Голова на серебряном блюде

Человека со связанными руками заставили подняться на помост и развернули лицом в сторону, где стояла Флоранс. Толпа громко выкрикивала: «Торко! Торко!» Она его помнила – это был тот самый бледнолицый человек с бородой, что приходил в ее дом. Позади него стоял толстый мужчина с топором в руках, а возле него – какой-то чиновник. Раскрыв свиток, он зачитал его преступления, однако из-за криков толпы невозможно было разобрать ни слова.

Реакция толпы была разной. Кто-то был недоволен и гневно закричал. Но большинство смеялись и орали – то ли одобрительно, то ли не очень. Среди толпы были даже дети с матерями, которые также поголовно кричали.

Человек неподвижно стоял на помосте, распрямив грудь, с абсолютно каменным лицом. Он уже был готов принять свою судьбу. Про себя Флоранс восхищалась его выдержкой – ей такое было бы не по силам. Казалось, он играл одну из ролей в этой причудливой пьесе.

Под гул толпы бледнолицый человек по приказу чиновника преклонил колени перед плахой и положил голову на пень. Никакого сопротивления он не выказал и покорно делал, что ему говорили. Толстяк, сжимавший топор в руках, приблизился к бородатому человеку. Одобрительные выкрики толпы стали еще громче. Палач явно волновался. Несколько раз он прилаживался к топору и тщетно пытался успокоиться, вытирая вспотевшие руки о штаны.

Толпа начала отбивать такт руками, подначивая палача поскорее казнить преступника. Когда он занес топор над головой и раздались громкие довольные крики, Флоранс резко отвела взгляд в сторону и лишь краем глаза увидела, как опускается топор. Боже, до чего же пошлое, низменное зрелище! Худшее, что можно было устроить…

Улюлюканье стало беспорядочным. Послышался хор разочарованных выдохов, к которым подмешивались гневные выкрики.

Что-то случилось. Флоранс вновь повернулась к помосту.

У палача дрогнула рука. Человек с бородой рухнул на помост и исчез из виду. В попытке увидеть, что там происходит, люди начали ломиться вперед и с криками запрыгивать на помост.

Похоже, топор лишь слегка задел шею. Бородатый человек корчился в муках, однако из-за гула толпы его стонов не было слышно.

Мужчины из толпы прижали человека к помосту. Еще один схватил топор и замахнулся им.

Кажется, все кончилось. Народ кричал, недовольный сорванным представлением.

Зеваки вокруг помоста вновь подняли суматоху. Протягивая ломти хлеба к бездыханному телу мужчины, они обмакивали их в капавшую кровь, а затем запихивали их в рот!

Их дьявольские увеселения привели Флоранс в ужас. До чего безжалостны бывают люди…

– Они считают, что такая кровь улучшает здоровье, – объяснил Руди.

Это ж надо верить в такое!

Когда чиновник высоко приподнял отрубленную голову мужчины за волосы, толпа взревела. Его лицо было все таким же бледным, но уже закрыло глаза и приняло спокойное выражение. Только щеки и лоб были измазаны в крови, отчего на него было больно смотреть. Несколько мужчин схватили обезглавленное тело и сбросили его с помоста.

Развлечение продолжалось. Теперь настал черед дворецкого Яноша Уйвари. Он тоже спокойно готовился принять свою судьбу. Повинуясь приказу чиновника, медленно склонился на колени и положил подбородок на плаху. В этот раз палач ловко расправился с приговоренным одним ударом – уже приноровился. Флоранс стало дурно. Больше на помост она не смотрела. В голове не укладывалось, как людям хватает духу с интересом смотреть на такое.

Стало понятно и назначение лежавших возле эшафота поленьев и веток. Когда их облили маслом и подожгли, они мгновенно вспыхнули огромным пламенем, настолько высоким, что за ним не было видно замка. Толпа ахнула от оглушительного треска лопающейся сухой древесины. Трупы двух обезглавленных мужчин кинули прямо в него.

Затем на помост втащили двух седовласых старух – Илону Йо и Доротью Сентеш. В отличие от предыдущих казненных, они громко вопили. Удивительно, но когда настала очередь женщин, толпа стихла, поэтому их рыдания были хорошо слышны даже Флоранс, стоявшей на другом конце площади.

Из-за того что они сопротивлялись, их пришлось удерживать на помосте и плотно связать им ноги в нескольких местах. Однако руки им оставили свободными. Флоранс не отводила взгляда от них.

Перед плахой на колени усадили Илону Йо. Но вместо того, чтобы рубить ей голову, несколько человек что-то делали с ней. Послышался душераздирающий, почти звериный вой. Доротья, которую держали двое мужчин позади, с криком хваталась за волосы.

– Что с ней делают? – спросила Флоранс у Руди.

– Отрубают пальцы по одному, – возбужденно ответил тот.

Наконец рыдающей, мертвенно-бледной Илоне высоко подняли руки над головой. С окровавленных конечностей исчезли все пальцы. Толпа оживленно загудела.

Дальше пришла очередь Доротьи. Пока ей рубили пальцы, Илону крепко связывали, словно тюк с вещами.

«Поверить невозможно», – подумала Флоранс. И все это потому, что, рискуя своей жизнью, она сбежала из замка и пришла в королевский замок в Венгрии!

Наконец обеих старух, оставшихся без единого пальца, связали по рукам и ногам, так что они напоминали извивающихся гусениц, взяли на руки и, не обращая никакого внимания на их причитания, бросили в костер.

Когда по площади прокатился треск древесины, а пламя взмыло еще выше, наводнявшие площадь люди заголосили. В их реве потонули даже крики двух женщин. От переполнявших их впечатлений толпа радовалась уже без какой-либо причины. Некоторые люди даже танцевали.

– Все кончено. Пошли, – сказала Флоранс Руди. Долгое неприятное зрелище подошло к концу. Она надеялась, что второй раз возможности увидеть подобное не представится. И те, кто устроил сегодняшнее представление, и те, кто с восторгом наблюдал за ним, были такими же преступниками, как и графиня из Чахтицкого замка. Искоса взглянув на людей, собравшихся веселиться до ночи, Флоранс и Руди быстро ушли с площади и направились в родную деревню.

* * *

Политический расчет венгерского короля оказался более чем разумным. В XVII веке сознание народных масс еще нельзя было назвать высоким, поэтому кровавого ритуала возмездия хватило, чтобы люди посчитали трагический инцидент исчерпанным. Почти никто не требовал для хозяйки замка более сурового наказания.

Сама мысль о том, чтобы казнить благородную женщину при скоплении народа, была недопустима для венгерской монархии. Подобное стало возможным много позже, в эпоху Французской революции. Но все же правители Венгрии думали в том же направлении, что и Флоранс. Разумеется, они не могли сообщить народу о наказании, выбранном для графини, которая имела власть над людьми и по определению не могла допустить ошибку. Однако и отпускать ее на все четыре стороны до конца жизни они не намеревались. Продолжи она свои черные дела, вполне могло бы разгореться пламя народной революции.

В королевский дворец пригласили членов рода Батори и дни напролет держали с ними совет. Проливать кровь знатной родственницы они никак не могли – в противном случае такая же судьба однажды могла постичь и их самих. Какова бы ни была причина, дворяне не должны были погибать от рук черни. Но и отдавать ее под присмотр стороннего человека, тем более простолюдина, было просто немыслимо. С другой стороны, любой аристократ, согласившийся держать ее в своем доме, покрыл бы себя позором.

Можно было бы пожизненно заключить ее в Чахтицком замке, но в таком случае она воспользовалась бы своей властью и принялась за старое, стоило семье ослабить надзор. Так что же, перевезти ее в другой замок? Но такого замка у них не было, а если и был бы, то ее пребывание там стало бы пятном на репутации его владельцев.

Все метались из стороны в сторону, и переговоры приняли запутанный оборот. Прошла уже неделя, а они так и не пришли к решению. Оставался лишь один выход – отравить ее в обстановке строжайшей секретности, а народу объявить, что она умерла от болезни. Все участники переговоров начали склоняться к такому варианту, однако король резко воспротивился их планам. Тайное однажды стало бы явным, и тогда ее смерть стала бы дурным прецедентом. Рассуждая как настоящий лидер, король напомнил им о незыблемой истине: человека голубых кровей ни в коем случае нельзя лишать жизни, каково бы ни было его преступление, – иначе существующий порядок даст трещину.

Наконец они придумали ей необычное наказание, которому не подвергали еще ни одного аристократа. Они не станут намеренно лишать ее жизни, а заживо замуруют в подземелье замка. Ей будут приносить еду, но она не сможет выходить наружу или видеть солнечный свет и взаперти будет ждать своего конца. Таким образом семья Эржебет Батори намеревалась полностью забыть о ее существовании. Они тщательно обсудили, стоит ли сообщать ей приговор заранее. После жарких споров договорились сделать это прямо перед тем, как заточить ее.

Один из углов в подземелье, где некогда была тюрьма, отгородили каменной кладкой. Отхожее место оставили и слегка облагородили. С внутренней стороны стену полностью заштукатурили – в том числе в ней заделали окошечко, через которое поступал свежий воздух. В новых стенах сделали лишь одно оконце у пола, через которое можно было бы передавать еду. Никаких источников света внутри не было, так что день за днем Эржебет должна была проводить в кромешной тьме. Внутри поставили кровать.

Когда внизу стены остался небольшой зазор, через который мог пролезть человек, работы остановили. На полу возле него оставили камни и штукатурку, чтобы позже достроить стену. Все было готово.

Мрачную задачу поручили Дьёрдю Турзо. Майским вечером 1611 года он вместе со своими людьми направился к Эржебет. Впервые он заходил в ее комнату. Завидев Турзо, графиня радостно подбежала к нему и взяла его за руку.

– Да это же вы, господин Турзо! Добро пожаловать! – с придыханием поприветствовала она его.

– Этим вечером я к вам с недобрыми вестями, – спокойно ответил Турзо. – Семейство Батори приняло решение по вашему делу. Оно одобрено приказом венгерского короля, так что никто не может ему противиться.

Даже при этих словах радость не покинула лица Эржебет. Она словно ничего не слышала и продолжала вглядываться в лицо Турзо.

– Собирайтесь быстрее. Берите только личные вещи. Отныне вы будете жить в подземелье.

На лице Эржебет отразилось непонимание.

– Вы хотите, чтобы я жила в подземелье? – удивленно спросила графиня. Она и не думала, что ей могут назначить какое-то наказание. Поскольку она продолжала стоять и не рвалась собираться, Турзо решил повести ее прямо так. В этот раз на ней было домашнее платье из нескольких слоев кружевной ткани, в котором было удобно отдыхать. Не похоже, что ей было холодно.

Пока они шли к подземелью, она не проронила ни слова. Но когда они стали приближаться к месту, где ей предстояло провести остаток жизни, ее улыбка исчезла. Когда ее лицо принимало мрачное выражение, Эржебет выглядела как обыкновенная женщина пятидесяти лет.

Они остановились у только что построенных белых стен с зазором внизу. На полу возле них стояла бадья с мягкой штукатуркой и куча камней.

– Заходите, – холодно вымолвил Турзо.

– Одна?

– Да. Одна.

– Когда мне позволят выйти наружу?

– Когда это будет угодно Господу.

– Да как вы смеете… – Голос Эржебет дрожал от ярости. – Как вы смеете так поступать со мной?! Это совсем не по-человечески. У вас вообще есть сердце?

– Прошу вас, – сказал Турзо. Время обсуждений кончилось.

Поняв, что говорить с ней дальше он не намерен, Эржебет согнулась и медленно пробралась за стену.

Турзо сразу же кивнул. Стоявшие наготове мастера быстро замуровали отверстие в стене и положили поверх камней слой штукатурки. Темница для Эржебет была готова. Турзо объявил, что несколько дней, пока штукатурка не затвердеет, здесь сутки напролет будет стоять стражник.

Бадью со штукатуркой и инструменты быстро прибрали. Теперь здесь были большие белые стены, в которых осталось лишь крохотное оконце для передачи еды. Так была предана забвению редкостная злодейка по имени Эржебет Батори.

В этом огромном каменном гробу она прожила четыре года. Люди, носившие еду вниз, каждый раз слышали, как она шумит внутри.

Сначала графиня вела себя спокойно, но по мере того, как шли дни, начала всхлипывать. Подходившие к окошечку люди слышали, как она умоляет принести ей румяна и белила. Однако на нее не обращали внимания. Внутри все равно не было ни зеркала, ни лучика света.

Прошел месяц, за ним еще один, и ее сумасшедшие вопли, низкие стоны и невнятное злобное бормотание начали доноситься дни напролет. Вечером слуги перестали спускаться в подземелье. Теперь еду приносили только утром и днем.

Было очевидно, что в каменном мешке Эржебет Батори окончательно одичала. От былой красоты не осталось и следов, и в темноте ее поглотило то, чего сама она боялась больше всего, – уродливая старость. К счастью, живя во тьме, сама она этого никак не могла увидеть.

Когда-то Чахтицкий замок с его принцессой-кровопийцей наводил ужас на всю страну. Теперь же жуткие стоны Эржебет круглые сутки доносились из угла в подземелье, куда почти никто не приближался.

Но наконец ее звериный вой стих. В феврале 1615 года, когда снаружи бушевала метель, злобный демон испустил дух.

1

– Досюда я описывал всё по истории, – сказал писатель Майкл Баркли. Потягивая сухой мартини в «Борднерс», своем любимом коктейль-баре в одном из переулков, отходивших от Голливудского бульвара, он рассказывал бармену о своей новой работе. – Я всегда восхищался Эржебет Батори. И я не один такой – в соседнем музее восковых фигур есть инсталляция с ее участием.

– Значит, вас восхищают злодейки, мистер Баркли? Не будь на свете порочных женщин, мужчинам в аду было бы одиноко…

– Пока что я практически не грешил против истории. Приукрасил, конечно, немного, но с этим ничего не поделаешь. В конце концов, я не использовал ни одного документа тех времен… Но дальше будет по-другому. Неужели я напишу, что Эржебет Батори тихо умерла в четырех стенах? Тогда даже самый заурядный британский режиссер не купит такой сценарий. Вот как будет разворачиваться сюжет дальше…

Приподняв бокал толстыми пальцами с густыми рыжеватыми волосками, Майкл Баркли, чьи хорроры в последнее время раз за разом становились бестселлерами, медленно глотнул мартини.

L

Стояла глубокая февральская ночь. Снаружи завывала метель, в воздухе летал мелкий снег, похожий на кусочки бумаги. Ветки деревьев извивались в воздухе, как водоросли.

Прошло три дня с тех пор, как в подземном каменном мешке стихли стоны и завывания Эржебет Батори. К еде уже несколько дней не притрагивались – значит, ведьма умерла. В холоде труп не должен был быстро разлагаться, однако из окошечка для еды начало дурно пахнуть, так что оставлять ее там было нельзя.

Наказание для Эржебет Батори не слишком-то походило на акт справедливости. Оно стало не более чем уродливым компромиссом между дворянами, для которых собственная безопасность была превыше всего. Убийство графини могло ударить по ним же самим, но и отпускать ее с миром было опасно. В этом случае пожар народного гнева мог перекинуться на власти предержащие. Так что они попросту уклонились от ответственности, спрятав ее с глаз долой и не приговорив ни к жизни, ни к смерти. Однако заранее не продумали, как быть после ее отхода в мир иной.

К их облегчению, страшной злодейки наконец-то не стало, и теперь им предстояло как-то похоронить ее. Дьёрдь Турзо велел разломать стену, вынести тело Эржебет и предать ее земле на кладбище. Он не хотел делать это при скоплении свидетелей и провоцировать слухи, поэтому поручил щекотливую задачу двум солдатам, умевшим держать рот на замке. Кроме них, о своем плане Турзо больше никому не рассказывал. Он приказал им дождаться, когда ночью весь замок погрузится в сон, и только затем приниматься за дело. Гроб для Эржебет был заготовлен еще три года назад. Сам Турзо не пришел, поскольку его появление привлекло бы всеобщее внимание.

Оттащив гроб в подземелье, солдаты зажгли несколько факелов и начали ломать стену. Как они ни пытались работать тише, вокруг стоял грохот. Время от времени они делали перерывы и слушали, как каменная кладка в подземелье буквально содрогается от завываний метели. Зато снаружи их было практически не слышно, так что сегодняшняя ночь как нельзя кстати подходила для такой работы.

Солдаты ломали стену над окошечком для еды. За четыре года раствор между камнями основательно затвердел. Потребовалось гораздо больше времени, чем они рассчитывали. Однако наконец им удалось проделать дыру, через которую внутрь мог пробраться крупный мужчина. Если б они ломали всю конструкцию, то провозились бы до рассвета. К счастью, им было сказано, что в эту ночь достаточно положить труп в гроб. Хотелось поскорее закончить работу и отправиться спать.

С факелами над головой солдаты некоторое время ждали, пока осядут облака пыли вокруг разрушенной стены. Тогда они еще не подозревали, что увидят внутри темной дыры, из которой шел странный запах гниения. Со двора доносились приглушенные порывы метели. Один из солдат решил, что уже можно входить, и, пригнувшись, медленно протиснулся через зияющую в стене дыру. Второй тут же последовал за ним.

Когда они встали в полный рост внутри, их глазам предстало зрелище, которого они совершенно не ожидали. Казалось, они очутились посреди змеиного гнезда в расщелине голого утеса. Солдаты провели факелами вдоль стен, которые приобрели ржавую окраску и поблескивали от влаги. Изнутри они были волнистыми, словно кишка какого-то зверя. Стоял неописуемый запах, как будто стенки этой кишки покрывал сок. Но откуда он шел?

Нахмурившись, солдаты недоуменно переглянулись. Откуда на стенах взялась влага? Неужели грунтовые воды? Пол тоже блестел от сырости, словно весь воздух, застоявшийся здесь за четыре года, скопился внизу.

– Ого… – удивленно прошептали они в унисон.

Весь пол был испещрен мелкими буквами. Посветив факелами, солдаты попытались их прочесть, однако, похоже, это были какие-то бессмысленные надписи. Как будто кто-то самозабвенно писал здесь заклинания. Кое-где буквы налезали одна на другую – возможно, из-за того, что их писали в отсутствие света. Поверх надписей лежало что-то черное – кажется, волосы. Солдаты брезгливо поморщились.

– А где графиня?.. – прошептал один из них. Здесь тоже была слышна метель, однако внутри оказалось теплее, чем они думали.

Вместо ответа второй солдат начал суетливо светить по углам. От факелов исходил легкий запах масла и сажи. В обычной ситуации они вряд ли бы назвали его приятным, однако сейчас он немного спасал от мерзкой вони.

В комнате не было ни туалетного столика, ни комода. Все четыре года, проведенные в этой комнате, Эржебет Батори ни разу не меняла одежду.

– А это что? – сказал один из солдат, приподняв факел. К стене было прислонено что-то большое и угловатое. Подойдя поближе, они увидели разломанную кровать, стоящую на боку дном наружу. Потрогали ее – абсолютно мокрая. Вряд ли графиня стала бы спать на ней. Она сама ее, что ли, так поставила?

Солдаты обыскали каждый уголок крохотной комнатки, намеренно построенной на месте темницы. Даже в отхожее место заглянули. Однако тело графини, за которым они пришли, словно растворилось во влаге на стенах.

Они переглянулись. Изо рта шел пар, хотя всего минуту назад тут было довольно тепло. Оттого что во время работы они вспотели, сейчас было особенно зябко.

Солдаты взглянули даже на потолок. Кроме капавшей сверху воды, на нем ничего не было. Вдруг один из них ахнул, разглядев на нем каких-то странных жучков. Откуда тут взялись насекомые посреди зимы?..

Одно дело, если бы внутри было несколько комнат или стояла мебель, но здесь было просто негде спрятаться. Один из солдат рассудил, что в любом случае лучше известить об этом Турзо. Сами они не могли сообразить, как им поступить, но оставить все как есть тоже не могли. Наверняка он уже спал, но вряд ли возмутится, если они потревожат его…

Один солдат повернулся спиной к товарищу и направился к пролому в стене. Второй еще раз обошел влажную комнату. Он взглянул даже в тоненький зазор между кроватью и стеной. Но, конечно, человеку было невозможно протиснуться через него.

Тут его внимание привлекло кое-что странное. В матрасе кровати была прореха, чем-то напоминавшая змеиное гнездо – по виду ее прогрызли насекомые. Но только он приблизил к ней факел, как из прорехи что-то выпрыгнуло и ударило его по запястью.

– Ай! – вскрикнул солдат. Факел упал на каменный пол, но не погас. Запястье болело. Он перепугался, что в него вцепилась змея, и попытался ее стряхнуть. Если она ядовитая, то надо торопиться!

Солдат хотел было позвать напарника, но только лишь повернулся в его сторону, как вокруг его шеи что-то крепко свернулось. Пытаясь стряхнуть змею, он перевел взгляд на кровать. Из прорехи медленно выбиралось наружу нечто огромное.

– Господи боже! Эй, эй! Помоги…

Не успел он закричать, как в его шею что-то вонзилось со страшной силой.

Уже выбравшийся наружу солдат услышал в коридоре крик своего товарища и вновь приподнял факел. Смекнув, что в комнатке что-то происходит, он спешно протиснулся верхней частью тела внутрь влажной комнаты, ударяясь спиной о камни. Его напарник корчился в предсмертных муках на полу, из его шеи хлестала кровь. А возле него стояла мумия в черных лохмотьях. Под тряпками виднелись руки, больше похожие на кости, обернутые черной морщинистой кожей.

– Графиня?.. Вы живы?.. – испуганно пролепетал солдат, не веря собственным глазам. Неужели она не умерла?..

Самым причудливым во всей фигуре было лицо – вернее, голова, напоминавшая черный расплющенный мяч. На ней не было ни единого волоска. Невозможно было различить, мужская она или женская, – да что там, голова ли это человека или другого живого существа.

Набравшись духу, солдат приблизил факел к лицу твари – хотел удостовериться, принадлежит ли оно Эржебет Батори. И тут наконец громко закричал. Облик существа уже ничем не напоминал человеческий. Было непонятно, где у него находятся нос, глаза и губы. Все выступающие части раздулись либо, напротив, скрылись под прилипшей к черепу кожей. Однако больше всего солдата напугало то, что лицо существа было ярко-красным от крови, сочившейся из язв такого же ржавого цвета, как стены.

С проворностью хищника странная тварь в лохмотьях бросилась на застывшего от страха солдата и впилась ему в горло.

«Она-таки жива!» – пронеслось у него в голове.

* * *

Метель улеглась. Казалось, все звуки потонули в пушистом снеге, выпавшем в эту ночь. За окном лишь изредка слышался собачий вой.

После свадьбы Флоранс и Руди поселились в домике на окраине деревни. Общими усилиями соседи построили им хижину с очагом, двумя спальнями и общей комнатой. Вот уже четыре года, как они были женаты. У них родились двое детей, мальчик и девочка. Сыну исполнилось два года, а дочь была еще совсем малышкой и спала в колыбели, которую смастерил Руди.

Вдвоем они устроились возле очага. Флоранс вязала одежду для дочки, а Руди приводил в порядок инструменты.

От частых движений спицами устали пальцы и начало резать в глазах. Оставив на кресле клубок шерсти и детскую одежду, Флоранс слегка размяла шею, подошла к окну и приподняла занавеску. Снаружи на оконной раме скопилось много снега. Протерев запотевшее стекло, Флоранс взглянула на полную луну, повисшую над заснеженными холмами и полями.

Из-за снега снаружи было гораздо светлее, чем она думала. Зато воздух был студеный. Выйди она сейчас из дома, мгновенно заболели бы лицо и руки. Сидеть внутри теплой комнаты было гораздо уютнее.

Где-то вдалеке вновь завыла собака, но внезапно вой сменился на лай. Может, ее что-то насторожило?

Перед лесом, где лежали сугробы девственного снега, Флоранс разглядела человеческую фигуру, бредущую в сторону их дома. Кто бы это мог быть?.. Будь это кто-то из соседей, а тем более человек из другой деревни, он не стал бы разгуливать на улице в такой час. Тот, кому приходилось быть снаружи ночью, рисковал замерзнуть насмерть к рассвету. «Ему бы поскорее зайти в чей-нибудь дом и согреться… Но есть ли у него знакомые в нашей деревне?» – забеспокоилась Флоранс.

Так или иначе, она его не знала и опустила занавеску обратно на окно. Лунный свет просачивался сквозь тонкую ткань, очерчивая оконную раму.

Флоранс вновь уселась в кресло. Немного поколебалась: продолжить вязать или отнести люльку в спальню и самой отходить ко сну? Наконец она решила еще немного повязать. Возможно, из-за полнолуния ее не очень-то клонило в сон.

Руди поцеловал Флоранс и пошел спать первым. Оставшись в одиночестве, она некоторое время двигала спицами, но вдруг почувствовала что-то недоброе. Пальцы остановились, и она подняла голову.

За занавеской виднелся человеческий силуэт. Кто-то стоял за окном!