скачать книгу бесплатно
– В кадрах скажите, к Стражниковой, – пояснила она, протянув Елене клочок бумаги. – Это я, Гордея Васильевна. Завтра с утра буду Вас ждать.
Если есть санитарная книжка, можно без медосмотра.
Моя прелестная гостья была несказанно рада такой удаче.
– Скажите, а кто это, на плакате? – поинтересовалась она у Стражниковой, показав носком ноги в рот нарисованному фашисту.
– Коршунов Афанасий, кандидат в мэры, – скупо ответила та. – Купил доверие избирателей тем, что оплатил строительство колокольни для местной церкви и колокола туда заказал, качающиеся на оси, как встарь. Весь приход теперь тут, за него радеет!
Отец Николай, и его жена тоже пришли на митинг. Это у них были плакаты с церковными куполами, хотя вообще-то, их деревянную церковь венчал восьмигранный шатёр, а не позолоченный купол. Пожилой иерей Николай служил при этом храме недавно, но уже пользовался большим уважением у моих граждан. Я надеялся, что хоть кто-нибудь из демонстрантов прислушается к нему, раз уж к моей милиции они оставались глухи. Мне не составило большого труда сделать так, чтобы в его руки попал микрофон и батюшка мог обратиться к народу.
– Братья и сёстры, – прокашлявшись, начал он. – Что вы устроили тут? С кем вы дерётесь? С врачами, которые лечат вас днём и ночью? С учителями, которые учат ваших детей? Мы все здесь из разных мест, я сам с вами я первый месяц. Но Судный всех нас объединил, точно Божий храм! Подумайте, каким бы он был без зарубежных специалистов! Так до сих пор и стоял бы селом на болоте?
Толпа немного утихла, слушая батюшку Николая, но Анчута сочла своим долгом это исправить и снова разжечь конфликт.
– Скажи ещё, что вся Русь, без Европы, по сей день пасла бы гусей и в лаптях бы ходила! – громко крикнула она из толпы. – По-вашему, русские – отсталый народ, варвары, окультуренные Западом?
Толпа демонстрантов тотчас же освистала батюшку.
– Мы за русскую власть! – подхватила Сорока.
– Анчуту в мэры! – выкрикнул кто-то следом. – За русский город!
В этот момент, как назло, голос диспетчера объявил о прибытии на автовокзал рейсового автобуса из Дзержинска. Кто угодно из моих давних друзей мог быть в нём! Тот же Гена, Илья и Варя могли попытаться вернуть своего брата Кинди, узнав о его решении. Они были большими авантюристами и не раз преподносили мне самые неожиданные сюрпризы. Поэтому я с тревогой всмотрелся в окна большого междугороднего автобуса, подъезжающего к моему автовокзалу.
В салоне почти все дремали, слушали в наушниках музыку с телефонов, переписывались в сети, смотрели комментарии к своим фоткам… Другие, разбуженные доносящимся снаружи шумом, уже снимали митинг на видео. А один, даже смешно сказать, пассажир в милицейской рубашке, у которой пуговицы не сходились с петлями на животе, сидел весь в крошках и увлечённо ел курник, ни перед кем не смущаясь. Когда автобус остановился и приподнял дверь, самые нетерпеливые с телефонами побежали снимать происходящее на вокзале. За ними потянулись и дрёмы, вынимая наушники из ушей, последним вышел тот, с недоеденным курником. Взяв его в зубы, чтобы освободить ненадолго обе руки, этот пузатый чудак подпрыгнул, вскинув рюкзак на плечи. Откуда-то из-под носка у него тут же выпрыгнул шоколадный батончик, а из бокового кармашка такого же толстого, как он сам, рюкзака, высыпалось цветное драже. Это вызвало у меня улыбку.
Я поглядел на Чёрта, сновавшего в толпе, точно заяц, путающий следы, уводя охотника от своего семейства. Яне Тройкиной было за ним не угнаться. Она пыталась бежать прямо туда, куда движется цель, но парнишка быстро менял направление, пока не скрылся в завесе лилового дыма. Выскочил он там, где с автобуса сошли пассажиры, и остановился перед мужчиной, доедавшим свой курник.
– Приятель, что тут у вас происходит? – поинтересовался у него тот. – Почему всё в дыму, всюду клочья, крики, ты с ножом бегаешь? И часто у вас такое?
