Сделай громче

– Хорошо, запомнила.

– А теперь сопоставьте картинку и эти фразы. Зафиксируйтесь на них и попробуйте почувствовать то же самое, что чувствовали тогда, в первый раз.

Пациентка сжала зубы и бросила злой взгляд куда-то сквозь меня.

– А потом дайте знать, когда мы сможем продолжить, – отреагировал я.

– Вы можете…

– Тогда попробуйте оценить свои чувства в диапазоне от ноля до десяти, где ноль – полное спокойствие, а десятка – крайняя степень нервного напряжения.

– Девять-де сять…

Тогда я призвал эмотивную просто следить за моей рукой, и больше ничего. А когда закончил, снова спросил, насколько неприятно ей было обо всем вспоминать. Оказалось, что уже на «десять». Клиентка призналась, что из-за нахлынувших чувств ей стало даже тяжелее, чем в начале сеанса. А я акцентировал внимание на том, что это нормально, когда цифра сначала возрастает.

– Теперь сосредоточьтесь и полностью погрузитесь в свои воспоминания. Забудьте о том, что вы здесь, на сеансе, вернитесь туда… Как будто вы погружаетесь в виртуальный мир, как в «Матрице», смотрели этот фильм?

– Я попробую!

– Попробуйте. И вслед за мыслями о том событии, снова припомните свои чувства тогда. Пока я буду активно водить рукой.

По щекам пациентки покатились слезы. Но она продолжала выполнять упражнение. А моя попытка сделать паузу была решительно отвергнута.

– Нет! – перебила она. – Не надо, давайте дальше!

– К сожалению, необходимо придерживаться определенного количества движений, – я попытался встать, но девушка буквально усадила меня на место.

– Сидите! Я же сказала «нет»! Продолжайте сеанс. Пожалуйста…

Мы продолжили. По ее лицу пробежала судорога. Но я лишь усиливал «интервенции»:

– У вас достаточно яркая реакция. И это даже неплохо. Значит, в переработку включились самые активные участки мозга, имеющие отношение к проблеме.

Одновременно я продолжал спрашивать, что чувствует клиентка и на какую оценку. Вслед за девяткой появилась восьмерка. Девушке стало чуть легче, а потом и образ перед глазами стал выглядеть «как-то по-другому».

– Как именно?

– Сложно сказать…

– И все же? Это важно.

Выяснилось, что негативное изображение несколько отдалилось от нее, в буквальном смысле.

– На сколько? – продолжал «душнить» я.

– Я не знаю, как посчитать…

– Можно в метрах. Как от меня до вас?

– Да, наверное…

– Четкость тоже уменьшилась?

– Нет, у меня хорошее зрение! Но как будто я смотрю на себя уже со стороны… И все это происходит не со мной… Это так странно…

– Это нормально. И даже хорошо. Продолжим.

– Да!

Я еще не раз водил рукой перед ее глазами: влево-вправо, описывая зигзаги, круги, полукруги и другие геометрические фигуры. Неприятный образ отдалялся все дальше и становился менее разборчивым, а степень душевной боли по шкале от ноля до десяти упала до пятерки.

– Когда слишком много махали, было тяжело сосредоточиться, но в какой-то момент стало прямо хорошо, – призналась клиентка. – Особенно, когда улыбнулись…

Я не помнил, чтобы улыбался. Но все же переспросил:

– Улыбнулся, и стало хорошо?

– Ну да. Так не должно быть?

– Должно. Тогда можем перейти к следующему этапу – от мысленных образов к вашему телу.

По лицу пациентки вновь пробежала судорога, хотя и тщательно скрываемая.

– Я что-то не то сказал?

– Давайте не будем… В смысле… Продолжайте! Не обращайте на меня внимания!

– Как скажете. Уточню только, что отрицательные эмоции имеют обыкновение скапливаться не только в головном мозге, они образуют зажимы во всем теле, – сообщил я. – И нам нужно определить, где именно. Для этого вы должны сказать, что больше вызывает у вас дискомфорт: картинка или те токсичные фразы, которые вы проговариваете про себя?

– Пожалуй… Есть несколько фраз, от которых мне становится хуже всего.

– Хорошо. В смысле – хорошо для нашего общего дела. Вы умеете щелкать пальцами?

