Смерть придёт на лёгких крыльях

– О, так ты все-таки разговариваешь со мной, – улыбнулся ее спутник.

Шепсет смущенно пожала плечами. Но что-то словно немного разомкнулось внутри, и дышать стало еще чуточку легче.

Воин протянул ей флягу.

– Раз сон тебе все-таки нужен… значит, и вода, полагаю, тоже.

Об этом она не думала. В чем теперь вообще нуждалось ее тело? Привычного голода и жажды она до сих пор не испытывала, только эту ужасную тошнотворную слабость и онемение всех ощущений. Но теперь, когда ее спутник заговорил об этом, Шепсет осознала, что в горле в самом деле очень сухо. Чуть улыбнувшись в знак благодарности, девушка взяла флягу и сделала осторожный глоток. Потом еще один, и еще.

Капли словно падали на потрескавшуюся от долгой засухи почву, напоминая, что значит расцветать жизнью.

«Первозданные воды омывают тебя. Дарую тебе свое дыхание – дыхание Западного Берега. Твоя плоть жива…»

И она в самом деле оживала.

– Жаль я не успел спросить у жрецов, спят ли мертвые и пьют ли воду, – усмехнулся воин, забирая флягу и делая пару глотков. – Мы приносим подношения Ка[26]наших предков, но вот как быть с кем-то вроде тебя?

Шепсет хотела уже было возмутиться, возразить, но и сама пока не слишком понимала свою природу. Она осознавала себя собой, но не до конца. Может быть, от нее и осталось только Ка? Но если ей вернули имя – значит, вернется и все остальное?

Если бы она знала…

В следующий миг она поняла, что ужасно хочет есть. Это ощущение было таким простым и первобытным, что затмило собой даже липкий ужас недавнего кошмара. Ох сколько бы она сейчас отдала за теплую свежую лепешку и горсть кисло-сладких гранатовых зерен! Да, кажется, раньше она очень любила гранаты… Этот вкус на языке был таким явственным, и к нему добавился запах горячего хлеба. Точнее – это были воспоминания о вкусе и запахе.

В животе заурчало, и она недоверчиво прижала ладонь. Воин рассмеялся так открыто и заразительно, что девушка не смогла на него рассердиться.

– Да уж, тяжело тебя опасаться… создание Дуата с урчащим животом.

Создание Дуата? Это она-то? Шепсет, немного обиженная его насмешливостью, теперь и сама не удержалась, фыркнула от смеха.

Воин поднялся, подошел к своим вещам, порылся, ища что-то, а потом вернулся с небольшим свертком. В тряпице оказалось пол лепешки и немного повядшего лука. Поверх легли несколько головок инжира. Две он забрал себе, остальное подвинул девушке.

– Это все, что осталось от моего последнего пайка. А инжир из садов, по дороге… то, что там пока не успели разорить. Надеюсь, Боги на меня в обиде не будут за расхищение храмовых владений, – он усмехнулся и надкусил инжир, а один из плодов положил на заброшенный семейный алтарь хозяев гробницы, не задумываясь. Этот жест был таким естественным, что девушка укрепилась в своей мысли – да, он оставался здесь не впервые.

Шепсет жадно накинулась на скудную еду. Лепешка была совсем сухой, не как у нее в мечтах только что, но сейчас казалось, что вкуснее она в жизни ничего не ела.

Как же вкусно.

И как же мало… Тело, словно очнувшись от глубокого сна и решив восполнить недостающее, требовало еще воды и пищи. Шепсет вздохнула, собрала крошки с тряпицы и облизнула пальцы, не задумываясь о манерах и изяществе. Потом подумала, что ведь ему досталось еще меньше, и стало неловко.

Воин ободряюще кивнул ей.

– Попробую раздобыть нам что-нибудь еще к вечеру, а то ты еле на ногах стоишь. Думал, побыстрее пойдем, ну да ладно. Завтра к ночи уже доберемся.

– Куда? – хрипло спросила Шепсет, и сама удивилась, что все-таки получилось. Удивился и ее спутник. Правда, голос у нее был скрипучим, как у какого-нибудь чудовища из тех, которых матери колыбельными и заговорами отгоняют от порога. Таким голосом уже не споешь на ритуалах, услаждая слух Богов. – Куда ты ведешь меня?