На самом деле, не часто. Если честно, то в первый раз. У меня ещё никогда не проходило подобных митингов. В смутные времена я был тихим посёлком, и уже погибал, как многие, подобные мне. Казалось, людям стал больше не нужен мой хлеб, доить коров почему-то стало не выгодно, а лечить их от мастита – накладно. Всё как-то сразу переменилось, что-то происходило в стране, но я не мог ничего понять из выпусков новостей, которые с тревогой смотрели мои селяне.
Вскоре всё пришло в запустение, моя молодёжь разъехалась, старики умерли. Люди стреляли цепных собак, бросая дома. Я боялся даже, что где-то случилась экологическая катастрофа, потому что в то лето по радио выступал какой-то комитет по чрезвычайным происшествиям.
Спустя пару лет, когда опустел мой последний дом и звери из леса съели кур, забытых хозяевами, стало уже не страшно. Я понемногу смирился с мыслью о своём неминуемом полном исчезновении и только тоска и грусть населяли меня в тот год. Это был девяносто пятый. Именно тогда со мной произошло чудо, то самое, о котором говорил сегодня батюшка Николай. Конечно, он знает обо всём этом лишь понаслышке, ему неведома лицевая сторона мира, а только его проекция на полотне человеческого восприятия, как в театре теней. И всё-таки он понимает, что я был спасён усилиями Правны, чем-то приглянулся ей и её властям.
Так я впервые познакомился с ней, она протянула мне руку помощи. Это по её инициативе ко мне слетелись специалисты из разных стран. Правна вдохнула в меня жизнь заново, мои улицы быстро покрылись асфальтом и тротуарной плиткой, во все стороны потянулись дороги, на них заблестели трамвайные рельсы, а вдоль проезжей части выросли кирпичные здания в несколько этажей. На месте бывшего пастбища был построен завод по производству медикаментов. Хлева снесли, на их месте построили многопрофильную больницу, вокруг которой насадили большой и красивый парк.
С тех пор я не переставал расти, у меня каждый год появлялось что-нибудь новое, власти Правны временно стали и моими властями тоже, они следили за неустанным развитием всех моих отраслей и выделяли на это огромные средства. Теперь, пришло время мне обрести собственного главу.
Правна считает, что я уже достаточно взрослый.
– Возможно, в этом году тебе дадут новый статус, уже после ежегодных проверок в начале августа, – сказала она мне минувшей весной. – Не забудь подготовиться, с закрытием купального сезона может начаться новый этап в твоей истории.
Если под «новым этапом» она подразумевала такие вот политические столкновения на моих улицах, то лучше бы мне оставаться индустриальным посёлком, по документам. В понимании своих жителей и гостей, как и в своём собственном, между прочим, я и так уже настоящий город, и соседи все давно позабыли, что на этом месте прежде находилось село. Пусть у меня пока нет такового статуса, я считаю, что это всего лишь формальность, а формальности я терпеть не могу.
– Да ничего необычного, фильм снимают! – отвертелся Чёрт, и спрятал нож, видя, что его собеседник в голубой милицейской рубашке.
– Ох, воздушная кукуруза! – засмеялся тот с облегчением. – Я-то думал, взаправду! А про что фильм?
Чёрт быстро огляделся по сторонам.
– Про инопланетных захватчиков, – брякнул он первое, что пришло на ум, и показал рукой в небо, куда-то на юг. – Сейчас вон оттуда покажется их главный корабль! – сказал он мужчине.
Тот доверчиво поглядел вверх, проследив за его рукой. Тихонько хихикнув, парнишка сразу исчез, будто его тут и не было. Сидевшая на табло с расписанием молодая сорока звонко застрекотала, смеясь над наивным милиционером.
– Держите его! – раздался вдруг с задымлённой площадки голос майора Тройкиной.
Увидав мужчину в милицейской рубашке, она подбежала к нему.
– Куда он делся? – с ходу спросила Тройкина.
– Кто? – не сразу понял тот, оторвав взгляд от неба, и посмотрев на майора.
– Парень с ножом, Беспятов, будь он не ладен! – пояснила та. – Куда побежал этот негодяй?
– Не знаю, – пожал плечами мужчина. – Только что тут был, про съёмки вашего фильма рассказывал.
Удивляться Яна Тройкина не привыкла, обычно она приходила в ярость, заслышав какую-нибудь ахинею и сразу начинала рвать и метать. А на этот раз повод для ярости у неё имелся.
