В ожидании неизбежности

– Ах ты, змий! Белое отродье! – выкрикнула миссис Дарк, оправившись от шока.

– Я польщён вашим вниманием!

– Ты поганое животное! Узник белого дьявола, его шавка! Будь ты проклят! – выкрикнула миссис Дарк.

– Заткнись, разгульная потаскуха грязного, проклятого рода! Никто не смеет проклинать белых слуг Господа нашего! – неожиданно жестоко выругался мистер Лайт, – Ты и твой муж умрёте! Дрянь!

Он ударил миссис Дарк тыльной стороной ладони. В уголке мягких губ женщины выступила струйка алой крови. Волосы миссис Дарк растрепались, а платье порвалось. И выглядела теперь очаровательная миссис далеко не очаровательно.

Раздался стук в дверь.

– Мистер Хёрш, любезный! Откройте дверь, впустите долгожданных гостей! – мистер Лайт опять стал говорить непринуждённо, словно вёл дружескую беседу. Он снова стал самой любезностью.

К слову сказать, чета Лайт были существами не менее странными и опасными, чем мистер и миссис Дарк. Лайты должны были остановить Дарков. И прекратить их злодеяния. Но, как вы поняли, чета Лайт использовала те же методы, что и их противоположности (а противоположности ли они?).

Послышались мягкие шаги и шарканье подола платья, и в чердачную комнату вошли миссис Лайт (само очарование!) и одурманенный супруг миссис Дарк.

Мистер Дарк был сам не свой, он всё смотрел на миссис Лайт и пытался вдохнуть аромат её духов. А миссис Лайт, увидев привязанную миссис Дарк, заулыбалась.

– Дорогой, что же ты не сказал, что у нас гости! – как ни в чём не бывало, спросила миссис Лайт.

– Ох, милая моя миссис, ты принесла угощения для Мистера Хёрша и Мистера Келеба?

– Ах да, конечно же! – она протянула подошедшему к ней Мистеру Келебу мешок, который был тёмно-алого цвета. Из него на дубовые доски пола просачивалась и капала кровь.

И миссис Дарк сразу поняла, что лежит в мешке.

– Но, прежде чем приступить к еде, уважаемые слуги, помогите мне уложить уважаемого мистера Дарка на хирургический «стол», – указал длинным пальцем на кушетку мистер Лайт.

Стражи Лайтхолла молча кивнули. Их лица, как вы поняли, были скрыты серебряными масками. Масками человеческих лиц, которые не пропускали исходившего от лиц слуг света.

Мистера Дарка приковали к «столу». Он уже приходил в себя, когда мистер Лайт надел чистый фартук.

– О! Мистер Дарк, вы приходите в себя! – весело проговорила миссис Лайт.

– Ах, ты дрянь! – прошипела миссис Дарк.

– Заткнулась бы ты, а то съем твой острый язычок прямо у тебя во рту!

Миссис Лайт подошла к привязанной и лежащей на операционном столе миссис Дарк и взглянула той в глаза. В самую чёрную бездну, что только может быть. А миссис Дарк взглянула в белые очи миссис Лайт. В самый яркий свет.

– Ты умрёшь в самых страшных и тягостных муках, – тихо сказала миссис Лайт стальным голосом, наклоняясь к самому уху миссис Дарк.

– И мистер Дарк, который, кстати говоря, уже пришёл в себя, – продолжил за супругу мистер Лайт, – испытает то же, что и вы, дорогая миссис Дарк!

Привязанный к кушетке глава Даркхолла действительно пришёл в себя от одурманивающего зелья, которым отравила его миссис Лайт (уже не так очаровательно выглядевшая).

– Кто вы? – сразу спросил Дарк, – зачем вы приковали меня к кушетке? – он посмотрел в сторону, – Дорогая жена! Что же ты делаешь здесь, прикованная, как и я?! Кто вы?!

Мистер Дарк устремил свой чёрный взгляд на чету Лайт.

– Не беспокойтесь так, мистер Дарк! – сказал мистер Лайт, – Меня зовут мистер Лайт, я хозяин этого дома. А это моя жена миссис Лайт!

– Белое отродье! – тут же завопил мистер Дарк, – Будьте вы прокляты! Я знаю, что вы хотите сделать, но нет! Наш господин не позволит этому случиться!

– Конечно, не позволит! – успокаивающе улыбнулась миссис Лайт. Но это была недобрая улыбка; улыбка, которая могла слететь с губ миссис Дарк, но никак не с губ миссис Лайт. Но всё же именно миссис Лайт подарила окружающим это недобрую, злую улыбку!

