скачать книгу бесплатно
С хмельного глазу Куплетова неудержимо потянуло к патетическим речам.
– Поверите, Куплетов, в вас есть что-то от мелкого мошенника, – неожиданно проникновенным голосом сообщил Невский. Он был взбешен до крайней степени. – Мне кажется, это ваше основное призвание.
– Я – весь внимание, – дурачась, произнес Куплетов. – Мысль очень продуктивная.
– Да, быть мошенником – всегда и везде! С вами опасно иметь дело, даже пустяковое! – не унимался Невский. – Вы страшный человек, Куплетов.
– Правда? – хохотнул тот. – Вот бы не подумал… Две ноги, две руки, одна голова… И все остальное – на месте. Нечем вроде бы пугать…
– С вами препираться – только время зря терять, – вздохнул Невский. – Живите, как хотите.
– Милейший, – обрадовался Куплетов, – наконец-то вы попали в точку! – Как видно, эта перепалка его совершенно не задевала. – Браво! Сто воздушных поцелуев! А позвольте-ка узнать, чем вы занимаетесь? Не здесь конечно же об этом скромно умолчим, а дома у себя, на службе?
– Чабаном служу, – огрызнулся Невский.
– Что ж… Пасти баранов – дело благородное. Шагает прямо в двадцать первый век. И – далее, вперед. И все нужней, нужней… Я вам завидую, милейший, да, завидую. – Он сонно зевнул и прикрыл глаза. – И всё вы врете, – добавил он через секунду. – Всё! От и до. И я вам тоже вру.
– А я не сомневался, – пожал плечами Невский.
– Не в том смысле, – устало махнул рукой Куплетов и снова беззастенчиво зевнул. – Может быть, и вы говорите правду, и я… Не в том смысле.
– А тогда – в каком?
– Слова, слова… Шекспир в них толк отменно понимал, не зря писал… Они-то уж случаются – правдивей не найдешь, тютелька в тютельку метят, опять же на словах, а вот – что спряталось за ними… Это надо каждый раз особо обмозговывать, усиленно трудиться! Вам не кажется, милейший, что мы всю жизнь стараемся говорить одну правду – и оттого только еще больше врем? Начинаем говорить правду, и не представляя, где она иссякнет… Начинаем говорить правду, которая оправдывает нашу ложь… Видите, и тут без игры слов не обойтись! А это ведь пока по мелочам…
– Не хватало большего, – криво усмехнулся Невский. – Спиноза вы наш!..
– Я с вами полностью согласен, – с готовностью закивал Куплетов. – И насчет Спинозы, и насчет остального… Заметьте: мы оба сказали правду и пришли к взаимопониманию. И не верим друг другу ни вот на столько. Конец света на сегодня отменяется. Давайте дружить!
Он закинул руки за голову и, уставясь в потолок, горестно вздохнул.
– Пойдемте завтракать, – предложил Невский.
– Идите, – не поворачивая головы, глухо отозвался Куплетов. – Я лучше посплю.
Вид у него и в самом деле был усталый и вызывающий скорее жалость, нежели другие чувства.
Но ведь он взял! – с внезапным отчаянием подумал Невский. Он! Больше некому. Взял и молчит… И даже не раскаивается. Вот человек!..
– Насчет Лиды – это верно? – спросил он тихо.
Куплетов взглянул на него, как-то брезгливо морща лоб, и зарылся щекой в подушку.
– Все – вранье! – провозгласил он. – Ну конечно нет! Успокоились? Ведь может человек вот просто так, потехи ради… Не со зла же…
Невский ничего не ответил. Он сдернул с вешалки красно-оранжевую куртку с сине-белым капюшоном, уже просохшую к утру, и, на ходу натягивая ее на себя, вылетел из комнаты.
Он знал, что Куплетов потешается над ним, но ждал именно этих слов. И – дождался наконец. Вот что обидно.
Двери из вестибюля на улицу были настежь.
Снаружи по-прежнему моросил мелкий дождь, но на площадке перед домом толклось много народу.
Все о чем-то разом говорили.
Невскому удалось только разобрать: «И всё… Убили… Нынче ночью… Как она теперь – одна?..»
Глава 9
Было промозгло, не по-летнему зябко, и оттого все кругом кутались в плащи и куртки. В воздухе плавали цветастые зонты.
Всеми владело непонятное, гнетущее возбуждение.
На глаза Невскому попались его соседи по столу.
– Всем – здрасьте. С самым добрым утром, – поприветствовал он их машинально.
– Да какое уж там доброе!.. – горестно молвил Лазаретов и тыльной стороной большого пальца смахнул с кончика носа дождевую каплю.
– Это просто неслыханно, – подала голос Виолетта Прохоровна. – Если бы я только знала, то… никогда бы не приехала сюда. Да! Ни за что!
– А вот интересно, откуда вы могли бы знать? – неожиданно рассердился Лазаретов. – Вы, Виолетта Прохоровна, право, иногда такие удивительные вещи говорите!..
Он вытащил большой носовой платок, расправил его и громко высморкался, строго глядя на Невского.
– Да что тут, собственно, случилось? – спросил тот. – Я слышал, какое-то убийство…
– Да-да! – закивал Лазаретов. – Жуткое убийство. Представляете?
– Здесь, в санатории?
– Ну, вы уж скажете! Упаси боже, чтобы – тут!.. – замахал руками Лазаретов.
– Медсестра, – ледяным тоном произнесла Евфросинья Аристарховна.
– Как?! – едва слышно, чужим совершенно голосом пробормотал Невский. – Лида? Ее что… убили?
Страшное предчувствие сжало все внутри в напряженно бьющийся комок…
– Этого еще не хватало! – опешил Лазаретов. – Она жива. Но ее муж!..
– За что? – невольно вырвалось у Невского.
Лазаретов лишь выразительно поморщился да руками развел: дескать, батюшки, за что ж на свете убивают, экий вы наивный человек!..
– Вот этого как раз никто толком и не знает, – словно проснувшись, защебетала Виолетта Прохоровна. – Говорят разное… И жулик, и подрался, и кто-то, может быть, из зависти… У нас тут такая паника…
– Виолетта Прохоровна, – с мягкой укоризной произнес Лазаретов, – опять вы какие-то удивительные вещи говорите… Где вы видите панику? Я, по-вашему, паникую, или, скажем, Михаил Викторович, или Евфросинья Аристарховна? Право… Совестно такое слушать!
Разволновавшись, Невский и не пробовал вникать в смысл его слов.
На мгновение в памяти всплыло самодовольно ухмыляющееся лицо Куплетова…
«Она вам такого наговорит… А вы уши и развесили… У нее жених! Четвертый год!..»
Да откуда? Почему?
Какое ему дело, в сущности?!.
И это совершенно несуразное, внезапное убийство… Черт знает что!
– Кто сообщил?
– Она сама – Лидия Степановна, – с готовностью ответила Виолетта Прохоровна. – Прибежала утром – и криком кричать… Всех подняла. И уж так убивалась, так убивалась… Я, правда, не видела… Но – говорят!
И я не слышал ничего, подумал Невский. Странно и досадно… Только время зря потратил на пустые препирательства с массовиком!..
– Вы ведь вчера поздно с ней гуляли… – ни с того ни с сего, меланхолично глядя в сторону, заметила вдруг Евфросинья Аристарховна.
То была солидная оплеуха, однако Невский сделал вид, что это – так, сущий пустяк, не сто?ящий в действительности долгих обсуждений.
– Верно. Я проводил ее до автобусной остановки. Потому что было поздно и темно. А вы, простите, за всеми эдак наблюдаете или только за мной?
Лазаретов заинтересованно прислушался.
– Я ни за кем не слежу, – враждебно проговорила Евфросинья Аристарховна.
– Ой ли?! – качнул головою Невский. – Что-то мне не слишком верится…
– И на здоровье. Я никого не прошу верить мне или нет. Но разнузданных гулянок у себя под окнами я тоже не потреплю! Это вам не танцульки, и вы не у себя дома. Здесь, как вы знаете, общественное место.
Последние фразы она произнесла нарочито громким голосом, чтоб было слышно всем, после чего, считая, вероятно, свою миссию успешно выполненной, со смиренным видом отошла на несколько шагов, недвусмысленно давая понять, что сосед по столу теперь для нее как бы и не существует.
Вон ты куда хватила, подумал Невский. Недооценил я тебя, тихоню.