– Хотите сказать, Вы видели, но не задержали вооружённого человека?! – выпалила она, вытаращив глаза. – Из какого Вы отделения? Фамилия, звание!
– Лейтенант Волюка, – представился тот, исполнив приветствие. – Прибыл по указанию капитана милиции Лагерева, для исполнения служебного долга под его руководством в РОВД Привокзального района промсела Судного Нижегородской области!
– Что?! – изумилась Тройкина, распалившись ещё сильнее. – Вас Лагерев сюда вызвал?!
– Так точно! – ответил ей лейтенант, втянув живот и, как струна, распрямившись перед майором.
– Ну, вот что, голубчик, – язвительно продолжила та. – Ни в каком РОВД, а тем более, в нашем, Вы служить не останетесь, это я Вам гарантирую! Будете сидеть в конуре, следить за порядком на этой вот привокзальной площади и смежном с ней перекрёстке проспекта Науки с Храмовой! Реагировать на звонки, принимать заявления потерпевших, и передавать непосредственно мне! А с капитаном Лагеревым я серьёзно поговорю по поводу Вас, я сама ему доложу о Вашем прибытии.
– Но… Но я же… – растерялся Волюка. – Он меня ещё даже не видел!
– И слава Богу! – гаркнула ему в лицо Яна Петровна. – Сейчас заступайте на пост, вещи в будку и принимайтесь за дело! Видите, что творится?!
Волюка всмотрелся сквозь тающее облако дыма, медленно положив себе в рот последний кусочек курника. Нигде не найдя софитов и камер, он огляделся в поисках съёмочной группы.
– А где все? – недоумевал он. – Кто их снимает-то? И где декорации?
Тройкина удручённо вздохнула, вздох получился больше похожим на рык негодования. Приложив ладонь к брови, она мысленно ругала капитана Лагерева и лейтенанта Волюку всеми словами, какие только за рамкой цензуры помнила. Я слышал, о чём она думала, но, как порядочный город, не стану этого повторять. Мне уже не солидно, ведь я больше не деревня и должен соответствовать статусу, который получу совсем скоро.
Вообще-то, Яна Петровна Тройкина женщина тоже порядочная, хотя и вспыльчивая. В мыслях у неё обычно царит чистота. Она часто думает о своём тринадцатилетнем сыне Антоне, которого очень любит. Скучает по нему, очень беспокоится, как всякая мать, и с нетерпением ждёт с ним встречи.
Посёлок Марусинский, в котором они жили прежде, был уничтожен лесным пожаром две недели назад. Яна Тройкина была задействована в эвакуации его населения, и своего сынишку доверила близким соседям, отправив его во Владимирское село вместе с ними. Сама она сопроводила пострадавших ко мне, тех, кто лишился всех документов, и получил ожоги высокой степени. За проявленное мужество и заботу о погорельцах, её повысили здесь до майора и дали хорошее место в моём РОВД, вместе со служебной квартирой в этом же Привокзальном районе.
Слова моего пожилого иерея не произвели должного впечатления на демонстрантов, но кулачный бой всё-таки прекратился, и народ немного остыл. Я вздохнул с облегчением, когда мои люди начали расходиться. Кто-то уже садился в автобус, кто-то дожидался трамвай… Те, кому было особенно далеко добираться, вызывали такси, как это сделала, например, Алёна Демидовна Краева.
– Вы знаете, а вот мне даже очень нравится жить в частном доме! – откровенничала она с учителями и воспитателями из интерната. – До чего я люблю природу! У нас на Заречной птицы щебечут вместо часов, рядом роща и речка! Соседи не докучают, нет никого, один только домик стоит напротив, на два хозяина, а хозяин там только один живёт, старичок. Соседский угол всё сдать кому-то пытается, да только неказистый у него дом, с огромным участком, к тому же, запущенным. Вот, то ли дело наш! Да, вы знаете, у нас такой большой и красивый дом, и сад под окнами, загляденье!
Следующие минут пятнадцать, она в подробностях описала усадьбу из своего любимого с юности сериала, адаптировав её с Бразилии под среднюю полосу России. Её приёмная дочь, пятиклассница Катя, с улыбкой кивала на каждом слове.
– Тяжело, наверное, с таким-то хозяйством! – вздыхали коллеги, намеренно стараясь не показывать зависти, на которую так рассчитывала Алёна.