– Не беспокойтесь, господа, ни ваш чёрный хозяин из преисподней, ни наш повелитель из блаженных мест рая не помешают нам съесть вас по кусочкам, обгладывая каждую косточку! – мистер Лайт рассмеялся.

– Ибо вы – продолжила за него жена, – исчадье адской колыбели и заслуживаете того, что мы с дорогим мужем сделаем с вами. Вы пожирали многих людей, которые, конечно, заслуживали этого. Но всё же наш господин не разрешал вам убивать их.

– А разве ваш всемогущий «белый дьявол» может приказывать нам, великим слугам Чёрного божества?! – огрызнулась миссис Дарк, приподнимая голову, чтобы видеть комнату и всех, кто в ней находился.

– Никому не разрешено убивать людей, даже им самим.

– Но они убивают, – медленно произнёс мистер Дарк, соглашаясь с мистером Лайтом, – бессердечные ублюдки.

– Именно в этом и причина, мистер Дарк, – горько улыбнулся мистер Лайт.

Наступили те томительные секунды, в которые решается судьба, но все думают не о своих проблемах, но проблемах всемирных.

– Ну что ж, более не смею оттягивать момент наслаждения, – вновь улыбнулся глава дома, – Мистер Келеб, любезный, заприте окна и двери. А вы, Мистер Хёрш, прошу, принесите инструменты.

После того, как двери и окна были наглухо заперты, а инструменты доставлены мистеру Лайту, всё началось.

Слуги, поклонившись, спустились вниз, забрав с собой мешок (с головами Мистер Эшера и Мистера Фиша, как вы помните, уважаемые читатели).

Началась «операция». Мистер и миссис Дарк кричали, умоляли, шипели, рычали, выносили самые страшные проклятия.

Но лишь ночная тишина была им ответом.

Когда мистер Лайт под пристальным вниманием жены поочередно отпилил руки мистеру Дарку и миссис Дарк, то никто в комнате больше не кричал. Миссис Лайт, получая от мужа куски плоти, сразу начинала обгладывать их, пачкая лицо, руки и чистую белую одежду, которая моментально окрашивалась в кровавые оттенки. Кушетки, весь пол и даже стены – всё было в крови, тёмно-алых и ярко-алых картинах. Красный цвет заливал всё; и чёрные предметы становились красными, и белые предметы окрашивались в него. Просто где-то красный казался тёмным, а где-то чуть светлее. И немую, мёртвую тишину теперь нарушали лишь чавканье миссис Лайт и скрежет пилы, режущей кости.

Настал алый рассвет, ознаменовавший то, что ночью пролилась кровь.

Так заканчивается история весьма странной (очень странной) пары. Идеальной молодой четы и столь же идеальных Альтер эго.

История мистера и миссис Дарк и их противоположностей мистера и миссис Лайт.

Тьмы и света. Или Добра и Зла. Называйте их, как хотите, терпеливые читатели. Ибо только вам решать, где должно существовать зло, а где – добро.

Размышления в ожидании отчёта о доставке

SMS

-сообщения (абстракция)

Знакомый звук не может пробиться через ураган миллионов других звуков, шумами расходящихся в пространстве и мгновенно собирающихся в тонкой нити, подвешенной в воздухе. Этот странный, но родной звук, напоминает жужжание толстого брюхатого одеяла, обёрнутого в полосатую наволочку. Самосознание того, что звук этот, уродливый и неестественный, становится родным, удручает. Но с помощью этого неугомонно жужжащего одеяла я могу понять субстанции, объективно-субъективно-одетые в такие же одеяла, и это делает меня счастливым, т. к. я могу! Я могу требовать от них инсталляции воспоминаний, связанных с объективно разлагающимся отрывком в воспалённой памяти.

Звук не может пробиться через оптическое волокно миллиарда волн и проводов. Он потерял свой провод, свой проводник, путь, который приведёт его к моему полосатому одеялу.

Шмель бьётся о помутневшее стекло немытого окна, разлагаясь в памяти так же, как и объективно-субъективные отрывки воспоминаний о носителях жёлто-полосатых одеял, чьё существование, так же объективно-субъективное для меня, затормаживается отсутствием родного для слуха, но гадкого и чужеродного для рассудка, звука.

Звук не может пробиться через стекло немытого, помутневшего окна. Звук скоро сломает свои тонкие объективно прозрачные, субъективно пчелиные крылья.