– Ах вот оно что. Тебя стоило просто покормить, чтоб ты снизошла до разговора со мной? – насмешливо уточнил воин, пряча удивление, но, увидев ее встревоженный взгляд, посерьезнел. – Мы идем в гарнизон стражи Западного Берега.

Шепсет вздрогнула. Зачем в гарнизон?..

Она вспомнила первое пробуждение – привкус собственной крови, смешанный с горьковатой сладостью. Дело было сделано. Все должно было закончиться еще тогда, но почему-то продолжалось.

«Ты нужна нам…»

Голос воина вторгся в ее мысли.

– Там сейчас безопаснее. В Городе Мертвых все кипит, – он вздохнул. – Пожар бунтов разнесся уже намного дальше от Сет-Маат.

Бунты… Это наверняка было связано с…

Продолжать мысль оказалось страшно – словно, если оставить незавершенной, все еще можно исправить, не допустить.

Шепсет резко подалась вперед.

– Мне нужно… нужно в Сет-Маат.

– Э-э-э нет, вот туда сейчас точно не надо, – покачал головой воин. – Жители очень разгневаны. Лучше дождаться, пока все успокоится. Да и зачем тебе туда?

Девушка опустила взгляд, погладила лежавшую между ними собаку, почему-то не проявившую никакого интереса к скромной трапезе. Почему-то казалось, что с этим человеком лучше быть честной – не такая ведь большая плата за его помощь.

– Семья, – коротко ответила она.

Помолчав, он сказал:

– У меня приказ отвести тебя к командиру. Но я попробую узнать, как обстоят дела в городе мастеров, хорошо?

Шепсет с благодарностью кивнула. Когда ее спутник пошел собирать снаряжение, она помогла ему скатать циновки и убрать все нишу в стене за корзинами и битыми кувшинами. В таких нишах обычно размещали погребальную утварь.

Собака задержалась в гробнице, что-то обнюхивая, даже когда ее люди уже направились к сбитым каменным ступеням, на которые струился скудный свет. Воин обернулся, протянул Шепсет руку для опоры, и осторожно девушка вложила свою ладонь в его.

– Почему ты мне помогаешь? – тихо спросила она.

Он ответил не задумываясь, прямо, но совсем не так, как она ожидала.

– Может, это глупо. Просто мне стало тебя жаль.

Глава VII

1-й год правления Владыки Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона

Нахт

Духота стояла невыносимая, словно сама Дешрет сегодня дышала жарче. Красноватые скалы давали тень, но и окружали удушливыми объятиями, быстро раскаляясь на солнце. И без того скудная растительность казалась еще более пожухшей, а в воздухе чудилось приглушенное гудение, какое бывает в жарком мареве пустыни.

Нахт упрямо брел вперед, выбирая потайные тропы, которые знал не хуже, чем некропольские псы. Он помнил и скрытые пещеры, и разграбленные еще в эпоху смут гробницы. Знал наиболее быстрые пути к колодцам и безлюдные заброшенные проходы, которыми уже не пользовались ни стража, ни местные жители, зато иногда могли облюбовать разбойники. Западный Берег с его негостеприимным ландшафтом и удивительными творениями зодчих, поражающими воображение, был домом меджая с самого детства. Карта этих мест была выгравирована в его разуме так отчетливо, что он мог бы нарисовать ее даже во сне. И потому воину не составляло труда выбрать для них путь вдали от поселений и основных маршрутов патрулей. Здесь был выше риск наткнуться на других обитателей Западного Берега – беглых преступников или расхитителей гробниц, – но он полагался на свое чутье и знание этих мест. Несколько раз он намеренно менял направление, чтобы не рисковать, когда слышал вдалеке голоса или, отходя ненадолго, чтобы разведать путь впереди, замечал группы людей.

Меджай хотел добраться до гарнизона побыстрее и доложить о произошедшем командиру Усерхату. Вынужденные промедления расстраивали. Почему-то внутри было четкое ощущение, что он не успевает в срок, что время просыпается сквозь пальцы, словно песок, и он упускает нечто важное. А возможно, просто накладывалось общее волнение. Он не понимал, что происходит и что за события теперь пришли в движение. Оставалось только надеяться, что Усерхат расскажет.

