться навалять пусть и сильному, но одному члену семейства. Улугбек нехотя свернул красный ковёр.

Мысль Горыни не была оформлена во что-то конкретное. Это был просто звук. Звук приближающегося урагана.

– Повтори, что ты сказал? – переспросил витязь Тугарина, прекрасно расслышав оскорбление (так заведено просто в кругах дерущихся; менее идиотский вопрос перед битвой они до сих пор не придумали).

– Ты уже и слух пропил? – не унимался Тугарин. – Я сказал, ты не богатырь, тупая скотина.

– Ах ты, жирная жаба! – прогремел Горыня и рванул рукоять меча.

Племянники передёрнули кадыки.

По плану Горыни, меч должен был с леденящим звоном выпрыгнуть из ножен, взмыть над головой, сверкнув на невидимом солнце, и вселить ужас в ряды супостата (и вот тут бы точно запахло неотвратимостью). Но план сразу покатился ко всем чертям – кладенец вылез только до половины и застрял. Горыня дёрнул ещё несколько раз, но меч наотрез отказывался обнажаться.

Тугарин хрюкнул.

Кощей закатил глаза куда-то в район темечка.

Горыня от неловкости «поплыл» и зачем-то решил объясниться.

– Тут… на мече просто зазубрина… – промямлил он, мелко тряся рукоятью. – Всегда цепляется за вмятину на ножнах, сейчас… Давай, дурацкий меч… Надо потрясти немного влево-вправо, тогда должно легко пойти…

Племянники вышли из трусливого ступора и вытащили кривые сабли.

– Горынь, может, пойдём? Перед людьми неудобно. – Кощей решил воспользоваться моментом и предотвратить никому не нужное смертоубийство.

Меч наконец сдался и появился из ножен полностью.

– Ага-а-а-а-а! – победоносно завопил Горыня и двинулся к племянникам. – Иди с-с-с-сюда-а!

Витязь размахнулся.

Алмас успел вспомнить два смешных случая из отрочества.

Улугбек занял выгоднейшую для боя позицию – прямиком за спиной брата.

Кощей не оставлял попытки остановить товарища:

– Друг, прекращай…

Надо сказать, что воздух в шатре был довольно спёртый. Скорее всего, это и явилось причиной того, что похмельного витязя немного подразмазало.

Горыню повело. Лезвие меча просвистело в локте от лица Улугбека, описало почти полный круг и снесло Кощею голову.

– Прекрасно, просто прекрасно! – съязвила голова в полёте и приземлилась в паутине шатрового угла, оставив туловище качаться из стороны в сторону.

Горыню закрутило, меч вырвался из рук и улетел вон из шатра, пробив толстый верблюжий войлок. Сам же витязь, не выдержав приложенных к нему сил, грохнулся на ковёр прямо перед Алмасом.

– Ой, я не могу! Смешнее скоморохов! – захохотал Тугарин, откинувшись на спину и суча короткими ножками. – Алмас! Только не насмерть. Не хочу платить Яге за эту падаль.

Алмас повернул саблю, намереваясь отшлёпать плашмя поверженного самим собой Горыню.

– Прости, – на всякий случай извинился перед витязем тугаринец. Воин уважал воина, и убить было бы намного человечней.

– И ты меня прости, Алмастый, – ответил Горыня. – Ща вот вообще не по-богатырски будет.

Лежащий богатырь вдарил пяткой по самому дорогому, что было в Алмасовом теле. Да с такой силой, что тот с криком кота, которого режут чайкой, взлетел на пару саженей. Пока Улугбек мешкал, решая, как поступить (он был Весы), Горыня, кряхтя, поднялся на босые ноги и двинул племяннику в подбородок. Улугбек принял в воздухе горизонтальное положение и направился восвояси.

– Неплохо-неплохо, болван, – констатировал Тугарин. – Но ты же знаешь: у меня очень, очень много племянников. Все сюда! Защищать любимого хана!!!