Одеяло требует, чтобы произошло туманное открытие туманности, разлагающейся субъективно, объективно – идентичной миллионам, души. Одеяло требует защиты самой себя, так как является самим собой, а значит, миллиарды молекул, в совокупности исчисления своего непродуктивно-рационального числа, демонстрируют полное совпадение философской составляющей души и миллиарда молекул, соединяющихся в жёлто-полосатый кусок материи.

Умозаключительные действия, однако, лишённые оправданности и далеко отсталые от якобы рациональной позиции разума, приводят к тому, что звук всё ещё не дошёл до адресата, а значит носитель одеяла, не может воспринимать часть души, которая в данный миг болеет от необъяснимой, хотя и субъективно-объективной, болезни.

Злополучная, хотя и счастливая, хотя и горестная, хотя трагичная, хотя и любовная – а что такое любовная? – хотя и ненужная, хотя и нужная тяга с обладателю заставляет память воспроизводить безрассудочные, хотя и трагичные, хотя и милые жестикуляции и обороты речи, а так же заставляет нервные комки и окончания, которые почти славят императора Нерона, сжиматься в области сердечных сосудов, а так же вызывает желание совокупиться с обладательницей жёлто-полосатого одеяла звуками своих одеял, а так же получить ответ от заблудившегося в проводах звука…

Звука всё нет.

Переливание чрез край свободы, дарованной из их самих, заставляет лепестки, именованные листьями, на кончиках нервных окончаний – в честь римского императора Нерона названных (шутливо говоря) – деревьев – субстанций обозначающихся объективно-субъективным восприятием, как нечто, совершать чудесные, хотя и баснословно уродливые, хотя и чудаковато прекрасные действия, обозначающиеся в объективно-рациональном, хотя и субъективно-эмоционально-иррационально-мёртвом мире, как колебания на дуновение колыхающегося воздуха. И это великолепно!

Но звук не пришёл…

И носительница… ца… ца… ца… не может совершить слияние с моей субъективно-иррационально-объективной душой, потому что не знает о существовании таковой!

Звук дошёл! Импульсы, имитирующие жужжание, раздались. Ответ на ответ пришёл, но теперь нужен сам ответ, ведь без оного не произойдёт слияния жёлто-полосатой материи двух далёких, но похожих – а разве похожих? – структур сущего. Ответ должен прийти…

Или может быть случится, что ответом станет моё личное, субъективно-иррационально-рациональное вмешательство…

Бой Кухулина с Фердиадом (повесть)

Яркие всполохи света от далеких взрывов озаряли вечернее уставшее небо. Закрадываясь за облака, вспышки освещали причудливые кучевые формы.

Я не мог видеть направления взрывов, лежал в воде, лицом к озаряющемуся небу, задыхающемуся от дыма и гари.

Чувствовал лишь неполноценность себя самого, будто меня разорвало на куски.

А может, так оно и было…

С пушками ирокезы обращались отлично. Наши родные кулеврины-45, если память мне не изменяет.

Хотя, кто меня знает… может, я и ошибаюсь.

Но я знал наверняка, пушки были крайне нагло перетащены в форт с наших фрегатов. Кулеврины у нас обычно заряжались разрывными ядрами – бомбами.

Что это значит?..

А то, что каждая бомба будет взрываться при попадании в цель. Что, собственно говоря, со мной и случилось. Разорвалась одна такая прилетевшая бомба в пяти ярдах от меня.

Швырнуло так, что я кубарем покатился в соседствующий с нашим укреплением ручей. Вот и оказался в воде, когда мой отряд ринулся освобождать награбленное ирокезами имущество.

Ох, уж эти краснокожие!.. Доберусь до них, задницы всем надеру! Уж пуль мне хватит, а если – нет, то сабля поможет!

Только бы выбраться из воды…

Хотя нет, убивать я никого не собирался. Скорей так – пар выпустить. Хватит с меня смертей.

Так для начала выбраться бы.

А для этого мне нужно было понять, что я сейчас из себя представляю: боевую единицу армии Его Величества или же окровавленные ошметки, которые некогда были Джоном Фердиадом.

Шевельнул рукой – сначала левой, затем – правой. Почувствовал, как по правой струится что-то тёплое и медленно затекает под камзол.

Поднес руку к глазам, и на меня полилась соленая кровь.

Не хватало по фаланге на безымянном и мизинце.

Ничего страшного – с саблей справлюсь как-нибудь.

Остальное, на первый, но опытный взгляд, было впорядке.

