Полет «Грача»

Пустая суета. С хладнокровием удава, сжимающего горло кролика, я взял на прицел скалу, расположенную метров на двадцать выше тропы. Сброс! Самолет слегка качнулся, освобождаясь от двух полутонных толстух, которые голодными акулами помчались по волнам небесного океана.

Промахнуться невозможно. Я никогда не промахиваюсь! Бомбы впечатались точно в намеченное для них место. Тонна взрывчатки это не шутка! Тонна взрывчатки может снести целый квартал, ну или скалу размером с квартал. И я не просчитался. Не знаю, сколько уж там тысяч тон пароды ухнуло вниз, но добрых полкилометра тропы вмиг перестало существовать. А впрочем нет, где то там, глубоко под землей, она по-прежнему извивалась и по ней по-прежнему шел караван с наркотиками. Только вот и бандиты, и лошадки, и дорогие японские внедорожники теперь стали плоскими и скользкими. Они мигом переселились в другой мир. Лучший или худший не знаю, но уж точно не наш. Ну, что ж пускай теперь там они попробуют найти себе таких же плоских клиентов.

Расправившись с наркоторговцами, я не испытал радости или удовлетворения. Даже наоборот, в душу заползло свербящее гаденькое чувство вины и сожаления. Все-таки убить человека – не высморкаться. Это на войне привыкаешь к смерти. Как поется в песне: «То ли мы, а то ли нас». И это «то ли» повторяется каждый божий день. Но сейчас не война. Уже много лет как не война. И стрелял я, последние лет так пятнадцать, по большей части по мишеням. Рвал в куски бочки и старые грузовики. А тут все-таки живые люди… Может, я ошибся, может, должен был поступить как-то иначе?

Раскис, тряпка! Я в сердцах двинул себя по шлему. Кого пожалел?! Мразей, подонков без чести и совести. За медную монету они перегрызут глотку каждому, в том числе и тебе. Так что молодец, Виктор Петрович! Подкрепление к бандитам у заставы теперь уж точно не придет.

Мысль о погибающих пограничниках подействовала как хлыст на скаковую лошадь. Разогнав самолет до девяти сотен, я помчался в сторону одинокого дымка, подымающегося у подножья извилистого горного хребта. Это не лесной пожар и не костры пастухов. Это… Я точно знал, что это такое!

Мой «Грач» облизывал каждую кочку. Высота сто метров. Выше подниматься нельзя, исчезнет эффект внезапности. Бандиты забьются во все щели, потом, попробуй, выкури их оттуда.

Заставу или вернее то, что ранее именовалось заставой, я увидел издалека. С грузинской стороны ее не закрывали ни горы, ни лес. Несколько разрушенных дымящихся бараков, покореженная наблюдательная вышка, черные подпалены выжженного кустарника и травы. Оазис смерти в море нетронутой первозданной природы. Кстати, что касается природы… Склоны вокруг заставы зеленели густой сосновой порослью. Погранцы вырубили ее по периметру вдоль проволочного заграждения, однако, метров через тридцать деревья вновь смыкались сплошной изумрудной стеной. Ошибка! Опасная ошибка! Как можно было оставить закрытые для наблюдения участки в непосредственной близости от расположения части?! Это ведь первоклассный плацдарм для штурма! Противник имеет возможность скрытно подобраться к объекту буквально на бросок гранаты.

Так и есть! Я даже не удивился, когда среди хвойных ветвей сверкнули вспышки выстрелов. Как не дико, но я был рад этому смертоносному салюту! Значит, успел! Бой продолжается! Пацаны еще живы! И кто знает, может, радист Артем все-таки увидит свою мать.

От накативших мучительных воспоминаний я взвыл как от пытки. Рука сама собой выжала ручку управления, заставляя штурмовик опустить свою тупую хищную морду. Соснячок, из которого палили по заставе, мигом прыгнул в прицел, и я, не колеблясь ни секунды, дал залп.