В один миг в разных местах откинулись войлочные одеяла, и в ханский шатёр хлынули потоки вопящих тугаринцев разного размера и вооружения. Облизнув безвольное туловище Кощея, первая волна с улюлюканьем накрыла Горыню, но тот по-собачьи отряхнулся, разбросав печенегов по ковру. Витязь издал победный клич, и тут ему в голову ударил дубовый таран, который принесла на себе волна номер два. Богатырь кубарем укатился в гору склянок, разбив как минимум половину из них.

– Нет! Нет! Осторожней с товаром! Какие же вы все придурки! – запричитал хан.

Тугаринцы перегруппировались и выстроились в клин.

Горыня снова прилёг. После встречи с тараном его голову не вылечило бы и озеро чёрного мёда. Ковёр под ним стал мокр от вытекшего из склянок раствора. Горыня принюхался.

Хм.

Окунул палец в разбитую бутыль с какой-то ящерицей и попробовал жидкость на вкус.

Хм!

Раствор имел интересную текстуру, весьма актуальную для его состояния. Витязь залпом осушил бутыль. Вздрогнул, крякнул, проморгался.

Хм!!!

Тугаринский клин был обречён.

…Пока оживший Горыня гонял остатки печенегов вокруг потускневшего Тугарина, Кощей занялся сборкой самого себя.

– Так! Туловище! – скомандовала его голова. – Иди на мой голос!

Кощеево тело вздрогнуло и неверными шагами потащилось куда-то в сторону.

– Я здесь! Холодно! Теп-ле-е… Нет, опять холодно! Какая же ты бестолочь… Влево по себе! Влево по себе! Тепло, тепло! Жаришка!

Туловище уже протянуло руки, когда их нечаянно снёс топором по локоть кто-то из спасающихся бегством тугаринцев.

– Сегодня не мой день, – философски заметила голова Кощея. – Эй! Руки! Слушайте задачу! Найдите туловище и меня!

Руки действовали более слаженно: одновременно подбежали на пальцах к голове и крепко схватили её с двух сторон. Голова вздохнула:

– Замечательно. Только один вопрос: а как вы теперь поползёте к туловищу? Мы же это уже тысячу раз проходили! Сначала присоединяетесь к туловищу! А потом! Присобачиваете к нему меня!

Руки показали большие пальцы вверх и рванули выполнять задание по инструкции.

К этому времени Горыня закончил с печенегами, и теперь они, словно выброшенные на берег карасики, вяло трепыхались на ворсистых коврах. Витязь медленно (и неотвратимо!) надвигался на сдувшегося Тугарина.

– Горыня-хан! – жалобно лепетал он. – Я же… Я не подумав ляпнул. У тебя разве не бывало такого, что ли? Сначала сказал, а потом ой как жалеешь, ой как жале…

Тычок в брюхо приостановил поток ханских оправданий. От удара пузо задрожало, рисованные змеи забились в эпилептическом припадке.

– У меня де-е-е-ти-и-и… – манипулятивно взрыднул хан.

– Кто я? – спросил витязь.

– Богатырь, – истово кивая, ответил Тугарин. – Матёрый такой богатырище!

– Верно, – согласился Горыня. – Кощей, ты собрался?

– Вполне! – Бессмертный был снова цел и невредим.

– Тогда нам, наверное, пора. Туга, отсыплешь нам с товарищем пуд золотишка и пять горстей сверху?

– Всё сделаю в лучшем виде, мой богатырь!

– И сгоняй за моим мечом. Он, по опыту, на полверсты где-то улетел.

– А это не слишком уже? – прошептал Кощей.

– Я не перегнул палку, Туга?

– Не-е-е-ет, что ты!

– Вот и ладненько. Я пока тут подожду, у бутылочек.

Горыня влил в себя банку с мочёными тарантулами. А затем пристально взглянул на хана.

– Слушай, Туга. А вот эти симпатишные сапоги на тебе – они у тебя какого размера?