Я поднялся на ноги. Но сделал это специально медленно, чтобы голова после лёгкой контузии не болела так сильно.

Всё же, как не крути, я причислял себя к бывалым воякам. Пятый год в звании капитана и целый отряд гренадеров армии Его Величества под командованием.

…Умудрились же мы занять старый форт на территории краснокожих (он был построен еще первыми колонистами в 1682-м и сейчас в нем жили жалкие остатки французских поселенцев).

Племя чероки, чей вождь – Свистящий ветер – некогда был грозой всех местных жителей, потому что однажды смог одолеть в одиночку целую стаю волков, защищая свою жену и дочь, а сейчас пользовался своей затухающей репутацией…

Так вот, племя это отличалось быстрой приспосабливаемостью к окружающим переменам. Когда на их территории свободные жители-колонисты стали строить первый поселок и рядом форт, то чероки моментально захватили оба объекта и научились управляться с ружьями, пушками и прочими видами оружия «белых».

После этого уже ни один американец, англичанин или француз не смел пройти по землям краснокожих без их ведома.

Так было, пока в русло реки Миссисипи не вошли два фрегата под флагом Великой Британии.

Индейцы не оказали нам радушного приема, а искать тех американцев, которых нам приказали всеми правдами и неправдами доставить в Англию, у нас времени не было. Вот и вступили в бой с целым племенем ирокезов, не добрых и кровожадных.

Нас было сто двадцать гренадеров – два отряда – и еще в добавок около двух сотен моряков, которые, к полному удивлению капитана Митчелла, решили покинуть берега Нового Света после первой же стычки с аборигенами.

… Медленно, короткими шагами я дошел до опрокинутого взрывом воза с провиантом. Красно-белый мундир был весь в грязи, а перевязь с саблей я потерял, как и мушкет. Его-то и свою старую булатную «подругу» я и пытался найти сейчас в обломках небольшого укрытия.

Битва с ирокезами сместилась сейчас в форт, поэтому я мог преспокойно шарить в пыльной земле впотьмах. Благо, хоть канонада из пушек иногда помогала в поисках, на мгновения озаряя степную окрестность.

Как же мне опротивела эта война!

Хоть я и преданный слуга Его Величества, но сражаясь за земли, давно потерянные для Короны, я и сам потерял всякий смысл сражаться. Я больше не чуял вкуса войны, запаха гари от порохового дыма, криков своих солдат. Мне опротивела война. Поэтому и не бежал сейчас опрометью в бой, спасать своих бойцов. А, кряхтя и ругаясь, искал свою саблю и мушкет.

Вдруг в кустах, у ручья раздался шорох и хруст веток.

Я насторожился.

«Краснокожий?!»

Весьма могло быть.

Благо, к моему счастью, я нащупал, не глядя, рукоять сабли и тут же прижал клинок к себе.

Взгляд не отрывал от кустов.

В ветвях снова зашуршало.

– Кто там? – спросил я так, чтобы меня слышали в кустах.

Незамедлительно последовал ожидаемый ответ – из тьмы молнией вылетело копье дородных размеров.

«И кто меня за язык дёрнул спросить!»

Я увернулся.

– Как ты смеешь метать копья в капитана Фердиада? – возопил я. – Покажись, чероки!

На этот раз к опрокинутому возу вышел крепкий индеец.

Его кожаные штаны были мокры, как и мокасины, значит, шел по ручью… шел на помощь к своим.

– Ты один? – спросил я на английском языке.

– Да, я приходить один, – был мне ответ на ломаном диалекте.

– Идешь помогать соплеменникам, ирокез?

– Нет. Ухожу.

«Как уходит?! – я слегка опешил, – Ни разу на моей памяти абориген не покидал место битвы с «белыми» людьми… да еще и без скальпа».

– Почему уходишь? – я был насторожен.

– Война надоела…

– Как тебя зовут? Назови мне своё имя, ирокез.

– Я Кухулин – Серый глаз.

– Меня же звать капитаном Джоном Фердиадом.

– Фердиад, – медленно повторил индеец, словно пробуя слово на вкус.

Он почти сливался с окрестным мраком.

Я ждал.

Он тоже.

Рука ныла, я чувствовал, как под перевязкой пульсирует рвущаяся наружу кровь.

Мыслями я старался сосредоточиться на Кухулине.

Он стал мне интересен.

В нём угадывался опытный воин и следопыт.

Я ждал.