Небо под крыльями взорвалось морем огня, когда кассеты выплюнули два десятка затаившихся в них ракет. Ревущие молнии ударили точно в цель. Через мгновение гектар леса, нависающего над заставой, превратился в добросовестно перепаханное колхозное поле. Не думаю, чтобы там кто-нибудь выжил.

Готово, одну сторону вроде как вычистили, – сказал я себе. Самое время заняться другими.

Низко промчавшись над пожарищем, я взял ручку на себя. Скользя вдоль вздымающегося к небу крутого склона, самолет взвился в вертикальную свечу. Левый разворот под облаками и снова крутое пике. Не люблю я такие качели, но что поделать. Уйти на круг – непростительное легкомыслие. Кружить – значит безалаберно тратить драгоценное время. Я страшно боялся, что уцелевшие контрабандисты опомнятся и немедленно кинутся в атаку. Даже если и не прорвут оборону, то залягут так близко от позиций пограничников, что я не смогу стрелять. Риск накрыть своих будет слишком велик.

Спешно выбирая новую цель, я падал вдоль склона горы. Вон тот чахлый подлесок к востоку от заставы идеальное место для позиции миномета. Система наведения уже держала рощицу на прицеле, когда в переднем правом секторе вдруг вспыхнула маленькая огненно-рыжая звездочка. Оттолкнувшись от земли, она с бешенной скоростью взвилась в небо, прямехонько мне на перерез. Сердце екнуло. Дьявольщина, зенитная ракета! Выпустили в бок с дистанции всего в шестьсот, в лучшем случае семьсот метров. Маневрировать и отстреливать инфракрасные ловушки уже поздно. Остается лишь одно… Рука нащупала рычаг катапульты.

Что жить хочешь, уважаемый Виктор Петрович? В этом ты не оригинален. Пацаны внизу тоже хотят! И ты был их единственной надеждой. Словно обжегшись, я одернул руку. Ты зачем сюда прилетел? Помогать, выручать? Так помогай и выручай, черт тебя подери!

Сцепив зубы, я развернул самолет навстречу ракете. Рискованно, но шанс есть. Один крохотный шанс!

Как в замедленном кино я наблюдал за приближающейся огненной точкой, вслед за которой тянулся белый дымный шлейф. Ракета подныривала под меня, словно норовила ударить «Грача» в брюхо. Э, подруга… что это ты надумала? Двигатели я тебе не дам! Лучше попробуй вот это! Рывком я бросил самолет вниз, подставляя под удар пилотскую кабину.

От взрыва помутилось в голове. Почудилось, что я очутился внутри огромного церковного колокола, стонущего от набатных ударов. Штурмовик тряхнуло так, будто он с ходу влетел в бетонную стену. Бетон устоял, а «Су» как резиновый мячик отшвырнуло высоко вверх. Машина задрала нос, вот-вот собираясь кувыркнуться через левое крыло.

– Стоять, Зорька! Куда это ты намылилась?

С бешеной радостью я осознал, что цел и невредим и что двигатели продолжают гудеть в обычном штатном режиме. На счастье ракета оказалась чахленькая, или наша «Стрела» или американская «Ред Ай». Титановая броня кабины устояла, и теперь оставалось лишь укротить испуганный самолет.

Это я мигом, это я умею. Обуздать штурмовик у меня заняло всего несколько секунд. Двадцати пяти летний опыт это вам ни хухры-мухры. Выбирался и не из таких передряг! Выбирался и никогда не давал спуска своим обидчикам.

Точку пуска ракеты удалось просчитать. Приблизительно, конечно, но и этого пока хватит. Попробую, как говорится у блатных, взять бандитов на понт. Сказано, сделано. «Грач» пулей понесся навстречу невидимому пока врагу. Пусть стрелок думает, что обнаружен и трясется от страха. Когда за тобой… ни за кем-то там, а именно за тобой, охотится увешенный бомбами воздушный монстр, нервы сдадут у кого угодно. Не думаю, что внизу супер-пупер профессионал. Скорее мелкая сошка, привыкшая безнаказанно гадить исподтишка. Такая гнида наверняка обложается. Сотворит какую-нибудь глупость: не целясь пульнет ракетой, а может даже и побежит. Вот тут-то я его, голубчика, и прищучу.

