Сборник рассказов ЛитО «Щеглы»

Настя молчала.

Председатель понял, что после пламенной речи полномочного районного представителя достучаться до этой упрямой женщины уже не получится. Род Исаевых испокон века славился своим упрямством.

– Ладно, иди уже, – махнул рукой председатель, чтобы не усугублять ситуацию. – Зимой дети с голоду пухнуть начнут – сама придешь.

Никто в селе никогда не видел, чтобы Настя плакала. Вот и сейчас на её лице не было слез. Она шла домой и тихо, почти неслышно твердила себе под нос: «Никогда. Никогда. Ни в жисть не дождетесь». Первый раз решение о том, что не будет работать в колхозе, Настя приняла еще до замужества. Она работала швеей на фабрике в большом городе, когда узнала о кончине отца. Чтобы навестить его могилку, не предполагая, как и что сложится, Настя решила уволиться. Директор фабрики не хотел терять ценного работника. Сначала он предлагал ей отпуск. Потом в последний день в надежде на ее возвращение премировал Настю швейной машинкой. Вся женская половина села побывала у них в гостях, чтобы посмотреть, какие «фильдеперсовые» чулки она привезла из «большого городу» и покрутить ручку у машинки, которая сама шьет. А на свадьбе в свой день она поставила на стол не какую-то там кислушку, а настоящую хлебную водку в бутылках с залитыми сургучом горлышками. Никто из сельчан, с утра и до ночи работавших на колхоз, не мог себе этого позволить. После победы, когда Митька Агафонов вернулся из плена и рассказал, что её Сашку оставили на какой-то фильтрации, она еще больше укрепилась в своем решении. Не будет она работать на власть, которая своих защитничков по тюрьмам мыкает. А когда в сорок седьмом Ольга на общем собрании пригрозила всей колхозной верхушке рассказать об их самоуправстве ажно в самой Москве, а её поутру посадили в машину и увезли в неизвестном направлении и лишь через месяц до села дошел слух, что сослали Ольгу в Сибирь, тогда решение Насти стало окончательным и бесповоротным.

Через три дня в сельпо, куда она зашла, чтобы прикупить немного муки, к ней подошел Сашка Макаров, двойной тезка и троюродный брат её мужа.

– Насть, ты знаешь, что моя Пелагея-то учудила? У себя дома в родном своем дворе шла вчера из хлева и сковырнулась. Мало того, что молоко пролила, так она еще и ногу сбрушила. Надо картошку копать, а она работать не может. Ты уж приди завтра, пожалуйста. Помоги мне, коли сможешь. Рассчитаюсь, как положено, – ведро картошки за день работы. Сама своей рукой накладешь. – Говорил он нарочито громко так, чтобы даже полуглухая старуха в дальнем углу лавки услышала каждое слово.

Поросят Сашка не держал, а потому картошки сажал не много. В две лопаты весь его огород можно было вырыть за один день. К тому же, Пелагея, хромая на пораненную ногу, вышла помогать – собирать выкопанные клубни. И собирала очень даже споро – за обоими успевала. Иногда, спохватившись, она вспоминала о своей травме и начинала хромать, но, увлекшись работой, вскоре опять забывала про больную ногу. Докопав до середины огорода, Сашка вдруг вспомнил, что на ферме осталось какое-то дело и ему срочно надо идти, не то председатель с него завтра шкуру снимет. Извинившись, он попросил Настю прийти завтра, чтобы закончить работу. Её предложение – закончить без него – он решительно отмел в сторону.

– Нет, Насть, ты что? Одно дело – мы вместе работаем, значит ты мне помогаешь. А ежели без меня – потом скажут, что ты на меня батрачишь. Эдак недолго и в кулаки записаться. Нет уж, давай до завтра.

На следующий день, закончив работу и получив расчет, Настя сидела у своего дома и, глядя на мешок с картошкой, лежащий у ее ног, удивленно рассуждала: «И где только Санька это ведро нашел? Пелагея картошку собирала – ведро как ведро. А для расчета из сарайки притащил не ведро, а целую лохань. В эту бадью без малого два ведра поместится. И слушать ничего не стал. Сам своей рукой накидал, да еще и с горкой. Не по-божески это как-то. Получается, я его обобрала, лишнего за работу взяла». Рассуждая таким образом, она даже не услышала, как рядом с ней остановилась телега. Возница, спрыгнув на землю, подошел и задал ей вопрос.

– Настя, куда хлеб сгрузить. – Он стоял и угрюмо смотрел на нее с высоты своего роста.