В другой бы раз он только отмахнулся, не придав ее словам значения, но теперь все сказанное обрело вдруг непонятный и тревожащий подтекст…
Нет, никакой вины он за собой, естественно, не ощущал, однако догадался: Евфросинья Аристарховна и впредь готова отравлять ему существование – и потому, что он одним уж своим видом и манерами вести себя не вписывался в четкий круг ее житейских представлений, и потому, что, видимо, сама поборница высоких нравственных устоев относилась к категории людей, которым просто тошно делается, ежели кому-либо другому в данный миг легко и хорошо.
Она была вдовой со стажем и несла его, как знамя, тяжелеющее год от года, и, похоже, искренне подозревала всех, кто этим стажем не располагал или хотя бы не стремился к обретенью такового…
– Вот и поругались, – горестно развел руками Лазаретов. – Тут покойник, а они…
– Да что вы? В нашем корпусе? – побледнела Виолетта Прохоровна. – Он здесь?!
– Виолетта Прохоровна, иногда вы не понимаете азбучных вещей, – нервно дернулся Лазаретов. Судя по всему, у них тут завязался нежный, трогательный, старческий роман… – Ну конечно же он дома. Или в городской больнице, в морге. А вот Лидия Степановна…
– Она у себя? – быстро спросил Невский.
– Была в кабинете, – подтвердил Лазаретов. – Да у нее там, знаете, народ…
– Не беспокойтесь.
– Боже мой, я останусь сегодня без завтрака, – трагически сообщила Виолетта Прохоровна. – От такого кошмара я буду болеть четыре дня.
Но Невский ее уже не слушал.
Через две ступеньки он помчался по парадной лестнице к дверям, наверх.
Что было после, Невский почти не запомнил.
До самого обеда день прошел в волнениях и совершенно бестолково.
Все вокруг бродили взбудораженные, болтали без умолку, строя версии одна нелепее другой, шумели, мешали друг другу, бесцельно толчась из угла в угол, а нудный дождь все лил да лил, и налетал порывами резкий холодный ветер, и было такое одинокое чувство, будто лето вдруг кончилось и всем давно пора уж по домам…
Но это было потом… А тогда Лидочка сидела в своем кресле под торшером, бессильно уронив руки на колени, осунувшаяся, разом постаревшая и подурневшая.
В комнате находились какие-то посторонние, незнакомые люди, но Невский не обратил на них внимания, да и они его словно не заметили.
Он сразу прошел к креслу в углу – и надолго остался там стоять…
Лидочка лишь на мгновение подняла на него глаза, сухие, с воспаленными веками, и тотчас опустила.
И во взгляде ее не было ни признательности за то, что он явился – вот сейчас, к ней! – ни отчаяния, ни боли, ни мольбы об утешении и сострадании – все словно спряталось куда-то внутрь, сжалось и окаменело…
И ты еще будешь говорить, что не любила, с горькой укоризною подумал Невский.
Глава 10
Невскому было тревожно и тоскливо, когда он поднимался к себе в номер.
Он даже не смог бы с определенностью сказать сейчас, что его больше тяготило – то, что вообще случилось это нелепое, в сущности, убийство, или же совсем другое, внезапно властно проникшее в его сознание…
С неожиданной для себя ясностью, обидной, может быть, он понял, что ревнует.
Да-да! Бездарно, глупо, но – ревнует.
И к тому, кого теперь уж нет на свете, и к тому, кто, видимо, остался…
К тому, кто остался… Ей – в утешение, ему – во враги.
Эх, Куплетов, ну, за каким чертом ты сболтнул, кто тебя тянул за язык?!.
Ведь промолчи ты в нужную минуту – и не знал бы Невский ничего, и не терзался бы теперь, испытывая чувство идиотской зависти к возникшему внезапно конкуренту.
Хуже не бывает: утвердиться в некой ситуации, принять ее, а после обнаружить, что она, играючи, переменилась и тебе уже в ней места нет, хотя ты так старался, так старался ничего не упустить!..
Да нет же, ерунда, попробовал утешить себя Невский, право же, о чем я думаю – я, посторонний?! Я ведь в самом деле посторонний здесь, и, что бы ни происходило, это понимают все. И даже Лидочка… Ну, мало ли, куда обоих нас кривая завезла! Случайно, вдруг… Не более того.