– Попробую.

– Тогда, пока я буду водить рукой перед вашими глазами, вы будете поочередно щелкать пальцами около своих ушей, максимально близко к ним. Готовы? Начали…

Клиентку аж затрясло, но усилием воли она уняла дрожь и даже улыбнулась, дав понять, что справится и с этим:

– Продолжайте!

Одновременно с щелчками я рисовал в воздухе самые замысловатые фигуры. А эмотивную бросало то в жар, то в холод, она ловила ртом воздух и расстегивала ворот, продолжала плакать и с трудом сдерживала крик. Но в финале прикрыла глаза и вдруг начала улыбаться:

– Это было… странно!

– Что именно?

– Я не могу описать своих ощущений!

– Тогда…

– Но мне стало значительно легче! И…

– Продолжайте.

– Я посмотрела на всю свою ситуацию совершенно по-другому! И взамен старых неприятных фраз у меня в голове возникли новые, хорошие…

Девушка снова закрыла глаза. И снова открыла.

– Спасибо вам, доктор!

– Хмм… Это моя работа.

– Вы могли повести себя иначе…

– Я всегда стараюсь профессионально выполнять свою работу.

– Вы не поняли. И вряд ли поймете! А я не могу рассказать всего, но… Все теперь встало на свои места. Если раньше я считала себя жертвой обстоятельств, думала, что мной грубо воспользовались, и хуже уже не будет… Теперь я вспоминаю моменты, которые предшествовали тому случаю… Я не была жертвой… Я сознательно пошла на это… Я хотела этого больше всего на свете…

Напоследок мы нарисовали в воздухе знак бесконечности, мысленно представили самую красивую картинку и проговорили максимально оптимистичные фразы. Когда закончили, с лица клиентки уже не сходила широкая улыбка, от уха до уха.

– Можно, я вас обниму? – вдруг предложила она.

– Хмм…

– И расцелую!

– У нас это не принято.

– Да мне все равно!

С этими словами она бросилась на меня, задрала на себе одежду, принялась обнимать и целовать, одновременно пытаясь положить мою руку себе на бедро и на грудь. Я с трудом смог от нее отбиться. Хотя по-хорошему нужно было ее наказать… Ведь на сайте Центра психологических консультаций «Гармоника» Игоря Лаврухина в графе «Правила приема» все черным по белому написано…

– Информация, полученная от клиента или о клиенте, не разглашается и не передается третьим лицам. Исключение составляет лишь информация о вреде здоровью или угрозе жизни, а также о совершенных либо планируемых уголовных преступлениях. В таких случаях психолог обязан сообщить о них специалистам соответствующего профиля.

– Ага…

– …Ну и что, ты сообщил? – впервые за время моего монолога подал голос Александр Аркадьевич, казавшийся до того уснувшим.

– Нет.

– Ну и ладно, в конце концов, она ж тебя не убила, – ответил супервизор.

– Вот и я решил не калечить ей жизнь из-за одного инцидента.

– Ага. Только зачем ты мне врешь? – спросил он следом, почти без паузы.

– Александр Аркадьевич, ты о чем вообще?!

– А о том, Игорек, что ты умолчал о половине обстоятельств этой душераздирающей истории, а другие переврал.

– Я не понимаю…

– Поживешь с мое, поймешь.

– Но как, как ты… вы догадались?

– Потом как-нибудь расскажу…

– …Ладно, мне пора бежать! – сказал он уже вслух. – После договорим. Когда уйдешь, положишь ключ под коврик, как обычно.

Уходил он обычно по-английски, когда и куда хотел, и не сильно утруждая себя объяснениями. Но от его обвинения во лжи, сказанного столь же будничным голосом, я на какое-то время потерял дар речи…

Глава 5. На ножах

Воспользуюсь моментом, чтобы рассказать одну поучительную историю, возможно, она вам тоже покажется любопытной. Однажды уже известная всем Анна Василюк позвонила по связи «директор – секретарь». Мне нравилось это устройство. Оно создавало ощущение, что в офисе работают не два человека, а минимум полдюжины моих помощников и помощниц. Хотя Аня не сразу привыкла к заведенному порядку и первое время порывалась набрать мне на обычный, а то и прибегала в мыле сама. Но когда я строго-настрого, по-эпилептоидному, дал понять, что следующее подобное нарушение субординации будет последним, тревожная девушка поняла все правильно. Ничего не поделаешь, правила – есть правила!