Но как бы Нахт ни спешил, ему приходилось сдерживать себя. Его спутница старалась поспевать за ним и почти не жаловалась, шла, упрямо стиснув зубы. Разве что просила иногда воды и пила так жадно, что фляги приходилось наполнять чаще, чем воин привык. Но меджай внимательно наблюдал за девушкой и подмечал больше, чем она хотела показать. Она держалась на ногах нетвердо, как после тяжелого недуга. Двигалась неуверенно, стараясь опираться на собаку или на его руку. Что странно, рана, казалось, совсем не причиняла ей беспокойства – дело было в чем-то другом.

Пусть ее лицо было не живее погребальной маски и она почти не разговаривала с ним, его спутница выдавала себя взглядом, случайными жестами. Ей было страшно, и она была растеряна, понимая словно еще меньше, чем он сам. Временами она так глубоко погружалась в свои мысли – как иногда бывало со жрецами в ходе ритуалов, – что не замечала никого и ничего. Пару раз Нахт едва успевал остановить ее, чтобы не наступила на укрывающегося днем в тени камней скорпиона. А иногда складывалось ощущение, будто она вообще не видела тропу перед собой, и когда воин обращался к ней, то словно пробуждалась от глубокого сна. В непосредственной близости гробниц ее охватывало странное оцепенение, будто она видела там что-то такое, чего не видел он.

С собакой у нее была какая-то особая связь. Эта мысль не давала Нахту покоя. Псина держалась поближе к девушке, словно поддерживая и ведя за собой. Даже когда она отлучалась по каким-то своим собачьим делам, в поисках пищи или еще зачем-то, она непременно возвращалась. Но от Нахта не укрылось, что даже в краткое отсутствие собаки девчонка как будто теряла опору, и даже его помощи оказывалось словно недостаточно.

Невольно меджай думал, уж ни к ней ли эта черная собака привела его самого. У мастерской он ведь оказался примерно тогда же, когда привезли тела. И псы не позволили ему уйти в тот день, зато совершенно не возражали позже. Бек тогда приказал своим воинам отвлечь бальзамировщиков, чтобы те не подняли тревогу. Нахту помогал только старик-жрец, который уж точно не собирался болтать попусту и вообще не одобрял то, что там произошло. Вместе с ним провожать меджая и девушку вышли жившие при мастерской собаки, но на этот раз они не поднимали шума.

И если вспомнить и сопоставить – тревожные сны с Инпу ему снились тоже как раз накануне. Определенно, предзнаменование, но неужто в самом деле связанное с этой встречей?

Так кем же была эта девушка? Почему жрецы так хотели от нее избавиться, а некропольские псы будто бы выражали ей особое покровительство?

Странно, очень странно это все было. Нет, на мертвую она была совсем не похожа, на чудовище – тем более. Может быть, ее чем-то опоили, и потому она была почти как труп, когда ее только доставили к бальзамировщикам? Нахт почему-то сомневался, что она вот так просто расскажет.

Когда жара стала совсем уж невыносимой, они остановились в еще одной небольшой гробнице, из которой в прошлом сезоне Нахт и его товарищи выгнали шайку искателей наживы. У входа девчонка снова впала в оцепенение, и пришлось провести ее внутрь за руку. Она остановилась у ложной двери[27], ритуальные надписи на которой были уже наполовину сколоты, и долго вглядывалась в пространство перед собой. Проходы, соединявшие мир живых с Дуатом, и у самого Нахта вызывали некоторый трепет. Иногда, стоя рядом, он чувствовал едва уловимое движение воздуха, словно порыв прохладного ветерка. Но видения его никогда не постигали. Зато с его спутницей дело, похоже, обстояло иначе.

Собака устроилась у портала, словно давая понять, что здесь безопасно, и только тогда девушка вздохнула свободнее.

– Отдохнем немного и в путь, ладно? – сказал он, снимая со спины щит и ослабляя ремни снаряжения. – Думал, мы пораньше доберемся, но уж как есть.

Очень хотелось есть. В последний раз они с товарищами нормально подкрепились еще до нападения на мастерскую, и сейчас плошка хорошей каши из полбы[28], сдобренной луком, казалась пределом мечтаний. Но Нахт еще мог потерпеть, а вот насчет девчонки не был уверен. Вдруг еще помрет, если оставить без пищи? Ее и так-то даже от легкого порыва ветерка пошатывало.

Словно в ответ на его мысли она проговорила:

– Боги, как же хочется есть…

Голос у нее был странный и немного пугающий – хриплый, шелестящий. Пожалуй, это было единственным в ней, что в самом деле навевало мысли о мертвых.

Просьба была уловкой? Не похоже. Прозвучало жалобно, но при этом она словно пыталась скрыть свою слабость. Воин уже не раз успел подумать, не притворялась ли она, но его наблюдения за ней говорили, что все же нет.

Оставлять ее без надзора не хотелось – Нахт ведь отвечал за эту женщину и обещал доставить в гарнизон. Но каждый шаг не самого простого пути давался ей с трудом. Да и вряд ли она хорошо знала эти места – уж точно не лучше, чем он. Если что, не составит труда поймать ее на этих тропах, особенно учитывая ее слабость.

– Я могу раздобыть нам еды, но для этого мне придется ненадолго отлучиться.

Она чуть улыбнулась, искоса глянув на него из-под упавших на лицо прядей.

– Не боишься, что сбегу?

– Далеко ли? Отсюда рукой подать до Долины Царей. Тебя найдет ближайший же патруль, – усмехнулся меджай, надеясь, конечно, что до этого не дойдет.

В ее взгляде промелькнул страх – легкая угроза подействовала. Медленно она села у портала рядом с собакой и обняла себя за колени.

Воин передал ей одну из своих фляг, которые они наполнили по дороге у колодца. Сначала правда пришлось потерять еще немного времени и выждать в укрытии, когда станет безлюдно – местные ходили сюда пополнять запасы.

Девушка с благодарностью кивнула. В такие моменты ее лицо становилось более живым – как вчера, когда он нашел ее фаянсовый амулет и нанизал на шнур.

Жадно она припала к фляге, опустошила в несколько глотков, не задумываясь о том, чтобы оставить хоть немного на потом. Воин покачал головой – что поделать, придется раздобыть еще.

Боги были к нему милосердны – он вернулся довольно быстро с парой подстреленных тощих голубей. Охота, конечно же, была щедрее в заводях Итеру, а здесь разве что в ящерицах да скорпионах не было недостатка. Но они оба пока не настолько отчаялись, чтобы пробовать такие сомнительные блюда на вкус.

Девчонка с любопытством наблюдала, как он разделывает птиц и пытается развести небольшой костерок из сухих веток на пороге гробницы. Днем костер, по крайней мере, не привлек бы ненужного внимания. Но Нахт понимал, что есть мясо придется полусырым – жа́ра было явно недостаточно, чтобы приготовить как следует. Впрочем, его спутница не привередничала, а напротив, набросилась на предложенное «угощение» так же, как до этого на оставшийся кусок лепешки. Меджай тоже быстро прикончил своего голубя, надеясь, что по этим птицам никто скучать не будет. А то вдруг были не совсем дикие?

Собака терлась рядом и теперь аппетитно захрустела костями. Это был первый раз, когда она приняла что-то из предложенной Нахтом пищи.

И где она только ухитрялась находить себе пропитание все это время?

Когда со скудным обедом было покончено, они устроились на небольшой отдых. Здесь у меджая уже не было тайника с циновками, но его спутница и не спрашивала – уткнулась в собачий бок и затихла.

Нахт сел ближе к ступеням, чтобы держать вход в поле зрения, и откинулся спиной к стене, удерживая копье. В гробнице было душно, но хоть немного прохладнее, чем на раскаленных каменистых тропах царских некрополей.

Не особо рассчитывая на ответ, он все же решил задать тот же вопрос, что и в мастерской:

– Кто ты?

У Нахта было еще множество вопросов к ней, но хоть с чего-то нужно было начинать. А может, и не нужно было вообще пытаться узнать ее получше. В конце концов, уже скоро он оставит ее на попечение командира Усерхата и – как хотелось верить – вернется к своей жизни.

Голос внутри нашептывал, что так легко он из этой истории не выйдет… ведь оставался еще убитый им по случайности старший бальзамировщик Павер. А от шанса снять с себя вину он отказался, предпочел спасти сам не зная кого.

– Жрица, – это прозвучало так тихо, что Нахт решил уже было – показалось. Но девушка откашлялась и добавила уже увереннее: – Жрица Инпут.

Меджай открыл глаза, посмотрел на нее, хотя и не мог как следует разглядеть – глубже в гробнице было темнее, а его слепил дневной свет, проливавшийся сквозь узкий проход. Жрица. Что ж, это многое объясняло: и видения с Инпу, и собак. Боги защищали ее.