***

Изба Яги была видна с любого места Лихобор. Во-первых, сама по себе высокая, ладная, срубленная из чинных сосен, она стояла на крепких каменных сваях, чтобы разливающаяся по весне Полноводь не заглянула часом в покои. Во-вторых, это было единственное опрятное здание в поганой столице. Оно вообще выбивалось из общей концепции города: не угрожало кровавой расправой, а скорее манило к себе – белоснежным цветом стен, деревянными петушками на золотисто-соломенной крыше, красной трубой, попыхивающей кружевами печного дыма, глиняными зверятами, застывшими средь кошеной травы. Издали изба напоминала большой красивый торт на праздничном столе, который хотелось умять весь без остатка, не поделившись с тупой младшей сестрой.

Все детали экстерьера Яга придумала сама, словно пытаясь набить большими яркими игрушками чёрную пустошь своего детства. Может быть, поэтому, приняв работу зодчих, суровая глава Лихобор впервые проявила не свойственное ей милосердие и оставила их в живых. Но глаза им, конечно, выколола, понятное дело. Они профукали все сроки и пытались свалить вину на недобросовестных поставщиков.

Интерьер выглядел намного практичней. Большую часть избы занимала кухня с могучей печью, поражающая всякого лихоборца своей чистотой и аккуратностью. Здесь ничего не было вперемешку: ухват к ухвату, половник к половнику, кочерга к кочерге. А смотрясь в начищенную медь котелков, можно было щипать брови и искать ресницу в покрасневшем глазу. В воздухе плавал аромат развешанных сушёных пучков нечуй-ветра, плакун-травы, чертополоха и других чародейских растений. В центре, у массивного берёзового стола, обычно хлопотала сама Яга – ладная, сероглазая, пышная где надо баба-молодуха.

Готовила Великая Кухарка сноровисто, с соблюдением всех древне-санитарных норм. Поверх сарафана надевала она фартук тонкой кожи, а копну густых тёмно-русых волос сдавала в полон обручу, сплетённому из ивовых ветвей.

Любила Яга своё дело. Наготавливала не только для себя, но ещё и сирых да убогих ежедневно подкармливала. И каждый раз чем-то новеньким.

Сегодня это был суп.

– М-м-м-м… – блаженно потянул носом Кощей. – Куриный, видать?

У стен появились глаза и уши. Это штатные домовые Яги приготовились смотреть, слушать и записывать все разговоры, как требовала Хозяйка.

Ловко нарезая редьку, Хозяйка коротко взглянула на вошедших:

– Что это вы притащили?

Горыня бухнул с плеча пудовый мешок, вывалил из карманов пять горстей пени.

– Известно что. Дань тугаринская.

– Нет-нет-нет. Она стоит вон там. – Яга ткнула ножом в железную дверь хранилища дани. – А то, что притащили вы, два дегенерата, называется совершенно иначе. Это беспредел. Вы превратили его племянников в кровавый драник и разбили товара на три пуда.

«Уже настучали…» – понял Кощей.

«Супца бы я сейчас навернул», – мечтнул Горыня.

– А тебе-то какая разница? – вслух произнёс витязь. – Радовалась бы. Два ж мешка лучше, чем один.

Яга сгребла ножом часть рубленой редьки в котелок. Остальное принялась складывать в льняной мешочек.

– Позволь, дубина, я объясню тебе разницу на примере людишек с твоей лубочной славгородской родины. Каждое утро они идут в хлев доить скотину. С коровой они заключили договор: она жива и сыта, пока даёт молоко. Но если вырвать ей вымя, то договор будет расторгнут. Корова станет бесполезна, и на следующее утро молока от неё не жди. То же самое произойдёт, если нещадно бить корову. Но в этом случае она перестанет давать молоко из принципа. Ведь её обманули, обещая спокойную сытую жизнь. Понятно?

– Мне – вполне, очень точная ассоциация, – ретиво закивал Кощей.

