скачать книгу бесплатно
– Да, но если мы без информации возьмем всех на хапок, у нас ничего не получится. Коля Блин не дурак, а еще мы ничего конкретного не знаем. Ни места, ни времени. Блин сам быстренько вывернется и Опеку не сдаст.
– Нам надо сделать так, чтобы Опека сама от Блина отказалась.
– А что, это мысль, давай представим Блина как ссученного, как будто на нас работает.
– Мыслишь правильно, но Хариков больно умен, тут подумать надо.
– Если долго думать будем, то они быстренько это дело прокрутят.
– Ну что ж, попробую я тряхнуть стариной, слушай меня внимательно, давай круг в РОВД очертим, кто на Харикова работать может. Списочек составим и с каждым из них в разговоре сообщим, что намечается крупный улов и улов нам этот Блин «слить» собирается. Только лишнего говорить не надо, только полунамеками, а то Хариков в момент нас расколет.
Составление списка оказалось делом не быстрым. Тут Фокин с Рябцевым брали во внимание все, – кто квартиру купил или поменял удачно, кто дачу приобрел, кто машину обновил, кто вообще с Хариковым или с Опекой пересекался. Таковых оказалось не мало. В конечном итоге оказалось около сорока человек. Со всеми переговорить, казалось, просто невозможно за короткий срок.
– Ты давай с простыми операми занимайся из нашего списка, а я завтра в верха полезу – резюмировал Рябцев – что успеем, то сделаем, должно повезти.
Фокин видел, что Рябцева это дело захватило. А что, работа эта была интересная, по которой тот, наверное, успел соскучиться. В последние годы он погряз в бумагах – планах, итогах, решениях, представлениях, отписках. Тут было дело живое, и он за него ухватился, да и разговор с Кордюком его тоже, видимо, завел, вот он и решил тряхнуть стариной, благо опером он был грамотным, дело свое знал. Его надежда, что им повезет, Фокину передалась. Он знал, что у Рябцева чутье отменное.
– Я вот что придумал – Фокина посетило озарение – по условному дозвону ты мне на мобильник дозвон делаешь и отключишься, а я, якобы, с тобой говорить по этому делу буду, когда с нужным человеком из нашего списка встречусь. Это дело вернее будет. В Разговоре Блина упомяну, еще, что добавлю про это дело. Кто заинтересуется, тот сразу фишку срубит.
– А ты, я смотрю, не совсем закис, – в нужную сторону соображаешь. Ты мне тоже дозвоны делай. Я в разговорах, якобы, по этому делу информацию получать буду.
Тактика, придуманная операми, была действительно хороша. Когда на следующий день у Фокина или у Рябцева намечалась встреча с человеком из списка, они звонили друг другу и называли время, через которое нужно просто позвонить. Обычно две-три минуты. Естественно таковой звонок производился. Мнимый диалог, а точнее ответы на реплики, которые, якобы звучали уже в отключенной трубке у Фокина, выглядели примерно так:
– Алло, привет.
– …..,
– Ты серьезно?
– …..,
– А ты думаешь Коле Блину верить можно?
– …..
– А на чем ты его прихватил?
– …..
– Ну и насколько там техники в рублях?
– …..
– Ну да, Коля Блин по мелочам не сливает.
– …..
– Ну ладно, раз такое дело, обязательно подключимся. Может и возьмем.
Вот примерно такие монологи были у Фокина. После этого, в зависимости от человека, который должен это услышать были вопросы Фокину от него, иногда не было, но в любом случае, по внешнему виду «списочников» внимание их на этих разговорах останавливалось.
Рябцев, соответственно, после дозвонов Фокина закручивал еще круче. Он назначал время дозвона в те моменты, когда входил в достаточно серьезные кабинеты и выбирал, где находятся люди рангом повыше, да по несколько человек. На ходу приходилось придумывать причины своего посещения. При дозвоне отходил, голос снижал, переходил почти на шепот. Но действительно это дело его захватило крепко, и он проявлял чудеса актерского мастерства. В те моменты, когда он почти шепотом разговаривал с отключенным телефоном, в кабинете можно было услышать, как хлопают глаза. Почти всегда естественно, ему приходилось отвечать на возникающие вопросы, но, продолжая доигрывать до конца, он уклончиво отходил от ответов и, в зависимости от собеседников, по возможности выпускал из уст свои намеки на ссученность Блина.
Если взять распечатки звонков в этот день, то по ним было видно, что общались они только друг с другом по пять – семь секунд, но звонков было сделано море. Редко, но все же случались и накладки, например, когда Фокин или Рябцев ждали дозвона, нужному человеку срочно куда-то требовалось уйти, но, тем не менее, процентов восемьдесят из списка то, что им нужно было услышать, услышали. Рябцев по своей тактике добавил еще не вошедших в список. Это приближало намеченный ими результат.
Кому из них – Фокину или Рябцеву удалось зацепить нужные уши, определить было невозможно, благо оба постарались на славу, но после обеда и Морин и Барчук уже отзвонились Фокину и сообщили, что Опека согласилась на их покупателей. Было грех не выпить по этому поводу по стопочке и обсудить дальнейшую тактику. Вечером Рябцев и Фокин заперлись в кабинете, и настроение у обоих было просто замечательное. Дело шло на лад, благодаря их хитрому ходу.
На следующий день Фокиным были поставлены задачи Морину и Барчуку, выступать в качестве посредников, естественно, по отдельности. Морину пришлось объяснять, что разницу в цене между Опекой и рынком он может положить себе в карман, поэтому с Опекой нужно было торговаться себе на пользу. Кажется, Фокину удалось убедить Ваську в его выгоде. Барчуку это объяснять было не нужно. Он этим жил всю свою сознательную жизнь и уже успел поторговаться с фермерами и цену выторговал неплохую. События было необходимо форсировать. Каких-либо экстраординарных мер предпринимать Фокину не пришлось, потому что Васька вскоре позвонил и сообщил, что вечером ему назначена встреча у Лимона в квартире. Тут же Фокин отзвонился Барчуку.
– Давай выходи на Опеку и скажи, что фермеры твои сомневаться начали и дело нужно быстрее делать. Скажи, что тебе срочно документы и технику посмотреть нужно.
– Ладно, сделаем.
Документы на транспорт без ГАИ Корзун сделать не мог, и Рябцев отправился туда сам. Опять пришлось придумывать ряд причин, включая необходимость прохождения техосмотра какому-то родственнику, мнимую утерю своих прав и еще что-то в том же духе, в общем, в ГАИ Рябцев толкался до самого вечера. Это принесло свои результаты, когда в конце рабочего дня в ГАИ появился капитан Дозин. Видимо уже у него была договоренность, и его встречал заместитель начальника РЭО майор Зыков. Они с ним уединились в кабинете, и Рябцев услышал звук запирающегося замка изнутри. Итак, процесс пошел. Рябцев еще походил вокруг здания ГАИ и уже с улицы увидел, что свет в кабинете Зыкова не гаснет, УАЗик с военными номерами тоже не отъезжал. Насколько был в курсе Зыков, предположить было трудно, кстати, он был как-то упущен Рябцевым и Фокиным при составлении списка, но видимо, ухватил пущенную Рябцевым и Фокиным утку. С чувством выполненного долга, Рябцев уехал домой, сообщив о произошедшем Фокину.
Фокин тоже уже сидел дома и ждал звонка. В перспективе все выглядело следующим образом: Липовые документы они состряпают быстро, после этого пригласят Морина и Барчука, вместе посмотрят транспорт и назначат встречу для передачи техники. Фокин планировал, что после сегодняшнего разговора, когда будет известно время следующей встречи, Морин и Барчук подгонят покупателей, и вот тогда, непосредственно после совершения сделки нужно будет всех захватывать вместе с документами, транспортом и деньгами. На это время, то есть на завтра нужно подготовить группу задержания. Единственный вопрос состоял в том, что возможно будут еще покупатели на транспорт, найденные вне Морина и Барчука. Покупатель мог быть найден самой Опекой и вполне вероятно, что он окажется оптовиком типа Коли Блина. Это упускать было нельзя. Вечером, около восьми позвонил сначала Барчук, затем Морин и сообщили время встречи в квартире Лимона – фактически через двадцать минут. Фокин прикинул время, за которое может добраться до квартиры Лимона и, в принципе, он успевал. Быстро собравшись, взял пистолет. Взял он его без какого-то умысла, скорее по привычке, в спешке и побежал в гараж. Слава Богу, копейка не подвела и завелась быстро. Что произошло дальше, можно посчитать злой случайностью. Мыслями он был уже на месте и не заметил, как проехал по доске с гвоздями, проколов оба колеса на правой стороне. Жутко матерясь, он быстро заменил одно колесо, и нужно было придумывать, где взять второе. Бежать в свой гараж, брать еще запаску и с ней бежать к машине заняло бы у него не меньше получаса. Время было уже позднее, попутного транспорта было немного, тем более в том злосчастном районе. Вариантов других не было, и Фокин рванул в свой гараж бегом. Чувствуя, что рыба может сорваться, он показал неплохие результаты в беге на средние дистанции, но все равно время уходило. Выкатив из гаража запаску, он увидел, что на его счастье в соседний гараж направился сосед по подъезду. Время, когда тот отпирал замок, разогревал машину, потом выгонял ее, затем запирал гараж, Фокину показалось вечностью, но, наконец, он с запаской у своей машины. Пот катился с него градом, болты валились из рук, но все-таки колесо оказалось на месте быстрее обычного. Не смотря на октябрь, и прохладу на улице, печку в машине включать не потребовалось – от него самого валил пар, как от радиатора перегретого двигателя. Судя по времени, все участники были уже с полчаса в квартире Лимона. Звонить на мобильник Барчуку было опасно. Фокин бегом направился к дому, где жил Лимон. Квартира его была в старом двухэтажном доме, из так называемого, ветхого фонда. Там недалеко можно было занять удобное место для наблюдения. Путь к домам ветхого фонда лежал через проходной двор. Фокин с пистолетом в руке завернул в него и тут же непроизвольно остановился, столкнувшись со всеми участниками сделки. Их было человек десять – Корзун, Дозин, Зыков, Лимон, Барчук, Морин и еще несколько быков из Опеки. Все они тоже встали, увидев Фокина всего в мыле и с пистолетом в руке. Их встреча была, как раз под фонарем и удивление на лицах было ярко выражено. Гримасы лиц, в том числе и у Фокина были вызваны тем, что никто не знал, что делать. Впрочем, пауза длилась лишь несколько секунд. Фокина знали все, пожалуй, кроме Дозина и ребята во главе с Лимоном рванули назад. Подчиняясь стадному инстинкту, остальные тоже побежали за ними. Секунду подумав, и не найдя нужной мыли, Фокин тоже по какому-то инстинкту побежал. По пути, находясь в метрах двадцати от бегущих, он между частыми вздохами успел выкрикнуть:
– Стоять, милиция, но это никак не подействовало. Фокин успел увидеть, что все забежали в подъезд дома Лимона. Еле сдерживая дыхание, он поднялся к его двери. Ясно, что все были там. Мысли сумбурно путались, так как звук ударов сердца не давал им встать на свои места. Итак, сделка срывалась, операция накрывалась. Что на данный момент было результатом? Единственной зацепкой оставались левые документы на транспорт. Во время преследования Фокин не заметил, что кто-то что-либо выбрасывал, значит, они находились в квартире Лимона. Эти документы были единственной уликой. До этого, наверное, додумаются и сидящие в квартире и, естественно, их уничтожат. Если не додумаются, то наверняка, доложат о происшедшем Харикову, и тот обязательно даст команду на уничтожение бумаг. Стук в дверь и требования открыть не давали никаких результатов. Лимон требовал через дверь ордер на обыск, что-то бурчал про свои права, так что времени у Фокина не было. Он позвонил Рябцеву, вызвал их мобильную группу и решил действовать сам. Слава Богу, дверь в квартиру открывалась внутрь, была она простой, деревянной и Фокин вложился весь в удар с разбега плечом. Дверь с хрустом распахнулась, отбросив Лимона, тот что-то бурчал, но Фокин схватил его за шиворот и втолкнул в комнату. Все были на месте. Под столом Фокин увидел клочки бумаги. Видимо процесс уничтожения уже шел.
– Ты что, Фокин, себе позволяешь? Первым начал тушить пожар Зыков – ты что беспредельничаешь? Погон решил лишиться? С этими словами он было направился в сторону Фокина. Вслед за ним остальные тоже сделали движение в сторону заветной двери, но Фокин выстрелил в потолок. Под падающую как первый снег штукатурку Фокин спокойным, по мере возможности, голосом осадил всех :
– Граждане, капитан Фокин, уголовный розыск, вы задержаны по подозрению в совершении тяжкого преступления, все к стене. Любое движение расцениваю как попытку завладения оружием, стреляю на поражение.
Еще один выстрел в потолок и крик, которого Фокин сам от себя ранее не слышал «Лицом к стене» сделали свое дело. До прибытия Рябцева Фокин сделал еще один выстрел в бедный потолок, когда Дозин пытался схватить папку, лежащую на столе. Во время ожидания, улучшив момент, когда несколько из задержанных на него смотрели, достал вторую обойму, давая понять, что патронов у него на всех хватит.
Зыков, видимо, хорошо понял произнесенные Фокиным слова о применении оружия, благо они были фактически процитированы из «Закона о милиции» и поэтому стоял не двигаясь. Его остолбенелость передавалась и другим. В целях удержания всех в таком состоянии до прибытия Рябцева, Фокин нанес по несильному, но хлесткому удару ногами Морину и Барчуку, якобы за то, что они дернулись. Те охнули, прошипели ругательства, но по их выражениям Фокин понял, что линию его поведения они усвоили.
Рябцев собрал группу быстро, и вскоре был уже у Лимона в квартире. Далее все было делом техники. Рябцев уже позвонил Кордюку и тот был в общих чертах в курсе. Вскоре прибыла и следственно-оперативная группа. Все документы уничтожить не удалось. Папка, к которой пытался тянуться Дозин, оказалась наиболее ценной, но и порванные кусочки под столом стали складываться в документы и читались нормально. Когда дело было сделано, было уже за полночь, но Кордюк вызвал Рябцева и Фокина к себе. Ради такого случая, он был в своем кабинете.
– Ну, молодцы, орлы! – с улыбкой встречал их Кордюк в дверях кабинета, – как это вы быстро сработали.
– Здесь еще потрудиться придется, возразил Фокин – сделки еще не произошло, слава богу, документы сохранить удалось. Это, конечно серьезная, но единственная улика.
– Ничего, теперь подключим все силы и добьем. Ждите приказа по области о поощрении. Я уже генералу лично доложил. Он мне сначала не поверил, что Опеку взяли, она даже у него в зубах навязла, обещал сам под контроль это дело взять.
Времени уже было три ночи, и из сейфа начальника РОВД на стол переместилась бутылка коньяка доперестроечных времен, лимончик и шоколад. Давно все трое не испытывали такой удовлетворенной усталости. За рюмочкой хорошего коньяка обсуждались дальнейшие планы. Кордюк не скрывал радости от того, что накрыть удалось именно Опеку. С ними предстояло работать на недоказанные им раньше дела. Ему было особенно по душе то, что Опеку он раздавит собственными силами, после того, как это не удалось области.
Фокин, не торопясь, рассказал весь принцип раскрутки этого дела, попутно они обсудили механизм вывода Морина и Барчука, благо это не составило большого труда. Зыкова решили отдать службе собственной безопасности области, Корзуна и Дозина в ФСБ, а остальными решили справиться силами собственного уголовного розыска. Первоначальные следственные действия были проведены, доказательства в виде левых документов были изъяты и закреплены, так что для действительной помощи можно было ждать оперов с УВД области, которые наверняка захотят поквитаться с Опекой за прошлые обиды. В общем, дело должно было получиться крепким и громким.
Фокин пришел домой около семи утра и рухнул в кровать, успев сообщить жене, что будет весь день отсыпаться. Засыпая, он с ней поделился своей удачей, которая и ей немного передалась.
Следующий, вернее уже начавшийся день Фокин, действительно, никуда не уходил. Проспав до обеда, он вечером забрал дочку из сада, что случалось крайне редко, если он не был в отпуске, и они с ней занимались весь вечер. Но следующий день Фокина дома было не удержать, нужно было контролировать дело, да и просто полюбоваться своими результатами.
Как и предполагалось, помощников на хорошее дело наехало предостаточно, работали все. В первоначальный период нужно было все закрепить быстро. К приходу Фокина уже была создана объединенная группа. Войсковой частью, а соответственно Кордюком и Дозиным занималась военная прокуратура, Опекой занимался розыск области, Зыковым баловалось управление собственной безопасности и местная прокуратура. Не случайно он «треснул» первым, еще вчера и вовсю давал показания. На основе его расклада работали с Лимоном и остальными. Не смотря на упорство некоторых Опековцев, еще в первый день дело сдвинулось благодаря «очнякам» с Зыковым. Здесь, правда, были определенные трудности. Хариков уже постарался, и его подопечных обслуживали лучшие адвокаты области, но и их удавалось перехитрить. Особой похвалы заслуживал вывод Барчука и Морина. Те, кто начинал давать показания, тут же шли на очную ставку с Мориным или Барчуком, которые после соответствующей обработки, сначала отрицали все, но в конце очняка, высказывая негромко нелицеприятные фразы, подтверждали показания. Таким образом, они превращались в железных свидетелей, да еще и с претензиями, на то, что их сдали. Спустя два дня все основное было сделано, за исключением того, что Харикову вновь удалось выскользнуть, но он все-таки лишился доброй половины своих бойцов, которые говорили все, что угодно, кроме роли Харикова. Фокин все-таки вызвал его к себе.
Хариков зашел в кабинет, не как обычно заходят те, которых в чем-то подозревают, а спокойно и абсолютно корректно. Фокин начинал работать еще под его руководством и помнил, что это мужик с хваткой, кроме того, Хариков уже имел опыт выхода из подобных ситуаций. Но в этом случае выручить своих ему не удастся. Естественно, через адвокатов он знал, благодаря кому пострадала его Опека, и понимал, что задержание было не случайным. Он также понимал, что его роль в этом деле известна Фокину, только вот с доказательствами в отношении него было туго. Они обменялись взглядами и поняли друг друга, но все-таки Хариков на сто процентов не был уверен, что на него доказухи нет, и с собой взял адвоката, на всякий случай, который мирно сидел в коридоре и делал вид, что знакомится с какими-то документами. Фокин заметил его, когда отпирал кабинет, и чувство того, что Хариков его боится, его согревало. Наконец-то нашлась уздечка и на Опеку, хотя многие не верили в это.
– Ну что же Вы, Валерий Николаевич, нехорошими делами занимаетесь? Когда-то сами руководили пресечением преступности, нас учили, как это делать, а теперь сами превратились в бог знает, что?
– Послушай, Саша, мы с тобой люди умные, и ты меня прекрасно знаешь, так что лечить меня так дешево не нужно. Давай говорить по делу, сам же понимаешь, что развести меня тебе не под силу. Если есть доказуха, – выкладывай, если нет – потрудись объяснить причину моего вызова к тебе, и без лишних базаров давай заканчивать, а то со временем у меня сегодня туго.
Хариков был на редкость спокоен: и ни жест, ни взгляд, ни интонация не выдавали малейшего его беспокойства. Разговор с его быками даже рядом не стоял. Если тех можно было заморочить двойными допросами, беседами, прочими оперскими приемами, то этого было не свернуть. Работа с его отморозками и увенчалась успехом только потому, что она велась с учетом того, что опера знали, что с людьми Опеки Хариков проводил регулярно инструктажи по поводу того, как себя вести в подобных ситуациях, к каким мероприятиями оперов готовиться. Пришлось углубить и расширить свои методы с учетом последних разработок и передового опыта, которые были внедрены уже поле ухода Харикова.
– Да, со временем у Вас сейчас неважно, нужно ведь своих отморозочков вытягивать, а то ведь обидятся и Вас сдадут.
– Слушайте, Александр Иванович, то, что некоторые из задержанных являются членами возглавляемого мною фонда, это, конечно, мне неприятно. Но я выступаю здесь как руководитель своих подчиненных, что, как понимаете, вполне естественно. Наказание, если они, конечно, его заслуживают, им определит суд, а меня уж Вы в один ряд с ними не ставьте.
– Да я и не ставлю. Вы стоите на две ступени выше.
– Может, хватит, Саша, демагогии, давай по делу. Ты парень неглупый, поэтому лишних базаров зря не разводи. Хочешь по-человечески говорить, так и скажи, а официальный тон брось, сам знаешь, что от него толку не будет. Мне уж за пятьдесят, и я в своей жизни много чего пережил и побольше тебя отработал, а ты меня как малолетку лечишь.
– Ну что ж, давай, по-твоему. Слушай и неофициально. Узнать мне хочется, что ты за хрен, что хозяином города себя возомнил? Всю дрянь вокруг себя собрал и давай с честных людей дань собирать, ну прямо как бандюки в перестроченное время. Ты же их сам сколько пересажал, а теперь как они стал.
– Ну, уж нет, тут ты не прав. Действительно, я их сажал, только вот что я взамен получил? Ты сам помнишь, по сколько месяцев мы зарплату ждали. Это вы сейчас день в день получаете, а мы тогда что? Ты – то молодой был, тебе что, а мне надо было семью кормить, детей учить, так что я сейчас свое беру. У кого я беру, от них не убудет. Они свои начальные капиталы на нашем горбу заработали. А на пенсию нашу не проживешь. Прав ты и в том, что, действительно, много мы их пересажали, а вот со мной это напряженно будет. Пусть у меня здоровьишко не очень, но мозги в кашу еще не превратились.
– И что же у тебя со здоровьем, по виду ничего не скажешь?
– С виду и незаметно, а ты посмотри повнимательнее. Видишь, часы, – Хариков вытянул руку и показал наручные часы, – я их из Швейцарии привез не для понта, потому что золотые и красиво сделаны, а потому, что давление постоянно должен знать свое, и я в день не одну таблеточку съедаю.
Хариков при этом сунул руку во внутренний карман и вытащил на стол кучу упаковок с таблетками. Часы были действительно золотые и выполнены в виде собора. Циферблат был небольшой, а кроме него, действительно, были еще два дисплея. Судя по увиденным на них Фокиным цифрам, это было, действительно, давления Харикова: 165 и 105.
– Жил бы на пенсию, то и давление так не прыгало. Мог бы и на нормальную работу устроиться для прибавки к пенсии, тогда не пришлось бы на часики эти тратиться, да и на Жигулях бы поездил, а не на «Тойоте». Глядишь, здоровье крепче было бы.
– Слушай, ты, горе опер, ты своими делами занимайся, а мне указывать, соплив еще, – в голосе Харикова впервые просквозила нервозность, наверное, сам был не рад, что сорвался. Ему было досадно, что кому-то удалось вывести его из себя, и тут же сбавил тон и поспешил закончить разговор. – Ну ладно, побеседовали и хватит. Насколько я понимаю, Александр Иванович, ко мне вопросов больше нет. Так что разрешите откланяться.
Было видно, что он взял себя в руки. Фокин не стал его больше задерживать и молча кивнул, давая разрешение идти. Достаточно того, что он потрепал нервы Харикову, ведь этого до него не удавалось никому. После ухода Харикова, он прокручивал разговор с ним, прикидывая, что будет делать Хариков дальше. Выручить своих орлов в этом случае ему, конечно, не удастся. Но взамен этих нужно подбирать других и тратить на их обучение и консультации уйму времени. Причем есть вероятность того, что узнав о ранах «Опеки», кое-кто перестанет платить, и тут у Харикова возникнут финансовые проблемы, а денежки потребуются на отправление «грева» посаженным с воли, да и адвокатам придется немало отстегнуть, а пополнить свою казну с необстрелянными сложно будет. В первое время ему нужно будет действовать с оставшимися надежными людьми, и явно он выберет более жесткие методы, чтобы не уронить авторитет Опеки. Хариков становился действительно опасным, но чем опаснее и активнее методы, тем больше вероятность того, что он все-таки попадется. Нервозность Харикова была обусловлена еще и тем, что вчера, естественно, по указанию Фокина, у него побывали Барчук и Васька Морин, которые после неоднократных репетиций в РОВД сделали Харикову предъяву в том, что их сдали его ребята. Фокин с удовольствием слушал их рассказ о том, что Хариков все это списывал на глупость своих задержанных и, кажется, обещал Морину и Барчуку остаться свидетелями. Так было и задумано, хотя играл Фокин на грани фола.
А по этому делу удалось сделать больше, чем задумывал Фокин. На имеющейся почве операм из области удалось раскрыть еще пару поджогов, которые были нераскрытыми и числились за Опекой. Под эту марку у Харикова еще поубавилось парней. Фокин чувствовал себя героем. Все это стало возможным благодаря ему. В душе он был удовлетворен более, чем на сто процентов, но в силу своего характера, афишировать это он не мог.
Самое страшное для Фокина началось на следующей неделе. Что говорить, над Опекой, которая стала уже притчей во язытце, опера поработали как следует, и Хариков остался фактически один. Все накопления Опеки пошли на погашения услуг адвокатов, которые отрабатывали свой хлеб в полном объеме. Ни Фокин, ни Рябцев не ожидали подобного поворота, – в прокуратуре родилось уголовное дело в отношении Фокина по факту незаконного проникновения в квартиру Лимона. Это, естественно, родилось с подачи адвокатов и Харикова. Первые преследовали цель признания незаконности получения документов (частично порванных), но Фокин это предвидел, и изымались-то документы уже по всем правилам, оставалось только незаконное проникновение. Хариков, конечно, руководствовался чувством мести главному виновнику его краха. Учитывая, что дело Опеки вызвало большой резонанс, за него вплотную взялся Урганин, в этом ему не стоило перечить. За основу своего внимания он взял деятельность Опеки и войсковой части, но и в силу своих принципиальных амбиций не упустил возможности бросить свой камень в огород милиции. Не доверяя никому, Урганин решил дело в отношении Фокина вести сам. Что говорить, Урганин был неплохим психологом, и их встреча с Фокиным была похожа на дуэль, причем во время разговора с ним Фокин понял, что ему уготована роль проигравшего. Настрой Урганина был явно на доведении уголовного дела в отношении Фокина до суда. С одной стороны, Фокин его понимал, с другой нет. Урганин был сверх принципиален. Он понимал, что была необходимость разгрома Опеки, – в этом смысле он не выбрасывал из дела добытых доказательств, но намеревался выставить Фокина в деле Опеки не в качестве опера, а в качестве свидетеля, но все это будет выглядеть в суде более убедительно только через осуждение Фокина за незаконное проникновение. Это был абсолютно грамотный ход со стороны обвинения, но этот ход никак не учитывал губительных последствий в отношении Фокина, которому сопротивляться, в принципе, было бессмысленно. Выражение: «Победителей не судят» в нашей правоохранительной системе не проходит. В разговоре с Фокиным Урганин давал одновременно понять, что он ему сочувствует, но закон есть закон. Он говорил, что о задержании Фокина вопрос не стоит, и он сделает все, чтобы наказание было условным, и на время следствия его от выполнения служебных обязанностей никто отстранять не будет, но все это Фокина мало радовало. Было ясно, что за шесть лет до пенсии он лишается всего. Необходимо было подыскивать новую работу, впрочем, у него было достаточно связей в Борске, и с этим у него проблем не возникнет, но все-таки заниматься этим, находясь на пенсии, было бы спокойнее и увереннее.
Дело Опеки было на устах не только у всего Борска, но и области. Везде отмечалась успешная работа. Отношение к Фокину было со стороны руководства сочувственное, но, в то же время, все понимали необходимость осуждения Фокина. Когда Фокина вызывал Кордюк, то он был безмерно благодарен ему за это дело, и постоянно виновато оправдывался, говорил, что не может ему помочь, кроме как поощрить премиями за то время, пока идет следствие. Кроме того, обещал помочь с работой после осуждения, подключив свои связи, Фокин его понимал, но это его мало утешало. Дальнейшая перспектива была не очень радужной. Следствие пройдет два-три месяца, потом будет суд. Вероятность того, что он получит срок, была небольшой, но все-таки таковая имелась. Нет, Фокин срока не боялся, он больше беспокоился о семье. Вряд ли кто-либо без него будет о ней заботиться. Чем больше он думал об этом, тем хуже и хуже было его настроение. Каким-то образом это было необходимо объяснить жене. Он уже прикидывал нужные фразы, просчитывал реплики и слезы Лены и ее утверждение о том, что ничего бы не случилось, если бы он не проявлял такого рвения в этом деле. Фокин представлял ее реплику: «Почему это потребовалось именно тебе?». Наверное, приведет примеры того, что все потихоньку работают, на рожон не лезут и живут спокойненько. Что-либо объяснить ей по этому поводу будет бесполезно. Самым трудным будет держать ответ на вопрос, как они без него жить будут, и что объяснить дочери. Ответов на эти вопросы Фокин не знал. С таким обреченным видом к вечеру он вернулся в свой кабинет. Уважение и сочувствие к нему сквозило отовсюду. Это чувствовалось, пожалуй, от каждого. Каждый заходил в его кабинет и справлялся о его делах, но отвечать на эти вопросы Фокину просто не хотелось. Пожалуй, впервые за службу ему захотелось выпить в одиночку. Он сходил в ближайший магазин, приобрел свою любимую перцовку, шоколадку и в кабинете хлобыстнул граммов сто. Заниматься текущей работой ему не хотелось, тем более, спрашивать ее с него теперь никто не будет. За время следствия ему нужно будет передать дела, освободить кабинет и искать себе новое место работы. В эти мысли и углубился Фокин. За ними и застал его Рябцев. Пожалуй, только с ним и мог говорить Фокин в последнее время.
– Ты сильно-то не расстраивайся, дело ты сделал неплохое. Руководство обязано драться за тебя когтями и зубами, чтобы ты не сел, да и дальше помогут.
– Такими делами в нашей стране можно заниматься, только выслужив пенсию.
– Да брось ты, в принципе, можно было и не форсировать события, все равно когда-нибудь «Опека» бы сгорела, тем более, что людей ты своих к ним внедрил. Дело, конечно, сделали громкое, но какой ценой? Стоило ли шашкой махать? Вот мы с тобой какие – о себе не думаем, все ведь для дела, и видишь, что из этого получается.
– Фокин достал из-под стола бутылку, шоколад. Рябцев положительно кивнул. Фокин понимал, что, наверное, тому и не хотелось выпивать, но отказ мог быть расценен Фокиным как безучастность. Рябцев продолжал:
– Да я и сам уже собирался на дембель, пора уж мне. А работу мы с тобой найдем, с тобой работать можно. Меня и в банки зовут, в собственную безопасность и на предприятия в охрану, так что не пропадем. Заработаешь и там свою пенсию, – я немного наработаю, потом тебе свое место передам. За этими разговорами бутылочка кончилась незаметно. Начала было обсуждаться тема взять еще, но Фокину предстоял трудный разговор с женой, и поэтому они ограничились одной. По пути домой настроение Фокина оставалось на прежнем уровне. Положительные эмоции после разговора с Рябцевым и неплохие перспективы новой работы нивелировались ожиданием предстоящего разговора. Фокина не покидала мысль отложить все на завтра. Все неприятное хочется отсрочить, но в то же время, избежать его не удастся, а жить, наверное, с этим ожиданием будет еще сложнее. С этими думами он входил в свой подъезд. Зайдя в полумрак, в углу, под лестницей он увидел свернувшегося Чикина. Он опять дожидался его и, видимо, уснул. Фокин сначала решил пройти домой, но в этом случае возникала большая вероятность того, что он с утра его разбудит пораньше, или, хуже того, ночью. Такая перспектива Фокина абсолютно не устраивала, так как проснется Лена и дочка.
– Что, задремал, дружище? – толкая ногой в выдающуюся пятую точку, будил Фокин Чикина. Надрался, он, видимо крепко, но в холоде под лестницей к утру хмель из него выйдет, и визита, видимо, не избежать.
– Давай, давай, просыпайся, – Фокин опять же ногой попытался перевернуть Чикина, но при повороте на спину левая рука начала подниматься вместе с туловищем. Для Фокина стало все ясно. По движению руки вместе с телом было понятно, что это уже трупное окоченение. Первым делом Фокин стал бегло осматривать труп при свете маленького фонаря, который носил всегда с собой. «Не дай бог, криминал, – это на полночи работы», – думал Фокин и привычными движениями продолжал внешний осмотр. Поза трупа и отсутствие телесных повреждений говорили о том, что Чикин отравился каким-нибудь суррогатом, или его подвела вволю настрадавшаяся печень, но прокуратуру и дежурную группу вызывать было нужно. Он достал мобильник с мыслями о том что ему все-таки придется дать объяснения самому, о том, что делал Чикин в его подъезде. В этом, конечно, криминала не было, но все равно займет все это несколько часов. Как назло, пропал сигнал сотовой сети. Ему придется подниматься к себе и звонить с городского. Он уже шагнул на ступеньку, но нога застыла. Легкий хмель улетучился мгновенно. Мысль, посетившая Фокина заблокировала его ноги, и серое вещество стало активно работать в усиленном режиме. Навряд ли кто подходил к трупу, кроме него. По внешнему виду это был спящий БОМЖ, и навряд ли кто желал справиться о его здоровье. Да и свет в подъезде был слабый. Фокин сам узнал Чикина только по куртке с желтой полосой на спине. Валялся бы кто-нибудь другой, он тоже бы прошел к себе, не задаваясь целью лишать какого-то бомжа ночного приюта. Мысли работали исключительно активно, и он начал воплощать свой план на ходу к гаражу, хотя точности в его плане были еще не все. Подогнав свою копейку к подъезду, Фокин осмотрелся. Метрах в ста гуляла молодежь, и внимания на него не обращала. Было около семи часов. Перед подъездом было уже достаточно темно. Морозец уже прихватывал лужи, через щели входа в подъезд просачивался внутрь, поэтому разложение трупа не началось, и трупного запаха в ближайшее время не ожидалось, исключая естественный, не очень приятный запах от живого Чикина.
Открыв багажник, Фокин зашел в подъезд. Теперь нужно было не попасться на глаза с Чикиным кому-то из соседей. Слава богу, одна из квартир на первом этаже была нежилая. Под окнами этой квартиры он и оставил машину. Услышав тишину на лестничных площадках, выглянув на улицу, Фокин волоком за удивительно кроткое время затащил труп в багажник и тут же закрыл его. Руки слегка дрожали, и от физической нагрузки, и от волнения. Следы волочения были почти незаметны благодаря морозу. Зайдя в подъезд, Фокин не нашел под лестницей ничего, выдающего его действия. Благо Чикин с собой вещей не носил, за отсутствием оных. Сев в машину, Фокин направился в свой дачный кооператив. До него было километров 7—8, и доехал он без эксцессов. Охрана садового кооператива в это время уже не осуществлялась, – урожай был уже убран, на зиму все ценное из садовых домиков увозилось. Хотя Фокину каждую весну приходилось заниматься кражами из садовых домиков, заявленных своими соседями по даче. И он не раз говорил им об организации охраны зимой, но так и не добился этого, так как дачники нашли выход в том, что стали страховать домики, и каждую весну получали положенную сумму за повреждение домиков и кражи всякого барахла. Они не знали, что приходилось возбуждать уголовные дела по каждому случаю, и эти заявления сильно ударяли по проценту раскрываемости, ведь период совершения таких краж был с октября по апрель и найти БОМЖей и подростков, которые чистили садовые кооперативы, было практически невозможно. Теперь Фокин благодарил себя за то, что все-таки не организовал охрану. Время было уже позднее, и в саду была кромешная темень. Оставив машину возле своего домика, Фокин обошел близлежащие сады. Убедившись в том, что поблизости никого нет, он перенес труп в домик. Голова продолжала воплощать свой план. Несмотря на свои сомнения, он уже точно решил, что доведет все до конца. Мысли о том, как он будет выглядеть перед семьей, были уже второстепенными и являлись лишь приложением к его плану.
Вернулся он домой уже к полуночи. Лена не спала и встречала его у входа.
– Ну что не позвонил?
– Да аккумулятор, собака, сел.
– А с городского никак?
– Да я в отделе-то не был.
– Что, продолжаешь свое великое дело добивать?
– Да, надо все до ума довести.
– Вижу, нервничаешь. Давай заканчивай свои дела, и в отпуск, у тебя уже месяц выходных не было.
– Вот закончу все и отдохну.
– Ужинать будешь?
– Да нет, я перекусил.
– Испортишь ты своими перекусами свой желудок, а хотя, чую, свой перекус ты водочкой чуть разбавил.
– Ой, не без этого, ладно, не ругайся, налей мне ванну, пожалуйста, а то я в таких местах был, что от меня, наверное, воняет страшно.
– Да я уже привыкла, снимай, давай, все, выстираю.
Именно в такие моменты Фокин видел, какая у него замечательная жена. В нынешней ситуации, эти чувства удваивались, и на глазах стали наворачиваться слезы, но он взял себя в руки. Сейчас главное – не показать вида. Вымывшись в ванне, он прыгнул под одеяло и крепко прижал Ленку к себе. Она, засыпая, положила голову ему на плечо, забросила на него ногу и засопела. Фокину показалось страшным, то, что он может потерять жену и дочь, но все равно, нужно было завершить то, что он задумал.
В случае его осуждения он портил биографию дочери. Пятно судимости отца потянется за ней всю жизнь. Поэтому он вновь внушил себе, что поступает правильно. Он решил сжечь свой садовый домик вместе с трупом Чикина. Естественно, в останках трупа опознают Фокина. Нужно только, чтобы он сгорел до костей. В этом случае жена получит за него страховку и пенсию. На эти средства прожить будет можно нормально. Слава богу, Чикина искать никто не будет, и о его пропаже заявлять некому. По комплекции они очень похожи. Единственное, что придется сделать Фокину, это вырвать у трупа правый передний клык, который у себя он вытащил неделю назад. Следующим вопросом было то, что он не знал, куда ему после всего этого податься. То, что придется уехать из Борска, это точно. Вообще, в своей области ему было оставаться нежелательно. От вознаграждения Рысиной у него оставалось три с половиной тысячи баксов. С этими деньгами он решил ехать в Москву. Там на первое время ему хватит. Что будет дальше, Фокин не знал. С этими мыслями он уснул под утро.
Утром рабочий день Фокина не доставил ему хлопот по службе. Все понимали, что до осуждения его и, следовательно, увольнения, оставалось пару месяцев. В этом случае требовать от него служебного рвения никто не мог, тем более, что все знали, что пострадал он за великое дело. О деле, раскрытому благодаря Фокину, громко шумела районная и областная пресса, хотя и имени его и не упоминалось.
Фокин с неунывающим (конечно, только снаружи) видом, слонялся по кабинетам, выслушивал слова восхищения и сочувствия, но преследовал он совсем другие цели. Переход на нелегальное положение требовал от него смену имени, возможно, внешности. Как ему этого добиться, он не знал сам и пытался решить этот вопрос по ходу. Время его торопило. Труп Чикина мог начать разлагаться. Зайдя в паспортно-визовую службу, предварительно купив тортик, Фокин вспоминал свои визиты туда и безалаберность девчонок с бланками паспортов.
– А не попить ли нам чайку, девочки, да с тортиком? – с этими ловами он зашел в кабинет.
– Ой, Александр Иванович, ну как ты?
– Да живой пока, что мне будет?
– Правда, что тебе суд будет? И тут никак не выкрутиться?
– От Урганина, попробуй, выкрутись.
– Вот, козел, неужели не видит, кто и что стоит?
– Почему же, видит, только ведь, девочки, он и по мне и по Опеке обвинение поддерживать будет, так что он двух зайцев убивает, далеко пойдет.