– Ты жрица Первого из Западных[29]? – удивленно уточнил он.

– Первой, – поправила она. – Инпут – Богиня, тесно связанная с Ним… Его возлюбленная супруга, или Его половина и ипостась – как угодно. Защитница мертвых, утешительница, путеводная звезда… Вряд ли ты даже слышал о нашем культе. Инпут – сокрытая, хотя Ее имя носит целый сепат[30].

О Богине девушка говорила с искренним теплом и благоговением и сейчас впервые была настолько многословна.

– Да, я не слишком силен в жреческих таинствах. Так ты из бальзамировщиков?

Может быть, она перешла дорогу, кому не следует, и к смерти ее приговорили свои же – кто знает?

– Вовсе нет, – возразила девушка. – Мои таланты… иные. Впрочем, это уже не имеет значения… хотя даже теперь моя Богиня не оставила меня.

Последние слова девушка сказала совсем тихо и уткнулась лицом в холку собаки, поглаживая лоснящуюся черную шерсть. На собаку Нахт тоже посмотрел по-новому, хотя и до этого отмечал ее не слишком звериный взгляд и повадки.

– А ты, значит, меджай… И тебе обо мне совсем ничего не рассказывали? – вдруг спросила она.

– Страшилки бальзамировщиков считаются?

– О том, что я мертвая тварь из Дуата? – фыркнула жрица. – Не считаются.

– Тогда совсем ничего.

– Боишься меня? – Девушка приподнялась, пристально глядя на воина, не переставая поглаживать собаку. – Знаешь же, как говорят. Люди боятся того, чего не понимают.

– Бояться не стыдно, стыдно не пытаться преодолеть свой страх, – ответил Нахт. – И нет, я тебя не боюсь. На вид – так вроде обычная девчонка… со странностями.

Жрица возмущенно хмыкнула.

– Зато вот тот бальзамировщик с ножами, Павер… он-то точно понимал побольше, чем я. И боялся. Может, мое счастье как раз в неведении.

Он хотел немного повеселить ее, развеять напряжение, но девушка мрачно проговорила:

– Даже не представляешь себе, какое счастье…

И замолчала.

Нахт пожал плечами, решив пока больше не испытывать судьбу, просто обдумывал слова.

«Ты не знаешь, кто она… Не знаешь, что она совершила, глупый ты мальчишка…»

Боги защитили свою жрицу. Возможно, он все-таки поступил правильно, когда вмешался?..

Короткий переход до ночевки они преодолели почти без приключений. На закате, минуя поверху одну из широких троп, ведущих к реке, они заметили небольшое шумное скопление людей. Среди криков и ругани Нахт не мог разобрать смысл, но споры быстро перешли в драку. Такие потасовки сейчас были нередки, и во многих местах на Западном Берегу – гораздо жарче этой. На них бы вряд ли кто-то обратил внимание, но воин предпочел увести свою подопечную побыстрее.

А вот место, которое он заранее выбрал для ночевки, оказалось занято, и он предпочел не уточнять, кем именно. Разбираться ни с разбойниками, ни с разозленными местными ему сейчас было не с руки. Хорошо хоть по привычке сперва разведал, а не сразу вошел, как к себе домой.

– Придется пройти еще немного, – сказал Нахт, вернувшись к девушке и собаке.

Жрица закатила глаза и тяжело вздохнула.

– Я уже себе ноги сбила на этих камнях. И вообще устала настолько, что готова уснуть прямо здесь. Долго еще?

– А ты уже поживее, чем вчера, – беззлобно подначил ее воин. – И куда разговорчивее. Похоже, прогулки по некрополям идут тебе на пользу.

Девушка зыркнула на него так, что он чуть не прикусил язык. Нахт примирительно улыбнулся.

– Пойдем, там есть на что посмотреть, – он протянул ей руку. Собака, посмотрев на них, потрусила вперед. Жрица, помедлив, вложила ладонь в ладонь меджая.

Покрывало Нут[31]раскинулось над ними искристым куполом, разворачиваясь неспешным танцем созвездий. Западный Берег оживал иной жизнью. Словно размывались границы реальностей, когда далекие огни казались очагами ушедших предков, а крики хищных птиц напоминали голоса потерянных душ. Шорох песка и перестук мелких камней под чьей-то невидимой поступью. Темные зевы гробниц в скалах, будто именно в эти мгновения становившиеся проходами в неведомые пространства Богов и духов.