– А я не понял, – честно признался Горыня.

– Ну разумеется. – Яга прошла к покрытой инеем бочке, открыла крышку, бросила мешочек с редькой.

Маленький старик-карачун, спящий внутри, проснулся, отряхнул бороду от снега, дунул на мешок белой колючей струёй и пристроил его рядом с замороженным судаком.

– Я вот что думаю, – поразмыслив, сказал Горыня. – Про твой пример с коровами. Из них же не только молоко добывают. А ещё шкуру. И вкусное мясцо.

– А ещё рога! – подхватил Кощей, пробуя увести Ягу от темы. – Из них можно сделать такие милые стаканчики.

– Можно оставить и в форме рога, – предложил витязь.

– Да, так выйдет весьма брутально.

– И не положишь на стол, пока не выпьешь до дна! – вдохновенно разгонял идею Горыня. – В этом же и заключается весь смысл пьянки!

– Заткнитесь оба! – грубо прервала Яга полёт коллективной мысли и холодно отчеканила: – Значит, так. Я обкладываю вас данью, ребятушки. В три пуда золота за ущерб. В два пуда – за душевные страдания. И ещё пуд в качестве наказания. Сроку даю вам стандартного – месяц. С сего дня. Чтоб неповадно было!

– Ну это вообще несерьёзно! – возмутился Горыня.

– Думаешь? – улыбнулась Яга, опустила руку в карман фартука и выудила костяную иглу. – А если я возьму вот это…

Кощей внутренне сел. Он узнал свой договор.

– …и милую игрушку…

За иглой последовал медвежонок, сделанный из рогожи, набитой мелкими опилками. Это был договор Горыни. Богатырь насупился и уставился на носки снятых с Тугарина сапог.

– …и немного пошалю. Это будет серьёзно или нет? – заговорщицки шепнула Яга и опустила руку с медвежонком в морозильную бочку. – Карачун! Подуй-ка. Только легонько.

Карачун дыхнул на куклу, и Горыня посинел.

– Т-т-твою ж-ж… – застучал он зубами от обжигающего холода.

Яга кинула медвежонка на стол и взялась пальцами за концы иголки.

– Пожалуйста, не надо… – жалобно заверещал Бессмертный.

– Она такая хрупкая… Тонюсенькая… Того и гляди сломается.

Кухарка медленно гнула иглу. Кощей взвизгнул. Почувствовал, как его позвоночник трещит, что сухостой под кабанами. Обычно он ничего не чувствовал, но в игле была его жизнь. Со всей её болью и страданиями.

– Ой, придумала! Ими можно играть вместе! – рассмеялась Яга и с силой ткнула иглою медвежонку в грудь.

Горыню подкосило от боли.

– Всё-всё, мы поняли! – прохрипел он тихо, настолько, что за печкой написали «неразборчиво». – Один месяц, пять пудов!

– Шесть! – гаркнула Яга и согнула иглу.

– Да ты издеваешься?! – всхлипнул Кощей Горыне, встав на «мостик».

Яга воткнула иглу в медвежье плечо и принялась его ковырять.

– Я не специально! – взвыл Горыня. – Три и два и один – шесть, да-да, шесть, шесть пудов, мать, ну харэ!

– Чудно! – довольно съёрничала Яга и с некоторым сожалением, но всё же вытащила иглу из многострадальной игрушки. – А теперь парочка условий: дань с тварей на договоре не собирать. И славгородцев не грабить – помним про перемирие.

– Но это же кабала чистой воды!

– И вот меня снова тянет на шалости. Где там мой медвежонок?..

– Не грабить, не грабить, ясно!

– Ступайте. И золото, что у хана отжали, сейчас же верните. Лично и с извинениями.

– Сделаем, – пробурчал Горыня, бросив мешок на плечо.

– И сапоги тоже, – добила Кухарка витязя.

