скачать книгу бесплатно
Тысячи ледяных игл кололи лицо, шею, грудь, руки. Но больнее всего было губам. Казалось, что иголки бьют по оголенному мясу, с которого только что содрали нежную кожу.
От этой боли он и пришел в себя. А может, от холода, неистово ломящего кости. Или же от ветра, назойливо теребящего ресницы, слипшиеся от слез и крови.
Разлепить веки было непросто, но Лис все-таки сделал это.
Над ним от края до края мира раскинулось небо с крупными звездами. Обе луны внимательно смотрели на парня с высоты, словно тревожась – не простынет ли он, лежа на земле под мелким ночным дождем?
Но Лису было все равно. Перед его глазами все еще стоял полутемный зал с троном из стальных змей и мертвое лицо мессира поверх крохотного раскаленного солнца.
Парень знал: стоит пошевелиться – и тело немедленно отзовется взрывом запредельной боли. Поэтому уж лучше лежать на сырой земле, смотреть в небо и ощущать, как дождь бьет по сожженным губам, и как медленно, но неотвратимо подбирается ночная сырость к пока еще теплому сердцу.
Но умереть сейчас, лежа на мокрой земле, ему было не суждено.
Внезапно одну из лун загородило пламя факела, и Лис невольно прищурился.
– Слышь, бродяга, чего это ты здесь разлегся? – раздался над головой грубый голос. Капля горячей смолы упала на лицо парня, он невольно дернулся – и тут сбылись самые худшие его ожидания. Боль, притаившаяся в его теле, вырвалась наружу. Адский огонь опалил горло. Парень застонал, зажал ладонями рот и принялся корчиться на земле.
– Может, у него падучая? – с сомнением поинтересовался другой голос. – Или же демоны вселились в этого бродягу и теперь мучают его изнутри?
– Самое лучшее средство от демонов и падучей – это веревка, – авторитетно заявил первый. – Была бы моя воля, я б всех этих нищих, бездельников и бродяг отправлял на виселицу сразу после поимки.
– Сразу нельзя, – вздохнул второй. – Какой же это закон будет, если сразу? Надо, чтоб судья приговор прочитал, тогда можно. А так чтоб вот после поимки и прямо тут же вешать – никак нельзя…
– Ладно, хорош трепаться, служивый. Давай-ка лучше глянем, что это за любитель загорать по ночам в луже…
Чья-то сильная рука ухватила Лиса за шиворот и рывком поставила на ноги. На запястьях парня сомкнулись стальные перчатки, рванули вниз, вынуждая оторвать от лица ладони.
Перед ним стояли двое стражников, закованных в стальные доспехи. Один из них держал в руке факел и пытливо заглядывал в лицо пленника.
– Разрази меня гром! – воскликнул вдруг факельщик. – Пусть Низшие прямо сейчас уволокут мою душу под землю, если это не тот же самый прохвост, которого мы упустили вчерашней ночью!
– Точно, он, – удивленно протянул второй стражник. – Похоже, выперли его из дома с фонарем, и теперь ему не миновать петли…
Насквозь промокшая рубаха облепила тело Лиса, словно саван мертвеца, вылезшего из полузатопленной могилы. Парня начало не на шутку трясти – нервная дрожь от пережитого и ночной холод сделали свое дело. Осколки зубов стучали друг о друга, и унять эту дрожь не было никакой возможности.
– Что это с ним? – немного испуганно спросил стражник.
– Демоны его изнутри мучают, – пояснил факельщик, отвешивая Лису тяжелый удар кулаком в живот, от которого парень согнулся в три погибели и снова рухнул в лужу. – Это тебе за то, что убежал, – прошипел стражник. – А это – за то, что нам начальник стражи из-за тебя по два талера из недельного жалованья высчитал.
Новый удар – на этот раз кованым сапогом в лицо – заставил Лиса разогнуться, хватанув при этом раскрытым ртом грязи из лужи. Вонючая жижа хлынула в легкие, и парень зашелся в надрывном кашле. Факельщик, ярясь все больше, замахнулся для нового удара, но напарник остановил его.