Он больше не захотел делать того же…

Медленными и короткими шагами Кухулин стал выписывать круг, двигаясь от воза в мою сторону.

Я начал делать то же самое.

Что же он не нападает? Бывалый вояка – уже приноровился к моей поступи и скорости шага.

Высматривает слабину? Да вот же она – я без двух пальцев, контуженный!..

Что ж ты, чероки хитролицый, не бежишь на меня?..

Давай! И я распорю тебе живот саблей… или ты меня затопчешь, как блоху! Давай, действуй! Только не играй со мной в эти игры. Я слишком устал…

Мы завершили круг, и я, наконец, увидел причину пассивности необычайно спокойного индейца.

Копье.

Он поднял его очень быстро, но так бережно, будто подавал руку английской леди с Пикадилли.

– Откуда ты знаешь язык «белых»? – неожиданно для самого себя спросил я у Кухулина.

– «Белые» люди добры, но не многие. Они обучили. А потом другие «белые» всё разрушили.

– Что же ты не отомстишь? Не защитишь своё племя?

– Индейцы неправильно воевать. Ни за то. И «белый» человек – тоже ни за то. Но если «Белый» притронется к жилищу Кухулина и его племени, «белый» умрет! Умрет от моего Габульга, – он поднял копье в воздух.

– Справедливо, – рассудительно заметил я, – я тоже бы защищал свою семью. Но сейчас мои солдаты умирают, я должен помочь. Не мешай, Серый глаз.

– Вот и иди, «белый» человек, Фердиад. А Кухулин пойдет в свой вигвам.

Послышались выстрелы – битва снова приближалась к разрушенной баррикаде.

Я посмотрел на почерневший Восток – англичане гнали индейцев в нашу сторону.

Шорох.

Я огляделся.

Кухулина – Серого глаза нигде не было видно.

Ко мне подбежали уставшие, раненые, но всё же радостные гренадеры.

– Капитан! – окликнул меня лейтенант Шпинг, – Мы отогнали краснокожих! Форт снова наш!

– Хорошо. Сколько наших погибло?

– Не могу сказать точно, сэр. Но потери не велики.

– Хорошо. Собираемся и возвращаемся в форт.

– Но как же погоня, капитан?! – удивился Шпинг, – Разве нам не подобает догнать этих сволочей и убить всех до одного! Они разорили наше укрепление и корабли!

– Нет, лейтенант! – я резко прервал его, – мы отходим. Больше никаких смертей на сегодня.

****

На следующий день Джон Фердиад проснулся поздно. Солнце уже добралось до зенита, а капитан только-только умылся в поставленном на улице тазу с холодной водой. Ночью он спал крепко, несмотря на распухшие и ноющие пальцы.

После умывания Джон отдал лейтенанту приказ трубить построение, а сам уселся на ступеньки небольшой хижины, расположенной у южной стены форта, и начал промывать отстрелянные пальцы. Заражения не было, поэтому капитан просто макнул руку в банку со спиртом, а потом, зарычав от боли, быстро перевязал рану. Голова закружилась, но бывалый вояка не дал себе слабины. Зато боль окончательно развеяла сон, и капитан английской армии даже взбодрился.

Он все думал о том индейце, Кухулине, не захотевшим драться с капитаном и полностью проигнорировавшим войну с белыми людьми.

«Ну, почему? Почему в родном Лондоне за 35 лет жизни я ни разу не встречал родственную душу, понимающую меня и принимающую мои взгляды на жизнь. А стоило вступить на землю Нового Света, так сразу же нашел такого человека! Как же жаль, что этот Кухулин из краснокожих. Я думаю, нам было бы, о чем поговорить».

Мысли капитана прервал подошедший к нему лейтенант Шпинг.

– Сэр, гарнизон построен по вашему приказу.

– Отлично, Джеймс. Сколько людей из прислуги форта осталось в живых?

– Шесть человек, сэр.

– Хорошо. Узнай у них, где живут те индейцы, что напали на нас вчера.

–Да, капитан.

Фердиад встал.

– А я пойду оденусь.

Капитан поднялся по ступенькам, по дороге ощупывая раненую руку – пальцы болели, но гниения не было. Поэтому Джон, слегка улыбнувшись, надел свой камзол и вышел во внутренний двор форта.

****

Солдаты, построенные в ровные шеренги, ждали меня.

Снова подошел Шпинг, его лицо покраснело от натуги и жары, мундир явно жал ему в груди. Лейтенант отдал честь и доложил.

– Сэр, местная повариха сказала, что это были чероки из речного племени. Их деревня находится в десяти милях к северу отсюда.