Понурые напарники скрылись за дверьми. Яга вздохнула. Эти два остолопа были лучшими сборщиками дани, исполнителями мелких поручений. Да, конечно, в штате состояла ещё тьма чертей и другой разношёрстной нежити, но куда им до спайки богатырской силы и бессмертного умника. Они были её настоящим сокровищем, и спасут Лихоборы, если…

Точнее, когда…

Да, война со Славгородом – это вопрос времени, а не вероятности. Поэтому она варила тысячи бочек супа беднякам всех видов и казнила сотни выскочек с огнём независимости в глазах. Войне нужен один лидер, за которым пойдут все. И эта парочка – тоже. Её надо холить и лелеять. Но и спуску не давать. Что-то они уж сильно расслабились.

Яга тряхнула головой, чтобы отогнать надвигающийся сплин. Так. Нечего разводить нюни. А что наказала эту сладкую парочку, то правильно. Нельзя никому спуску давать, даже любимчикам. И пора уже вернуться к готовке. Пришло время главного супового ингредиента.

Чародейка пододвинула к себе корзинку, накрытую рушником. Сняла покрывало, улыбнулась содержимому.

– Ну и кто теперь безмозглый, а?

Из корзинки на неё смотрел корчмарь-стратим из «Дохлого филина». Стратим ничего не ответил – в отличие от Кощеевых, отсечённые стратимьи головы не разговаривают. Тем более если из них вытащили мозги и отправили в суп.

***

Как и у всяких друзей, у Горыни с Кощеем имелось своё Место. Ну, знаете, некое пространство, где товарищи могут громко делиться личным, хвастаться планами, что никогда не сбудутся, и мечтать об убийстве начальства. Ну или просто молчать, впав в синхронное умиротворение.

Местом Горыни и Кощея являлся высокий холм за городом, в десяти саженях от реки. Если уж быть точным, это был не холм, а могильник побитых мором чертей. Но зато с него открывался шикарный вид на Полноводь с зелёной ниткой далёкого противоположного берега. Лёжа в редкой траве, Горыня созерцал вид сквозь пальцы вытянутых ног, вновь лишившихся сапог. Летний зной выгнал из тела холод карачуна, но умиротворение так и не появилось.

Лежащий рядом Кощей убрал солнцезащитный лопуховый лист со своего бледного лица.

– Это ты во всём виноват, – обличил он витязя. – Вот зачем, зачем нужно было цепляться к этому печенежскому толстопузу?

– Ты знаешь зачем. Ладно, если б он в морду мне плюнул или бороду поджёг, я бы понял – ну эмоции зашкалили, крышу сорвало, он взрослый человек, остынет, потом извинится. Но сказать богатырю, что он не богатырь… Это жутко унизительно!

– Может, Туга в чём-то прав.

– Сейчас не понял!

– Слушай. Богатырь – это же не только неимоверная силища и кабанье стадо на завтрак! А ещё честь, достоинство и вообще какие-то рамки приличия!

– Боги, ты что – моя мать?

– О, а ты помнишь свою мать, да?

– Конечно, нет, она померла сразу после того, как мною разродилась, и ты меня ещё этим подкалываешь? Кто бы про рамки приличия говорил, бессердечное ты животное!

– Ладно, согласен, прости, я перегнул. Я к тому говорю, что ты не помнишь и вчерашний день!

– Разумеется, помню, мы пили в «Филине», потом пришли сюда, варили в котелке раков… А, ещё я, кажется, немного повздорил с водяным…

– Во-первых, это было неделю назад! Во-вторых… «по-вздо-рил»?! Ты засунул его в котелок, прокипятил, выпил и помочился им в реку! С криком: «Добро пожаловать домой!»

– Он тоже сказал, что я не богатырь?

– Он просто с нами поздоровался!

– Н-да? Ой, ну хочешь, я перед ним извинюсь, и закроем эту тему.

– Это будет непросто – он уплыл в папино озеро, у бедолаги травма на всю жизнь! Ты слетаешь с катушек, мужик. И знаешь, что самое отвратительное? Ты не признаёшь проблему.

– Какую?

– Ломаные кости, я это всё дохлым чертям, что ли, в холм говорил? Хватит пить! Хотя бы по утрам! Возьми себя в руки! Контролируй разум! Иначе я уйду. Быть твоим другом – не радость, а непосильная ноша! Которая затянет вниз нас обоих. Да нам и так уже три вершка до дна с этой Яговой данью!

– Я уверен, дружище, ты что-нибудь придумаешь. Как всегда. Из нас двоих ты головастый.

– Нет-нет-нет, давай-ка ты тоже подключишься, раз вся эта каша заварена по твоей милости!

Кощей принял выжидательную позу.

– Ну? Я слушаю твои идеи.

– Эм-м-м-м… – нахмурил брови Горыня. – Может, мне обратно в медвежьи бои? Типа триумфальное возвращение легенды, народ валом попрёт.

– Никто на медведя не поставит, не заработаем.

– Я могу не включать правую. Или вообще лечь во втором круге.

– Да ни один косолапый не согласится с тобой драться.

И это было правдой. Раз один медведь даже отгрыз себе лапы, чтобы избавиться от цепей, и на кровавых культях уполз в лес, лишь бы не быть порванным богатырём и терпеть от него едкие словесные унижения.

– Всё, брат, через месяц нам обоим хана. Спасибо тебе, мил человек! Ненавижу тебя, ненавижу! – Кощей заколотил худой ладошкой по крутому плечу Горыни. Богатырь мягко отстранил руку друга.

– Ну всё-всё, успокойся. А в качестве извинения… погоди-ка… – Горыня пошарил за пазухой, словно кого-то там ловил. – Какая ж ты… вёрткая. Вот! Держи!

Витязь вытащил из недр рубахи маленькую лягушку ядовито-лимонного цвета.

– Расслабься, лизни веселья.

– Это что, лягушка с Дымных болот?! – Кощей не верил своим глазам. Она была редкостью, причём баснословно дорогой.

– У Туги стащил. Говорят, полный улёт, – похвастался Горыня и призывно запрыгал бровями.

Кощей осторожно провёл языком по лягушачьей спине.

– Ква, – отреагировало земноводное.

– Ну как? – нетерпеливо вопросил Горыня.

Кощей временно ушёл в себя, пытаясь нащупать хоть какие-нибудь изменения в сознании.

– Я всё так же тебя ненавижу.

– Попробуй ещё.

– Ква. Ква. Ква. Ква.

– Эй-эй, не сходи с ума. – Горыня вырвал лягушку и лизнул её сам.

– Ква.

– Ну, такое… – вынес богатырь неутешительный вердикт.

– Туга фуфел бодяжит, к ведунье не ходи, – расстроился Кощей, – только зря эту гадость слюнявили… Что это такое?!

Кощей ошарашенно уставился на себя.

– Это не моя нога!

– Что?

– Смотри, левая – моя, а правая совершенно другая! Огромная ножища!

– Это всё действие лягухи, Кощ. Поверь, у тебя одинаковые ноги, – успокоил Горыня друга, на всякий случай быстро проверив свои.

– Боги, это не нога, а какая-то уродливая оглобля! – забился в истерике Бессмертный, озираясь по сторонам. – Посмотри, посмотри вокруг – может, где-нибудь в кустах завалялась моя ноженька? Она такая же, как левая, только правая. Ну вот что ты лежишь? У друга беда, а он на воду пялится!

Горыня и правда его не слушал. На окраине камышовых зарослей из воды выглядывало что-то блестящее, неприятно стреляя в глаз солнечным зайчиком. Витязь приставил ладонь ко лбу, пригляделся: источником света определённо являлся всплывший наполовину хрустальный сундук.

– Кажись, братка, лягушачья слизь и по мне вдарила. Представляешь, я вижу хрустальный сундук. Он совсем как настоящий, обалдеть!

