Искусство широкого взгляда. Основы практического изучения рисунка и живописи по системе П. П. Чистякова

– Тебе нужно было всего лишь найти большие направления форм между собой, и в результате появится все остальное (детали), а не пятнышками баловаться. Таким образом строятся отношения форм, – вполголоса сказал Конотопов.

Он аргументировал свое заявление на примере рисунков В. Серова, где силуэт женской фигуры фактически был решен несколькими линиями6

– Продолжай работу, – сказал он, уступив мне место.

Я продолжил работать с ближайшего предмета – яблока, так как именно эта форма мне была более понятна (в трактовке формы), чем все остальные. Затем прописал освещенную часть капители и падающую от нее тень.

После этого я не работая просидел целый час. Устал. Лениво раскачиваясь на задних ножках стула, я глазел по сторонам, заглядывая в работы других учащихся, ковырял мастихином палитру, срезая затвердевшие слои красок. Наконец, завалив руки за голову и вытянув ноги под этюдник, я ожидал окончания урока. Но это выжидание показалось мне невыносимо долгим. Я решил собраться и уйти, как вдруг почувствовал, что падаю назад. От неожиданности или из-за страха грохнуться я вздрогнул и мое тело издало характерный звук. Одновременно с этим я всем телом потянулся вперед и, удерживая равновесие, уцепился руками за колени. От такой встряски я тяжело дышал, в груди все колотилось, Обернувшись, увидел Конотопова. Во время моего падения он оказался рядом и подстраховал меня.

– Сударь, – с улыбкой обратился ко мне Конотопов, – вам так почаще встряхиваться надо, чтобы мозги не застаивались.

Затем, усевшись на мое место, серьезным тоном попросил объяснений за моего поведения. Я стал оправдываться. Сказал, что у меня ничего не получается. Моя работа зашла в тупик, и я не могу ее вести вперед. Придумал еще несколько дурацких оправданий и хотел отпроситься с урока. Конотопов с недоверием посмотрел на меня. В его строгом, но дружеском взгляде я увидел полное недоверие ко мне и замолчал. Мне было стыдно. Учитель тяжело вздохнул и, повернувшись к моей работе, сказал:

– Ну, давай посмотрим, что у тебя не получается.

Он несколько раз взглянул на мой холст и на постановку, потом с кистью в руках он стал сверять работу с натурой. Учитель проверил по вертикали и горизонтали, как нас учил, места и направления форм. Затем прямо со стулом отодвинулся назад от этюдника примерно на метр и с удивлением посмотрел на меня.

– Причем тут работа? – пожав плечами, тихо сказал Конотопов. Потом Геннадьевич встал и продолжил: – Ты просто ленивый и самодовольный тип.

От такого заявления я оторопел. От волнения потер вспотевшие ладони и огляделся вокруг. Сидевшие вокруг ученики, казалось, не обращали на меня никакого внимания и спокойно продолжали работать. Учитель с пониманием отнесся к моему настроению. Он по-приятельски легонько толкнул меня плечом и предложил мне не принимать так близко его замечания.

– Прими это достойно! – мягко сказал он и после небольшой паузы уже серьезным тоном продолжил: – Достигнув определенного результата в работе, ты останавливаешься на полпути, отходишь в сторону от всех дел и на фоне своих результатов любуешься самим собой. Ты воображаешь, что все познал, все постиг и большего тебе на сегодня не нужно.

– Но я так никогда… – заикаясь, произнес я.

– Ты всегда так поступаешь. Таково твое отношение ко всему, – с улыбкой тихо сказал Конотопов так, как будто речь шла о чем-то обычном.

От его слов мое волнение переросло в панику. Конотопов, сидя на стуле, потянулся всем телом и продолжил:

– Поверь, мне все равно, что из тебя получится, станешь ли ты величайшим мастером или скатишься до бездарности. Четыре года – это очень маленький срок, но за это время ты можешь твердо встать на путь самостоятельной работы над самим собой.

Далее он сказал, что у меня нет времени на то, чтобы расслабляться, и обратной дороги у меня тоже нет. Я вынужден был признать этот факт.

– Да, мой друг, от себя никуда не денешься, – со смехом сказал Конотопов, похлопав меня по плечу, и предложил продолжить работу.

Я не возражал и машинально уступил ему место. Учитель с удивлением посмотрел на меня.

– Ну, ты тип, – со смехом протянул Конотопов. – Вместо того чтобы самому продолжить работу… Ну, хорошо, – согласился он.

Конотопов сел на мое место и в очередной раз стал проверять работу. После того как учитель ввел несколько исправлений, он неожиданно прекратил писать и минуту сидел молча. Я ожидал объяснений. Наконец не выдержал и спросил, что он думает о моей работе.

– Дело не в твоей работе, а в твоем отношении к ней, – объяснил Конотопов и продолжил: – Все построения форм начинаются с тебя. Твои чувства работают, но то, что ты чувствуешь при широком взгляде, не всегда отражается на твоем холсте. Бывает, что ты верно ведешь работу, но в процессе тебя заносит из крайности в крайность, и ты на палитре и холсте вносишь тот же хаос, что создаешь в самом себе.

Я спросил его, о каких крайностях он говорит. Конотопов сказал, что я при работе постоянно отвлекаюсь на личные проблемы.

– Какие-то вопросы повседневной жизни уводят тебя от основной цели, и ты забываешь о рисунке, – пояснил он.

Я вынужден был признать тот факт, что всякий раз, как только он берется проверять мою работу, всегда в ней угадывает каждый мой шаг. Конотопов рассмеялся и сказал:

– Все дело в том, что по рисунку можно не только проследить поэтапность работы ученика, то есть узнать, с чего он начал и как вел рисунок, чем закончил, но и характер человека. Но это все придет к тебе после того, как сам научишься находить тончайшие отношения между всеми формами мира.

– А какое отношение имеет знание рисунка к психологии? – осмелился спросить я.

– Самое прямое, – ответил учитель, а затем продолжил: – Познавая рисунок с помощью широкого взгляда, мы познаем себя. А познавая мир через себя, мы познаем тайны бытия.

Мне тогда была непонятна его эта странная формула познания.

Мы сидели и смотрели друг на друга. В его глазах присутствовало лукавство. Он едва сдерживал улыбку.

– Не хочешь ли ты узнать, что произошло с тобой при работе в рисунке? – спросил меня учитель.

Мне было ужасно интересно. Из-за своего волнения я не смог выдавить из себя ни одного слова. В знак согласия кивая головой, вновь уступил ему место. Конотопов, реагируя на мою реакцию, был на грани смеха.

– Ты перестал искать большие отношения из-за разглядывания одного предмета за другим, в результате чего твоя работа стала терять свою целостность, – сказал он таким серьезным тоном, что я всем своим существом превратился во внимание.

– А от чего зависит целостность в живописи? – спросил я.

– От твоего внимания в работе с большими отношениями между формами. Чем выше внимание при широком взгляде к большим отношениям, тем яснее и четче строится форма, – ответил Конотопов.

– А каким образом целостность потерялась в моей работе? – задал я очередной вопрос.

– Важно то, что произошло с твоим вниманием, – поправил меня Геннадьевич и продолжил: – Это происходит не только с тобой, но и со мной, с другими.

Конотопов объяснил, что, пока мы пользуемся чувствами при широком взгляде, мы видим все формы в отношении между собой, но как только нас что-то отвлекает, мы теряем это внимание и начинаем разглядывать все формы «в упор». В результате увлекаемся деталями, которые дробят форму, и работа теряет свою целостность.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Павел Гуляев, художник, друг автора.

2

Композиционное размещение рисунка в малом формате.

3

Большая форма как система трехмерных объемов – понятие Чистякова.

4

И. Е. Репин. В мастерской Репина. Рисовальный вечер. 1882 год.

5

Кордовский Н. Д. О принципах и методах обучения рисованию. – В кн.: Пособие по рисованию. М., 1938, с. 11.

6

Серов В.А. Портрет балерины Т. П. Карсавиной. 1909. Бумага, карандаш, 42,7х26,7; Серов В.А. Портрет А. П. Павловой. 1909. Бумага, карандаш, 34,3х21.