Хотя я продолжал потешаться над ее наивными реакциями, нередко и специально выступая в роли триггера – внешнего раздражителя:

– Алло, психиатрическая на проводе! – мог пошутить я.

А она лепетала в ответ:

– Какая психиатрическая? Я ошиблась номером? Господи, простите за беспокойство!

– Ни за что!

Или:

– Общежитие слушает, – говорил я.

– Позвольте… Ваш голос показался мне знакомым… Игорь Викторович, вы меня разыгрываете?

– Да…

– …Блин! В народе это даже называют сарказмом.

– Так что ты хотела? – спросил я на этот раз.

– Вас ждет клиент, первая категория по вашей классификации.

– А вот это уже интересно…

– …Первая? Так что же ты молчишь?!

– Простите, Игорь Викторович! Он сам попросил отсидеть в общей очереди.

– Попросил отсидеть… Да е мое!..

– …Кто такой?! Важная шишка? МВД? ФСБ? Росгвардия? ФСИН?

– Игорь Викторович, я не могу говорить, он сейчас стоит за моей спиной.

– Тьфу на тебя!

– Здравствуйте, Игорь Викторович! Это сюда нажимать, да? – на другом конце провода слово неожиданно взял сам клиент.

А следом послышался какой-то писк, вернее голос моей помощницы.

– Будет свободное время, надо будет поучить девушку уму-разуму.

– Прошу извинить за вторжение, – продолжил неизвестный низким и по-армейски четким голосом.

– Просто ваша помощница говорила обо мне в третьем лице, а я стоял рядом и посчитал необходимым внести ясность. Зовут меня Калмыков Алексей Николаевич, я генерал-майор танковых войск, ныне уже запаса. За время, проведенное рядом с вашими пациентами, смог составить объективное мнение и о вашей организации в целом. Верно ли я понимаю, что очередь дошла и до меня?

– Получается, что так… – констатировал я.

– …Глупо, очень глупо.

– Тогда честь имею, – по-видимому, эти слова генерал адресовал Анне.

А вскоре, положив трубку переговорного устройства, заявился на пороге уже моего кабинета.

Одного взгляда было достаточно, чтобы определить базовый тип в его характере. Настоящий генерал, не ряженый, не диванный с базой демонстративного типа, но эпилептоид в чистом виде. Он не стал размениваться на дежурные комплименты, а сразу взял быка за рога:

– Я сяду?

Хотя во взгляде сквозило опять же эпилептоидное: – А ведь человек, который был здесь до меня, смял накидку на кресле. Лучше сяду на обычный стул.

– Конечно, – я поправил накидку.

И клиент, бросив на меня уже чуть более заинтересованный взгляд, все-таки уселся в более удобное кресло:

– Вы прочитали мои мысли.

– Стараюсь.

– Я не буду ходить вокруг да около, – объявил генерал.

– Это я уже понял, – подумал я.

– Как меня зовут, вы уже знаете. А я знаю, как зовут вас.

– Все гениальное просто, – пошутил я мысленно.

– Но я не шучу… – подумал мой более прямолинейный собеседник.

– …У меня есть одна небольшая проблемка, назовем ее так, – продолжил он вслух. – И знающие люди посоветовали сходить к мозгоправу.

– К психотерапевту. На худой конец, к психологу, – поправил я, но лишь мысленно. С клиентами первой категории нужно быть начеку.

– Говорят, вы лучший в своем деле? – собеседник сказал об этом одновременно и утвердительно, и вопросительно. Мол, если это не так, я должен вступить с ним в спор и привести аргументы обратного. Либо признать его правоту.

– Все так, я лучший… – нескромно согласился я.

– …И посмотрел бы на психолога, который считает иначе.

– Ситуация простая, – клиент встал и сам налил себе воды из графина. – У меня есть жена. Вместе без малого тридцать лет. Есть дочь, ей двадцать шесть, вышла за сына боевого товарища, который мне как брат. И есть собственный оболтус, ему двадцать два, в этом году кончает экономический факультет, дальше куда идти не знает, главное, говорит, не служить… Женское воспитание, мать его! Пока я всю жизнь по гарнизонам… – генерал некоторое время ругался совсем грязно. – …Но речь не о нем!

