скачать книгу бесплатно
– В долг!
– Могу железный пятак только дать, гол, как сокол. На последние сигареты купил.
– А чего ты мне голову, тогда канифолишь?
– Так думал, может, трагедия у тебя какая и суетнуть чего…
– Вообще-то трагедия.
– С бабой поругаться – это не трагедия.
– Что ты вообще понимаешь в женщинах?
– То, что женщина частенько делает омлет из мозга мужика, а затем забористо поливает кетчупом и майонезом, берет в руки блестящие глянцем нож, да вилку и приступает к трапезе, смакуя всеми фибрами души.
– Чего-о-о-о? Какой еще омлет?
– Из мозга.
– Странный ты. О женщинах тут что-то мусолит, а у самого даже кольца нету на пальце?
– Было.
– Вот видишь?
– Что?
– Ничего!
– Неудачник ты, Виталя! – Афоня ушел в закат, оставив меня наедине с пивом, кальмарами, орешками и жаждущими.
– Прекрасно! – пролетело в моей голове. – Я еще и неудачник! Ну и народец пошел…
Осмеивание сакральных вещей для одних является смыслом жизни для других. Так и живем. Люди со взорванными пердаками бьют шибко умных. Когда-нибудь и мне за это достанется, чего побаиваюсь, но не настолько, чтобы бросить об этом писать. Я – обычный человек с теми же самыми потребностями, что и все остальные, правда есть одно «но» в виде чистого понимания дерьма, что нас окружает. Иногда кучу стоит обойти, а не вляпаться в нее всей ступней, как это делают иллюзорные мазохисты, верящие…да непонятно, во что они верящие. Фекальный идол, выданный за конфетку, вот культ масс, ссущих в уши самим себе. От этого грустно и одновременно весело. Только смех этот с мертвецким холодом косы старой бабки в мантии, что придет тогда, когда ее совсем не ждут.
Поначалу в «Барбаре» мне даже нравилось. Я представлял себя спасителем чьих-то заблудших душ, что изнемогают от жажды в пятницу вечером. Есть люди, достойные романов или легенд, эти же не заслуживали даже частушки, хотя изредка среди них кто-то тянул на очерк, единицы – на рассказ. Средние люди, ни дать, ни взять. Одни приходили, забирали пакеты с полторашками и брели в свои норы, другие же оставались на трех столах для стоячих, прикованных здоровенными цепями к торчащей из земли арматуре. Последние были невыносимы. Чем больше добавки требовала их душа, тем бредовее становились беседы.
Третий час они обсуждали российский автопром. Доводы были самыми вескими. Спросили и моего мнения, когда вышел покурить. Пытался отвертеться от беседы, но публика требовала.
– Русский автопром обычно вызывает каскад эмоций от насмешек до жалости, – начал я тихо, сцена – не мое, но завидев интерес питейцев к вылетевшим словам, немного осмелел и прибавил, – ибо он значительно устарел и проиграл конкурентам, – в этот момент одни одобрительно закивали, а их оппоненты что-то забурчали, – Но, когда дело доходит до «Нивы», все меняется с точностью наоборот, ведь этот сбитый крепыш, месящий любое говно под своими колесами – гордость и уважение. Как невзрачный Иван Дурак, встающий с печи и начинающий сечь нечисть, наш вездеход уничтожает конкурентов на бездорожье. Люди любят такие истории. Иногда и черепаха побеждает зайца.
Угодить всем не вышло, отчего начались споры еще жарче. Под шумок я скрылся в своей берлоге. Куда я вообще попал? Что за дурдом? Я трижды пожалел о сделанном выборе, но позже вспомнил нарисованные перстни Виктора Палыча, стало не по себе еще больше. Тьма была везде, потому, когда появлялся свет, его нельзя было не заметить. На недоливах часам к двум ночи я сэкономил уже двушку пива и приступил к ее дегустации. Лучшая работа в мире…
Интересное дело. Сначала я не доливал грамм по пятьдесят, затем осмелел, и экономия увеличилась до ста. Ну что вот им убудет что ль с трех глотков, а мне жизнь спасет. Как, Виталий Александрович, ты докатился до такой жизни? А какие надежды подавал…Э-э-эх! Изрядно поднабравшимся можно было не доливать и больше, они не особо следили. Вообще выпивохи – щедрые люди, некоторые даже оставляли мне мелочь на чай. Так сказать, за тяжкий труд. С таким еще великодушием: «Виталя, друг мой, сдачи не надо!»
В итоге к утру я имел шестьсот рублей мелочью и приятное журчание в области живота, вызванное злоупотреблением нескольких литров пива. А мне ж еще и зарплата какая-то положена. Не так уж все и плохо. Может писать начать про этих доходяг, что крутятся вокруг? Идея. Место располагает. У меня даже монолог на тему алкоголизма имеется.
«Пить я начал, как и все миллениалы, довольно-таки рано. Лет с тринадцати. Помнится, пивко сразу не пошло, ибо показалось какой-то горькой жижей. Чтобы распробовать сей эликсир ушло несколько лет. Мужским напитком на моей исторической родине считался спирт, а женским – спирт, разведенный с любым соком. Так позже в моду вошла «Отвертка», «Виноградный день» и все прочие его фруктовые братья. Естественно самопального розлива.
Начал я с простеньких вещей. Со спирта, разведенного соком в пропорции один к одному. Юный организм бастовал, потому фарш метал знатно. К слову, первые выстрелы содержимого желудка, что бьют хлеще артиллерийского полка, дающего салют на Красной площади в Новый год, встают в один ряд с первыми любовью, да сексом и запоминаются на всю жизнь. Сколько было всего подобного после? Сотни раз. Не меньше. Я вообще мастер сиих дел. Лучше извергать в ночь, так вероятность смерти поутру становится меньше. Нет, легче не будет, но обойдется без реанимации. Похмелье – это некая ошибка природы. Так не должно быть. Почему вселенная и здесь подарила миру гармонию? Если вчера было очень хорошо, то, друг мой, воздастся тебе, ибо равновесие должно вернуться на Землю.
Позже пивко обрело вкус, цвет и запах. Некогда невыносимая жидкость стала приносить эстетическое удовольствие. Не сразу. После эпохи большой полиэтиленовой тары, в которой была замешана такая порошковая шляпа, что аж жутко становится, как мой желудок не разложился раньше. Ох, этот запах в разливайках. Везде один. Солод. Хмель. Ништячки. Как же приятно манят кальмары и рыбка. Просто сказка. Слюна начала выделяться? Сейчас бы дунуть в стакан, да пустить пенного по краешку, да? И зубами в рыбку солененькую. А может, и по-боярски. С копчением. Холодным, аль горячим. Пламенный привет астраханцам. Заносила меня нелегкая в один городок. А там рынок. Рыба на любой вкус. Эти кудесники доводят процесс дегустации пива до высот Олимпа, где винцо пили только потому, что не пробовали харабалинской рыбки под пенное.
Напиток греческих богов игнорировался первые тридцать лет моей жизни. Белое – бормотуха, красное – задорный компот. Пьешь-пьешь, разум чист, а ноги не ходят. Знатная обманка. А с утра что? У-у-у-х. Полный набор, как после водки, только бонусом прилипает предынфарктное состояние. Особенно, если добавить к употреблению эксперименты домашних виноделов, что научились творить из всех фруктов, что растут в средней полосе.
С горячкой вот у меня особые отношения. Водка пьется легко, если это не теплые помои, и после в рот попадет что-то, кроме рукава. Как говорит мой товарищ: «А мы в Питере не закусываем на морозе». Если убрать мерзкую зиму и добавить горячий борщ с чесночком, сальцом и зеленым луком, то вечер станет просто блаженным. Внутри играет балалайка, и хочется петь, потом плясать. Со второй бутылки начинаются разговоры по душам. Лучше не пить с трепачами. Заебут вусмерть. Радио закончится, когда лоб уткнется во что-то. Или у тебя, или у него. Но точно одно, ты не оставишь ни одного гребанного слова. Гусары шлифуют беленькую пивом. После тридцати данный трюк выполнять лишь профессионалам, иначе скорая, реанимация, кладбище. Сердце нужно беречь. Есть еще моздокская водка. Особая. Обманчивая. Сто рублей за бутылку на черном рынке. И тридцать градусов внутри. Пьется легко, а опьяняет со скоростью вина, но по-прежнему остается водкой. После первой она укутывает в легкий хмель в голове и держит так до удара колокола. Бом. Лицо в салате.
Когда человек пьян и его тащат, он по-прежнему инстинктивно имитирует ходьбу. В особых случаях стопа перевернута и выполняет роль якоря, усложняя транспортировку особо опасного груза. Именно так закончилась моя любовь к коньяку. Эта сволочь мягко заходит под лимончик и фаршируется мясцом с мангала. Ох, уж эти природные нотки. Лучок. Кечунез. Помидорки. Огурцы. Привет майским праздникам. Можно и на Новый год. Да и сейчас было бы неплохо, но грамм триста. Дальше хуже. Вообще, когда организм начинает отторгать питие, как естественный досуг выходных, стоит думать о дозе, что наносит минимальный ущерб. Путем множественных экспериментов лично мной была вычислена идеальная доза. Бутылка на двоих. Больше – перебор, меньше – недобух. А так сидишь веселенький, пьяненький, радуешься жизни, треплешься, а на утро не обнимаешься с фарфором. Красота. Пережир обычно убивает два дня. Первый, когда пьешь, второй, когда играешь в Ленина.
Клубные нотки прошлого подарили виски с колой. А газики-то бьют будь здоров. Мешать лучше с помойным пойлом, ибо тратить рыжики на многолетнюю выдержку, а затем разбавить ее крашеной водичкой за сто рублей – истинная растрата алкогольного бюджета. Лучше уж набить желудок от души под сие. Пил и мешая, пил и вчистую. Не прет. Не мой напиток. Я за простоту, потому душе моей угодна самогоночка родименькая. Сухой закон не пройдет, ибо в каждой панельке найдется квартирка с алколабораторией. Трубочки. Колбы. Здоровенные бутыли с брагой. Семейные рецепты, что достаются в наследство от отца к старшему сыну по праву престолонаследия. Легко ее заменить в случаях злоупотребления водки. Прекрасна всегда. И на свадьбе, и на юбилее. Да и в подарок, если сварена с любовью.
Коктейли не люблю, это для девочек. Ну почти. «Кровавая Мэри» – лють. Не мешая. Залпом. Бодрит. И «Лонг-Айленд», что есть гребная мешанина из всего, что горит, с кучей льда, она становится отличным завершением мероприятия для всех пускающих слюни, всадивших от бутылки и больше. А баночные истории из серии «Ягуара» – это прогулка на кладбище прямым маршем. Помнится, засаживал по восемь банок за вечер, а с утра еще и поправлял им здоровье, но тогда мне было на пятнадцать лет меньше, чем сейчас. Намедни видывал эту черную кошку на полке магазина. Ностальгии не вышло, а вот рвотный рефлекс и журчание желудка зашли в сей рассказ.
Вероятно, я забыл массу всего, но и так хватит, ибо история моя – не про алкоголизм, хотя и наворачивается кругом. По часовой стрелке и против. Пить надо так, пока есть смысл и позволяют органы. Во всех иных случаях… Да кого я обманываю, черт побери… Можешь – пей, не лечи себе. Я знаю, что хочешь… Что ты головой отрицательно машешь? Да-да, ты! Не хочешь? Магазин еще час, как открыт. Давай ускорься. А куда это ты собрался? Не хотел же? А что бежишь? Вот об этом я и говорил, товарищи! Горюющие души, запивающие остатки бела света во славу черноты обречены на муки, что сами себе предрекли в путешествии на дно, где нет Диониса, он смотрит на нас с Олимпа и громко смеется…а мы…а мы бежим до магазина, пока кассы не закрылись».
Мой сменщик Ванька прикатил ровно к восьми. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Я узнал его по такси, припаркованному сбоку «Барбары» и надписью на заднем стекле «#Иван_везет».
– Новенький? – задорно улыбался он во все зубы.
– Ага. Виталя, – я протянул ему руку, тот крепко пожал.
– Иван.
– Принял.
– Прием-прием! – таксист снова заржал.
– А ты что в ночь катался?
– Ага.
– А когда ж спать-то собираешься?
– Сон для слабаков. Во мне четыре банки «Ред Булла».
– Ноль вопросов, – хотя вопросы были, судя по чернявым синякам под глазами его и истощенному тельцу.
– А ты как тут вообще?
– Да в целом неплохо для первого дня.
– Оказался в смысле…
– Воля судьбы, Вань, воля.
– Гладко стелешь.
– Так писатель ж.
– Кто? – шары его знатно округлились, – Ты?
– Да.
– Херасе. Впервые вижу живого писаку…
– Не говори-ка.
– Видать хреново пишешь, раз тут.
– Непризнанный гений, так сказать, опережающий свое время.
Нашу потрясающую беседу прервал свойский стук в железную дверь.
– Открывай, бля, медведь пришел! – гаркнул крепкий голос.
– Кто это? – испуганно спросил я.
– Да, свои! Лука это! – Ванька дернул щеколду и отворил врата в пивной рай, куда вошел крепкий поц с лысой башкой и разрисованными телесами, кричащими из-под майки-алкоголички о его связях с криминальным миром.
– Ты че еще за хер? – гаркнул он мне.
– Новенький, – осторожно ответил я ему.
– Знаю я, – заржал он, сверкнув неполным зубным составом, – Касса где, новенький?
– Вот, – я трясущимися руками протянул ему шелестящий целлофановый пакет, наполненный купюрами и мелочью.
– Вано, сгоняй щебень наменяй.
– Я пулей! – таксист схватил деньги и убежал.
– Резвый какой! – Лука высвободил содержимое своих носовых пазух, смачно шмыгнув, а затем харкнул вслед бегуну, поржал над размером своей сопли на земле и громыхнул дверью, – А с тобой побазлаем пока!
Наш мытарь усадил свою пятую точку на мою табуретку, я не возражал, ибо хотел уже покинуть это не прекрасное место.
– Как тебя там? – Лука смотрел куда-то вглубь меня, было неприятно.
– Виталя. Штольман.
– Жид что ль?
– Антисемитизм подъехал?
– Чего, бля? Ты меня в нацики сейчас записал? Я этих нациков…, – расписной изобразил руками удушение.
– Извольте.
– Дерзина бахнул с утремана?
– Да нет.
– Не нравишься ты мне уже. Не с того начал. Буду приглядывать за тобой, понял?
– Понял.
– И слушай сюда, Виталя. Мы с Виктором Павловичем не любим, – мой полубосс выдержал МХАТовскую паузу и люто посмотрел на меня, – знаешь кого?
– Кого?
– Крыс!
– А можно мне полторашку «Лакиснкого»? – в окошке показалось лицо какого-то бедолаги с трясущимися руками.
– У нас пересменка! – завопил расписной и щелкнул заслонкой прямо по носу потенциальному покупателю, затем снова переключился на меня суровым взглядом.
– Я понял-понял! – пиво в желудке предательски заурчало.
– Пивко наше попиваешь?
– Гастрит.
– От пивка?
– Пивом меня угостили.
– Угостили его. Если там чего-то не хватает, тебе пизда, понял?
– Понял! – дрожащим голосом ответил я, а в голове крутил мысль, – А как ты проверишь, если без понятия, сколько и чего продалось. Кассы нет. Учет в тетрадке. Пиши там, что хочешь. Правда, даже учитывая этот факт, воровать не хочется. Как ты вообще во все это вляпался, Виталя?
– Пивка мне налей!
– А как же учет?
– Хует!
– Ок. Какого?
– Темного, ясен хуй, светлое бабы пусть пьют.
– Какого темного? Выбор велик, милорд!
– Ты че снова дерзить мне вздумал? – Лука гаркнул на меня и встал с табуретки, я начал лить первое попавшееся пиво и молил, чтобы оно было не светлым.
Пока лилось пенное, лысый сбросил кому-то сообщение.
– Ваше пиво! – пытаясь найти правильную подобострастную интонацию, но все еще с дрожащими нотками, выдавил я из себя.
– Ну-ка! – Расписной лупанул полстакана, после чего рукой вытер пену с губ, – Да ты не ссы, мы теперь в одной компании работаем, не обижу! Пока не обижу. Если причин нет. А если будут, не обессудь! Спрошу, как следует.