Нахт вывел жрицу на небольшую площадку в холмах, заброшенную древнюю каменоломню. Отсюда они видели темные пронизанные венами троп скалы Долины Царей и самую высокую из них – гору Та-Дехент[32], похожую на пирамиды Владык древности. Далекие костры стражей озаряли некрополь золотистым светом.

– Отец рассказывал, что когда цари перестали строить свои гробницы в Нижней Земле, они выбрали это место, отмеченное Богами и священной горой, – сказал Нахт, указывая на темный пик. – Она вздымалась к самому солнцу лестницей в небо. А в теле горы и среди холмов теперь целый лабиринт проходов, соединяющих гробницы между собой… так говорят.

– Словно запутанные проходы Росетау[33], соединяющие небо и землю, – тихо проговорила жрица. Она неотрывно смотрела на скалы, словно могла каким-то образом видеть сквозь толщу камня, прозревая проходы.

– Вот в том направлении – гробница нашего Владыки, пока незаконченная, – добавил меджай, указывая куда-то в холмы. – Точное место я не могу тебе сказать, это тайна. Но я не раз стоял там в дозоре и сопровождал мастеров. Помню, как…

Погребальная маска треснула – на ее лице отразилась такая печаль и горечь, что Нахт невольно осекся. Судорожно вздохнув, жрица шагнула к самому краю, вглядываясь в темноту, где мастера Сет-Маат еще не завершили очередное свое великолепное творение вечности. Глаза у нее блестели, как инкрустации на лицах священных статуй. Словно она вот-вот готова заплакать, но не может.

Черная собака села рядом с ней, приглушенно заскулила, и не глядя жрица опустила руку, погладила зверя.

– Что… – начало было Нахт.

– Пойдем, – девушка тряхнула головой, и бусины на ее косах, кое-где сохранившиеся, зазвенели. – Нам ведь еще нужно найти место для ночевки, да? – улыбнувшись с явным усилием, она сжала локоть воина. – Я отдохну и пойду быстрее, обещаю. Мне тоже нужно поговорить с твоим командиром.

Глава VIII

1-й год правления Владыки Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона

Нахт

На следующий день охота была так же удачна, но на этот раз Нахт рискнул – дождался, пока отряд стражи отправится дальше по дороге и спустился к колодцу, сговорившись с кем-то из местных, чтобы обменять дичь на несколько лепешек. В этом не было ничего необычного – они с товарищами и раньше так делали. Странно было только скрываться от своих же, но раз уж Бек просил не показываться никому на глаза лишний раз – значит, не стоило. Это повлекло бы за собой вопросы, а значит, и ненужные сейчас задержки.

К тому же, командир имел в виду больше девчонку, чем самого Нахта. Трудно было сказать, станут ли ее преследовать и чем вообще все это обернется. Что до меджая – даже если тот бальзамировщик исполнил свою угрозу и за минувшие пару дней успел кому-то доложить, весть едва ли успела распространиться. Вряд ли его станут искать прямо сейчас. Зато вот потом кто-то наверняка наведается в гарнизон с вопросами.

Новости, подслушанные у местных, были неутешительными. Беспорядки, разгоревшиеся на Западном Берегу, распространились. Шайки разбойников, которых обычно держали в страхе меджаи, осмелели и нападали на маленькие поселения, потому что меджаев не хватало на всех. Кто-то из стражи некрополя примкнул к бунтовщикам, а дворец Владыки не спешил присылать помощь. Да и не привыкли здешние воины поднимать оружие друг на друга – уж Нахт-то знал – вот и не ввязывались в бои. Но жалование все так же не выплачивалось, поставки из храмовых хозяйств и из Города Живых не возобновились, и люди, отчаявшись, обозлились. В участившихся потасовках были уже не только раненые, но и погибшие.

Нахт никак не мог понять, почему жрецы Амона не проявили привычную щедрость сейчас, когда едва закончился Опет[34]. Ведь раньше, сколько он себя помнил, в дни празднеств не было недостатка в разнообразной еде и товарах. Чуть ли не целые стада забивались во славу Амона, а дичь, рыбу и фрукты к шатрам на берегах Итеру приносили огромными корзинами. Весь народ участвовал в празднествах по-своему. И даже бедняки ликовали, не испытывая в эти дни никакой нужды.