– Да ты что, Дмитрий? Какой хлеб? – Приподнявшись, Настя посмотрела на подводу. – Три мешка! Откуда это? – Отмахиваясь как от нечистой силы, она отступила, упершись спиной в стену дома.

– Все по чести. Пшеницу на трудодни дали. – Глядя исподлобья Дмитрий переминался с ноги на ногу.

– Нет! Нет! И не думай даже, не возьму я. Ишь, что удумал! – Продолжая отмахиваться, Настя повернулась к нему спиной.

– Ты, Найка, вот что. Не кипятись. Говорил я уже, что Санька твой мне в концлагере пайку свою отдал, когда я умирать собрался. Потому я и жив остался. И вот я сейчас здесь стою, а Санька где-то все еще фильтруется. Не его вина, что не у того генерала воевал – не сам выбирал, военкомат направил. И в плен не сам пошел – генерал их всех продал. Только вот, поди, докажи сейчас. Может, потому и держат, и не его одного, чтобы людям правду сказать не могли. Ну да, Бог даст, выдюжит. Он у тебя жилистый. А вот вернется и спросит он у меня, пошто, мол, ты, Митька, детям моим хлеба не дал, когда они жрать хотели. Как я ему в глаза-то смотреть буду? Так что не тебе это зерно, а детям Санькиным. И не я его даю, то отец ихний прислал. Я только привез. И никто меня в том упрекнуть не посмеет. Куда сваливать? Говори, давай, а то у меня еще дела.

Вечером, стоя на коленях перед образами Николая Чудотворца и Пресвятой Девы Марии, к обычным своим молениям добавила Настя еще одну молитву:

«Благодарю тебя, Господи, что не оставляешь ты деток моих милостью своей.

Благодарю тебя, Господи, что сохраняешь ты нас от мук голода.

Слава тебе, Господи, что Дмитрий подал нам хлеба.

Господи, не оставь Дмитрия, раба твоего, милостию своей, не отврати от него лица своего, убери с пути его все невзгоды и прости ему долги его, вольные и невольные.

Слава тебе, Господи, что Александр подал нам плодов с огорода своего.

Господи, не оставь Александра, раба твоего, милостию своей, не отврати от него лица своего, убери с пути его все невзгоды и прости ему долги его, вольные и невольные.

Слава тебе, Господи, что вразумил артельщиков пригласить меня на уборочную.

Во славу твою, Господи, трудиться буду, дабы не срамно было получить оплату.

Господи, не оставь артельщиков, раб твоих, милостию своей, не отврати от них лица своего, убери с пути их все невзгоды и прости им долги их, вольные и невольные.

Слава тебе, Господи, что подал мне плодов и ягод из леса твоего. Зима придет на смену осени, а полны закрома мои ягод лесных и грибов.

Во славу твою, Господи, наделю я всех, кого приведешь ты к порогу моему, по мере честной и справедливой.

Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи!»

Ангелина Шуракова

Страница автора: https://vk.com/id292749967

Проживаю в России, в Свердловской области. По образованию экономист. Люблю природу, животных. Обожаю собак, почти всю жизнь провела с ними. Выращиваю цветы и занимаюсь литературным творчеством. Написала несколько рассказов, две небольшие повести и женский роман. В настоящее время работаю над фэнтези.

Зачем?

Весна продолжала шествие: разворачивались ладошки листьев на деревьях, салатовым ковриком прорастала трава, а какие чудные ароматы витали в воздухе!

Я любовалась природой, гуляя с черным терьером в лесу возле парка. Нолли, так звали мою любимицу, носилась по усыпанной хвоей земле, подкидывая палку вверх и хватая, а потом легла, обхватила ее мохнатыми лапами и принялась грызть.

Пока она играла, я разглядывала цветущую куртинку майника с миниатюрными белыми соцветиями и листьями в форме сердечек.

Непонятное движение отвлекло меня от цветов. Я увидела, как от дерева отделилась серая фигура и угрожающе направилась к Нолли. Тупые широкие крылья, черные хвост и голова с крепким, немного изогнутым клювом. Ворона! Она хотела напасть на мою любимицу. Распластав крылья, тихой тенью она полетела к собаке. Нолька увлеченно грызла палку, не видя, какая опасность к ней приближается. Я испугалась, что сейчас ворона её клюнет, но птица бесшумно проскочила мимо. От потока воздуха взметнулась длинная шерсть на Нолькиной спине. Собака в растерянности огляделась по сторонам, не понимая, что случилось, затем снова взялась за палку.

