скачать книгу бесплатно
Роудмуви
Олег Швец
В книге стишки разных периодов и рассказ "Собеседование", герои которых взрослели в середине девяностых
Самое важное, что со мной происходило – люди. Так что – имена и фамилии в заголовках – настоящие. Настоящих событий – меньше, поэтому прямые параллели можно, наверное, не искать, кроме гибели в 93-м году Лизы Мироненко. Нам тогда едва исполнилось по шестнадцать и, те, кто был на моих выступлениях, могли видеть, как и сейчас чуть не до слез ору текст про нее и ее смерть.
Мой одноклассник Артем Козьмин как-то сказал: «Мы крутые, мы выжили в девяностые». Думаю, что так и есть. Сам он погиб в 2013, так что, пусть эта книга будет для него. Скучаю по дням, когда произносил его имя, обращаясь к живому другу.
Стишки
Роудмуви. Артёму Козьмину
1
На заднем сиденье спит дочь, ей почти двенадцать.
Она ещё ниже тебя на голову, а губы дует почти как взрослая:
хлопнув дверью уходит в комнату, не даёт себя обнимать,
и, когда она спит вот так,
ты телом помнишь, как в доме,
где стойкий запах развода,
она прибегала ночью,
укрывалась твоей ладонью
и только так могла успокоиться до утра.
Теперь – темень и дождь, ты – давно уже за рулём,
и вот, на пути – не город и не село,
а точка на сгибе карты: в грязи кафе и следы камазов,
свалить отсюда хочется как-то сразу;
пластиковые кресла, бубнит сериал про ментов.
Глянув тебе в лицо, золотозубая дама хватается за кофейник,
ты ждёшь вполоборота, поближе к двери:
вдруг дочь проснется, а тебя нет?
Тебе под силу представить любую жуть, но не эту.
В углу – трое, пиво цедят, зыркают поверх кружек.
Один – черкает кроссворд, а ручку держит, будто это стилет,
и видно, что пороха ему хватит всадить его кому хочешь и куда нужно,
да так, чтоб пикнуть даже не успел.
Забираешь кофе, скрипишь дверью бэхи лохматого года,
до пункта «Б» ещё долго.
2
Твоя бывшая живёт теперь в запинде,
в доме, который и летом трудно прогреть.
У неё, на пути домой, останавливается дальнобой:
подкидывает то проблем, то денег,
она завела собаку и огород, – тоже дело.
Чтобы не спать, ты помнишь, как в девяностых когда-то ночью
вы сидели – коленками к Неве, молодыми задами – к прочему,
вы знакомы примерно час и где-то столько же пытаетесь взяться за руки,
и от того вас ещё больше прёт – сидеть вот так и тыриться на реку.
Она говорит, что парень её – в Чечне ещё минимум на год,
что предки-придурки – гонят её на курсы бухгалтеров,
что она хотела бы выучить английский
и уехать так, чтобы – ничего русского, даже в мыслях,
домик у океана, лабрадор, супермаркеты по субботам,
поскольку, нечего делать в совке с такими мозгами и такой попой.
Ты спорил, конечно, травил иллюстрирующие басни,
поглядывал как в сумерках белой ночи пух на её затылке
ерошится, вспыхивает и гаснет.
А когда всё-таки взялись за руки, поняли, что не можете не бежать,
что улицы в Питере – киноленты на перемотке,
до рези в легких, до радужных пятен в глазах,
в ногу, с одним дыханием на двоих и горячей кожей,
едва врубаясь, что это счастье и есть – бежать вот так, просто потому, что можешь.
Вынесло вас на Средний к парадной незапертой,
вверх, в запах книг, под трёхметровые потолки её коммунальной хаты,
мимо сопящих предков, в дальний угол, за занавеску,
упасть, будто тело у вас одно и пахнет от бега резко.
Так, что стрелки часов впору до крови сжать рукой,
и непонятно чей это пульс так лупит – её или твой.
3
ЖД переезд, поперёк тянется товарняк,
закрываешь глаза: ничего, сзади, если что, погудят.
Полцарства – за боковой плацкарт.
Оттуда здорово видно как проезжаешь всякую жизнь,
и что она хороша, как ни кинь.
Все эти степи, волнами разбивающиеся о насыпь,
все эти стены леса, полуразрушенные сараи,
машины на переезде, с потушенными глазами,
домики с геранями на окошках, тётки с одинаковыми флажками,
городки, будто необитаемые, горизонты все эти, закаты,
от которых и знаешь, что мир – не целлюлозная карта,
а тёплый, живой колобок.
И что впервые тебя оставили все в покое,
ты никому не нужен в самом хорошем смысле этого слова,
и это дико важно, если вообще не самое основное.
4
Утром, пока вы метёте манку, мама чуть сверлит тему неспешных пирков,
папа прячет глаза за потрёпанным Спид-инфо,
на котором написан номер квартиры карандашом.
Ты смотришь на зазнобу свою через круглый, под ситцевым абажуром, стол
и врубаешься, что не помнишь, как её звали: катя? маша?
Видишь, что и она в похожем недоумении,
и что это совсем неважно.
Важно – ходить в обнимку, в любую жару,
корабли провожать океанские или бумажные, лишь бы – за руки, на ветру.
Купаться? Да где угодно, лишь бы вместе и голышом,
длить этот лучший в мире июль, такой солнечный и такой большой,
что он кажется вечным, как твой район,
как все эти девяностые, где у каждого есть знакомый бандит.
Твой – учил тебя практической анатомии: где яремная вена ,
как с полтыка попасть в кадык.
Ты не рос волчарой, скорее – псом
и скорее сторожевой, чем бойцовой породы.
И все-же умел так вот сказать: "Запиши телефон,
если вдруг что, какие уроды –
– звони, подскочим, решим вопрос".
Тебе до старости будет, важен этот пацанский форс:
жить, будто где-то есть те, за кого ты легко умрешь.