– Это была прелюдия, – понял я.

– Ты типа пошутил? – мысленно огрызнулся военный.

– Никак нет!

– То-то! – чуть успокоился он.

Но вслух сказал с подозрением:

– Ты сам-то служил?

– Так точно.

– В каких войсках?

– Во внутренних.

Генерал слегка сморщился: мол, не совсем то, что он хотел бы услышать, но все же основной этап любимого эпилептоидами теста на «служил – не служил» был пройден:

– Надеюсь, не при штабе писарем.

– Нет, художником-оформителем.

– Бог тебе судья…

– …Так вот. Речь не о сыне – оболтусе. С ним пока повременим. А о его матушке, которая, как раз и сделала его таким.

– Это я уже понял.

– А ты еще раз послушай!..

– …Зовут ее Елена Андреевна. И она мне вот где сидит! – генерал резко расстегнул ворот рубахи, едва не оторвав верхнюю пуговицу и красноречиво провел по шее, которую к тому же пересекал какой-то боевой шрам.

– Я все понял. Не нужно так нервничать, – я хоть и сам имел эпилептоидную составляющую, но при общении с другим, более высокоранговым представителем этого психотипа, решил обойтись без лишних шуток и прочей самодеятельности.

А он продолжал:

– Не могу больше с ней. Прожили вместе…

Я уже было поудобнее расположился в кресле, приготовившись слушать длинный и обстоятельный эпилептоидный монолог. Но клиент едва не застал меня врасплох, неожиданно вернув из состояния полудремы:

– …Как правильно: прОжили или прожИли? – спросил он максимально серьезно, тем же тоном, каким до этого костерил свою благоверную.

– Ударение на первом слоге, – среагировал я.

– Хотя, б…ь, у меня в голове словарь ударений что ли?! – возмутился я мысленно.

– Все верно, – удовлетворенно констатировал собеседник. – Это была проверка.

– Проверка чего?!

– Не важно…

– …Так вот. Прожили мы двадцать девять лет и четыре месяца – я посчитал. И вдруг я понимаю, что дальше не могу. Даже до двадцати девяти с половиной, не то, что до ровного счета. Просто не могу и все! – признался генерал.

После чего повисла продолжительная пауза. И я решил, что должен что-то сказать:

– Могу я спросить, что именно в поведении супруги вас не устраивает больше всего?..

– …Истинный эпилептоид станет сейчас цепляться к словам, скорее всего, ответит: «Не можете».

Но собеседник, ухмыльнувшись, сказал:

– Всему свое время!

А, подумав, добавил:

– Ты б ее видел! – и вдруг захохотал во весь свой зычный командирский голос.

– Сам пошутил – сам посмеялся, – констатировал я про себя.

Калмыков же, словно прочитав мои мысли, моментально стал серьезным:

– Да дура она, набитая дура.

– Можно все-таки уточнить, в чем именно это проявилось?

– Да во всем! Вообще во всем!

– Тяжело нам будет построить коммуникацию, – мысленно констатировал я.

– Ты давай мне мозги лечи, а не коммуницируй, – заметил военный.

Но вслух все же сказал другое:

– Так вот, чего я пришел-то?

– Да! Навряд ли просто пожаловаться на жизнь!

Тогда служивый снял с пояса офицерский кортик и протянул мне. Я давно заметил холодное оружие, но решил промолчать. С одной стороны, эта деталь вполне вписывалась в гардероб офицера, пусть он сейчас был и не в форме. С другой, при желании ношение оружия можно было квалифицировать и как нарушение правил приема в кабинете психолога, тех, где шла речь о вреде здоровью или угрозе жизни.

– Хотя пока, слава Богу, до всего этого не дошло…

– …Для чего мне этот клинок? – спросил я максимально спокойно.

А Калмыков скрипнул зубами и рассказал, как на духу:

– Хочу вывести свою благоверную в деревню, где ни души на несколько километров вокруг, привязать там к какой-нибудь березе или рябине и поиграть с ней в ножички!

– Садист какой, – подумал я, хотя это было и непрофессионально.