– Знаете, а ничуть! Вот нисколечко! – заливалась та. – Я вообще не знаю домашних хлопот, у меня муж всё делает сам по дому! Ой, вы знаете, вот я прихожу домой и сажусь, а он стол накроет, посуду помоет, везде приберёт, а мне не разрешает, говорит: «Ты устала!». Вот знаете, всё для меня готов, так меня любит, и чем я таким заслужила? Ну, наверное, заслужила, раз мне такое счастье положено, значит, положено! А я вот, судьбе не перечу! Просто я всем всегда делаю столько добра, вот оно ко мне и возвращается бумерангом.
Скромности Алёне, конечно, было не занимать, но в её хвастовстве всё же была доля правды. Она действительно каждый день творила добро, даже удочерила сиротку из интерната, в котором теперь работала, и баловала её, как родную дочь. Говорила она преимущественно о себе любимой, но заботу проявляла, главным образом, о других. Это мне в ней и нравилось. А вот её муж, Олег Евгеньевич Краев, лично у меня, не вызывал ни малейшей симпатии. Но Алёна любила его, поэтому и нахваливала перед подругами. Сердце женщины – это загадка даже для нас, городов.
Глава 2. Последний вечер детства
Краев жил у меня третий год, а приехал он, насколько я помню, из Нижнего Новгорода. В своё время он задолжал по кредиту одному крупному банку. Сумма была большая и коллекторы стали ему докучать. Устав от этого, Краев повесил все проблемы с выплатой долга на поручителя, своего лучшего друга, а сам сменил телефон и устроился «врачом на все случаи жизни», говоря проще – фельдшером, в маленькое глухое село Окольки, Воскресенкого района, со всех сторон окружённое лесом. Это вселяло в Олега уверенность. Там он познакомился с Алёной Демидовной, учительницей из сельской школы. Эта весёлая и общительная пышногрудая женщина с большими губами и звонким голосом сразу приглянулась ему. Жила она не одна, с престарелым отцом, младшей сестрой Верой, и восьмилетней племяшкой, Аминочкой. Их отец, дедушка Амины, сильно болел, и Олег навещал его, даже советовал постелить для больного в бане, чтобы не заразилось семейство. В итоге, Алёна, в силу своего альтруизма проводившая с его пациентом времени больше других, тяжело заболела, и Краев повёз её в город к специалистам. Он планировал отвезти её в Нижний, но по пути встретил указатель с моим названием и с привлекательным километром. Так они оба оказались здесь, у меня. Алёна быстро поправилась, ведь на моём фармзаводе производят новейшие, поистине чудотворные препараты! Врачи, как и всякого рода медики, у меня очень востребованы, поэтому Краев без труда нашёл здесь работу. Зарплата у него теперь была выше, чем у сельского фельдшера, и платили её регулярно. Ему не составило труда снять жильё, жениться, и взять под опеку девочку из интерната. Тем не менее, за всё это время, Краев ни разу не вспомнил о своём большом долге и не отослал ни копейки своему другу, на которого повесил кредит.
Алёна же со своей младшей сестрой переписывалась регулярно, отправляла посылки ей в Окольки, обычно на Новый Год. Всегда поздравляла племянницу с Днём Рождения, и в ответ получала её рисунки. Узнав в одном из писем сестры о смерти отца, Алёна сразу выслала денег на его похороны, но сама не смогла приехать. Так они и не виделись всё это время, сколько Алёна ни приглашала сестру погостить. На своё последнее письмо она ещё не получила ответа, отправлено оно было два дня назад и, возможно, ещё не дошло.
Мне одному на тот момент, было достоверно известно, что письмо Алёны в Окольки не дойдёт никогда. Катюша, относившая его два дня назад к почтовому ящику, вскрыла конверт, прочла и выбросила письмо, вложив в конверт своё, написанное аккуратным детским почерком.
«Дорогие Амина и тётя Вера! Я решила написать вам сама, потому что мама Алёна всё не так пишет. Она без конца рекламирует вам этот дом, в который меня забрала, и сад, как будто у вас в посёлке нет своего огорода. И она не думает о том, что вы едва сводите концы с концами. Амине в сентябре в школу, а у вас нет денег, ни поездку, ни на отдых у моря, и к школе, наверное, собраться не на что. Вот, продайте этот золотой обруч с зелёной жемчужиной, который я вам с этим письмом передам через лесничего дядю Лёшу. Я нашла это украшение на берегу моря, когда была в Турции, ещё со своей настоящей семьёй. Вам оно сейчас будет нужнее, может вы даже тоже съездите на море. Это городские отдыхают в деревнях, а деревенским – нужно отдыхать на морях, от деревни. Мне бы очень хотелось, чтобы хотя бы один месяц настоящего лета у вас удался! Берегите себя и друг друга. Краева Катя».
И, вместо того, чтобы идти с этим письмом на почту, она поспешила к роще неподалёку от дома Краевых. Там часто бывал бородатый лесничий, что ходил между сёл, по лесам, помечая больные деревья надсечками. Катя знала, что особо ценные вещи, которые нельзя отправлять в посылках, иногда передают через него. Найти его по свежим надсечкам на стволах оказалось несложно.
– Что это Вы делаете, дядя Лёша? – полюбопытствовала Катюша.
Услышав её, лесничий поглядел на девочку, и добродушно заулыбался.
– Дубов мало осталось, боюсь, как бы не заразились от этих вот, – пояснил он, и тут же спросил в ответ. – А Вас что сюда одну привело? Чем могу быть полезен Вашеству?
– Вот, – бойко ответила Катя, протянув ему конверт с письмом, и ещё чем-то увесистым, вложенным внутрь. – Можете передать это в Окольки?
– Сочту за честь исполнить поручение столь важной особы! – игриво согласился лесничий, сняв панаму и отвесив перед девочкой театральный поклон.
Он любил детей, и умел с ними общаться так, чтобы те улыбались и радовались. К слову, у этого добродушного лесника у самого была дочка. И жила она как раз в том самом селе. Он всегда играл с ней, развлекал, смешил всячески, пока та была ещё маленькой. Теперь же его девочка подросла и стала хорошей хозяйкой. Дом на неё уже было оставить не страшно, уходя в лес надолго, и видеться они стали реже. Не удивительно, что ему было только за радость заглянуть снова в Окольки. Но Катя подумала, что радость у лесничего вызывает она, тем более, что тот разговаривал с ней, как с принцессой. Ей это нравилось, и она тоже заулыбалась. Взяв у неё конверт, лесничий сложил его и сунул в карман олимпийки, опасливо поглядев на ветви берёз. С одной из них тут же вспорхнула испуганная сорока. Лесничий погрозил ей вслед кулаком, чем ещё сильней позабавил Катюшу.
В Окольках народу проживало не много, насколько я могу знать. Мы соседствуем с этим посёлком не очень-то тесно и мало общались с тех пор, как изменилась моя судьба. Там все на виду друг у друга, и по именам знают односельчан. Кто постарше, те знакомы и с Лёшкой лесничим, потому как нет на селе мужика, который бы с ним не пил. В олимпийке поверх полинялой футболки с тряпичным жилетом, в штанах защитного цвета, и в высоких резиновых сапогах, он шёл, будто прихрамывая на обе ноги, по высохшей и затвердевшей от зноя глине. На голове у него была панама с собранной москитной сеткой под козырьком, а на плече – потёртый рюкзачок с одной лямкой и расстёгнутой молнией. Всякий, кто узнавал его, приветственно окликали, дворовые собаки лаяли на него сквозь забор, а куры разбегались прочь с клокотанием. Пройдя по посёлку, лесничий остановился перед небольшим ветхим домиком, обнесённым оградкой и поглядел в зашторенные занавесками окна. С высокой сосны возле этого домика, на плечо к гостю спрыгнула рыжая белка.
– Я тебя звал? – усмехнулся тот. – Ну, чего надо-то? Нет у меня орехов!
Но белка, будто желая удостовериться в этом сама, спустилась с плеча по лямке и шмыгнула в сумку.
– Ах, проказница! – рассмеялся он с умилением. – Бери, чего разглядела там, да вылазь! Дай хоть с дочерью повидаться, без рыжих ушей этих ваших!
Белка принялась шуршать чем-то у него в рюкзаке, и, похоже, нашла что-то вкусное.
– Любаша! – позвал мужик, слегка приоткрыв калитку. – Любушка, дома ты?
Занавеска на окне дрогнула, и румяное лицо молоденькой девушки выглянуло во двор.
– Отец! – обрадовалась она, тут же скрывшись в окошке.
Дверной затвор щёлкнул, и рослая девушка лет девятнадцати, с длинной светлой косой за плечами, выбежала на крыльцо, в чём была: одетая в длинную домашнюю футболку и летние широкие мешковатые брюки до пят. Обувь под ними было не рассмотреть, но девушка звонко застучала подошвами по деревянным ступеням. Мужчина заулыбался.
– Любаша, – ласково сказал он дочери. – Я сюда ненадолго, письмецо соседям твоим несу, Перцевым, передать попросили. А я только звериные адреса находить умею в лесу, на селе вот, я сразу теряюсь. Сама знаешь, из меня тот ещё почтальон…
– Они ни с кем не общаются, – ответила та. – На том краю села живут, мама с дочкой.
Несмотря на то, что Окольки село очень маленькое, эту семью Люба знала, в основном, понаслышке. Когда они с отцом сюда переехали, она ещё не окончила школу и здесь, в новом классе, её учительницей была Алёна Демидовна, которая там преподавала. Но та уехала из посёлка, об этом все знали, её увёз на машине фельдшер, и обратно не привозил, и сам больше не появлялся. Старик из этого дома умер и теперь, жили там только его сорокалетняя дочь Вера, да маленькая Амина, неизвестно кем и кому из них приходившаяся. В посёлке говаривали, что она не родная им, а подкидыш, кто – будто это их осиротелая дальняшка, иные судачили, что это Верка её от кого-то в другом селе нагуляла и в подоле принесла. Односельчане не знали точно, сколько Амине лет. Когда и от кого она родилась – Вера с Алёной не разглашались, и никто не знал правды. В школу девочка ещё не ходила, но, вроде как, должна была пойти этим годом. Люба редко видела её на улице, не знала в лицо, лишь издали узнавала по бантикам и ярко-зелёному платью. А та, и вовсе её никогда, наверное, и не видела, ведь Люба и сама слыла скромницей-домоседкой, а гулять ходила разве что в лес. У неё и фамилия по отцу была – Лесова.
Лесничий перешёл село, свернул на улочку, ведущую к самой окраине и на задворках, недалеко от трассы, еле увидал за деревьями неприметный маленький домик. Постучав в окно, он увидел детское личико, несмело выглянувшее из-за плотной сиреневой занавески.
– Вы кто? – раздался за стёклами звонкий голосок девочки. – Мамы дома нет. Уходите.
– Можешь не открывать, – улыбнулся лесничий. – На, возьми вот, с окошечка, письмецо.
Он протянул ей в окно конверт.
– А откуда письмо? – с недоверием спросила у него девочка.
– Из Судного.
– Это от моей тёти!
Тогда, она открыла оконную раму и, едва протянула руку, чтоб взять конверт, как из сумки у незнакомца к ней на руку выпрыгнула белка, держа в лапках шоколадную конфету в обёртке. Девочка рассмеялась, а лесничий достал целую горсть таких же конфет, и отдал их ей в угощение.
– Мне нельзя сладкое, да я и сама его не люблю, – смутилась Аминка.
– Впервые вижу ребёнка, который не любит конфеты, – удивился лесничий.
– А я вообще, особенная, – похвалилась девочка. – Мой дедушка мне всегда это говорил; и когда я падала, он давал мне сахар.
– Поэтому, ты и на улице не гуляешь? – поинтересовался он.
– Мама не разрешает, – ответила девочка. – Вот одна я и не хожу. Я послушная девочка!
– Сам вижу, – заулыбался лесничий. – Белки к непослушным детям не прыгают на руки!
Я уже занимался уборкой на привокзальной площади, когда Колька, зачем-то, мне это рассказал. Не помню, чтобы он прежде сам заводил разговор. Расценив это, как что-то важное, я отпустил на перекур своих дворников, подбиравших мусор за демонстрантами, и ответил соседу.
– У меня какое-то очень плохое предчувствие, на счёт этих семей, – с тревогой признался тот. – Меня беспокоит дочка лесничего, Люба, и ещё, та маленькая девочка, Амина Перцева… У одной нет матери, у другой отца.
Скажи, не у тебя ли там они проживают?
– А как их зовут? – поинтересовался я.
– Я никогда не видел маму Любы, – ответил Колька. – Говорят, она из Владимирского, там и Люба жила, пока отец её ко мне не привёз уже старшеклассницей. Почему – не знаю. Володик мне ничего не рассказывает! Ты с ним дружишь, вот ты у него и спроси.
– Как зовут-то её?
– Да откуда мне знать?
– А как я пойму, у меня ли она, без имени? И о ком, скажи, мне Володика спрашивать?
