скачать книгу бесплатно
Пиджак отца и продающий его неместный человек Ивану Петровичу тоже показались субстанциями несовместными.
Мама хорошо одевала Вилиного отца и своего мужа.
Английский костюм тонкого твида был много лет назад куплен на углу Ленина и Шевченко в районном универмаге на втором этаже. И сносу ему не было, как доброй старой Англии. Сперва он использовался как выходной, а потом как ежедневный.
Виле пиджак напоминал не о доброй старой Англии с ее Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном, а скорее, о ячейке английского банка с советской мелочью внутри. Нравилось Виле потаскивать мелочь из отцовских карманов. Тем более было для чего.
Раз в неделю Виля вешал на руль своего велосипеда сетку с пустыми опасно позвякивающими бутылками из-под молока и ряженки, а иногда еще и от водки и коньяка и ехал в пункт приема стеклотары.
– А ну розийдысь, голота, – кричала приемщица, – це сын дохтора приихав, його батько у мене из пьяткы скло вынув. Набьете тут бутылок, ходыты страшно. Давай, сынку, свои бутылкы.
«Голота», многим из которых Вилин отец тоже что-то вынул или вправил, расступалась.
Но денег от сданных бутылок, которые мама разрешала брать Виле себе, на подписку коричневого четырехтомного Гайдара не хватало. А Виля так хотел на него подписаться. И часто отцу приходилось доставать кошелек и разменивать рубль, потому что вместо 22 копеек на покупку «Беломора», отец находил в карманах пиджака только его крошки.
Так что вору не повезло дважды: и карманы до него уже были обчищены, и пиджак он не успел продать. Да и кто б его в Серебрянске купил.
Больше с воровством Виля не сталкивался, и сам им больше не промышлял, и чтобы столкнуться с ним неоднократно, ему пришлось уехать в большой и красивый город.
В случае с отцом вор был неизвестен, но его нашли. Из криков соседки Клавдии Виля понял, что вор определился сразу – это был удививший его Аркадий.
– Граждане, разойдитесь по своим комнатам, мы со всеми побеседуем, – услышал Вилен и увидел двух спортивных молодых ребят в спортивных кофтах на молнии и узких брюках.
– Где пострадавшая, что случилось?
– Вот смотрите, с вечерней пришла и что увидела-а-а, – опять попыталась завыть Клавдия.
Ребята стали осматривать комнату. Клавдия притихла.
– Вы передовик производства? – спросил парень.
– Да-а, – удивленно сказала Клавдия, – у меня удостоверение есть.
– А недавно вы победили в социалистическом соревновании…
– Да-а, – опять удивилась, успокаиваясь, Клавдия, – мне грамоту дали.
– Ваши вещи целы, они у нас, и удостоверение, и грамота.
– Ну Аркадий, сука, он еще и грамоту спи… – хотела заорать Клавдия. – Что, правда, все нашли? – вместо ора удивленно спросила она.
– Ну да, нашли, успокойтесь, напишите лучше, что у вас украли.
Потом был опрос свидетелей. Вилена тоже опросили.
– Про Надсона говорили? – удивился следователь. – Надо же какой вор культурный, Надсона читает.
– А вы тоже его знаете? – удивился Вилен.
– Конечно, кто ж его не знает, – в свою очередь удивился молодой следователь.
«Удивительный город, я обязательно буду в нем жить», подумал Виля.
– А если не секрет, как его поймали? – спросил Вилен.
– Вообще-то, секрет, но тебе скажу. Здесь прямо на углу Главного и Глюка с чемоданом в такси садился. Там же на углу кафе-автомат, наши ребята, когда на дежурстве, перекусить туда забегают. Уж очень там сосиски с пюре вкусные. Смотрят, а на стоянке такси под фонарем что-то знакомое с чемоданом стоит.
Так его же фото во всех отделениях висят, вспомнили ребята. Тут такси подъехало, пришлось его из такси вынимать. Ну а через час от вас позвонили.
25 марта 1974 года, в свой день рождения, Вилен Хорошокин пошел с женой Тоней посмотреть всесоюзную премьеру нового фильма Шукшина «Калина красная» и обомлел. В тюремном хоре стоял Аркадий в своей клетчатой красной рубашке и пел «Вечерний звон». Казалось, что сейчас хор допоет, и Аркадий выйдет вперед и объявит стихотворение Надсона:
– «Не вини меня, друг, – я сын наших дней».
– Аркадий, – прошептал Вилен.
– Какой еще Аркадий? – прошептала Тоня. – Шукшин это.
«Конечно, Шукшин, – подумал Вилен, – но вылитый Аркадий».
* * *
В выходные подготовительные курсы не работали. Вилен тоже позволял себе расслабиться. В субботу он спросил у Паши Захаровны, как доехать до моря.
– На 10-м троллейбусе в Гавань, на Кошкин остров, – сказала Паша Захаровна. – Правда, там не море, а залив, но до настоящего моря тебе все равно не доехать.
И Виля поехал к морю-заливу. Когда он сошел на остановке Гавань, то увидел огромную очередь.
«Ничего себе, сколько людей рвутся к ненастоящему морю», – удивился Вилен.
Оказалось, народ рвался не к морю, а на выставку – «Жилище США».
«Здорово, шел к морю, а попаду в американские комнаты», – обрадовался Виля и встал в очередь. Через два с половиной часа с очередной группой любопытных горожан Вилен впихнулся в павильон, разбитый на сектора, изображающие разные жилища США, с разными комнатами, набитыми невиданными предметами быта простого американца. Названия многих предметов Вилен знал, но некоторые названия приходилось читать на табличках рядом с предметом.
На одной из табличек Виля прочитал: «Видеомагнитофон». На коврике, огражденном веревками, стоял на тумбе большой телевизор, рядом, на другой тумбе побольше, стоял огромный ящик с большими вертящимися блинами с коричневой пленкой. Такие вертящиеся огромные железные блины с пленкой Виля видел в подсобке киномеханика в летнем кинотеатре имени Ленина у себя в Серебрянске.
В телевизоре по синей траве под ковбойскую музыку скакали фиолетовые лошади.
– Разве в Америке трава синяя, а лошади фиолетовые? – спросил Вилен американца на стенде.
– Нет, трава в Америке очень зеленая, а лошади разные, но только не фиолетовые, просто пленка бракованная, – ответил американец, – завтра пришлют хорошую, приходите.
Все время осмотра внутренностей американского жилища Вилена преследовал хриплый женский голос, поющий что-то американское. Наконец голос стал громче, и Виля увидел пританцовывающую публику, втиснулся в нее и чуть не упал. Пол в павильоне был сделан, как лесная военная дорога, из огромных бетонных плит. Плита, на которой танцевала толпа, ходила ходуном. То ли ее растанцевали, то ли она не выдержала пения, напоминающего звуки движущихся танков.
– Элла Фитцжеральд! – перекричал музыку на ухо Виле один из танцоров. – Правда, здорово?!
– Здорово, – прокричал в ответ Виля, чтобы не обидеть танцора. На самом деле ему нравились «Битлз» и «Роллинг стоунз», но все равно было здорово.
– У тебя дома есть проигрыватель? – спросил танцор.
– У соседки есть, – вспомнил Вилен комнату соседки Клавдии.
– Хочешь хорошие диски послушать? Мы из Польши в гости к бабушке приехали, я пласты с собой взял, а у нее проигрывателя нет.
– Хочу, конечно, – перекричал Виля Эллу Фитцжеральд.
– Ну тогда пошли.
Бабушка Витека, так звали поляка, жила рядом с Гаванью.
– Ой, Витек, что так долго, уже обедать пора, это твой друг? Зови его обедать.
Вилен с удовольствием съел вкусный домашний обед, напоминающий мамин, и ответил маме Витека на все ее расспросы.
– А Витеку на следующий год поступать, он, как папа, моряком хочет быть.
После обеда они поехали к Вилену, попросили у Клавдии проигрыватель и долго гоняли диски в комнате Вилена.
– Я бы тебе оставил еще послушать, но послезавтра мы уезжаем.
– Спасибо, но мне все равно некогда было бы слушать, готовиться надо, – поблагодарил Вилен.
– Тогда пока, – попрощался Витек.
«Какой город, какие люди, – подумал Виля, когда Витек уехал. – Я обязательно останусь в этом городе».
В воскресенье Вилен поехал на острова, покатался на колесе обозрения и попал на какой-то городской праздник. Бесплатно послушал «Диксиленд» и ансамбль «Голубые гитары» и еще раз захотел остаться в большом, замечательном, необыкновенно красивом городе. Все было просто. Всего лишь нужно было поступить в институт.
Вступительные экзамены принимали в главном здании института. Приехала мама, чтобы постоять в толпе родителей перед главным входом и поддержать сына. Она остановилась у очень культурных родственников, пытавшихся научить Вилена культурно кушать варенье. Серебрянские манеры Вили корежили коренных жителей культурной столицы.
– Почему ты ешь варенье из общей банки, положи себе в розеточку, – говорила тетя Мера.
– Это моя банка, – говорил Виля, – мне ее мама привезла.
И продолжал с наслаждением чавкать, выгребая из банки вишневое варенье. Хорошо мама оставила Вилена на улице композитора Глюка. А то еще, чего доброго, приучила бы его тетя Мера есть варенье из розеточки. Но она не успела, и по сей день Вилен Ильич с удовольствием продолжает есть варенье из личной банки и макает туда булки и бублики и этим безмерно счастлив.
* * *
От улицы композитора Глюка до института ходили два троллейбуса – № 5 и 14.
На первый экзамен Виля поехал на № 14, купил билет, в котором до счастливого не хватило единицы, и получил вместо пятерки четверку.
В 1969 году в общественном транспорте большого необыкновенного города не было кондукторов, вместо них стояли кассы, в которые сознательные горожане бросали три копейки, если это был трамвай, четыре копейки, если это был троллейбус, в автобусе билет стоил пять копеек. Билеты были пронумерованы шестизначными числами. Если сумма первых трех цифр равнялась сумме последних трех цифр, пассажир начинал скакать от радости, и все понимали, что он купил счастливый билет. Если пассажир купил счастливый билет и не прыгал, тогда никто об этом не догадывался. Так как в общественном транспорте никто никогда не прыгал, то никто и не верил, что бывают счастливые билеты. Виля тоже не верил, но билет всегда проверял. На второй экзамен Виля сознательно сел в троллейбус № 5, купил билет, и… билет оказался счастливым. Виля прыгать не стал, сдал экзамен и получил пять. Выйдя из аудитории, Виля запрыгал.
На третьем экзамене метафизика продолжилась. Был пятый троллейбус, счастливый билет и пять по физике. Виля опять попрыгал и стал студентом. Интересно, поступил бы Вилен в институт, если на площадь Профсоюзов ходил только 14-й троллейбус, и в нем не было счастливых билетов? Но что случилось, то случилось.
И с 1 сентября в одной из съемных комнат одной трехкомнатной квартиры большого и необыкновенного города с хозяйкой и ее пятью детьми, клопами и тараканами поселился студент, намеревающийся жить в этом городе всегда и счастливо.
Глава 1.4. Чтобы построить три квартиры в большом и красивом городе, Хорошокин работает студентом и начинает временно жить в этом городе
После поездки за город ум Хорошокина так возбудился желанием поселиться в коттеджном поселке, что он, Хорошокин, предложил своему агенту поменять вторую купленную квартиру на участок и недостроенный коттедж. Но оказалось, что коттеджному поселку квартиры в городе не нужны, а от денег они не отказались бы, и порекомендовали продать квартиру через свое агентство недвижимости. Покупка загородного дома превращалась в очередную погоню за счастьем.
Настигать мираж-счастье и превращать его в скучную действительность Хорошокину было не впервой.
Первый его настигнутый мираж-счастье – институт превратился во что-то совсем неожиданное.
3 сентября студент Вилен Хорошокин вместе с другими однокурсниками был на месяц сослан в совхоз на перевоспитание.
В Серебрянске Вилена тоже пытались перевоспитывать колхозами. Но то были теплые солнечные украинские плантации огурцов и помидоров. И выезжали они туда на один день.
Здесь же из хорошей веселой украинской деревни с папой и мамой бедный Виля попал в гнусную деревенскую картофельную дыру с дождями, холодами и утренними туманами. Потому что вокруг были только гнус, картофель, дожди, холода и туман. Еще, правда, был сарай с нарами, солома в наматрасниках и Виля в ватнике и резиновых сапогах. Это была первая плата за желание жить в большом необыкновенном городе.
Оказалось, что в группе Вилена уже были назначены староста и комсорг. Старосту звали Толя Ефрейторов, а комсорга Света Рюрикова.
Толя Ефрейторов был кудрявым очкастым ботаником, а Света Рюрикова – девушкой с русыми волосами и фигурой оперной дивы. Они были жителями культурной столицы. И как все, ну не все, но интеллигентные жители точно, были в общении с провинциалами просты, незаносчивы и обходительны, если не сказать, предупредительны.
На следующий день после первого выхода в поле для уборки картофеля с бескрайних полей Света организовала комсомольское собрание.
Купить водку было поручено Сереге Шевчуку и Володе Степаночкину, они хоть и не были жителями культурной столицы, но в водке разбирались. Хотя чего там было разбираться, водки было два вида – «Московская» и «Столичная», и надо было просто понимать, сколько ее купить, чтобы опять за ней не бежать. С этой задачей они справились. Виля водку уже пробовал и даже опохмелялся, но она ему не понравилась и пить ее он бросил, поэтому он, насупившись, сидел в уголке и пытался быть незаметным.
Света предложила познакомиться и попросила старосту, у которого был список, произносить имена и фамилии. Вызванный должен был представиться и чуть-чуть рассказать о себе.
– Хорошокин, кто у нас Хорошокин? – услышал Виля свою фамилию. – Это он в школе был Хорошокин, а теперь должен стать Улучшокин, – пошутила Рюрикова.
– Я Улуч…, то есть Хорошокин, – запутался Виля.
– А когда он институт окончит, какая у него будет фамилия? – спросил студент Шевчук.
Еще одну фамилию для Вилена придумать не смогли и решили выпить. Пили из больших алюминиевых кружек и заедали хлебом с чесноком. Пришлось Вилену опять начать пить. Уж очень дружно его уговаривали одногруппницы Уткина Марина и Полозова Нина. После третьего тоста за студенческую дружбу Вилену все стало нравиться, понравились ему и Уткина Марина, и Полозова Нина, и он даже предложил девчонкам вместе убирать картофель. Как ни странно, они согласились.
На следующий день Уткина Марина, Полозова Нина и Вилен поползли с ведрами по соседним бороздам. Когда ведра становились полными, Вилен галантно пересыпал картофель из ведер девчонок и своего в деревянные ящики и возвращался с ненавистными пустыми ведрами обратно.
– Будь ты проклят, Хорошокин, – говорили девчонки, вырывали ведра у Хорошокина и ползли по борозде дальше.
На третий день, а может, на четвертый, в общем, когда бог отделил грязь от хляби, а в деревне прекратился дождь, на середине борозды Вилен натянутой на голову вязаной кепкой врезался в ведро полное картошки, поднял голову и увидел счастливое, улыбающееся, светящееся чудо в вязаной шапке.
– Привет космическим медикам, а меня к вам на помощь послали, – сказало чудо. – Я твою борозду с той стороны уже добил. Я Дементьев, но все зовут меня Пека. Я вам белые перчатки принес.
– Привет гироскопам, – обрадовался неожиданному чуду и неожиданной помощи Вилен.
– Я не гироскопы, я приборы, – поправил Пека.
Пека был из Мурманска, белые нитяные перчатки были из мурманской мореходки, их выдавали только на парады. Пека выдал всем по две пары, и оказалось, что они сшиты не только для парадов, но и для уборки картофеля. С появлением Пеки уборка пошла весело, потому что Пека был веселым. Вилен тоже был веселым, но его веселости никто не замечал, потому что она была внутренней. Снаружи была одна мрачная доброта и желание справедливости.
Свой участок ставшая веселой благодаря Пеке четверка закончила раньше других и уже собиралась ехать домой, но их поставили спасать отстающих. Виля тогда еще не знал, что так бывает довольно часто.
Пека стал его первым другом в большом и необыкновенном городе.
Из-за желания справедливости и отсутствия любви к пиву и другим горячительным напиткам отношения Вили с мужской частью группы на первом курсе носили официальный характер. Приходилось бороться с одиночеством.