Ворона развернулась и на этот раз с громким карканьем снова ринулась к ней. Нолька отскочила и погналась за нахалкой; подпрыгнула, пытаясь достать ее, но промахнулась. Ворона не отставала. Ее атаки стали более дерзкими, с каждым разом она все ближе и ближе подлетала к Нолли, пытаясь клюнуть.

– Кыш! – в отчаянии крикнула я, но птица меня словно не слышала. – Вот хулиганка! Ну как тебя отогнать?

Я схватила палку, с которой только что играла Нолли, и замахнулась. Этого оказалось достаточно. Птица уселась на дереве на безопасном расстоянии, сложила черные крылья и притихла, внимательно наблюдая за мной темным глазом. Я приподняла палку, снова погрозила птице, и ворона перескочила на ветку выше.

– Хм, а ты, оказывается, хорошо знаешь, что это такое! – сказала я вороне и опустила руку. Видимо, где-то рядом гнездо. Самка высиживала птенцов, а самец охранял. Я позвала собаку и прицепила к ошейнику поводок. – Пойдем, девочка, дальше. Пусть выводят деток, не будем их беспокоить. Мы же с тобой не какие-то варвары, понимаем.

Нолли вильнула коротким хвостом, словно соглашаясь со мной, и мы свернули в сторону.

Больше в этот и следующие дни ворона не нападала, только каркала при встречах, перелетая с дерева на дерево. Иногда к ней присоединялась другая – такая же серая, только меньше размером, и перышки на шее торчали в разные стороны. Я заранее подзывала собаку, и мы проходили мимо как можно скорее. Удивительно, но птицы понимали, что собака на привязи не опасна!

Прошло две недели, мы с Нолли снова отправились на прогулку в парк. Возле дерева с гнездом я по привычке взяла ее на поводок. Резкое «Кар! Кар!» послышалось сверху. Широко раскрывая клюв и топорща крылья, возмущался глава вороньего семейства. К нему присоединилась его супруга. Она то суетливо крутилась на месте, то перескакивала с ветки на ветку. Ее возгласы звучали так же пронзительно и громко, вдвоем они создавали такую же какофонию звуков, какие слышатся из оркестровой ямы перед началом спектакля. Сегодня вороны кричали больше обычного и даже как-то тревожнее.

– Здравствуйте, здравствуйте, мы тоже рады вас видеть! – примирительно поздоровалась я и свернула в сторону, но карканье усилилось. Оказалось, что на тропинке стоял растрепанный птенец. Почти такого же роста, как родители, только короче хвост и клюв; да еще перышки на шее торчали так же, как у его матери. Заметив нас, он неуклюже побежал, смешно перебирая лапками и переваливаясь с боку на бок. Усиленно махая слабыми крылышками, попытался взлететь, но они еще не могли поднять его в воздух. Тогда птенец прыгнул на кучу валежника и замер, глупенький, наверное думая, что его не видно.

– Может, подсадить его на дерево? – подумала я вслух и шагнула к вороненку. Тревожное карканье его родителей перешло в истошный ор.

Нолли прижала уши и съежилась, словно говоря: «Пошли отсюда, а?». Я махнула рукой.

– Хорошо, хорошо, мы уходим, пока кто-нибудь из нас не получил разрыв сердца!

Мы свернули на другую тропинку, и тревожные крики смолкли.

Через два часа мы вернулись. За глубокой ямой, засыпанной шишками и ломаными ветками, начинались вороньи владения.

– Ну что, Нолли, придется снова выслушивать их недовольство?

Вместо ответа собака повела ушами. Мы подошли ближе. Я оглядывалась по сторонам, боясь наткнуться на птенца; но ничего не случилось. Стояла тишина.

«Улетели!» – облегченно выдохнула я, и в это время со старой сосны раздалось приглушенное карканье. На высоком толстом суку сидел, сгорбившись, глава семьи, а на соседней ветке – его подруга.

– Что-то здесь не так, – пробормотала я. – Где же вороненок? Почему не видно? Почему молчат вороны?

Взгляд мой скользнул по лесной подстилке, и я его увидела! Бедный малыш неподвижно лежал на спине. Клювик был приоткрыт, коротенькие крылышки веером распластались по обе стороны от взъерошенного тельца. Рядом с ним валялась толстая шишковатая палка.

Я ошеломленно застыла на месте. В горле застрял комок, только одна мысль крутилась и крутилась в голове: «Кому помешал? У кого поднялась рука на такое маленькое и беззащитное существо? Зачем? Чтобы не кричали вороны?».

Я смотрела на него, но видела не этот бездыханный комок перьев, а смешного и неуклюжего маленького растрепыша. Вот он карабкается на брошенные в кучу ветки, помогая себе крылышками и клювом. Он только-только вступил в жизнь, только-только увидел её вне гнезда, и кто-то сразу же так жестоко её оборвал. Бедные родители не смогли его уберечь от тех зверей, что называют себя людьми.

«Ну почему, почему я не подсадила его на дерево? Возможно, они бы улетели, и он остался бы жив!» – думала я и мне казалось, что птицы глядели на меня с укоризной.

Алёна Хабарова

Живу в Вологодской области, город Череповец. Первое образование инженер-системотехник, второе – финансовый аналитик. Мечтаю объехать весь мир и слетать в космос. С блошиного рынка Праги притащила старинную печатную машинку – теперь она мой талисман. Любовь к чтению и писательству мне привила бабушка – учитель литературы. Все свободное время посвящаю книгам. Сама делаю к ним иллюстрации. Пишу в жанре фантастики и магического реализма. Есть две опубликованные на ЛитРес книги: «Планета в аренду» и «Поколение Эмили».

Если Вам интересно узнать больше обо мне, подписывайтесь в instagram: @alenakhabarova_writer. Буду рада вашим отзывам! По вопросам сотрудничества пишите сюда: [e-mail]

Мусорщик

Влад проснулся от боли в правом боку. «Где я? Как здесь оказался? Что происходит?» Он попытался восстановить в памяти события, но ничего не выходило. Он помнил только, что ехал по ночному городу на своем мо́торе в бар. Дальше – пустота. «Неужели я так напился? И что за бомжиху подцепил? Убогое жилище!»

В темноте было плохо видно, Влад повернул голову направо, затем налево, но каждый раз утыкался взглядом в подушку. Запрокинув голову, он увидел, что изголовье упирается в стену. Жгучая боль тут же пронзила все тело через позвоночник и правую ногу. Влад поднес ладони к лицу, обе были замотаны тряпками. И тут он понял, что снова теряет сознание.

Придя в себя, Влад почувствовал чье-то присутствие в комнате: он услышал приглушенные женские голоса. Похоже, женщины яростно спорили, удерживаясь от перехода на крик. Влад лежал с закрытыми глазами. Боль в боку не проходила, а он даже не мог повернуться или пошевелиться, чтобы посмотреть, что там. Ног почти не чувствовал. Он лежал тихо, стараясь запомнить все ощущения в теле и понять причину их появления.

– Что ты от меня хочешь? Я и так вытащила его с того света! Пусть спасибо скажет. Как только придет в себя, я выставлю его отсюда вон.

– Крис, не надо так. Он же совсем молодой. Надо вылечить его как следует, сама знаешь, ему не дадут прийти в себя, погонят на работу. А как он пойдет в таком состоянии?

– Он – вечник. Лучше бы я его не вытаскивала. Таким самое место на том свете!

– Не говори так. Он же не виноват, что родился таким. Ты тоже не ожидала, что у тебя…

– В мутации он может и не виноват, но вот то, что он тратит свою вечность на ерунду – виноват! Да если бы у меня было столько времени! Это несправедливо! – перебила Крис.

– Послушай. Ты ненавидишь его только потому, что он может прожить значительно дольше тебя. Но ты ведь не знаешь, что он за человек! Есть много вечников, кто приносит огромную пользу обществу.

– Не будь такой наивной. Ты на его мо́тор глянь! Типичный прожигатель жизни. Наверняка ехал из борделя и обкуренный, иначе бы не оказался на встречке. А из-за него, между прочим, человек погиб.

Влад сначала не мог понять, о чем они говорят, но постепенно ясность сознания к нему возвращалась. «Это они что, меня обсуждают? Да что она о себе думает?»

Ему захотелось встать и посмотреть в глаза этой наглой девице. Влад начал шевелить ногами в разные стороны, правая снова начала болеть, словно ее режут на куски, а левую он не чувствовал. Ему показалось, что они весят как пудовые гири. Наверное, он что-то задел в своих попытках подняться – раздался оглушительный звон.

– О, кажется, наш герой проснулся! – язвительно воскликнула Крис.

Раздались громкие приближающиеся шаги. Влад растерялся. Он привык встречаться с женщинами при полном параде. А теперь он даже не знал, как выглядит.

Над ним нависло лицо молодой женщины лет тридцати пяти. Аккуратный маленький чуть вздернутый нос, пышные коротко стриженные темные волосы, черные как уголь глаза. Она смотрела на него пронзительно и с любопытством. Свет был не яркий, но контрастный. Сочетание первых морщин и детского задорного взгляда обескуражило его.

– Встать сможешь, живчик? – насмешливо поинтересовалась Крис.

– Фыпофофи на ангела, – произнес он и ужаснулся, услышав свой голос. Язык ворочался с трудом, губы распухли словно от укусов целого роя пчел.

– Так, живчик, – лицо Крис тут же стало серьезным,– оставь свои подкаты для бордельных потаскух. Здесь тебе не притон и не развлекательный центр. Я Кристина. С сегодняшнего дня можешь считать меня своим лечащим врачом. А это моя помощница. Будет менять повязки.

Сочувствие, отразившееся на лице медсестры, ему не очень понравилось.

– Что со мной? Я ничего не помню.

– Совсем ничего? – дернула бровью Крис.

– Как я здесь оказался и что это за место? Я ехал после работы в бар на мо́торе, а потом пустота.

– Так и знала, – бросила Крис через плечо. – Ты выехал на встречку и столкнулся с мо́тором одного пожилого мужчины, который возвращался домой с работы. Ты чудом остался жив. А тот мужчина погиб. Из-за тебя.

– Все болит, и я почти не чувствую ног. Я ведь смогу жить как прежде?

– Не знаю. Я тебя сшивала по частям. Разрыв селезенки, большая кровопотеря. Нога сломана и два ребра, будешь в гипсе пару месяцев. Если выкарабкаешься и не подцепишь инфекцию, будешь жить. Все зависит от тебя. Да, кстати, а жить как прежде – это как?

– Как все обычные люди! Быть здоровым, не беспокоиться о будущем. Не ждать смерти. Ходить на работу, наслаждаться тем, что есть.

– И кем же ты работаешь, живчик?

– Я начальник цеха по сортировке мусора, – с гордостью произнес Влад.

Крис прыснула от смеха.

– Я придумала тебе новое прозвище: мусорщик. Живчик – слишком лестно для таких, как ты.

– Крис, не надо, – взяла ее за руку медсестра. – С кем угодно может такое произойти.

– Вот сама с ним и нянчись! – она резко развернулась и пошла к выходу из комнаты. – Он и так тут больше недели! У нас не хватает мест, и ты прекрасно об этом знаешь!

Медсестра выскочила вслед за Кристиной.

– То есть, я мог умереть? – до Влада только сейчас начал доходить смысл слов Крис.

Влад остался наедине со своими мыслями. «Я мог умереть… Черт! Я мог умереть! Реально! По-настоящему. Я могу умереть в любой день, в любой момент! Как мне раньше это не приходило в голову! А я же ничего не успел! Я не разобрался, кем хочу быть, не завел семью, у меня даже друзей нет, кроме Макса. А как мне заводить семью, если я вечный? Дети и жена умрут, я их всех переживу. Проклятая мутация, от нее одни проблемы». Влад то терял сознание от слабости, то приходил в себя от боли. Он не понимал, сколько уже лежит здесь и сможет ли когда-нибудь встать с постели. «Отправили на утилизацию… Чудом остался жив… Да если бы не эта злобная Крис, я бы уже горел в печи!»

Кристина изредка заходила, мерила температуру и пульс, рассматривала зрачки и уходила, не произнеся ни слова. Влад, когда ему стало лучше, попробовал заговорить с ней, но каждый раз она его резко обрывала или вовсе не удостаивала ответом. Окон в комнате не было, и он не понимал, какое сейчас время суток.

– Крис, не молчите, прошу вас! И зачем вы вообще меня спасли, если я вам так неприятен? Что я сделал не так?

– Да просто потому, что ты вечник! Я ненавижу таких, как ты. Сколько тебе уже? Сто или двести лет? А, может, ты один из первых, у кого началась мутация? И что ты сделал в жизни? Как потратил эти годы! Да твоей жизни хватило бы на троих! Почему жизнь одаривает бессмертием самых бесполезных и глупых? Скажи, почему? Тебе открыты все двери, ты можешь учиться, где хочешь, можешь создавать новое, делать открытия. Ты можешь каждые пятьдесят лет менять профессию! Но ты же ничего из этого не делал, ты же ни о чем не думал, кроме сиюминутных развлечений, верно? А ты знаешь, как живут те, у кого прогерия? Ты хоть раз думал о ком-нибудь, кроме себя? Почему те, кто рано умрет, не имеют права учиться и помогать обществу, помогать людям? Да, у нас мало времени в запасе, зато мы умеем его ценить! Зачем идти навстречу таким как ты, даже не понимающим, как им повезло? Не умеющим ничего ценить, даже собственную жизнь!

– Выходит, у тебя прогерия? – воскликнул изумленный Влад. – И сколько тебе на самом деле?

– Девятнадцать. Год назад меня отчислили из медицинского вуза, когда узнали о диагнозе. Каких-то пары месяцев мне не хватило, чтобы получить диплом.

Крис вдруг вся сникла, привычная уже Владу злоба и агрессия испарились. Перед ним сидела молодая девчонка, так рано и внешне, и внутренне, постаревшая за каких-то пару лет. Девчонка без будущего, у которой столько планов и столько надежд. Она присела на край кровати, словно усталость всего мира опустилась ей на плечи. Владу вдруг захотелось ее обнять и утешить. Он приподнялся на локтях, превозмогая боль. Заметив его движение, Крис поспешно встала.

– Вот, теперь ты знаешь. Если бы только у меня была твоя вечность. Или хотя бы нормальная лаборатория…

Крис ушла, а Влад оперся спиной о холодную стену. Теперь он смог окинуть взглядом комнату. Впереди, как он верно угадал, дверь. Точнее, проем, из которого в комнату попадал желтый неровный свет. Справа от него кровать поменьше. На ней, свернувшись клубком, лежал мальчик и таращил на него испуганные глаза. В ногах кровати стояли прозрачные бочки с жидкостью. От бочек к ногам мальчика тянулись трубки. Слева стоял железный стеллаж, за ним еще кровать, но того, кто на ней лежал, не видно. В темном углу слева от дверного проема стояла двухъярусная кровать. Но Влад различил только едва заметное движение на ней. Вскоре вернулась Крис. Она проверила состояние мальчика, долго сидела в темном углу у двери, а потом вышла. Влада она словно не замечала. А он наблюдал, как она самоотверженно спасала людей. Спасала других, а себя – не могла.

Влад был всегда далек от медицины. Тем более, что новая идеология запрещала врачам и ученым делать что-либо по-настоящему серьезное. Решая проблему перенаселения, сейчас она самого Влада чуть не загнала в могилу. Влад рос крепким и здоровым. Даже ни разу не простужался.Еще задолго до того, как стать вечником, Влад был уверен, что уж он-то все успеет в жизни и что с ним не может случиться ничего плохого. Болезни, аварии, несчастные случаи – это про других. Не про него. А когда ему поставили отметку о мутации, он уже вполне осознанно стал воспринимать себя как кого-то исключительного, кого не волнуют проблемы простых смертных. Еще в школе он вел себя высокомерно, считал себя лучше и умнее других. Дети чувствовали его отношение и не любили его. Так он и привык жить сам по себе. А после утверждения статуса вечника он зажил еще более радостно и беспечно. Слова Кристины не выходили из головы: «ты хоть о ком-нибудь думал, кроме себя?». Влад вспомнил маму. Она заболела и просила его приехать, провести вместе с ней оставшиеся дни. А он много работал и не успел с ней попрощаться. Он старался не вспоминать. Загонял подальше мысли. А сейчас эта авария, эта умирающая старухой девчонка Крис, невозможность встать и уйти, невозможность с кем-то поговорить – все это вдруг словно прорвало невидимую плотину в голове, мысли лавиной лезли в голову, сумбурные и невеселые. А он никак не мог их остановить.

Влад тогда не поторопился и даже не ответил на письмо. Командировка, важные встречи и обещание повышения совсем затуманили ему голову. Ему казалось все это таким важным. И вот он опомнился спустя год. Письмо улетело под диван и там пролежало, ожидая, когда его найдут и перечитают. Он сразу приехал. Их старый дом на окраине Котласа ярко заливало солнце. Мама всегда выходила на крыльцо, едва слышала вдали звук его приближающегося мо́тора. Утро вторника оглушило его тишиной. Влад осторожно подходил к дому, боясь разрушить эту хрустальную тишину, словно купол опустившуюся на участок. Под окнами до сих пор росла малина. Он по привычке сорвал несколько ягод. Заметил вышедшую на крыльцо соседку.