– Еще какой! – подтвердил Калмыков про себя.

А вслух… улыбнулся и предложил мне:

– Ты не стесняйся, помахай ножичком-то! Посмотри, какой он хороший, острый как бритва, из дамасской стали, лучший в своем роде!

– Иди ты… Ты ж не продавать мне его принес?

– С ума сошел, такой больше твоей квартиры стоит!

– Вижу, что в вашем арсенале действительно есть очень хороший нож, – согласился я, вежливо осматривая холодное оружие.

– Но? – собеседник вперился в меня пытливым взглядом.

– Кстати, вы же прочитали об условиях приема на нашем сайте? – я посчитал, что пора уже расставить «точки над и».

– Так точно. Все до буквы!

– Тогда вы видели…

– Видел.

– …Фразу о том, что любая информация о вреде здоровью или угрозе жизни, а также о совершенных или планируемых преступлениях будет сообщена кому следует.

– Разумеется!

– Тогда вы должны понимать, что такого рода подарки не по моей части, – с этими словами я взял со стола пару влажных салфеток, тщательно протер клинок, убрав с него свои отпечатки пальцев и вернул оружие владельцу:

– Честь имею.

– Ха! – усмехнулся генерал.

Но все же принял свой дар обратно.

– Думаю, наш сеанс закончен, – констатировал Калмыков.

– Как, вот так сразу? – с напускным разочарованием подумал я.

Но вслух спросил другое:

– Я ответил на все ваши вопросы?

– Однозначно! – генерал поднялся. – Честь имею! – и, насвистывая что-то строевое, направился к выходу.

А по дороге, как мне показалось, ему подумалось еще что-то вроде:

– Ты не так прост, мозгоправ, служивший во внутренних войсках!

– Внешность обманчива, – подумал я в ответ. – Во всяком случае, без знаний профайлинга.

Генерал-эпилептоид ушел. А меня еще некоторое время посещали разные мысли о цели его прихода. Ночью, в рамках профессиональной деформации, я представил, как клиент разделывается с «непростым мозгоправом», потому как «от них все беды» (использую довольно частую установку эпилептоидов на наш счет). Однако в другом сне я увидел, как генерал провоцирует уже меня на активные действия – я вызывал полицию, его забирали в отделение и вдобавок находили что-то помимо ножа, после чего я узнавал, что его упекли далеко и надолго…

В целом, я был недалек от истины. Но всему свое время. А в тот вечер я лишь позвонил по связи «директор – секретарь» и сделал Василюк серьезное внушение. Мол, такие люди, как генерал-майор российской армии, не важно, в отставке ли или в запасе, даже если они говорят, что с удовольствием скоротают время в общей очереди, не должны остаться без моего внимания. И в следующий раз…

Кстати, следующий раз наступил уже совсем скоро. А инцидент с холодным оружием оказался проверкой, которую я даже прошел…

Глава 6. Второе пришествие

Калмыков навестил меня через месяц. Пришел снова без предупреждения. Хотя в общей очереди на этот раз не сидел. И был уже не один.

– Елена Андреевна, – представил он супругу, а это была она. – Я о ней рассказывал…

И хитро сощурился: – Ты же не забыл наш мужской разговор, а, мозгоправ?

– Нет уж, такое не забудешь, – искренне подумал я.

Но вслух сказал Елене Андреевне:

– Ваш муж действительно много о вас рассказывал.

Алексей Николаевич едва заметно напрягся. А я, довольный произведенным эффектом, предложил обоим сесть.

– Садитесь, я не кусаюсь.

– Я тоже. Пока, – подумал генерал не без угрозы.

– Интересно, о чем они говорили в прошлый раз? – мысленно спросила генеральша, но быстро отвлеклась на интерьер моего кабинета.

А потом что-то прошептала на ухо мужу, и он скомандовал уже мне:

– Окей, давай, рули, а мы будем делать все, что положено!

Внешне эта пара производила впечатление типичных супругов-эпилептоидов. Для справки: несмотря на отдельные негативные стороны, какие есть у любого психотипа, именно такие союзы бывают самыми крепкими и жизнеспособными. Почему? Да потому что вся суть эпилептоидов – подчинять и подчиняться. А на семейном фронте нет более полезного навыка!