– Что ж им все неймется. Зашли в такую даль просто для того, чтобы попугать нас что ли?.. – меня часом уже раздражало такое соседство, хоть мы и были в Новом свете новичками, – Как там капитан Митчелл?

– Лежит в лазарете. Сестры из прихода Святой Марии, что рядом с фортом, подлатали его, сэр. Но капитан Митчелл напился ночью и чуть не придушил одну из монашек, думая, что она из индейцев. Его связали, но утром он попросил отпустить его.

– И что же вы?

– Я развязал путы, взяв с него слово, что он пить сегодня не будет, – высокий Шпинг пожал плечами, – вы же знаете его, капитан, Митчеллу не верит даже собственная жена. Поэтому я на всякий случай убрал подальше все спиртное.

– Да, устроил старикан нам проблемы.

Я уже пять лет служил бок о бок с Дэном Митчеллом, отличным воякой, который был на десяток лет старше меня, но так и остался в звании капитана, потому что из-за пьяных выходок выше его никто не решался поднять. Вчера, во время штурма крепости, Дэн получил пулю в живот. Слава Деве Марии, что он остался жив, ведь, если б я погиб, то гарнизоном командовал бы он. А с его горячностью и жаждой быстрой расправы, гренадеры атаковали бы племя чероки еще вчера ночью, усталые и измотанные. И это скорей всего была бы последняя атака моего гарнизона.

– Ладно, Джеймс, трубите на марш и отправляйтесь на север. Я загляну к нашему дебоширу и догоню вас на разъезде, что в двух милях отсюда.

– Есть, сэр.

Лейтенант Шпинг еще раз отдал честь и пошел отдавать приказы. Вскоре я уже мог наблюдать, как гарнизон почти в полном составе марширует по пыльной дороге, идущей на запад, а через две мили, у разъезда, круто забирающей на север.

Я вздохнул и пошел в сторону основного здания форта, где располагался лазарет.

Мой старый друг Дэниел Митчелл встретил меня хмурым, даже злобным, взглядом и тирадой возмущений, суть которых сводилась к незаконному лишению капитана положенного ему количества спиртного.

– Успокойся, Дэн! – я сел, усмехаясь, – это был мой приказ.

– Зачем ты так говоришь? Я же знаю, что это чёртов Шпинг!

– Ну, не отдам же я тебе своего лейтенанта на растерзание, – я вновь улыбнулся. Но Митчелл мой оптимизм не разделил.

Я вздохнул, что ж ты поделаешь с этим скрягой.

– Как рана, Дэн? – я решил пойти на мировую.

– Царапина, Джон, – ответил мне все тем же тоном Дэн, – Ты лучше не будь скотом и принеси мне бутылку привезенного виски и мое снаряжение.

– Во-первых, для тебя наступил сухой закон… по крайней мере, пока рана не заживет. Во-вторых, ты что не слышал трубы? Гренадеры Его Величества уже выступили в путь. Надо разузнать про этих ирокезов, а уж потом брать тех беглецов-англичан, переметнувшихся на сторону полосато-звездных ублюдков.

– Свое задание выполняй сам, Джон, – ответил Митчелл, садясь на кушетке, – моих парней в это не втягивай. Нам было приказано расчистить форт, что мы и сделали. Еще по возможности устранить прочие помехи на пути дальнейшего расширения Английской Колонии. То бишь, я сейчас встаю, собираюсь и отправляюсь догонять гарнизон.

– Остынь, старина, – я подошел и примиряюще положил руку на плечо, собравшегося вставать капитана. Рука легка по-дружески, но жестко, – предоставь краснокожих мне, а сам отлежись пока. Я знаю, ты рвешься в бой, но сейчас я возглавляю эту кампанию, а значит, ты обязан выполнять мои приказы.

Митчелл побагровел, глаза выкатились. Я счел бы это за последствия пьянки, но он же был трезв.

– Ах, ты скот! Я сам себе приказы отдаю! Эти твари изрубили вчера на куски пятерых моих парней! Я не буду сиднем отсиживаться, пока ты там собрался дипломатию вести с ними! Рубить надо этих краснорожих!

– Успокойся, говорю! – Я тоже начал злиться. Мало того, что жизнь ему сохраняю – не известно, что там будет с ирокезами, вдруг сражение очередное – так этот вояка хренов еще и оскорбляет, приказы не слушает и драться хочет, словно мальчишка, у которого старшие отняли деревянную саблю.