скачать книгу бесплатно
– Но я же не родной, Рай, – возразил Келл. – На самом деле я никакой не принц, хотя король и королева пожаловали мне этот титул. Я чувствую себя… вещью.
После этих слов Рай ударил его кулаком в лицо.
Келл еще неделю ходил с подбитым глазом, так что черными казались оба. Он никогда больше не поднимал эту тему и надеялся, что Рай так напился, что забыл этот разговор, но тот все помнил. Рай ничего не рассказал ни королю, ни королеве, и Келл считал себя его должником, но теперь всякий раз, когда он путешествовал, приходилось терпеть расспросы принца крови, словно Келл занимался чем-то совершенно дурацким.
Рай наконец отпустил Келла.
– Ну зачем тебе это все?
– Это весело, – с улыбкой пояснил Келл.
Рай покачал головой.
– Послушай, я довольно долго закрывал глаза на твой ребяческий бунт, но эти двери были заперты неспроста, – предостерег он. – Контрабанда – это измена.
– Это просто безделушки, – возразил Келл, снова зашагав к двери. – Все безопасно, поверь.
– Как же, – буркнул Рай. – Опасность появится, если родители когда-нибудь узнают…
– Хочешь им рассказать?
Рай вздохнул. Келл видел, как он пару раз порывался что-то ответить, но не мог подобрать слова. Наконец признался:
– Я бы отдал тебе все что угодно.
У Келла защемило в груди.
– Знаю.
– Ты – мой брат. Мой лучший друг.
– Знаю.
– Тогда прекрати эти дурачества сам, пока я не положил им конец.
Келл выдавил усталую полуулыбку.
– Осторожнее, Рай, – сказал он. – Ты начинаешь говорить как король.
Принц скривился.
– Когда-нибудь я им стану, и мне нужно, чтобы ты был рядом.
Келл улыбнулся в ответ:
– Поверь, мне тоже этого хотелось бы.
И это было правдой.
Рай похлопал его по плечу и пошел спать. Келл засунул руки в карманы и посмотрел ему вслед. Жители Лондона, да и всей страны обожали принца. А как его не обожать? Молодой, красивый и добрый. Пожалуй, он слишком часто и слишком успешно играл роль повесы, но за лукавым взглядом и постоянными игривыми шуточками скрывались острый ум и добрые намерения – желание всех вокруг осчастливить. У него было мало способностей к магии и еще меньше интереса к ней, но недостаток силы с лихвой возмещался обаянием. К тому же из своих путешествий в Белый Лондон Келл узнал, что магия только портит правителей.
Он направился к дубовым дверям своих покоев. В открытые балконные двери лилось красное свечение Айла, гобелены матерчатыми облаками вздымались и опадали под высоким потолком. Роскошная кровать с балдахином, перинами и шелковым бельем манила к себе. Келл собрал всю свою волю, чтобы не повалиться на нее, и прошел в другую комнату, поменьше, заставленную шкафами с книгами по магии, включая те немногие, что Келл сумел отыскать на тему Антари и заклинаний крови (когда двери в Черный Лондон закрыли, большинство книг о магии были уничтожены). Он закрыл за собой дверь, рассеянно щелкнул пальцами, и на полке зажглась свеча. В ее неярком свете он различил несколько меток на тыльной стороне двери: перевернутый треугольник, несколько параллельных линий, круг… Простые, легко запоминающиеся значки. Они отмечали двери, ведущие к различным местам Красного Лондона. Келл остановил взгляд на метке посредине: две пересекающиеся черты. «Начали», – подумал он, прижал пальцы к самому свежему порезу на руке, где еще не засохла кровь, и начертил метку.
– Ас Тасцен, – устало сказал он.
Стена прогнулась от прикосновения, и его личная библиотека превратилась в тесную каморку. Тишина королевских покоев сменилась шумом таверны внизу и городским шумом за ее стенами.
Над дверью таверны покачивалась вывеска «Ис кир айес» – «Рубиновые поля». Хозяйкой заведения была старуха по имени Фауна, с бездонной глоткой моряка-пропойцы и премерзким характером. Келл когда-то давно заключил с ней сделку (и ему казалось, что Фауна уже тогда была старухой), и каморка наверху лестницы стала его комнатой.
Обшарпанная и ужасно тесная, не развернуться, но зато целиком и полностью принадлежащая ему. На окно и дверь он наложил не совсем законные заклинания, и теперь никто не смог бы отыскать эту комнату или даже догадаться о ее существовании. На первый взгляд, каморка казалась совершенно пустой, но, если присмотреться внимательнее, все пространство под койкой и ящики комода были забиты коробками, а в этих коробках хранились сокровища Келла из всех Лондонов.
Он тоже считал себя коллекционером.
Непосвященным он демонстрировал только сборник стихов, стеклянный шар, наполненный черным песком, и три географические карты. Автором стихов был человек по фамилии Блейк. Этот сборник подарил Келлу коллекционер из Серого Лондона еще год назад, и надпись на корешке уже почти полностью стерлась. Стеклянный шар – безделушка из Белого Лондона, в которой можно было увидеть свои сны, но Келл ее пока еще не опробовал.
Три карты висели в ряд, прикрепленные кнопками, и служили единственным украшением каморки. Издали их можно было принять за карту одной и той же островной страны, но общим было лишь слово «Лондон» на всех трех картах. Серый Лондон. Красный Лондон. Белый Лондон. Слева висела карта Великобритании – от пролива Ла-Манш до самой оконечности Шотландии, с тщательно прорисованными деталями. В то же время на карте справа не было почти никаких подробностей. Страна называлась Макт, ею правили безжалостные близнецы Даны, и ее границы постоянно менялись. Карту в центре Келл знал лучше всего, ведь это была его родина – Арнс. Название страны было написано изящным шрифтом вдоль всего острова, хотя Лондон находился на самом краю империи.
Три совершенно разных Лондона в трех совершенно разных странах, и Келл – один из немногих живущих, кто видел их все. Ирония заключалась в том, что он никогда не видел мира за пределами этих городов. Находясь на службе у короля и королевы, Келл должен всегда быть где-то поблизости, и потому он никогда не удалялся от того или иного Лондона больше, чем на один день пути.
Все тело ломило от усталости. Келл потянулся и сбросил с себя плащ. Он порылся в карманах, нашел сверток с музыкальной шкатулкой и, аккуратно опустив его на кровать, бережно развернул. Фонари в комнате разгорелись ярче, когда он поднес безделушку к свету. Неловко двинув рукой, Келл почувствовал боль, отложил шкатулку в сторону и переключился на комод, где стояли тазик с водой и несколько кувшинов. Келл закатал рукав куртки, промыл раны и принялся обрабатывать их мазью. Можно было исцелиться командой крови «Ас Хасари», но она не предназначалась для самих Антари, во всяком случае не для мелких ран, и отнимала энергии больше, нежели возвращала здоровья. Порезы на руке уже и сами начали затягиваться. Антари быстро исцелялись из-за обилия магии в жилах, и к утру неглубокие отметины должны были полностью исчезнуть, а кожа разгладиться. Келл собирался опустить рукав, как его внимание привлек маленький блестящий шрам. Так было всегда. В локтевом сгибе линии настолько расплылись, что символ стал почти неразборчивым.
Почти, но не совсем.
Келл жил во дворце с пяти лет и впервые заметил этот знак в двенадцать. Много недель искал он эту руну во дворцовых библиотеках.
«Память».
Он провел большим пальцем по шраму. Вопреки своему названию, символ служил не для того, чтобы помнить, а для того, чтобы забыть.
Забыть минуту, день, целую жизнь. Однако магия, связывавшая тело или разум человека, была не просто запрещена – за нее присуждали к высшей мере. Осужденных лишали силы, и кое-кто считал подобную участь в мире, управляемом магией, горше смерти. И все-таки Келл носил на себе знак этого заклятья. Более того, он подозревал, что это одобряли сами король и королева.
«KL».
Инициалы на ноже. Он многого не знал (и никогда не узнает) о своем оружии, этой метке и связанной с ними жизни. Буквы английские или арнезийские? Ведь они встречаются в обоих алфавитах. Что означают «K» и «L»? Он не помнил своего имени, и потому эти буквы превратились в «Келл». Когда его привели во дворец, Келл был еще ребенком. Нож был с ним всегда или принадлежал отцу? Это оружие, которое он всегда брал с собой, – напоминание о чем-то? Так кем же он был? Келла мучило отсутствие воспоминаний. Он часто ловил себя на том, что смотрел на центральную карту на стене, задаваясь вопросом, откуда он и кто его родные.
Как бы там ни было, его родители были не Антари. Хотя магия живет в крови, она не передается вместе с кровью – от отца к ребенку. Она выбирает свой путь и собственную форму. От сильных людей порой рождаются слабые, и наоборот. У водных магов часто появляются дети – повелители огня, а у целителей – маги земли. Силу нельзя взращивать, как урожай, в противном случае Антари можно было бы сеять и жать. Идеальные сосуды, способные управлять любой стихией, чертить любые заклинания, повелевать окружающим миром при помощи собственной крови. Они были орудиями, а в преступных руках – и оружием. Вероятно, лишив их права наследования, природа тем самым уравновесила чаши весов и поддерживала мировой порядок.
По правде говоря, никто не знал, что приводит к рождению Антари. Некоторые думали, что это дело случая и везения. Другие утверждали, что Антари – божества, от природы наделенные величием. Некоторые ученые, например Тирен, полагали, что Антари – результат перехода магии между мирами, переплетения различных ее видов. Потому их так мало. Но какова бы ни была истинная причина их появления, большинство людей считали Антари святыми избранниками магии, благословленными и отмеченными ею.
Келл рассеянно поднес пальцы к правому глазу.
Независимо от всех этих верований, факт оставался фактом: Антари встречались все реже и ценность их росла. Их собирали, оберегали и лелеяли – ими владели. И, хотя Рай не хотел этого признавать, Келл входил в королевскую коллекцию.
Он взял серебряную музыкальную шкатулку и повернул крохотную металлическую ручку.
Ценная вещица, подумал Келл, но все равно безделушка. Зазвучала тихая музыка, и шкатулка затрепетала в ладони, словно птичка, но он не выпустил ее, а крепко держал в руках и слушал, откинувшись на жесткую койку и любуясь прекрасным маленьким устройством.
Как он вообще очутился на этой королевской полке с безделушками? Что случилось, когда его глаз почернел? Он таким родился и его спрятали или магическая метка проявилась позже? Пять лет – пять лет! – он был сыном каких-то других людей. Они отпустили его с грустью или с благодарностью преподнесли в дар короне?
Король и королева не желали рассказывать о его прошлом, и Келл научился не задавать лишних вопросов, но сейчас усталость размыла дамбу, и вопросы хлынули с новой силой.
О какой жизни он забыл?
Келл досадливо покачал головой. Сколько способен запомнить пятилетний ребенок? Кем бы он ни был до того, как его привели во дворец, это уже не имело значения.
Того мальчика больше не было.
Механизм захрипел, и музыка смолкла. Тогда Келл снова завел шкатулку и закрыл глаза. Мелодия Серого и воздух Красного Лондона погрузили его в сон.
Глава 3. Серая воровка
I
Лайла Бард руководствовалась в жизни простым правилом: если вещь ценная, ее нужно взять.
Она поднесла карманные часы к слабому свету уличного фонаря, любуясь блеском серебра и пытаясь угадать, что означали инициалы Л.Л.Э., выгравированные на задней стороне. Лайла стащила их у одного джентльмена. Якобы случайное столкновение на многолюдном тротуаре, торопливые извинения, рука ложится на плечо, отвлекая внимание от другой – в кармане чужого пальто. Пальцы у Лайлы не только проворные, но и легкие, как пушинка. Она коснулась цилиндра и мило пожелала спокойной ночи, став счастливой обладательницей серебряных часов, тогда как прежний их хозяин зашагал дальше, даже не подозревая, что чего-то лишился.
Лайлу не интересовал сам предмет, но очень привлекало то, что на него можно было купить: свобода. Конечно, слабое оправдание воровству, но это все же лучше, чем тюрьма или богадельня. Девушка провела большим пальцем в перчатке по стеклянному циферблату.
– Время не подскажете? – спросил мужской голос у нее за спиной.
Лайла обернулась и увидела констебля.
Она поднесла руку к цилиндру, который неделю назад украла у задремавшего кучера, и понадеялась, что этот жест сойдет за приветствие, а не за нервную попытку прикрыть лицо.
– Половина десятого, – пробормотала она низким голосом, засунув часы в жилетный карман. Только бы констебль не заметил целого ассортимента оружия, блестевшего под плащом. Лайла была высокая и худая, с мальчишеской фигуркой, и в мужской одежде ее легко было принять за юношу, если, конечно, не приглядываться.
Лайла знала, что надо развернуться и уйти, пока не поздно, но когда констебль с досадой взглянул на свою погасшую трубку и стал шарить по карманам в поисках спичек, она неожиданно для себя подняла с земли щепку. Поставив одну ногу на цоколь фонарного столба, Лайла ловко подтянулась, чтобы зажечь палочку от огня. Свет фонаря упал на ее лицо, и в груди приятно затрепетало от близкой опасности. Лайла в который раз задумалась, что же с ней не так. Бэррон тоже постоянно об этом твердил, но ведь Бэррон – зануда.
«Нарываешься на неприятности, – говорил он. – Будешь искать их, пока не найдешь».
«Неприятности сами нас ищут, пока не найдут, – возражала она. – Лучше уж найти их первой».
«Почему тебе так хочется умереть?»
«Вовсе не хочется, – отвечала она. – Наоборот, мне хочется жить».
Лайла спустилась, и ее лицо вновь оказалось в тени, как только она передала констеблю горящую щепку. Тот буркнул «спасибо», раскурил трубку, пыхнул пару раз и собирался уже уйти, но замешкался. У Лайлы екнуло сердце, когда он посмотрел на нее повнимательнее.
– Вам следует быть осторожнее, сэр, – наконец сказал он. – Не ходите ночью один по улице, а не то могут обчистить карманы.
– Грабители? – спросила Лайла, стараясь говорить низким голосом. – Только не в Итоне.
– И тем не менее.
Констебль достал из кармана плаща сложенный вчетверо лист бумаги. Лайла протянула руку и взяла его, хотя уже поняла, что это портрет разыскиваемого преступника. Она уставилась на зарисовку, точнее, неясный набросок человека в полумаске и широкополой шляпе.
– Обчищает карманы, ограбил даже пару джентльменов и одну леди. Мы, конечно, были готовы к неприятностям, но только не в этом районе. Очень дерзкий мошенник.
Лайла подавила улыбку. Это была правда. Одно дело – промышлять по мелочовке на Южном берегу, и совсем другое – красть серебро и золотишко из карет на Мэйфэйр. Но воры почему-то настолько глупы, что промышляют в трущобах. Бедняки всегда начеку, а богачи важно расхаживают, полагая, что им ничего не угрожает, пока они находятся в приличном районе. Однако Лайла знала, что приличных районов не бывает. Есть только люди – смышленые или бестолковые, и ей хватало ума, чтобы отличить одних от других.
Она вернула плакат и вежливо прикоснулась к цилиндру, прощаясь с констеблем.
– Тогда буду присматривать за своими карманами.
– Да, уж постарайтесь, – вздохнул констебль. – Сейчас уже не так, как было раньше. Все меняется…
Он побрел прочь, попыхивая трубкой и бормоча о том, куда катится мир или что-то в этом духе – Лайла не расслышала из-за стука крови в ушах.
Едва он скрылся из виду, Лайла облегченно вздохнула и прислонилась к фонарному столбу. Голова кружилась от радости. Девушка сняла цилиндр, посмотрела на маску и широкополую шляпу, засунутые внутрь, и мысленно улыбнулась. Затем она снова надела цилиндр, оттолкнулась от столба и направилась к докам, насвистывая на ходу.
II
«Морской король» был далеко не таким внушительным, как можно было бы подумать из-за названия.
Краску разъела соль, деревянный корпус местами прогнил наполовину, а в других местах – полностью. Казалось, посудина вот-вот медленно погрузится в Темзу.
Вероятно, корабль пока еще держался на плаву только благодаря доку, состояние которого было немногим лучше. Лайла не раз думала о том, как однажды и судно, и дощатый док одновременно не выдержат и обрушатся в мутную воду залива.
Пауэлл утверждал, что «Морской король» по-прежнему крепок, и божился, что хоть сейчас готов выйти в открытое море. Но Лайла считала, что корабль готов развалиться даже от небольших волн лондонского порта.
Девушка ступила на мостки, и доски затрещали под ее сапогами. Дрожь отдалась по всему судну, как будто оно противилось ее приходу. Не обращая внимания, Лайла взобралась на борт, на ходу распутывая завязки плаща у горла.
Все тело ныло от усталости, но она все равно совершила ночной ритуал: добралась до корабельного носа и тронула штурвал. Холодное дерево под ладонями, легкое покачивание палубы – все как полагается. Лайла Бард чувствовала, что рождена стать пиратом. Просто ей нужно хорошее судно, и как только оно появится… Ветерок подхватил полы плаща, и Лайла закрыла глаза, представив, как рассекает волны в открытом море – вдалеке от Лондона и от какой-либо суши. Морской ветер насквозь продувает потрепанные рукава. Океанские волны плещутся о борта корабля. Аромат свободы – подлинной свободы – и приключений. Девушка вздернула подбородок, почувствовала щекотку воображаемых соленых брызг, глубоко вдохнула морской воздух и улыбнулась. Открыв глаза, она с сожалением обнаружила, что «Морской король» все так же неподвижно стоит в доке.
Лайла оттолкнулась от перил и направилась через всю палубу а свою каюту. Доски гулко вторили ее шагам, и девушка впервые за ночь почувствовала себя в безопасности. Она прекрасно знала, что безопасности здесь нет и в помине, что ее не найти нигде в городе – даже в шикарной карете на Мэйфэйр, не говоря уж о полусгнившем судне в сомнительном доке. Но это чувство скрытости от чужих глаз было сродни безопасности. Никто не следил за тем, как Лайла пересекла палубу. Никто не видел, как она спустилась по крутым ступенькам в недра корабля. Никто не шел вслед за ней по сырому коридорчику до каюты в самом конце.
Узел на горле наконец развязался, Лайла скинула плащ с плеч и швырнула на койку, которая стояла вплотную возле стены каюты. Туда же отправился и цилиндр, содержимое которого вывалилось на темное покрывало. В углу стояла почти погасшая угольная печка. Лайла разворошила золу и зажгла сальные свечи, расставленные по всей каюте. Затем девушка стянула перчатки и тоже кинула их на койку. Наконец сняла кожаный ремень вместе с кобурой и кинжалом. Разумеется, это было еще не все оружие, но остальное Лайла снимала только в случае крайней необходимости. Нож – обычный, хоть и чрезвычайно острый, – она бросила на кровать к остальным вещам, а вот кремневый револьвер аккуратно положила в ящик стола. Кастер (у хорошего оружия всегда есть собственное имя) был прекрасен. Девушка забрала его у какого-то богатого мертвеца еще в прошлом году.
Пока Лайла добиралась до доков, ночное возбуждение развеялось, и теперь девушка устало развалилась на стуле. Подобно судну, тот резко и недовольно заскрипел, когда она забросила ноги в сапогах на стол. Потертую деревянную столешницу загромождали карты, в основном свернутые, но одна была расстелена и прижата камешками и крадеными безделушками. Лайла любила ее больше всего, потому что на ней не было никаких надписей. Наверняка кто-то знал, что это за карта, но только не Лайла. Для нее это была карта неведомого мира.
На столе стояло большое зеркало с мутной кромкой, прислоненное к стене. Лайла поймала собственный взгляд, слегка поморщилась и поправила темные растрепанные волосы, которые щекотали скулы.
Лайле было девятнадцать, и каждый год оставил свою метку. Девушка потрогала веки, оттянула кожу на щеках, провела пальцем вдоль губ. Давным-давно никто не называл ее красивой.
Не то чтобы Лайла хотела быть красивой – красота не принесла бы ей пользы. Господь свидетель, она не завидовала леди, затянутым в корсеты и наряженным в пышные юбки, с писклявым глупым смехом. Не завидовала тому, как они умело падали в обморок и опирались на руки мужчин, притворяясь слабыми и беспомощными.
Лайла абсолютно не понимала, зачем притворяться слабой.
Она попыталась представить себя одной из тех леди, которых она обокрала в эту ночь, и улыбнулась: как же легко запутаться во всех этих одеждах и споткнуться! Сколько женщин флиртовали с ней, падали в обморок, опирались на ее руку и притворялись, что восхищены ее силой?
Лайла припомнила сегодняшнюю добычу.
Неплохо.
Так им и надо – пусть не прикидываются слабыми. Может, теперь-то они перестанут падать в обморок, едва завидев цилиндр, и хвататься за каждую протянутую руку.
Лайла запрокинула голову, уперевшись затылком в решетчатую спинку стула. Она слышала, как Пауэлл пил у себя в каюте, ругался и травил байки выгнутым стенам гниющего судна. Он рассказывал истории о землях, которых никогда не видел, о девицах, за которыми никогда не ухаживал, и о сокровищницах, которых никогда не расхищал. Он был лжецом, пьяницей и глупцом (она не раз наблюдала его во всех трех ипостасях в трактире «Бесплодный прилив»), но у него была лишняя каюта, а Лайла нуждалась в жилье, так что они договорились. Ей приходилось делиться добычей в благодарность за гостеприимство, а он взамен закрывал глаза на то, что сдает комнату преступнику, разыскиваемому полицией, – точнее, преступнице.
