На Закате

Однако мужик комиссара не пропустил, заступив ему дорогу.

– Извольте убраться, ваше Преподобие. – нагло проговорил селянин, – Время позднее, завтра придёте.

Полумрак скрадывал движения, и позволял нанести внезапный решающий удар. Кортик, тот самый, который недавно был у Агафона, одним движением выскользнул из петли на поясе и с хлюпаньем рассёк мужику лицо. Несчастный завизжал неожиданно тонко для своей комплекции, закрывая лицо руками и наклоняясь к полу, кровь его обильно заструилась сквозь пальцы на половики. Комиссар пихнул его ногой на бок, освобождая себе путь, и вошел, наконец в дальний покой. За спиной его уже ревели разбуженные дети и причитала в истерике женщина.

Следующее помещение было значительно меньше, здесь топилась печь, имелся небольшой письменный стол, но Проскура здесь уже не было: следующая дверь, ведшая в боковой притвор, осталась слегка приоткрыта. Кастор метнулся в неё, пролетел сквозь темный притвор, уронив какую-то кадку с мерзкой квасной жижей и вылетел на двор. Проскур удирал уже за плетнем, тщась скрыться и инквизитор помчался за ним, сбросив во дворе перевязь с мечом. Через улочку, в проем между двумя хатами, дальше на перекресток… И… Нет. Проскур исчез, хотя лунный свет заливал Сборри так, что видимость была не хуже, чем в ранних сумерках, разве что тени были глубоки и черны как абсолютная тьма.

– Проклятье… – сквозь зубы сказал Кастор, однако уходить не спешил. Заместитель головы был где-то здесь, притаился как крыса в тени, за плетнем, ожидая возможности бежать дальше. Но комиссар так легко сдаваться не собирался.

– Слушай меня, Проскур! Ты хочешь оставить семью и бежать? А твои дети? Дети преступника, беглеца? Говорю тебе, если ты сбежишь, я засуну их в самый грязный приют Остера, где они будут жрать по гнилой луковице на обед пока не сдохнут от цинги. А твою жену я арестую по обвинению в пособничестве, и будет она санитаркой в пограничном гарнизоне. А в твоем доме будут жить совсем другие люди, Проскур! Выйди сюда, и Господь свидетель, твоей семьи ничего не коснётся.

Из-за плетня поднялась сутулая головастая фигура.

– И вы… вы смеете после этого называть себя служителем Бога? – тихо, но зло проговорил заместитель.

– Конечно. – ответил Кастор, – Отцы едят кислый виноград, а у детей на зубах оскомина. Ты сделал правильный выбор. Если не будешь больше глупить, все закончится хорошо даже для тебя.

Через пол часа вся инквизиционная комиссия, включая сентинелов и кучера, была размещена в доме головы. Прибыл так же местный лекарь, уже пожилой мужичок, который занялся Агафоном, которому становилось все хуже, и между делом перевязал Кукшу, того самого наглеца, которому Кастор разрубил нос.

Сам Комиссар вместе с Рориком в том самом покое, где ютился Проскур, устроили для него допрос.

Мерцая и дрожа горела трескучая толстая свеча. Заместитель сидел со связанными руками у печки, Кастор восседал за столом, а Маркус, сложив на груди руки, стоял в углу, готовый приступить к физическому воздействию при дознании.

– Всё очень просто, Проскур. Ты не просто обвиняешься в препятствовании расследованию, и организации покушения на членов инквизиционной комиссии. Я, в рамках данных мне полномочий, признал тебя виновным и приговорил к казни через повешение. Вот готовый документ, с имперской печатью. – Барроумор продемонстрировал арестанту добротную грамоту, с огруглой нашлепкой сургуча.

– Вы же сказали… – возразил Проскур.

– Знаешь, повешение для тебя это тоже хороший исход. Допустим брат Рорик мог бы предварительно выбить, а вернее вырезать из тебя какие-нибудь сведения, и это в рамках протокола. Но мы просто тебя повесим. Впрочем, я не настолько коварен. .. Мне нужна информация относительно судьбы детектива Грейса. Как он погиб, и где мне искать его тело. Если тебе будет чем поделиться, то я оформлю тебе амнистию и ты займешь место Агафона. Если нет, то прости, приговор останется без изменений.