– Хватит, Крос, – сказал он. – Ты забьешь его насмерть, а за труп беглого преступника никто не даст нам награды.
– Тоже верно, – с сожалением проговорил стражник, переводя дух: не такое уж это простое дело – лупить преступников в полном пехотном доспехе. – Хватай его за одну руку, я возьму за другую – и потащили.
– Ну вот, если б ты его не бил, глядишь, он пошел бы сам, – вздохнул второй стражник.
– Вряд ли, – качнул тяжелым шлемом факельщик. – За этот год я уже третий раз подбираю беглых преступников неподалеку от дома с разбитым фонарем, и все в похожем состоянии. Не знаю, что там творится и почему городской страже запрещено переступать его порог, но по мне, стоило бы перевернуть этот домишко вверх дном.
– Это еще почему? – удивился второй стражник, пыхтя и отдуваясь – волочь безвольное тело по земле труд не из легких, даже если это тело подростка.
– Потому, что лишать языка беглых преступников имеет право только городской палач по приговору суда. Видел, как хрипел этот парень, да и морда у него вся в кровище. Я уверен, что у него тоже нет языка, и его выдрали ему в том самом доме. А кому нужно такое, кроме как слугам Низших, проводящим запретные обряды?
Второй стражник ничего не ответил. Его напарник, отличавшийся крутым норовом, сейчас говорил страшные вещи, за которые вполне сам мог лишиться языка. И составлять компанию говорливому товарищу в столь неприятном деле у стражника не было ни малейшего желания.
* * *
Он пришел в себя от тряски. Болтало настолько сильно, что измученному сознанию не оставалось ничего другого, как вынырнуть из спасительного беспамятства. Желудок, переполненный кровью, грязью и дождевой водой, настойчиво требовал очистки, и Лис, перегнувшись пополам, опорожнил его, при этом неслабо ткнувшись лицом во что-то твердое, пахнущее сырым деревом и засохшим дерьмом.
– Ну вот, – огорченно сказал кто-то рядом. – Так и знал, что в последний путь придется отправляться по щиколотку в блевотине.
Наконец желудок перестал сокращаться в болезненных спазмах, и Лис понял, что он стоит на коленях, упершись лбом в трясущийся деревянный пол. Судя по тому, как недовольно храпели лошади где-то впереди, его везли на старой, раздолбанной телеге. А еще он не чувствовал рук. Неужели и их тоже отрубили?
Парень сделал над собой усилие, разогнулся в пояснице, разлепил веки и осмотрелся.
Он не ошибся. Его действительно везли куда-то, словно вязанку хвороста, грубо брошенную в старый, рассохшийся, грубо сколоченный гроб на колесах, по которому давно печка плачет. Мысль насчет хвороста пришла Лису в голову, как только он обнаружил, что его руки туго стянуты за спиной ремнями. Помимо этого, обе ноги парня были плотно обхвачены железными обручами грубой ковки. В борт телеги была вделана мощная скоба, соединенная с ножными кандалами двумя короткими и толстыми цепями.
Справа от Лиса валялся связанный по рукам и ногам грузный мужик, с виду весен сорока от роду. То ли спал, то ли был без сознания. От каждого толчка телеги его мясистое тело колыхалось, словно куча студня.
Напротив Лиса, прислонившись спиной к противоположному борту телеги, сидел тощий дед в драном, грязном рубище, так же, как и Лис, со связанными за спиной руками и кандалами на ногах. Тело несчастного покрывали многочисленные рубцы и ожоги – не иначе, следы жестоких пыток. Спутанная борода старика, достававшая ему до пупа, мерно колыхалась в такт покачиваниям телеги – похоже, сидевший на козлах возница твердо вознамерился пересчитать колесами все ямы и выбоины дороги. Лис почувствовал, что еще немного, и его пустой желудок попытается вывернуться наружу, как карман нищего, пытающегося разыскать в своем тряпье завалявшуюся монетку.
– Потерпи, парень, – сказал дед. – Скоро приедем, и тогда все твои мучения разом закончатся.
Лис не совсем понял, о чем это говорит старик, но зато сумел рассмотреть за высоким бортом чей-то мерно покачивающийся вверх-вниз начищенный до блеска шлем со значком городской стражи. И еще один, чуть левее…
– Нехилый эскорт для двух бродяг и одного торгаша, правда, – усмехнулся щербатым ртом старик. – Дюжина всадников конной стражи, два сержанта, два арбалетчика, целый рыцарь во главе процессии и – подумать только – рядом с тем рыцарем самый настоящий боевой маг Сенситов!
Уловив в глазах Лиса немой вопрос, старик усмехнулся снова.
– Преступников не принято казнить в черте города, только дворяне удостаиваются такой чести. Мы же люди простые, немудрящие. Вывезут за ворота, приговор зачтут – и будем мы болтаться в петле, словно освежеванные бараньи туши, воронам на радость.
Перед глазами Лиса мгновенно нарисовалась страшная картина возле городских ворот – качающиеся на ветру трупы повешенных, которые жадно клюют черные, жадные птицы, выдирая из некогда живых людей куски протухшего мяса.
Парень облегченно вздохнул: наконец-то закончатся его мучения. И попытался улыбнуться в ответ. Получилось у него это неважно. Тут же лопнула корка, стянувшая разбитые, обожженные губы, и Лис невольно замычал от боли.
– Язык вырвали, – скользнув по лицу парня внимательным взглядом, понимающе кивнул дед. – Гильдия ночных убийц, будь она неладна. Вот ведь незадача, и не познакомишься теперь с будущим товарищем по помойке. Нам же в одной яме лежать на городской свалке. Меня, кстати, Итаном Тестомесом звать. Такие дела… А этих ночных убийц я б своими руками передушил. Вербуют деревенских дурачков вроде тебя, выдирают языки, как и всем своим воинам-исполнителям, а потом подкидывают городской страже. Думаю, у них договор с городскими властями. Те отчитываются перед графом о борьбе с преступностью, а гильдия им денежки отстегивает. И всем хорошо. Кроме таких, как ты, конечно.
Лис прикусил кровоточащую губу – и невольно застонал от боли, как физической, так и душевной. Ну да, размечтался, в рыцари его посвятят, как же. Чтобы деревенщину, только-только пришедшую в город, приняли в тайное общество… Так, наверно, бык, которого на бойню ведут, думает, что ему сейчас корову подведут, молодую да горячую. Хотя нет, бык обычно чует смерть, если не совсем дурной, конечно. В отличие от него, Лиса.
Но, как говорится, поздно сокрушаться о содеянном, когда голова на плахе. Хотя нет, плаха – это для знатных. А для таких, как он, – перекладина да веревка.
– Заплатить-то есть чем? – поинтересовался дед.
Лис непонимающе уставился на старика.
– Ну, палачу полагается дать хотя бы талер. Тогда он за ноги дернет, когда чурбак из-под тебя выбьет. Шея хрясть – и ты у Высших. Или у Низших, это уж как повезет. Но зато быстро. Если же денег не дашь, значит, веревку под подбородок подсунет, аккуратно так чурбачок ногой отпихнет, и будешь болтаться, ногами дрыгать и хрипеть на потеху толпе, пока сам себе горло не раздавишь. Повешение, брат, штука хитрая.
Бойкий дедок, как и все пожилые люди, любил поговорить, и даже поездка к месту его собственной казни, похоже, нисколько не влияла на его настроение. А вот Лис совсем приуныл. Получается, его мучения еще не кончились, так как платить палачу было нечем. На талер в его деревне можно было теленка купить, и такого богатства в одних руках он отродясь не видел. Видать, в Стоунхенде совсем другая жизнь и другие деньги.
– Не горюй, – подбодрил парня старик. – Вишь, вместе с нами Вилли Обманщика везут. Торгаш, один из богатейших людей города. Но что-то не поладил с Сенситами, говорят, не дал магам в долг – и вот, пожалуйста, едет вместе с нами вешаться. Правда, в отличие от нас, ремни у него мягкие, из лучшей кожи, и пьян он, как последняя свинья. За деньги и помереть можно так, что ничего не почувствуешь.
Лис посмотрел на толстяка с нескрываемой завистью. Богатым в этом мире все позволено, все для них. Даже казнь у них не такая, как у простого люда. Только вот непонятно, зачем такой эскорт для трех накрепко связанных людей? Может, усиленная охрана положена во время казней, чтоб толпа зрителей не отбила несправедливо осужденных?
Между тем повозка поравнялась с городскими воротами. Стража, завидев перья на кованых шлемах, немедленно распахнула тяжелые створки. Копыта лошадей и колеса повозки прогрохотали по доскам подъемного моста – и ноздри Лиса уловили мерзкий, сладковатый запах разложения.
Неприятное это дело, смотреть на трупы, болтающиеся на виселицах, – свежие, полуразложившиеся, некоторые вообще практически скелеты с клочьями засохшего, почерневшего мяса на ребрах, которым побрезговали даже вороны. Даже человек с крепкими нервами порой невольно отвернется, прикрывая лицо полой плаща, чтобы ненароком не вдохнуть трупный запах. Но совсем другое – глядеть на повешенных и осознавать, что сам вот-вот станешь таким же, как они, заняв свое место в ряде виселиц, скорбно торчащих вдоль дороги.
Кстати, никакой толпы возле места казни не наблюдалось. Так, десяток зевак, стоящих неподалеку от трех свежепостроенных виселиц. Они были довольно тесно натыканы между двумя старыми, почерневшими от времени глаголями, на которых качались два раздувшихся трупа.
– Эх, – вздохнул дед. – А ведь совсем недавно вешали гораздо реже. Это все новый закон про магию. Слабых-то колдунов много, почитай, каждый десятый может потушить огонь в печи или, скажем, наложить заклинание на тесто, чтоб быстрее всходило. Так нет. Оставили список разрешенных заклятий, которых меньше, чем пальцев на руках, а остальное – запрет под страхом смертной казни. Ох, времена проклятущие…
Пока дед причитал, процессия остановилась. Рыцарь, следовавший впереди колонны, нетерпеливо махнул стальной перчаткой.
– Выгружайте, – прогудело из-под шлема.
Немедленно шестеро легкобронированных стражников спешились и, разомкнув ножные кандалы, сноровисто сбросили пленников с телеги на землю.
– Полегче, железнолобые! – заверещал Итан. – Доживете до моих лет, узнаете, что такое старые кости. Не хватало мне еще перед смертью получить перелом бедра!
Стражники заухмылялась было, оценив шутку, однако, подчиняясь окрику одного из сержантов, вновь закаменели лицами.
К виселицам на низкорослой, но крепкой лошадке подъехал человек в одеянии из домотканой некрашеной материи – похожие носили большинство горожан, не отличавшихся солидным достатком. На голове всадника был надет красный балахон с прорезями для глаз. Спешившись, человек, подставил под глаголи заранее заготовленные чурбачки и принялся ловко привязывать к перекладинам веревки с петлями, отрезая лишние концы большим мясницким ножом. Даже отсюда, с земли, Лису было видно – одна веревка тонкая и из чистого шелка, а остальные две – толстые, грубого плетения. Похоже, за одного из пленников палачу точно проплатили заранее.
Старик, извиваясь ужом, исхитрился сесть на земле.
– Ну вот, даже костюма для палача не нашли приличного, только на балахон и расщедрились, – огорченно произнес Итан. – Конечно, для голытьбы вроде нас и так сойдет. Зато охрана – прям как у лордов каких.
Выговорившись, старик тихонько свистнул. Человек в балахоне немедленно отреагировал, повернув голову. Тестомес метко плюнул, и к ногам палача упала тяжелая монета.
«Не иначе, старик ее за щекой держал, – с легкой завистью подумал Лис. – Теперь ему точно быстрая смерть уготована. В отличие от меня».
Палач наклонился было за подношением, но окрик мага гильдии Сенситов опередил его.
– Не трогать! – словно плетью хлестнул яростный голос.
– Проклятый маг! – прошипел Итан.
Только сейчас Лис сумел рассмотреть того, о ком говорил Тестомес. В сказках, которые рассказывал Лису в детстве дядька Стафф, все волшебники были старцами, убеленными сединами, в колпаках со звездами и с красивыми посохами в руках.
Но этот маг был полной противоположностью устоявшимся образам детства. Опытный всадник сжимал коленями бока тонконогого жеребца, наверняка стоившего целое состояние. Легкий, но очень дорогой доспех покрывал его тело, словно чешуя сказочной рыбы, переливаясь при каждом движении. Черные, прямые волосы выбивались из-под открытого серебряного шлема со стрелкой, спускающейся на тонкий нос. Пожалуй, только отсутствие оружия да черные глаза, горящие неестественным, потусторонним светом, отличали мага от герцога или графа, которых, как говорил дядька Стафф, развелось в последнее время, как блох на собаке.
– Не трогать! – повторил маг.
– Скотина… – еле слышно прошептал Итан.
Один из всадников с красной повязкой на рукаве кольчуги развернул пергамент и скороговоркой зачитал приговор.
– Именем графа Стоуна, правителя города, приговариваются к повешению торговец Вилли Обманщик, простолюдин Итан Тестомес и безымянный член преступной гильдии Воинов Ночи, выползший на нашу священную землю из Черного Пятна. Все преступления вышеназванных лиц записаны в архивах города, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Скреплено городской печатью, печатью служителей Высших и знаком гильдии Сенситов.
– И эти приложили свои грязные лапы, – презрительно сплюнул на землю Итан.
Тем временем палач закончил свою работу, спрыгнул с последнего чурбака и уставился на всадников, словно сторожевая собака, ожидающая команды.
– Приговор привести в исполнение, – приказал всадник с повязкой.
– Ну что ж, бывай, парень, – подмигнул дедок Лису. – Глядишь, встретимся в Обители мертвых.
Человек в красном балахоне хорошо знал свое дело. Легко подхватив связанного толстяка под мышки, он ловко пристроил его на чурбак под виселицей. Пока палач затягивал на мясистой шее шелковую веревку, торгаш еле стоял на ногах, тупо хлопая глазами и пытаясь осознать происходящее.
Правда, прийти в себя он так и не успел. Резкий удар ногой выбил чурбак из-под толстяка. Тот захрипел, но палач быстро подскочил к начавшему раскачиваться телу, обхватил его за пояс и со всей силы рванул книзу, вложив в рывок весь свой вес.
Видимо, палачу заплатили очень хорошо. Настолько хорошо, что он перестарался. Шелковая веревка легко перерезала кожу и мышцы шеи. Послышался треск разрываемой плоти и хруст позвонков…
Палач вместе с телом толстяка рухнул на землю, а под ноги лошадям, разбрызгивая кровь во все стороны из порванных артерий, покатилась щекастая голова торгаша. Породистые кони, больше привыкшие к парадам, чем к битвам, захрапели и сдали назад. Всадник с повязкой, читавший приговор, едва не вывалился из седла – хорошо, что Сенсит вовремя поддержал его за плечо.
Палач, забористо матерясь, выполз из-под обезглавленного тела. Его одеяние было теперь сплошь залито кровью, быстро впитывающейся в домотканую материю.
– Ну вот, теперь у нас палач самый настоящий, – хмыкнул дед. – Весь красивый и в красном. А Обманщик и здесь всех обманул. Приехал вешаться, а сам обезглавился, как благородный. Ну что, парень, твоя очередь. Меня они, похоже, точно решили оставить на закуску.
Палач, безуспешно пытаясь вытереть окровавленные руки об мокрую одежду, подошел к Лису, взвалил его на плечо, словно тюк с мукой, и направился к виселице. От положения вниз головой и бьющего в нос сладковатого запаха свежей кровищи Лиса слегка замутило, но он тут же успокоил себя мыслью, что это ненадолго.
Это в течение жизни человек постоянно о чем-то тревожится, мечется, думает, как бы ему прожить этот день, следующий и еще много-много других дней, которые ждут его впереди. Когда же настает самая главная минута, о будущем уже не думается. И последние мгновения кажутся какими-то ненастоящими, словно череда нарисованных картинок мелькает перед глазами. А за ними уже клубится, готовится принять свою жертву вечная ночь, которая вот-вот разорвет хрупкую нарисованную картинку самого последнего дня…
Лис удивился сам себе. Оказывается, смерть – это совсем не страшно.
Палач поставил его на чурбак, прошипел злобно на ухо:
– Не дергайся, щенок, а то умирать будешь долго и больно.
Но Лис и не думал дергаться. Наоборот, он стоял спокойно и улыбался настолько, насколько позволяли обгоревшие губы. Вот и закончились его мучения. Еще несколько мгновений – и больше никакая тварь не посмеет бить его, истязать, глумиться над ним. Еще совсем немного, и он больше не будет принадлежать этому миру, где крылатые чудовища сжигают деревни, а чудовища бескрылые вырывают языки у себе подобных и с легкостью отправляют их на смерть.
Палач подергал веревку, проверяя еще раз, хорошо ли она закреплена. Перед лицом Лиса закачалась петля. Человек в балахоне поймал ее и раздвинул пошире, собираясь надеть на шею парня веревочное кольцо…
Но тут за спиной палача что-то громко хлопнуло.
Человек в балахоне нервно дернулся. Понятное дело, такое не каждый день услышишь, будто взорвался бычий пузырь величиной с дом. Голова в балахоне повернулась на звук, и Лису, уже конкретно приготовившемуся к смерти, из-за палаческого плеча открылась удивительная картина.
Виселицы, торчащей напротив через дорогу, больше не было. Вместо нее и обглоданного скелета, болтающегося на веревке, на земле чернело большое круглое пятно, будто на этом месте кто-то жег огромный костер, а потом смел в сторону угли и головешки. А в центре пятна, недоуменно озираясь, стоял человек в странной, невиданной одежде.
Свободный костюм, одетый на человеке, был трехцветным. Светло-зеленые пятна чередовались с коричневыми и темно-зелеными, будто в красильне кто поглумился над одежкой. И кто ж такое на себя напялит-то по трезвости?
Поверх костюма на странном незнакомце красовался отлично подогнанный по фигуре зеленый жилет с множеством карманов, наверно, очень удобная штука для любого мастерового – куча нужных мелочей всегда под рукой. На ногах – сапоги, зачем-то разрезанные спереди и стянутые веревочками.
В руках человек держал странную штуку, похожую на арбалет без лука, а за спиной у него висело что-то длинное в матерчатом чехле. И еще кое-что было за спиной у этого странного незнакомца. Позади него мерцал ореол, формой смахивающий на полукруглые крепостные ворота. И там, в глубине этих врат, Лис различил смутные силуэты каких-то развалин, стоящих на серой, словно посыпанной пеплом земле. Впрочем, призрак разрушенного города был мимолетным. Сердце не успело ударить дважды, как видение поблекло и исчезло, словно его и не было. А вот человек остался, из-под пятнистого балахона цепким взглядом ощупывая вооруженных всадников, словно прикидывая, что можно от них ожидать.
– Нечистый! – первым очнулся от шока рыцарь. – Убить его!
Вот это было понятным и привычным. Когда человек видит что-то непонятное, он обычно подвисает с открытым ртом, соображая, что же ему делать и как реагировать на происходящее. Но, получив простое и доступное объяснение, растерявшийся обычно быстро выходит из ступора и начинает реагировать на чудо так, будто это и не чудо вовсе, а все так и должно было быть. Начальство растолковало – перед тобой нечистый, которого надо превратить в подушку для копий и болтов. Значит, думать нечего. Ему, начальству, как всегда, виднее.
