Черный жемчуг

– Нам приходится кормить гораздо большее число людей, чем голландцам, – ответил Карл, – и население Англии все время растет. Вы в состоянии прокормить своих трех детей? Конечно, да. А у меня пять миллионов детей, и мой кошелек пуст.

Минуту они шли молча, каждый был погружен в собственные мысли, а затем король всмотрелся в аллею и заметил:

– Сегодня Джеймс появился слишком рано. Интересно, кто ему нужен, – ты, Руперт, или я.

Они пошли медленнее. Навстречу им двигался герцог Йоркский, и Аннунсиата с принцем Рупертом остановились, пока король направился к брату и после взаимных приветствий завел с ним длинную беседу.

– Кажется, наше присутствие здесь необязательно, – заметил принц и улыбнулся Аннунсиате. – Могу я иметь удовольствие сопровождать вас, миледи?

– Благодарю, ваша милость, – ответила она, берясь за протянутую руку.

Минуту они стояли в нерешительности, и принц Руперт спросил:

– Куда мы пойдем? Аннунсиата засмеялась.

– Понятия не имею. Разве вам нечего предложить?

Он нерешительно улыбнулся.

– Наверное, все мои мысли улетучились с уходом короля. Если вы еще не устали, могу я предложить вам партию в шары?

– С величайшим удовольствием, – откликнулась Аннунсиата, и они направились к полю для игры. Солнце уже начинало припекать, в парке появилось множество посетителей. Аннунсиата опиралась на сильную руку идущего рядом мужчины и горделиво выпрямляла спину, думая о том, что скоро весь двор будет знать о ее прогулке с принцем Рупертом. Она искоса взглянула на него из-под опущенных ресниц. Принцу было чуть больше сорока лет – вероятно, он был на год-другой моложе ее мужа – но разница между ними казалась поразительной. Принц Руперт был высок, широк в плечах, в самом расцвете мужской силы. Его темные волосы вились крупными кудрями, лицо было твердым и тонко очерченным, большие черные глаза сияли решимостью и силой. В такого мужчину могла бы влюбиться любая женщина. В этот момент принц повернулся к своей спутнице, заметил ее оценивающий взгляд, и оба тут же отвели глаза. Аннунсиата вспыхнула, принц задумался.

Они играли с оживлением, стараясь победить соперника и в то же время быть снисходительным к нему. Оба были искусными игроками, и долго игра шла с равным счетом, пока перед последним броском Шарлемань, которому надоело смотреть на них, не схватил шар принца и не отнес его к ногам Аннунсиаты. Оба расхохотались, а пес недоуменно завертел головой.

– Кажется, он присудил вам победу, мадам, – поклонившись, сказал Руперт. – Могу ли я считать вас победительницей?

– Это нечестно! – воскликнула Аннунсиата, блестя глазами. – Я и так должна была выиграть.

Принц улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.

– Тогда, может быть, я могу предложить вам пообедать со мной – в знак примирения?

– Очень любезно с вашей стороны, но я уже приглашена к обеду у лорда Кларендона, – ответила Аннунсиата.

Принц смутился, а затем задумчиво поглядел на нее, как бы желая определить, насколько подлинное сожаление прозвучало в этом вежливом отказе.

– Тогда... может быть, мы поужинаем вместе? Сердце Аннунсиаты стремительно забилось, кровь прилила к ее щекам. Ужин был гораздо более интимным событием, чем обед.

– Благодарю вас. Я с радостью приму ваше приглашение.

Глава 20

Началось жаркое лето. Оставаться в Уайтхолле стало неудобно и даже опасно из-за вспышки оспы, за которой обычно следовала чума. Свита королевы заранее перебралась в Хэмптон, и Аннунсиата решила последовать за ней, хотя свита короля еще оставалась во дворце, намереваясь впоследствии переехать в Виндзор. Джордж уехал в свое имение в Эссексе, а Аннунсиата взяла детей, несколько слуг, собаку и лошадь и, покинув душный Лондон, устремилась к прохладной зелени Хэмптона, испытывая подлинное облегчение.

В июне ее навестил Эдуард по дороге в Лондон и сообщил последние новости из дома: о том, что муж Кэти умер, и что они с Китом поженились и уехали в Стирлинг, где собираются жить большую часть года. Аннунсиата неожиданно болезненно восприняла это известие, и Эдуард, наблюдавший за ней, был поражен.

– Неужели вас так обидела потеря давнего поклонника, Нэнси?

Аннунсиата покачала головой и попыталась изобразить равнодушие.

– Конечно, нет! Я не так тщеславна и жестока, как кажется. Я рада, что он нашел себе достойную жену, в конце концов, кто-то должен позаботиться об этой бедняжке Кэти. Просто это странно, вот и все. Я никогда не думала, что Кит женится на ней.

– Никто никогда не подозревал, что Кит женится на ком-либо, кроме вас, и все беспокоились о нем, – заметил Эдуард. – Но если вы потеряли поклонника, я уверен, что вы найдете ему лучшую замену. Или уже нашли?

Аннунсиата метнула в него быстрый взгляд из-под ресниц, удивляясь, откуда Эдуарду известно о ее интимном ужине с принцем. Однако он проявлял всего лишь праздное любопытство. После того ужина она с принцем не встречалась наедине, хотя часто бывала с ним в обществе и на прогулках с королем. Конечно, принц остался в Лондоне и не собирался с королем в Виндзор, и иногда Аннунсиата удивлялась, откуда вообще у него взялся интерес к ней. Их ужин вдвоем был восхитительным, между ними установились теплые дружеские отношения по мере того, как они обнаруживали друг у друга множество общих черт и привычек. Похоже, никто не замечал их дружбы, и Аннунсиата удивилась, откуда об этом мог узнать Эдуард. Вероятно, он спросил просто наугад, решила она. Кажется, Эдуард не слишком задумывался над тем, что говорил.

Эдуард сообщил остальные новости из дома: Ральф нашел нового священника, чрезвычайно респектабельного мужчину средних лет, который был рад бросить свое фермерство, необходимое для жизни. Он заботился не только о духовной стороне жизни в замке Морлэндов и в Шоузе, но и взвалил на себя много обязанностей Клема, помогая Арабелле по хозяйству, а также устроил еженедельные уроки грамоты для служанок. Ральф забрал Ральфа-младшего из школы, боясь, как бы мальчик не подхватил болезнь, убившую двух его братьев, и священник взялся быть его наставником. Мартин решительно запротестовал, когда его собрались разлучить с сестренкой, и Дэйзи пришлось брать уроки вместе с ним. Трое детей вместе учили греческий и древнееврейский, латынь и математику, риторику, логику и философию под руководством священника, а также учились пению, танцам и музыке у Элизабет.

– Ральф не собирается снова жениться? – беспечно поинтересовалась Аннунсиата. Эдуард покачал головой.

– Думаю, он никак не может смириться со смертью Мэри. Целые дни он проводит в хлопотах по хозяйству, выезжает лошадей, охотится с собаками и соколами почти каждый день. Он кажется довольно жизнерадостным, но сердце у него разбито. Похоже, он совсем растерялся.

Аннунсиата попыталась представить себе растерянного Ральфа, и это ей не удалось.

– Но вскоре ему все равно придется жениться, – продолжал Эдуард, – ибо здоровье Арабеллы становится все хуже, и она вряд ли сможет продолжать выполнять свои обязанности. Пока Ральф хочет найти домоправительницу, но сможет сделать это, только когда женится. За этим дело не станет – десятки девушек из приличных семейств готовы из кожи вон вылезти, чтобы заполучить в мужья самого Ральфа Морлэнда из замка Морлэндов, – Эдуард отодвинулся – они лежали рядом в постели – и внимательно посмотрел в задумчивое лицо Аннунсиаты. – Вот, бедная моя девочка, еще один твой поклонник потерян. Что же ты станешь делать, дорогая, когда женятся все твои обожатели? Тогда с тобой останусь только я – какая скука!

– Вы напрашиваетесь на комплименты, – сердито ответила Аннунсиата и взъерошила ему волосы. – Нам пора вставать, пока Берч не привела детей.

– Нет, нет, еще рано, – прошептал Эдуард, целуя ее в глаза, и после короткого показного сопротивления Аннунсиата вздохнула и подставила ему губы.

В июне ее обычные женские недомогания, всегда отличавшиеся регулярностью, так и не наступили, и Аннунсиата со страхом предположила, что снова беременна. Несколько дней она ходила сама не своя: жизнь казалась ей бесконечной чередой родовых мук, и хотя близнецы забавляли и до слез трогали ее, с возрастом все сильнее напоминая отца, а маленький Джордж становился все взрослее, Аннунсиате не хотелось больше иметь детей ни от Джорджа, ни от Эдуарда. Кроме того, они с Джорджем не виделись все лето и должны были встретиться не раньше осени, когда двор вновь собирался в Лондоне, так что каждый мог понять, что ее ребенок не от мужа.

На третий день Берч вошла в ее комнату и обнаружила хозяйку сидящей у окна, нахмуренной и угрюмой. Она мгновенно все поняла, склонилась над ней и прошептала:

– Все еще можно поправить, мадам, – если пожелаете, я приму меры. В такой деревне, как эта, да еще где живут придворные, обязательно должна быть женщина...

Аннунсиата удивленно подняла на нее глаза и, чувствуя надежду, после короткой борьбы с собственной совестью согласно кивнула. Два дня спустя Аннунсиата в плаще и вуали направилась к коттеджу на окраине Хэмптона, где встретилась с местной повитухой. Это была скромная, чисто одетая, почтенная на вид женщина – Аннунсиата ожидала увидеть страшную, бормочущую ведьму – и она решительно взялась за дело, дав Аннунсиате дозу какого-то снадобья и пакет с травами, которые следовало принимать в течение двух недель, если не подействует снадобье. У Аннунсиаты начались желудочные колики, ей было очень плохо, но желанные последствия так и не наступили. Второе средство оказалось еще более ядовитым – от него начались сильные боли, лихорадка и рвота. Берч с беспокойством наблюдала за хозяйкой и несколько раз порывалась послать за врачом, но Аннунсиата запретила ей. Она чувствовала себя пристыженной и была уверена, что Бог посылает ей наказание. Спустя несколько часов у нее началось кровотечение – очевидно, снадобье и было рассчитано на это. Тем не менее Аннунсиата чувствовала себя отвратительно, ей пришлось целый день провести в постели. Она была слишком слаба, чтобы перебраться вместе с двором в Виндзор, а оправившись, сняла коттедж в деревне и провела там остаток лета. Через месяц она почувствовала себя значительно лучше, но ее подавленность и чувство вины не проходили. Аннунсиата поклялась, что больше никогда не прибегнет к подобному способу и втайне решила полностью изменить свою жизнь. Среди придворных было принято посещать церковь по воскресеньям, но теперь Аннунсиата слушала службы дважды в день. Король снисходительно относился к католицизму, и Аннунсиата была уверена, что ее решение иметь в числе домашних священника, чтобы ежедневно служить мессу, не вызовет упреков.

Ободренная собственным решением, она провела остаток лета, пытаясь подружиться с детьми. Аннунсиата бродила с ними по полям, ловила рыбу в Темзе, учила детей ездить верхом на Голдени, пела и играла им по вечерам. Она открыла для себя маленькие радости кормления детей, купания, укладывания в постель. В один жаркий солнечный день Том нанял длинную плоскодонку, Берч наполнила корзину вкусной снедью, и вместе с Аннунсиатой, тремя детьми и Шарлеманем отправилась на речную прогулку. Они медленно плыли под ивами, отыскивая подходящее местечко на берегу, где могли бы закусить. Шарлемань встал у борта на задние лапы, подергивая куцым хвостиком и сердито лая на лебедей. Близнецы рискованно свесились с бортов лодки, взвизгивая от восхищения, когда видели рыбу. Аннунсиата с младшим сыном на коленях полулежала на подушках, глядя в тихое небо над головой и придерживая леску, к которой была привязана бутылка белого рейнского вина, опущенная в воду для охлаждения. В последнее время она стала одеваться в простые платья поселянок, а на голову надевала большую соломенную шляпу, чтобы уберечь лицо от загара.

Это были очаровательные дни, и Аннунсиата хотела, чтобы они никогда не кончались, стараясь продлить свое лето насколько позволяла погода. В октябре дни стали холоднее и короче. Однажды на верховой прогулке Аннунсиата заметила, что крупная вена, выступающая на ухе Голдени, скрылась под густой зимней шерстью. Этой ночью она дрожала в постели и никак не могла согреться, а на следующее утро оказалось, что крыши домов выбелил иней. Пора было возвращаться домой. Пятого ноября семья переехала в лондонский дом. Джордж уже был там и сразу показал жене присланные приглашения. Среди них оказалось приглашение им обоим на концерт во дворце и интимный ужин в апартаментах королевы. Именно этого и хотелось Аннунсиате. Отдохнувшая и повеселевшая после долгой жизни в деревне, она была полна энергии и жаждала светского общества и остроумных бесед.

– Обязательно пойдем! – воскликнула она. – О, как мне хочется послушать музыку! А ужин у королевы – интересно, король там будет? Что слышно о леди Стюарт? О, сколько всего мне надо успеть! Да, а что я надену? Берч! Берч! Есть у меня в запасе какое-нибудь новое платье? Оставь с детьми Бетти и пойдем со мной, поможешь выбрать. Как думаешь, какое из моих платьев подойдет для такого случая? – она стремительно повернулась, подхватила собаку под мышку и прошла к себе, что-то напевая от полноты счастья. Джордж смотрел ей вслед, как делают собаки, поднимая при этом одно ухо.

Они выбрали платье из бледно-золотистого шелка с верхней юбкой из тонкого черного кружева и очень пышными рукавами, разрезанными по всей длине, чтобы показать черные шелковые нижние рукава с кружевной отделкой у локтя. Лиф платья украшали витые золотые шнуры, скрепленные перламутровыми пуговицами, а поверх них Аннунсиата приколола крест, Как брошь. Она быстро собрала волосы римским узлом, перевивая его жемчужной нитью и приколов три желтые розы, которые сообразительная Берч невероятными усилиями ухитрилась добыть у дворцового садовника. Аннунсиата до сих пор не красилась, хотя ей вскоре должно было исполниться девятнадцать лет. В узких кругах ненакрашенное лицо называли «макияжем а-ля виконтесса», к вящему удовольствию Аннунсиаты.

– Вы так прекрасно выглядите, – галантно заметил Джордж, помогая ей сесть в карету: хотя до дворца было совсем близко, улицы покрывал слой грязи, к тому же для графа и графини было бы немыслимо явиться ко двору пешком. Аннунсиата испытывала такой восторг, что почти ощущала, как струится кровь в ее жилах. Боже, как я соскучилась по развлечениям, думала она про себя, упиваясь звуками и запахами двора, слегка наклоняясь, чтобы толпа слуг у входа, встречающих гостей, могли узнать ее. Супругов проводили вверх по лестнице в маленький зал, где должен был состояться концерт. Зал заполняли возбужденные, элегантно одетые люди, все до одного знакомые с Аннунсиатой – некоторые были ее друзьями, с другими она враждовала или недолюбливала их. По устремленным на нее взглядам Аннунсиата поняла, что за лето она не утратила своей красоты и умения эффектно одеваться.

Вечер был неофициальным, но королева сидела в кресле – она быстро уставала, когда ей приходилось подолгу стоять. Аннунсиата подошла к ней с реверансом и поцеловала королеве руку, а король в ответ поцеловал ее в обе щеки, воскликнув, что она стала еще прелестнее, и пожалел об ее отсутствии в Виндзоре.

– Вы пропустили несколько удачных охот, – добавил он, бросая приветливые взгляды Джорджу, – и вы тоже, милорд, – надеюсь, дела в вашем поместье идут успешно? Какая жалость, что вы не видели того оленя, что мы недавно загнали – клянусь вам, он был почти таким же, как мой конь, с большущими рогами... – возбужденно беседуя, король взял Джорджа под руку и увел его к группе джентльменов, стоящей неподалеку. Аннунсиата удивленно смотрела им вслед, и вдруг по ее обнаженным рукам и плечам пробежали мурашки: она заметила, что рядом с ней стоит принц Руперт, не спуская с нее радостных глаз.

– Я так рад, что вы приехали. Я надеялся, что вы окажетесь в Лондоне как раз вовремя.

Аннунсиата присела, не сводя с него глаз. Она волновалась, испытывая безумное желание просто крикнуть: «Я соскучилась по вас!» – но сумела сдержаться, хотя ее пальцы дрожали, когда принц взял ее за руку.

– В Виндзоре я часто вспоминал вас, – проговорил принц. – Без вас общество стало неимоверно скучным. Могу я предложить вам бокал вина, пока не началась музыка? Можно мне надеяться, что вы сядете рядом со мной и позволите прочесть вам программу?

Аннунсиате не понадобилось отвечать, и они вдвоем направились к лакею, держащему поднос с вином. Губы Аннунсиаты слегка приоткрылись в радостной улыбке, и уже никто из присутствующих не испытывал сомнений относительно ее чувств.

Отношения с голландцами ухудшались с каждым днем, и все знали, что войну больше невозможно оттягивать. Английские и португальские купцы жаловались на грабежи, которые голландцы учиняли у побережья Гвинеи, и Роберт Холмс повел туда флотилию с приказом решить все мирным путем. Но голландцы сожгли его корабль, а Холмс в отместку осадил две их крепости. Голландцы решили потопить флотилию и разом покончить со всеми затруднениями. Тем временем адмирал Англии у другого побережья Атлантики осадил Новый Амстердам, единственное укрепление голландцев в Новом Свете. Англичане торжествовали и начали требовать войны, чтобы использовать свое преимущество.

При дворе мнения о необходимости и разумности войны разделились. Страна еще не оправилась от последствий двух последних десятилетий и скорее нуждалась в мире у себя дома, чем в войне за границей. Король и Кларендон спорили о политическом значении событий, ибо они придерживались дружеских отношений с Францией, а Франция подписала с Голландией соглашение об оборонительном союзе. Руперта беспокоило состояние английского флота, который уже не был столь сильным после продолжительной вражды с голландцами. Однако немало голосов раздавалось в поддержку войны; партию сторонников войны возглавил герцог Йоркский и семейство Арлингтонов – Генри Беннет, лорд Арлингтонский, занял должность государственного секретаря и был таким же тщеславным, как и нетерпимым к Кларендону и Элбермарлу.

Аннунсиата обнаружила, что Находится в самом центре бурных споров, ибо король и принц постоянно спорили, а она проводила с ними почти все свое время. В равной степени тема войны затрагивалась в доме Ричарда и Люси, вернувшихся на родину, причем Ричард горячо отстаивал необходимость войны, а Люси была так же горячо против нее. Аннунсиата считала войну неизбежной и полезной для торговли шерстью и сукном, которыми она интересовалась по семейным традициям, но она также поддерживала мнение Руперта о том, что флот недостаточно силен. В обществе короля Аннунсиата пыталась высказаться, что сейчас не время воевать. Разговор на эту же тему она завела с принцем Рупертом, и мало-помалу у них разгорелся интересный спор.

Ближе к весне их часто стали видеть вдвоем. Аннунсиата была влюблена, но не так, как в Хьюго – его она любила по-детски глупо, вела себя просто и беспечно, а теперь ее любовь стала взрослой, покоящейся на солидном фундаменте уважения и восхищения. Что касается принца, он, очевидно, был полностью увлечен ей. Двор уже давно прекратил сплетничать об отношениях леди Челмсфорд с королем, но торжествовал, имея возможность пошептаться о ее отношениях с принцем Рупертом. Они везде появлялась вместе: сначала только в обществе ее мужа и большой группы приближенных короля и королевы, потом, когда весна уже была в самом разгаре и постепенно становилось все теплее, их встречали гуляющими вдвоем по садам и паркам столицы. Откуда-то стало известно, что Аннунсиата ужинала с Рупертом во дворце, а потом в собственном доме.

Однако они до сих пор не стали любовниками. Руперт получил старомодное воспитание и считал, что события нельзя торопить. Он вырос среди чинных и воспитанных придворных, и прелюдии любви были для него так же значительны и приятны, как и само чувственное наслаждение. Руперт любил ее и выражал свою любовь старомодным образом, двигаясь к цели шаг за шагом. Он писал Аннунсиате письма и посылал подарки, которым она искренне радовалась. Аннунсиате казалось, что она вновь стала юной и вернулась домой, в Йоркшир, где ее окружали преданные поклонники, которые не требовали взамен за свои ухаживания ничего, кроме улыбок и ее общества. Аннунсиата позировала для еще одного портрета – на этот раз миниатюры, которую писал Сэмюэл Купер. Когда портрет был закончен, его оправили в золото и слоновую кость, и Аннунсиата подарила его Руперту 25 марта, в день своего рождения. Руперт пришел в восторг и в ответ преподнес золотой медальон с прядью собственных волос на ужине в ее честь. Паж принца торжественно внес медальон на бархатной подушке, а шестеро музыкантов в это время играли торжественный марш.

Аннунсиата захлопала в ладоши и рассмеялась, она сразу же позволила Руперту снять с шеи жемчужное ожерелье и заменить его медальоном, сказав, что будет беречь это сокровище еще сильнее, чем подарок принцессы Генриетты. Принц Руперт, наконец, отважился обнять ее, и Аннунсиата, повернув голову, быстро поцеловала его в щеку. На мгновение их лица сблизились, и глаза Руперта показались Аннунсиате такими огромными, что она вздрогнула. Теперь уже недолго, решила она. Все время, пока тянулось ухаживание, их дружба постепенно крепла. Они постоянно беседовали, не уставая от собственных слов. Руперт так много путешествовал, побывал на нескольких войнах, был знаком со множеством людей, и его жизненный опыт казался Аннунсиате неимоверным. Однако она обладала живым и быстрым умом, и принцу нравилось давать пищу этому восприимчивому уму. Он приносил ей книги, и они с удовольствием обсуждали их. Вместе они слушали музыку, играли и пели и даже пытались сочинять что-то свое. Руперт ввел Аннунсиату в мир архитектуры, и они провели много приятных часов, набрасывая эскизы зданий, планы городов и поселков.

Принцу нравилось рассказывать Аннунсиате о своем детстве: о том, как еще ребенком он бежал из дворца после битвы у Уайт-Маунтин и спасся один из всей семьи, о том, как в раннем детстве он начал интересоваться военным искусством вместе со своим любимым младшим братом Морисом, которого теперь уже не было в живых. Он поведал о начале своей военной карьеры и упомянул про Гамиля Гамильтона, дядю Кита Морлэнда, вместе с которым они участвовали во многих сражениях. Однако принц не любил рассказывать о войне в Англии – с ней у него было связано слишком много печальных воспоминаний, и Аннунсиата никогда не затрагивала эту тему, так как чувствовала, что она только подчеркнула бы разницу в возрасте. Принцу нравилась ее молодость и живость, а Аннунсиате – его зрелость и мудрость, но им не нужно было напоминать, что разница в возрасте между ними двадцать лет.

Начиналось раннее лето, и вскоре по стране разнеслась весть, что флот голландцев готовится выйти в море под предводительством грозного адмирала де Рюйтера, чтобы отомстить за осаду гвинейских крепостей. Было решено, что принц Руперт примет командование английским флотом, высланным на перехват голландцев. Аннунсиата услышала об этом от радостного Ричарда, который надеялся, что все эти события ускорят войну.

– Конечно, немало времени займет сбор денег, людей и подготовка кораблей, – заметил он.

– Сколько времени на это может потребоваться? – спросила Аннунсиата, стараясь сдержать дрожь в голосе.

– Месяц-другой, – ответил Ричард, – а то и несколько месяцев. Надеюсь, в сентябре или октябре корабли будут готовы к отплытию. Иначе потом их застанут осенние штормы.

Аннунсиата задумалась. Если принц поведет флот, его отсутствие продлится больше года – в семье Аннунсиаты было достаточно мореплавателей, и она слышала рассказы об их плаваниях. Значит, она очень долго не увидится с принцем. Аннунсиата отправилась домой в совершенно подавленном состоянии и обнаружила, что дома ее ждет письмо, принесенное из старого дворца. Принц просил прощения за то, что несколько дней не давал о себе знать, ссылался на важные дела и сообщал о предстоящей экспедиции. Принц писал также, что дела задержат его еще на несколько дней, но спрашивал, не желает ли Аннунсиата присоединиться к нему в Танбридже, чтобы отдохнуть и подкрепить силы. Принц предлагал выехать сразу же, как только будут закончены его дела.

Аннунсиата приказала горничной принести перо и бумагу, и начала стремительно писать ответ. В это время года Танбридж был очаровательным местом, а в Лондоне с наступлением весны становилось слишком жарко, и принц в самом деле нуждался в отдыхе после суматохи последних недель. Аннунсиата тоже мечтала оказаться в провинции, насладиться прохладой в тени деревьев, слушая пение птиц и попивая целебные воды, которыми славился Танбридж. Когда она писала о своем согласии, ее рука задрожала. Аннунсиата не сомневалась, что принц, зная о предстоящем отъезде, решил не откладывать последний шаг. В Танбридже ей предстояло, наконец, стать любовницей принца Руперта.

Эдуард спешил в Лондон, изо всех сил пришпоривая Байярда. В его голове постоянно вертелась одна мысль, заставляя Эдуарда чувствовать смущение и негодование. Первое, что он решил сделать – это ехать еще быстрее и молиться Богу, чтобы не опоздать. Он вспоминал о вчерашнем обеде, который состоялся в замке Морлэндов. Среди гостей была и Руфь – она лишь изредка обедала с Ральфом и Арабеллой, хотя ее постоянно приглашали. Разговор естественным образом зашел об Аннунсиате, и Ральф, заметив о том, сколько она сделала добра для своей семьи, шутливо спросил, скоро ли Аннунсиата станет возлюбленной короля.