– Я скажу всё, что знаю. – заговорил Проскур с готовностью. – Ваш инквизитор крепко взялся за ведьмину девку. Приказал её арестовать, и должен был увезти по утру в Шелвик, где её ждали допросы и казнь. Но за ней тут ухлестывал шурин мой, Паул. Дурачок… Околдовала она его, похоже. Он в ночь пошел к инквизитору, хотел дать ему на лапу, но что-то пошло не так и он прямо в избе заколол его шилом. Потом прибежал сюда в ужасе, к Агафону. Агафон послал с ним Кукшу, того, которого вы порезали. Они вдвоем что-то сделали с телом, а по утру Паул уехал в Синестол. Хотел забрать с собой Лию, но Агафон её не отдал, пригрозил выдать сынка инквизиторам. Вот и всё, что знаю.

– Знаешь… Ты мне не нравишься. – проговорил Кастор. – Но если я перестану держать слово, это плохо скажется на моей репутации и осложнит работу в дальнейшем… Поэтому, господин Проскур, можете быть свободны. Брат Рорик, развяжи его, и давай сюда Кукшу. Оказывается, мы с ним не договорили.

5. Завершение.

      На следующее утро в Сборри царило оживление. Во-первых, в селении впервые за двадцать лет сменился голова, теперь на эту должность неожиданно вступил Проскур. И это при том, что по слухам, вчера он был арестован и едва не казнён. Буквально преобразившись, куда более важный и деловитый чем раньше, он теперь раздавал распоряжения, помогая инквизиции и принимая заискивания от селян в виде разнообразных подношений.

Во-вторых с самого утра стало известно о двух чрезвычайных мероприятиях. Первым было сожжение анниного дома в Хутином-лесу, куда отрядили для этого троих мужиков под надзором Маркуса. Вторым, и куда более особенным событием было обретение тела убитого инквизитора Майкла Грейса. Паул с Кукшей не сильно утруждали себя, избавляясь от тела и имущества убитого. На дворе хаты имелось отхожее место в виде деревянной будки над ямой, и собственно в эту яму свалили и труп Грейса, и все его вещи.

Поглазеть на небывалое зрелище сбежалась практически вся деревня, наполнив толпою тесный двор на отшибе. Спереди стояли мужики, из-за их плеч выглядывали бабы, и несмотря на все их усилия не допустить детвору, маленькие любопытные головки просовывались то тут, то там понизу.

По приказу Кастора двое из селян, одним из которых был уже привычный олух Пронька, снесли будку и стали рыться баграми в открывшейся земляной дыре. Вскоре на поверхность вытащили маленькое тщедушное тело, почти не замаранное и не испортившееся, в силу зимнего времени и того, что ямой давно уже не пользовались.

Грейс оказался щуплым мужичком, со жидкими пшеничного цвета волосами. Одет он был в простой кожаный камзол, ныне с темными пятнами крови, и конечно имел багряную инквизиторскую ленту перекинутую через плечо.

Кастор смотрел на этот знак, знаменующий собою служение меча и факела, а ныне замаранный кровью, грязью и дерьмом, и в душе у комиссара вскипал гнев. То лежал перед ним не детектив-неудачник, то лежали перед ним десятки братьев, отдавших свои жизни в чащобах Мистериона, на тропах Вестера, в грязных подвалах и сырых склепах, в потерянных руинах и диких пещерах, повсюду, где зарождалось и гнездилось самое зло. Вот, все они сейчас были попраны и униженны в этой треклятой деревне на краю Империи.

Первым желанием было взять хотя бы Кукшу, подвесить за ноги и собственноручно выпотрошить, как свинью, с той лишь разницей, что свинью перед этим убивают. Захотелось нарезать его на полосы, и делать это медленно! !… Кровь и боль! Всё смывается кровью! … Так, тихо-тихо… Господи Боже мой, избавь меня от лукавого.

Кастор прикрыл глаза и стал массировать виски, успокаиваясь молитвой. Его собственный демон не дремал, только и ждал, когда жертва окажется на краю, что бы лишь немного подтолкнуть её к падению. Случись это, и человек, призванный бороться с демонами, сам станет игрушкой в их руках. Именно поэтому каждый инквизитор с ученической скамьи помнил простое правило: в руке – меч, в уме – молитва, на сердце – мир.

Совладав с собой, комиссар сухо приказал приготовить убитого к погребению, а инквизиторскую ленту выстирать и передать ему лично. Нужно было отвезти её в Шелвик и передать в отделение инквизиции. В конце концов, честь инквизиции принадлежала именно этой ленте, обязывающей спасать и защищать, а не таскавшему её провинциальному взяточнику. Недолго поразмыслив, Кастор пришел к выводу, что Грэйс вполне заслужил упокоения в деревне, по правилам которой решил играть.

Пока готовили похороны Грэйса, комиссар решил сходить к умирающему Агафону. Да, у Сирко не оставалось никаких шансов, и это понимали уже все. Если еще ночью он ещё мог передвигаться и позволять себе ругань, то сейчас просто лежал навзничь, глядя в потолок, и время от времени издавал протяжные стоны.

Умирал Агафон в просторном и светлом покое, чистом и опрятно убранном, на стенах которого имелись даже старые гобелены. Вокруг большой резной кровати собрались немногочисленные домочадцы – Марта с дочерью, проскуровой женой, и пара служанок. Единственный сын Паул, конечно, был сейчас далеко отсюда, и проститься с отцом не мог.

Когда вошел Кастор на него никто особо не обратил внимания. Зарёванная, опухшая от слёз Марта бросила лишь короткий взгляд на гостя, и продолжила тих рыдать над мужем. Инквизитор приблизился к Агафону, и бегло осмотрел его. Рана на шее, перевязанная лекарем ночью, очевидно воспалилась, и нездоровая пунцовая краска уже перекинулась на отекающее лицо. Губы старосты посинели, как и обострившийся кончик носа, все указывало на заражение птомаинами, обычное следствие укуса некрона. Возможно, если бы ночью старосту доставили в альденский госпиталь, там ему успели бы помочь гильдейские врачи. Но здесь и теперь Агафон действительно умирал.

– Господин Сирко, я полагаю вы крещены. – проговорил Кастор. – В таком случае самое время покаяться в грехах, что бы отойти к Господу с миром. А отойдете вы полагаю этой ночью, в крайнем случае завтра. Так судил Господь.

Голова застонал, замычал что-то невнятное, движение челюстью приносило ему страдание, а губы уже не слушались с левой стороны.

– Не утруждайтесь… Я вам помогу. – успокаивающе проговорил Кастор и положил на плечо Агафону ладонь. – Я буду называть возможные грехи, страсти, а вы, если знаете за собой что-то из этого, просто внутренне раскайтесь…

За пять минут Кастор систематично прошелся по всем семи ветвям страстей, очертив буквально все аспекты человеческого греха. Когда с этим было кончено, инквизитор расстегнул свою инквизиторскую ленту, и перекинув её на шею наподобие столы, прочел разрешительную молитву.

– Господь наш Иисус Христос, да смилуется над твоей душой, Агафон. Уходи с миром. – закончил Кастор, и отойдя от кровати умирающего, направился к выходу. У двери его задержала Марта. Прервав рыдания свои, но все еще заикаясь, жена головы спросила:

– Ваше Преподобие, а вот еще вопрос. Его же эта, нежить укусила… А он сам того… Не станет?

– От укусов нежити люди чаще всего становятся мертвецами, а не нежитью. Если он не был одержим, то вряд ли. Впрочем, если вас это так волнует, можете его расчленить и закопать в разных местах, это сработает.

Отбывали из Сборри на закате. Грэйс был к тому времени похоронен, пепелище Анниной хаты уже почти не дымило, а по итогам расследования четверо селян получили свои приговоры. Проскур, Агафон и Кукша при этом получили свою амнистию, а вот сбежавшего Паула, будь он пойман, или даже сдайся он сам, неминуемо ждала казнь. В итоге дело было закрыто.

В Дормезе прибавилось на одного пассажира. С собой Кастор увозил Лию, но не для того, что бы подвергнуть её каким-то пыткам или казни, а что бы определить в монастырь. Девочка явно обладала склонностью к малефикации, и если еще не была ведьмой, то вполне могла ею стать. Тем более, что мамочкина судьба не могла на ней не сказаться, демоны знали, что им причитается, и должны были попытаться взять своё. Самое лучшее, что можно было сделать для Лии – определить её в обитель Одигитрии под Альденом. Кастор лично знал игуменью, и мог замолвить за девушку пару слов. Возможно, жизнь её и пройдет в стенах обители, в обыденных и тихих послушаниях, без семьи, без мужа, без детей, но это в любом случае лучше, чем то, что произошло с Анной.

Уже сидя вместе с Рориком в своём отделении Дормеза, на мягком кожаном сидении, Кастоа поглядел под ноги. Там время от времени пошевеливался брезентовый мешок.

– А убийцу-то так и не взяли, вот что жаль, – посетовал Рорик. – Я за все расследование даже никого не покарал… Скучно с тобой, Кастор.

– Ну есть же еще и Господь. – возразил комиссар. – А Он иногда так карает, что лучше было бы попасть к тебе в руки.

Мрачная чёрная повозка тронулась с места, качнулась на ухабе, и покатилась со скрипом в сторону полыхающего неба, оставляя за собой обескураженную, встревоженную, но очищенную от скверны деревню.

Женские секреты.

1. Угол Паттона.

Альден – столица Империи, второй по величине город Западного мира, Сердце Севера. Полтора миллиона жителей, тысяча семьсот лет истории. Бесконечное море домов, сети узких мощеных улиц, и все это наполнено океаном людей, их звуков и запахов, сплетением судеб.

Нельзя объять и контролировать эту стихию, если ты всего лишь человек, даже Император. Тысячи и тысячи министров, судей, магистратов, секретарей и клерков, десятки разнообразных чинов, все они, каждый на своем месте, организовали людское море, направляя его процессы. Городовые стражи тоже были частью этой системы, пусть и самой низшей её фракции. Поэтому, прохаживаясь по улицам, можно было испытывать приятное ощущение власти над основной массой обывателей, особенно в бедных кварталах. Там люди, как правило, оказывались в полной власти наряда, вплоть до того, что стражник мог решить жить кому-то или нет. Впрочем, в бедном квартале и поживиться было нечем, хоть перережь половину бедняков. Поэтому, гораздо вернее было патрулировать бедные рынки, где торгашам платить было чем, и даже было за что.

Иногда толкая плечами толпящихся вдоль по торговой улице людей, и не обращая никакого внимания на их торопливые извинения, осуществляли свое дежурство двое городских стражей. Это были два унтера, капрала, поэтому они и могли патрулировать в этом вполне еще пристойном районе. Лениво поводя глазами, оба искали возможности где-нибудь чего-нибудь подрезать.

– Вчера этого видел. .. Веллера, ну помнишь, со специями? – проговорил один, не отвлекаясь от наблюдения.

– Да, помню, чего он?

– Привез мигульских семян, сдал мне мешочек.

– Ну а чего ты не взял, сейчас бы пощёлкали…

– Их еще жарить надо, так невкусные. Руки не дошли.

– Их жарят что ли?

– Да, с маслицем.

– Прекрати, жрать же охота.

– Так что за вопрос? Сейчас до Баррета дойдем, сосисок подрежем.

Однако, до сосисок стражники так и не добрались. Из толпы неожиданно выскочил парень в инквизиторской ленте и, заступив наряду путь, стал распоряжаться:

– Стража, следуйте за мной. Производим арест подозреваемой в колдовстве, конвоируем в консисторию Инквизиции.

– Твоюж мать… – как можно тише процедил сквозь зубы один из стражников. Возможность перекусить откладывалась на неопределенное время.

Идти пришлось недолго: немного по поперечной улице, до угла. Там находилась дешевая харчевня, кормушка для тех, кто не может потратить больше пяти центов за ужин. Занимавшая первый этаж углового дома, она всегда была наполнена накопившими медяков нищими, оборванцами, одинокими стариками, а так же теми, кто имел причины здесь находиться. Над входом висела ветхая вывеска с облупившейся краской, где была уже плохо различима белая надпись на зеленом фоне: Угол Паттона.

Молодой инквизитор вместе со стражами вошли внутрь, и бесконечный галдёж за столами, без того не громкий, почти сошел на нет. В темном и душном помещении пахло кислой капустой и горелым маслом. Гостей, по-хозяйски подбоченившись, встречала женщина в простом платье и чепце, с длинным полотенцем, перекинутым через плечо.

– Госпожа Паттон? – поинтересовался инквизитор.

– Да, я вас слушаю. – ответила женщина без страха, но настороженно.

– Именем Святой Инквизиции Альдена, вы арестованы по подозрению в колдовстве, и причинении вреда здоровью гражданам Империи. Прошу следовать за нами.

– Что еще за бред? – грозно возразила хозяйка. – Мы работаем…

– Вы идёте с нами. – ответил уже не менее зло инквизитор и дал знак стражам. Те без особого удовольствия взяли женщину под руки и повлекли к выходу.

– Гай! Гай! – закричала она, оглядываясь. Из-за стойки выскочил перепуганный мужичок в засаленной рубахе. Он, конечно ничем не мог помочь. – Гай, закроешься! Ты за старшего!

Это было последнее, что успела выкрикнуть госпожа Паттон, прежде чем её выдворили из собственного заведения и потащили вдоль по улице, в сторону городского центра. Там её ожидала овеянная недоброй славой цитадель "Чёрные шпили", столичная консистория Святой Инквизиции, куда никто не хотел попадать, если только сам не был инквизитором.

Арбитр Инквизиции Тиммонс на своей должности находился уже двадцать четыре года и обычно с самых первых материалов по делу мог предсказать его перспективу. В данном случае он чувствовал, что вполне перспективное дело может быть запорото новичком. Брат Аполлос Епифан этой весной получил назначение в Альден, и уже зарекомендовал себя определенным образом. Чуть не сжег дом, не сумев найти в нем вампира, и избил до полусмерти шарлатана, продававшего обереги и амулеты. В коллегии уже ставили вопрос о понижении его до помощника детектива, и следующий подобный эпизод должен был неминуемо к этому привести.

Сейчас инквизитор стоял прямо перед Тиммонсом, пока тот изучал его рапорт и еще пару сопутствующих документов.

– Брат Аполлос… Создается впечатление, что вы как-то легкомысленно относитесь к следственным мероприятиям, к доказательной базе. – заговорил устало арбитр. – Вы на основании только одного заявления производите арест, не допросив ни одного свидетеля, не проверив ни одного факта, а теперь я должен вынести какое-то решение?

– Следственные действия, на мой взгляд, могли спугнуть подозреваемую. А между тем заявление не единично, посмотрите, за месяц до этого на госпожу Паттон уже писали заявление.

– Брат Аполлос, оба заявления совпадают слово в слово, у них один и тот же автор. Кстати, что с этой госпожой Фулкин, где её протокол допроса?

– Её заявление достаточно подробно…

– В общем так, с момента ареста у нас есть трое суток, что бы определиться с приговором. Либо вы дорабатываете то, что не доработали, либо госпожа Паттон выходит, а консистория выплачивает ей положенную компенсацию. Вы, в таком случае, скорее всего будете переведены на границу Вестера, где сможете жечь кого и как вам заблагорассудится, пока вас не сожрут. И это будет вам уроком. Идите работайте, того что вы мне предоставили ничтожно мало.

Аполлос заиграл желваками, но поклонился и вышел из кабинета арбитра.

Молодой детектив понимал, каково его положение, и то, что слова Тиммонса вполне могут оказаться пророческими. Провал дела Паттон грозил обернуться карьерным фиаско лично для Аполлоса.

Думая об этом, и переживая ярость и растерянность одновременно, он прошел по тенистым коридорам управления, спустился по винтовой лестнице во второй подвальный этаж, и вошел в секцию изоляторов. Именно здесь содержались подследственные, и условия для них были не так плохи, как у осужденных. Нары с постелью, двухразовое питание из рациона служителей, сухие стены. Согласно закону, между арестом и судом могло пройти не более трех суток, поэтому здесь люди надолго не задерживались, и для некоторых персонажей пребывание в застенках консистории оказывалось своеобразным отдыхом по сравнению с жизнью снаружи.

Впрочем, явно не для Агнессы Паттон.

Женщина, пребывая в заточении, не позволяла себе слез, но только сидела на своей постели, понурив голову, погруженная в какие-то тягостные размышления. Уже семь лет, как она овдовела и стала единоличной хозяйкой харчевни, которую когда-то учредил еще её свёкр. Ей, как женщине, было нелегко удержать дело Паттонов на плаву, и даже достичь определенных успехов, но она смогла. Не без определенных хитростей, конечно. И вот, этот непонятный арест, вряд ли достаточно обоснованный, но у инквизиции была именно такая слава, что она не утруждалась обоснованиями арестовывая людей и казня их. И сейчас Агнессу волновала не столько перспектива казни, сколько возможный ущерб для харчевни, оставшейся без хозяев. Гай, конечно, отличный парень, хозяйственный, но у него нет никаких прав на заведение, да и не смог бы он держать его в одиночку. Что будет теперь?

Лязгнул засов тяжелой окованной двери, несущей на себе отчеканенный знак Креста и тексты запретительных молитв, и в камеру зашел дежурный сентинел:

– Госпожа Агнесса, прошу на выход.

Паттон поспешно встала, поправила платье и, не без достоинства, вышла в коридор. Там арестантку ждал уже знакомый ей детектив. Он жестом приказал ей идти следом, и в сопровождении сентинела они отправились в зал экзекуций.

В просторном и мрачном сводчатом зале, не имеющем окон, а потому освещаемом только несколькими лампадами по стенам, производились тесты и дознания. Для этого здесь имелись все необходимые условия и инструментарий: огромный камин, жаровня, дыбы обоих типов, три вида колодок, даже иудин стул, и огромное количество мелких приспособлений. Таких залов в консистории имелось сразу три, но использовался по преимуществу только этот, наиболее оснащенный.

Агнесса постаралась сохранить самообладание, и не выдать ужаса, который пронизал все ее естество, при виде потемневших деревянных и железных монстров, причинивших неисчислимые страдания огромному количеству людей, возможно вызывавшие их смерти.

С готовностью подошел к Аполлосу дознаватель – высокий и могучий старик, с рыбьим безразличным взглядом, выдающим крайнюю степень бесстрастия и отрешенности. Он уже сейчас готов был приступить к любым истязаниям, и не потому, что это вызывало у него хоть какие-то эмоции, а просто в силу того, что таково было дело всей его жизни, ремесло.

Однако, Аполлос отказался от его услуг и попросил вызвать чтеца. Дознаватель приняв к исполнению, вышел, а инквизитор самостоятельно усадил Агнессу на деревянное кресло, и пристегнул её руки и ноги закрепленными ремнями.

Вскоре пришел чтец, пожилой монах с лицом вполне добродушным, и встал за аналоем. К тому времени Аполлос уже положил углей в кадильницу, и поместил её рядом с Агнессой, оставалось только кинуть немного ладана. Можно было начинать тест на обрупцию.

Тест занял обычные пол часа, за которые чтец вычитал установленное последование, а Аполлос сжег горсть отличного ладана. Даже дознаватель и тот постоял в уголке, помолился, чинно крестясь в конце каждого тропаря. Человек был очень набожный и благочестивый.

Однако, в результате теста никакой обрупции выявлено не было, вообще. Агнессе даже не стало дурно, она напротив молилась вместе со всеми, смиренно склонив голову, и в конце канона осталась вполне в хорошем самочувствии и даже в приподнятом настроении. Никакой обсессии.

Аполлос, мрачнее тучи, приказал сентинелу препроводить Паттон обратно в её камеру, а сам пошел выписывать наряд для обыска.

К вечеру наряд инквизиции произвел обыск в "Углу Паттона", забрав с кухни все, что напоминало порошки, приправы, масла и зелья, и теперь это все надлежало проверить в лаборатории. Согласно поступившему в консисторию заявлению, Агнесса Паттон заговаривала еду и добавляла в неё снадобья, вызывавшие у посетителей настоящую зависимость, страсть, заставлявшую возвращаться в харчевню снова и снова. Теперь детектив Епифан надеялся только на то, что среди изъятого будет действительно обнаружено нечто, сильно отличающееся от обычных приправ.

Исследование должно было начаться только на следующий день, поэтому вернувшийся в Управление Аполлос оказался совершенно свободен. Подавленный гнетущими мыслями о ходе расследования и своих перспективах, молодой детектив решил спуститься в цоколь жилого корпуса, где располагался зал для гимнастических экзерсисов.

2. Комиссар.

Это было просторное помещение с обычными каменными стенами и сводами и рядом маленьких окошек, выходящих на поверхность у самого потолка. Здесь имелось достаточно свободного пространства, хорошо утрамбованный земляной пол, а так же расположенные вдоль стен гимнастические снаряды, все для того, что бы служители могли поддерживать надлежащую физическую форму. Занятия, носившие обязательный характер в начальных училищах и академии, после выпуска и назначения на должность становились делом личной дисциплины и залогом выживаемости в силовых операциях. Посему, в этом зале можно было встретить только самых энергичных и ответственных представителей инквизиции.