– Он и есть настоящий, потому что я тоже его вижу, – раздражённо отмахнулся Кощей и затараторил: – Слушай, если развесить объявления, то какое вознаграждение вписать за возврат ноги? А? Это же тонкий вопрос. С одной стороны, не хочется переплачивать, а с другой, я же не могу купить свою родную ногу за копейки, это же не какая-то свиная рулька… Эй! Куда ты попёрся?

Горыня, осторожно переступая через торчащие из земли рога мёртвых чертей, направился к камышам:

– Осмотрю сундук. Вдруг в нём несметные богатства?

– Да, конечно, с несметными богатствами именно так и поступают. Закупоривают в стекло и выкидывают в реку.

– В нашем бедственном положении надо рассматривать все варианты, вплоть до фантастических, – рассудил Горыня. – Не хочешь помочь?

– Я и шагу ступить не смогу с таким-то поленом.

– Обычная у тебя нога!

– Только не надо меня успокаивать!

Богатырь, поёжившись, вошёл в прохладную воду. Стая мальков прыснула в тьму глубины. Разгребая плотный слой речной тины, витязь добрался до покачивающегося на волнах сундука.

– Ну? Хватит там сокровищ с Ягой расплатиться? Или даже останется ещё? – крикнул Кощей с насмешкой, сквозь которую всё же пробивалась надежда.

Горыня приподнял сундук над водой. Он был не совсем прямоугольной формы. Это был даже не сундук. Он скорее напоминал…

– Гроб?! – удивился Горыня.

– Наверное, погост подмыло. Фу, выбрось эту гадость!

– Давай откроем, может, родственники в карманы мертвеца чего напихали? – предположил Горыня, выбираясь из воды с гробом под мышкой.

Кощей временно забыл про мнимую утрату конечности:

– У тебя совсем фляга потекла, что ли?! Воровать у мёртвых – это вообще уже за гранью! М-да-а-а, и это я ещё считаюсь абсолютным Злом – невероятно…

Горыня хмыкнул, оценив Кощеев посыл «иногда человек хуже нечисти», который в те далёкие времена был ещё свеж и неизбит. Но обвинениям друга не внял и, поддев крышку лезвием меча, вскрыл гроб. Напарники заглянули внутрь, но в мутной воде со странным запашком и плавающими в ней диковинными листьями ничего не увидели. Горыня засучил рукав и опустил руку в воду. Крякнул – на что-то наткнулся, потянул на себя.

В гробу действительно было тело.

Девочка. Лет десяти отроду, в белой льняной рубахе под холщовым сарафаном. Русая голова в косынке, на ногах сапожки мягкой кожи (слишком малого размера, как сразу же отметил про себя Горыня). Лицо правильное, по-детски красивое – хоть сейчас на шкатулку какую срисовывай.

– Недавно отошла, поди, – заметил Кощей. – Не очень-то она на мёртвую смахивает.

А ещё у девочки были зелёные глаза. Это стало известно потому, что она их открыла. А потом резко привстала и закричала. Кощей завопил ей в унисон. Девочка устала орать и плюхнулась без чувств обратно в сундук. Бессмертный и тут составил ей компанию, грохнувшись в обморок неподалёку.

Горыня молча почесал поседевшую бровь. Закинул Кощея на плечо, гроб с девочкой взял под мышку и потащил обоих обморочных домой, стойко ощущая, что добром всё это не кончится.

***

Девочка, забившись в грязный угол, испуганно смотрела на Горыню, из-за спины которого опасливо выглядывал Кощей.

– Ты кто такая? – с подозрением спросил Горыня.

Чадо забитым бельчонком продолжало смотреть на витязя и молчало.

– Отвечай! – громыхнул богатырь.

Девочка зажмурилась и зарыла голову меж коленей.

– Ну вот что ты рявкаешь на неё, как пьяный воевода? – прошипел Кощей. – Её сейчас кондратий хватит! И меч свой дурацкий убери!