Чем Калмыков занимался в армии? Командовал полковниками, подполковниками, майорами и далее по списку, вплоть до рядовых. Но над ним самим точно также стоял генерал-лейтенант, генерал-полковник, генерал армии… министр обороны… наконец, Верховный главнокомандующий. Карьерная лестница по большому счету и придумана для этого психологического типа. Многим только кажется, что эпилептоид любого в бараний рог согнет и что такому никто не указ, хотя это большое заблуждение! На самом деле, их суть в другом – как под ними, так и над ними всегда кто-нибудь стоит. И они будут столь же ревностно подчиняться вышестоящим, как и орать на тех, кто оказался рангом ниже.

Ну а на вершине социальной пирамиды подчинения по-эпилептоидному очень часто оказываются жены военачальников, пресловутые генеральши, которые давно стали частью народного фольклора и которые крутят и вертят своими сильными половинами, как хотят. В этом тоже нет ничего удивительного. Генерал-каблук – это просто усердный и исполнительный подчиненный своей жены, обладающей более высоким рангом в его внутренней иерархии.

Особенно, если женщина имеет в характере еще и паранойяльные нотки – то есть лидера, пусть даже руководящего только одним своим мужем. Тогда нередко можно стать свидетелем картины, как бравый вояка примолкает, слушает и главное – слушается свою слабую половину, боясь хоть чем-нибудь ее расстроить.

Глядя на этих двоих, я моментально сделал вывод, кто главный в их паре. А потому и мой взгляд по большей части был обращен к Елене Андреевне:

– Очень приятно! Что же привело вас ко мне сегодня?..

– …Даже любопытно, рассказывал ли вам Алексей Николаевич про желание порешить вас своим офицерским ножичком?

– Он обо всем мне докладывает!

– Ну-ну!

– У нас начались некоторые проблемы в браке, – жена строго посмотрела на мужа. И мне показалось, что боевой офицер даже испугался.

– А, может, и не показалось.

– Да меня от сквозняка передернуло, – попытался оправдаться муж.

– Нет тут никакого сквозняка, окна закрыты! – парировала жена, и генерал примолк, даже в мыслях.

– Какого рода проблемы? – попробовал уточнить я.

– Мой муж… Алексей Николаевич… – Елена Андреевна тщательно подбирала формулировку, словно цензурных слов у нее уже не осталось. Но все-таки она находится в приличном месте и разговаривает с интеллигентным человеком, а потому приходится сдерживаться.

– …Знаю я, что этот кобель вам про меня рассказывал!

– Ничего я ему не рассказывал!

– Захлопнись! Пока я не договорю…

Хотя вслух от Елены Андреевны прозвучало уже почти безобидное:

– …В последнее время Алексей Николаевич стал немного раздражительным.

– Немного, – поддакнул муж.

– Немного, – согласилась супруга, но в ее голосе мне послышалась издевка. И в целом, их междусобойчик уже начал меня утомлять.

– Друзья, я вам не мешаю? – вдруг подумалось мне.

– Пусть идет, – робко предложил генерал.

– Пусть сидит! – осекла генеральша.

– Хорошо. То есть наличие проблемы вы признаете оба? – спросил я вслух.

– Оба! – Елена Андреевна уверенно ответила за двоих.

И даже на уровне мыслей Алексей Николаевич не решился ей возразить.

– Хорошо. А можете ли вы вспомнить момент, когда начались эти изменения в характере вашего мужа? – продолжил я.

– Не могу сказать. Дорогой, ты не помнишь? – жена взяла Калмыкова за руку, и мне стало неловко от того контраста, какой производил мой клиент сейчас по сравнению со своей предыдущей «боевой» версией:

– Уже можно говорить, да?

– Говори, дорогой, говори, тебе за это ничего не будет!

– Ну, это… – генерал словно разучился формулировать мысли без посторонней помощи. – Квартиру недавно купили… Новую… Вот.

– Неправильно ты говоришь, – расстроилась жена. – Не просто квартиру, а новую четырехкомнатую квартиру в «Доме на Набережной», в самом центре Москвы! Знаете такой? – обратилась она уже ко мне, причем, значительно мягче, чем до этого к мужу.

Я кивнул, ведь это был один из самых известных и престижных домов в нашей прекрасной столице: