скачать книгу бесплатно
– В этом замке располагается принц Густав, двоюродный брат нашего короля. Говорят, царь Борис обласкал его и собирается женить на своей дочери.
– Плохое предзнаменование для переговоров, – буркнул Сапега, отодвинувшись вглубь кареты. – Борис, видать, ведет с нами двойную игру.
Как только посол и сопровождавшие его более трехсот польских дворян, а также их многочисленные слуги, оказались за частоколом двора, ворота захлопнулись и вдоль забора были выставлены часовые. Лев Иванович Сапега, взойдя на крыльцо дома, огляделся и нахмурился:
– Странное гостеприимство, – проговорил он сквозь зубы, обращаясь к Станиславу Вариницкому, каштеляну варшавскому, и Илье Пелгржимовскому, писарю Великого княжества Литовского, уполномоченным вместе с канцлером вести переговоры.
– Мы здесь скорее не в гостях, а под арестом. В прошлый раз, когда я был с посольством в Москве, такой подозрительности русские не обнаруживали. Это плохой признак. Видимо, наши сведения о болезни Бориса достоверны и власть его над подданными неустойчива.
– Какой же смысл вести переговоры со слабым и больным правителем? – запальчиво заметил Вариницкий.
– Не будем обсуждать это прилюдно, – мягко заметил Сапега, который, несмотря на свою молодость, имел немалый дипломатический опыт.
– Тем более, что пристав, по-моему, отлично понимает наш язык.
Послы, сидя в гостиной, пребывали в подавленном настроении, когда у ворот раздались звонкие удары тулумбаса[3 - Тулумбас – большой турецкий барабан.]. В горницу вбежал шляхтич из посольской охраны.
– Посланец царя Бориса Михайла Глебович Салтыков!
– Пусть войдет, – сказал Сапега, поднявшись со скамейки.
Вошедший гость снял меховую шапку, хотел было перекреститься, но, не найдя икон, лишь поклонился. Сапега ответил мягким кивком головы. Салтыков покраснел от обиды, но сдержался и сообщил:
– Великий государь жалует послов польских своим обедом. Мне велено составить вам компанию, чтобы не скучно было.
– Эй, толмач, переведи.
Следовавший за ним Яков Заборовский поспешил заговорить:
– Прошу вас, панове, умерить гордыню и поблагодарить посланца со всевозможной учтивостью. Присылка обеда – великая честь.
Во время обеда Лев Иванович, благодаря вкусной еде и крепким напиткам, пришел в благодушное настроение и попытался выведать у присланного дворянина, как себя чувствует царь, склонен ли он заключить мирный договор и когда начнутся переговоры.
Воспользовавшись одной из пышных тирад, Сапега шепнул толмачу:
– Нам надо обязательно поговорить!
Тот опасливо скосил глаза на Салтыкова, показывая, что сделать это сейчас опасно.
Однако представился удобный случай.
По окончанию обеда Сапега остался один на один с толмачом. Сапега спросил толмача тихо:
– Что, действительно трон Бориса зашатался? Кого прочат бояре на его место? Шуйского? Голицына? Или кого-то из Романовых?
– Романовы сейчас сильнее всех, – ответил Заборовский. – Они очень богаты, имеют свое войско. В случае чего, их скорее поддержит московский люд, потому что они – ближайшие родственники покойного царя.
– Мне надо тайно встретиться с кем-то из них, – властно сказал Сапега.
– Старший, Федор, человек осторожный, он откажется. А вот с Александром, пожалуй, встречу можно организовать. Но очень опасно. Если ищейка Годунова что-нибудь разнюхает…
– Здесь встречаться нельзя, – согласился канцлер. – Вокруг охрана и соглядатаи. Но я думаю, их можно обмануть. Когда мой дворецкий поедет за кроватями, я переоденусь в костюм слуги и где-нибудь в переулке отстану. Пусть Романов тоже переоденется, чтобы не быть узнанным, и встретимся в каком-нибудь трактире. Понял? Жду сигнала.
Через несколько дней такая встреча состоялась в Заяузы, недалеко от Немецкой слободы, на которой поляки, как бы резвясь от избытка выпитого, устроили кучу малу, отвлекая стрельцов.
Сапега нырнул в захудалый кабак, куда обычно приходили бродяги да нищие. В темном углу сидело два монаха, один из них махнул рукой – канцлер узнал толмача. Осторожно глянув по сторонам и убедившись, что в этот час корчма пуста, Сапега присел за стол и приказал Заборовскому встать у входа, чтобы оберечь их от ненужного глаза.
– Буду сразу говорить о деле, – сказал Лев Иванович на чистом русском языке.
– Я привез предложение нашего короля о создании унии. В случае если один из правителей умрет, власть в обоих государствах переходит ко второму.
Монах, приподняв капюшон, взглянул на канцлера насмешливо:
– Борис хитер и на такую уловку не поддастся. Король молод, а Борису за пятьдесят, вдобавок болен. Значит, наш престол перейдет к Жигимонту? Не бывать этому. Борис хочет, чтобы отныне и во веки веков на Руси правил род Годуновых!
– Разве это справедливо? – сочувственно сказал канцлер.
– Нет, этому не бывать! – ударил по столу кулаком монах.
– Мы, Романовы не позволим! Если так случилось, что царский корень прервался…
– А если не прервался? – снова перебил его Сапега.
– Как – не прервался? – тупо уставился на него Александр Романов. – Или ты веришь, что угличский царевич жив? Поверь, то глупые слухи. Мы доподлинно знаем, что царевич похоронен.
– А если жив другой царевич?
– Какой другой? Другого не может быть.
Сапега передвинулся вплотную к монаху и сказал:
– Я тебе открою сокровенную тайну. Ты обсудишь ее с братьями, а потом, подумав, ответите мне о своем решении.
Ты знаешь, что отец Ивана Грозного, Василий Третий, развелся с первой женой Соломонидой из-за ее бездетности?
– Конечно. Он женился на Елене Глинской, которая родила ему Ивана.
– А, знаешь ли, что Соломонида была пострижена, будучи беременной? И в монастыре родила сына Георгия? Василий, узнав об этом, послал бояр к бывшей жене, но та ребенка не отдала, сказала, что он родился мертвый, и даже указала на могилку. Однако мальчик остался жив. Его прятали по монастырям, пока он не достиг юношеского возраста.
– Мне мой отец рассказывал, что Ивана Грозного все время преследовал призрак старшего брата. Он сам ездил по монастырям, лично допрашивал настоятелей, пытаясь найти брата.
Но потом внезапно страхи царя утихли, он решил, что Георгий умер, и обратил свой гнев на двоюродного брата – Владимира Старицкого. Он заставил выпить его бокал с ядом.
– Все правильно. Только Георгий остался жив. Он бежал в Литву, где находилось много русских «отходчиков». Когда там оказался и Андрей Курбский, Георгий перешел к нему на службу, был одним из его приставов. Князь советовал ему в жены местную православную шляхтичку, имевшую небольшое поместье. В 1580 году у него родился сын, которого он нарек Дмитрием.
– А ты откуда это знаешь? – недоверчиво спросил Александр.
Увлеченный рассказом, он забыл об осторожности и откинул капюшон.
– Георгий открылся во всем Андрею Курбскому. И тот все вынашивал планы отомстить царю Ивану, организовать поход с настоящим царевичем во главе. Однажды он проговорился моему дяде тоже Сапеге, который был тогда Минским воеводой.
– Мир праху его! Он умер. Умер и Курбский, умер и Георгий. Но Дмитрий жив, и он знает о своем царском происхождении.
– Тоже Дмитрий. Какова игра судьбы! – проговорил внимательно слушавший Александр Романов.
– Но где доказательства? Кто поверит, что он прямой потомок Александра Невского.
– Говорят, что он очень похож на парсуны[4 - Парсуна – ранний «примитивный» жанр портрета в стиле иконописи.] своего деда. Похож, кстати, и на своего дядю. Это подтверждают старики, знавшие Ивана Грозного в молодости.
– Так сколько ему лет?
– Двадцать исполнилось.
– А угличскому сейчас было бы восемнадцать. Почти ровесники.
– Говорят также, что на груди царевича есть родимое пятно, которым были отмечены все члены этой роковой семьи.
– Это маловато, чтобы церковь и народ признали в нем царского сына. Есть ли какая-то грамота, подтверждающая его происхождение?
– Нет. Ведь отец его был рожден тайно, и ни в каких книгах не записан. Но можно помочь найти другие доказательства.
Я вам предлагаю реального царевича.
Романов уперся взглядом в столешницу, не отвечая.
– Я знаю, о чем ты думаешь! – зло бросил канцлер. – Надеетесь, что когда Борис умрет, кто-то из вас, Романовых сядет на престол. Но вспомни, что произошло, когда умер Федор. Вы же сами отдали власть Борису, потому что тут же перессорились с Шуйскими да Мстиславскими! И теперь произойдет то же самое!
Пока будете спорить между собой, трон вновь захватит какой-нибудь выскочка! Не лучше ли объединиться под знаменем истинного царевича, который, заняв престол, будет послушен воле боярской!
– И где же Дмитрий сейчас обретается?
Сапега бросил испытующий взгляд на собеседника и, чуть замешкавшись, ответил:
– Где ему и положено быть. В своем имении на Волыни. Но если вы, родовая знать, примите решение, он сразу перейдет границу, да не один, а с войском. Мы, князья литовские, ему поможем. Это и будет наш вклад в единение славянских племен, создания русско-литовско-польской державы. Поверь, это будет держава, перед которой преклонятся государства Европы, в том числе и Римская империя… Прошу, посоветуйся с братьями, с другими родовитыми князьями. От вашего решения будет зависеть, как мне вести переговоры с царем Борисом.
В промозглой темноте они расстались.
Но, увы, соглядатаи Семена Годунова не спали. На следующий день целовальник донес о подозрительной встрече иноземца в одежде польского слуги и боярина Александра Романова, одетого монахом. Признал он и царского толмача. А еще через день холоп Романова Алексашка Бартенев-второй доложил, что собирались вместе все пять братьев Романовых. О чем-то горячо говорили, о чем – он доподлинно не слышал, но несколько раз произносилось имя царевича Дмитрия.
Заметили тайные соглядатаи, что о чем-то шептались Александр Романов и Василий Шуйский во время службы патриарха в Архангельском соборе.
Перепуганный тревожными вестями, бросился Семен Годунов в царские покои. Там он застал лекаря Фидлера с братом, что хлопотали с какими-то травами, подсыпая их в большой золотой таз, в котором Борис парил распухшую правую ногу.
– Почему в неурочье явился, случилось что? – спросил Борис.
Семен присел на скамейку, сняв шапку, но многозначительно молчал. Лекари, укутав таз с ногой в толстую шерстяную ткань, установили рядом с постелью царя песочные часы и временно удалились.
– Ну, что на хвосте принес? – грубо спросил царь.
– Романовы тайно ведут переговоры с Сапегой.
– Не врешь? – подскочил царь, забыв, было, о больной ноге, и тут же со стоном опустившись обратно. – Кто их свел?
– Яшка Заборовский, твой толмач. И это после стольких милостей, какими ты его одаривал!
– К допросу взял? – мрачно спросил Борис.
– Сказывает, что услужить тебе хотел. Узнать, о чем будут говорить и донести.
– Узнал? – так же мрачно и односложно продолжал спрашивать Борис.
– Сказывает, что его удалили, как только разговаривать начали.
– А что на дыбе сказал?
– На дыбу еще не брали. Кто без толмача переговоры с поляками будет вести?
– Обойдемся. Дьяк Власьев все, что нужно, переведет.
– Еще есть донос, что братья Романовы в тот же день у Федора собрались.
– Так я и знал – зашевелилось осиное гнездо! – воскликнул царь, комкая в ярости рубаху на груди.
– И это еще не все: Бартенев, слуга Сашки Романова, подслушал, что будто про царевича Дмитрия говорили! И будто, Федор сказал: «Ишь чего надумали католики проклятые! У нас на их царевича-нехристя свой царевич найдется!»
– Господи! Да когда же уймутся, наконец, враги наши!
Борис повернулся к притихшему Семену. Его черные глаза сверкнули решимостью.
– Долго я терпел их козни. Все! Настал твой час, Семен! Сумеешь обезвредить – тотчас получишь боярскую шапку.
Семен поклонился.
– Что молчишь? Аль заробел? – спросил Борис.
– Взять-то можно, а в чем их вины искать? Что будет? Ведь посла к допросу не возьмешь?
Борис опустил голову на грудь, тянулись тягостные минуты размышлений. Наконец, он произнес уже спокойным, мелодичным голосом:
– Ты прав. Тут не силой, надо хитростью изводить недругов наших. Что предлагаешь?
– Сказывают верные люди, – елейно начал Семен Годунов, – будто жена Федора Ксения да Алексашка, брат его, травами всякими увлекаются, да заговорами… Вот ежели у Александра во время обыска найдутся вдруг коренья ядовитые, то можно доказать, что присягу братья нарушили и решили тебя извести.
– А сумеешь найти?
– Сумею, – ухмыльнулся Семен. – Бартенев на что? Ему после доноса деваться некуда – если не мы, хозяин его порешит.
Царь Борис, чтобы обезопасить себя, решил ударить в первую очередь, по Романовым. Но Борис Федорович не хотел вступать в конфликт с боярской элитой. Не смотря на всю свою решительность, он побаивался ее. Поэтому поводом для уничтожения Романовых стал подлог.