Перебирая варианты, я взглядом выискивал укрытие проклятого зенитчика. С открытого места стрелять не будешь, вмиг засекут. Из-под деревьев не прицелишься. Остается кустарник или какие-нибудь крупные валуны, за которые можно юркнуть после того, как ракета вышла из пусковой трубы. В зоне поиска, которую я себе наметил, подходящих каменных глыб не было, а вот кустарник… Точно, кустарник есть, невысокий такой, с воздуха можно принять за буйные заросли какого-то бурьяна.

Только я наладился пощупать его из пушки, как краем глаза засек взрыв. На заставе в воздух взвился огненный гриб. За ним второй. Юркими ящерицами скользнули зловещие тени. Вот, и допрыгался! Атака! Чего боялся, того и дождался.

Само собой зенитчика выкуривать не стал. Дал наугад одну короткую очередь для острастки и сразу ушел. Скорее вниз, бандиты не должны ворваться за ограждение.

Времени в обрез. Напор атакующих будет безудержным и остервенелым. Мой первый залп существенно подорвал их силы и лишил всяких шансов на победу. Но бандиты не ушли. Наоборот, очертя голову, снова бросились на штурм. И что сие значит? А то и значит – для них это последний и решительный бой. Или пан или пропал.

Лучше бы пропал! Без промедлений я отправил вниз оставшиеся две пятисотки. Естественно, это не оружие против атакующей пехоты. Такими бандурами обычно крушат доты и бетонные бункера. Однако особенно выбирать не приходится. Как говорится, что имею, тем и поимею.

Куда угодили мои гостинцы посмотреть так и не удалось. Пришлось спешно уходить от скал, которые с бешеной скоростью неслись мне навстречу. Да, это тебе не родные бескрайние степи! В войне здесь участвуют три противоборствующих стороны – мы, они и горы.

С трудом удалось отвернуть. Каменистый склон прыгнул куда-то влево и вниз, отпуская «Грача» в его исконную стихию – высокое синее небо. Хорошо! Даже стало легче дышать. Ну, вот, вдохнул и ладушки! Теперь гони вниз! Делай то, что полагается.

Огромные дымящиеся воронки заметил сразу, еще с высоты. Бомбы легли гораздо ближе к заставе, чем я рассчитывал. Взрывная волна начисто смела два ряда колючки, открывая бандитам чистую дорогу внутрь. Хреново! Очень хреново! Я тут же приготовился открыть огонь из орудия. Ведь кроме меня закрыть эту прореху больше некому.

Прицел скользил по почерневшей траве, вывороченным столбам ограждения и деревьям, словно скошенным гигантской косой. Я судорожно искал цели, но не находил. На сцене кровавого театра остались лишь актеры, чертовски талантливо играющие мертвецов.

Все! Кончено! Я понял это внутренним чутьем. Две полутонные машины смерти сделали свою адскую работу. Бомбы не только четвертовали полдюжины наркоторговцев, главное они сломили волю уцелевших. На миг заглянув в преисподнюю, людям очень захотелось жить. И они ушли. Наплевать на деньги. Жизнь ни за какие деньги не купишь.

Я развернул самолет и сделал над заставой один большой круг. Чутье чутьем, а вид драпающих наемников стал бы неоспоримым доказательством полной и окончательной победы. А вот и они! Два десятка «милых» ребят в армейском камуфляже врассыпную трусила вглубь грузинской территории. Догнать бы и поквитаться… Но нет, лучше посмотрю что там у погранцов. Не факт, что все плохие ребята ушли. Кое-кто из самых упрямых или из самых лютых мог и затаиться где-нибудь неподалеку. Всего один такой гад со снайперской винтовкой может натворить еще тех дел.

Но нет, вроде бы все спокойно, ни вспышек выстрелов, ни пыльных смерчей от разрывов. Активность с обеих сторон полный ноль, как будто внизу больше не осталось живых.

Только я об этом подумал, как засек движение. Одинокая фигура отделилась от стены полуразрушенной казармы и поплелась к центру изъеденного воронками плаца. Человек едва держался на ногах. Автомат он волочил за собой, словно это был детский сломанный автомобильчик на коротенькой веревочке. Сделав не более десяти шагов, солдат споткнулся и упал. Сил, чтобы продолжить путь, у него уже не было. Все, что он смог, так это встать на колени и поднять одну руку. Он не махал. Он просто держал ее высоко поднятой над головой. Он будто тянулся ко мне для крепкого мужского рукопожатия. Да, браток, я бы и сам не отказался стиснуть твою мозолистую солдатскую пятерню. И не надо благодарности. Я сделал то, что должен был сделать. А разве может быть по-другому? Разве можно просто так забыть, перечеркнуть, стереть из памяти наше общее прошлое? Счастливое и горькое, сытое и голодное, мирное и затянутое пороховым дымом… прошлое, в котором мы были одной крепкой дружной семьей. Почему были? Я осознал, что воспринимаю этого человека внизу как брата или сына. Его жизнь сейчас стала для меня важнее всего на свете, наверное, даже важнее моей собственной жизни. Я все кружил и кружил над испепеленной заставой. Не знаю, кто был этот солдат, но я готов был растерзать каждого, кто хотя бы косо глянет в его сторону.

Уставившись на одинокую скорчившуюся фигурку, я терзался лишь одной мучительной мыслью – сколько же человек уцелело? Не хотелось думать, что передо мной последний из защитников заставы. Но как узнать? Связаться по радио? А кто ответит? Радист? Не думаю, он ведь тяжело ранен. Но, с другой стороны, бой закончился. Теперь все, кто остался в живых кинутся к самому ценному, что есть у маленького, затерянного в горах гарнизона. Связь! Связь – это надежда, это помощь, это жизнь.

Без промедления я щелкнул переключателем радиостанции. Прибор ожил и тут же обрушил на меня бешеную скороговорку слов. Переговоры пилотов! Знакомые голоса и позывные! Неужели! Я задохнулся от радости. Наши! Они в воздухе! Они спешат мне на помощь!

– Припозднились вы что-то, мужики! Пришлось тут все расхлебывать самому. – Я пытался говорить ровным голосом, но он то и дело срывался в идиотское хихиканье.

– Петрович, это вы? – в наушниках послышался знакомый голос моего воспитанника.

– Я, пятый, а кто же еще? – Мне очень не хотелось омрачать радость встречи тягомотными нравоучениями, но выволочку этот шалопай заслужил. – Сколько раз можно повторять, в воздухе использовать только позывные!

– Мы на подходе. Отчетливо виден дым пожара. – Петрик словно не расслышал моего нагоняя. Голос его нервно подрагивал. – И еще, Петрович… у нас проблема.

Что еще там стряслось? В моих венах продолжал бурлить адреналин. Радость победы переполняла душу и заставляла чувствовать себя могущественным и несокрушимым богом войны. Какие еще, к дьяволу, могут быть проблемы?! Я помог россиянам в борьбе с наркоторговцами. Благое дело, можно сказать, мирового масштаба. Мы победили! А победителей могут пожурить, но уж точно не судят.

– Соколы, ждите, сейчас перейду на ваш эшелон.

На прощание я покачал крыльями пограничнику и резко пошел в набор высоты. При первой же возможности вызову российские ПВО и сообщу о нападении на заставу. А может наши уже сообщили?

– Рассказывайте, что там стряслось? – черные точки трех штурмовиков стали видны на глаз. – Э, вы что, оглохли? – тишина в эфире меня больше злила, чем озадачивала.

– Нас отправили на охоту, – в разговор вмешался другой голос, в котором я безошибочно узнал майора Анатолия Хватова. Наверняка именно ему поручили возглавлять группу.

На охоту? На губах сразу почувствовался едкий привкус досады. Значит, они прилетели совсем не ко мне на подмогу. Значит, им поставлена другая задача. Но почему группа оказалась в этом квадрате? Ага, знаю! Наверняка гоняются за караваном. Представляю их рожи, когда выяснится, что дело уже сделано, причем сделано в лучшем виде.

Наши самолеты сблизились настолько, что казалось будто я различал силуэты летчиков под прозрачными фонарями пилотских кабин. Сейчас я развернусь и лягу на параллельный курс, а затем все вместе… Что-то кольнуло глаз, словно в него попала поднятая ветром песчинка. Что-то было не так. Что-то с самолетами. Несколько долгих мгновений я безрезультатно пялился на знакомые силуэты трех «Сухих». Что же? Что?

Прозрение пришло как только взгляд коснулся держателей навесного вооружения. Пустые, почти все пустые! Ни бомб, ни подвесных пушечных установок, ни кассет с НУРСами. Лишь под каждым крылом по одной изящной, тонкой как игла, белоснежной стреле. Глядя на их хищные стремительные силуэты, я слегка оторопел. Ракеты класса «воздух-воздух»! На кого, в черта, мужики собираются охотиться? Спросить не успел, Хватов опередил меня. Его сухой голос заскрежетал в моих барабанных перепонках.

– Семерка, слышишь меня?

– Слышу нормально.

Закончив разворот, я пристроился справа от группы. На высоте три с половиной тысячи метров мы двинулись вдоль российско-грузинской границы.

– Так что там у вас? – Мне надоели обгрызенные фразы и многозначительные вздохи. Я сгорал от нетерпения и любопытства.

– Нам приказали завалить…

– Кого?

– Тебя, семерка! – Хватов выдавил из себя ответ, как будто это было признание, вырванное под пыткой.

– Меня?! – Не удержавшись, я нервно хохотнул. – Да вы что, сдурели?

– Приказ четкий и однозначный. Без твоей головы, Петрович, нам хоть не возвращайся.

Ах ты мать твою за душу! Используя самые отборные перлы ненормативной лексики, я старательно сжигал в себе ярость и боль. Это сложно, очень сложно. Ведь выходит, я приговоренный, стоящий под дулами расстрельной команды. Господи, боже мой, но как же так! Ведь всего минуту назад я считал себя героем! И вдруг бац, мир перевернулся, сошел с ума. Из грязи да в князи… вернее даже не так, еще круче – из князи да в покойники! Почему? Кто судил меня? Кто вынес смертный приговор и за что?

Неожиданно пришло озорение. В памяти всплыли слова: «Приказы здесь отдает генерал Патерсен. Он здесь начальник, командир, царь и бог». Ах, вот оно что! Вот откуда, значит, растут ноги. Янки заимели зуб на неожиданного союзника России. Это логично. Но не круто ли взяли? Я же не бумажная салфетка, которой можно подтереть жопу! Я заслуженный украинский летчик. Мое слово, мой авторитет еще кое-что значат. Мы еще посмотрим кто кого!

– Соколы, на связь! – во мне вновь взыграл боевой дух. – Я кажется придумал.

– Семерка, что делать-то будем?

– Я стрелять не буду! – категорично заявил вмешавшийся в разговор Петрик.

– Не дрейфь, пятый! Не придется тебе стрелять. Возвращаемся на базу. Все вместе. – Своим уверенным голосом я старался успокоить товарищей. Представляю, как их сейчас колотит, как пусто и тревожно в их душах.

– Нам запрещено. С тобой, семерка, запрещено. Если не выполним приказ, обещали отдать под трибунал. Всех троих.

– Плюнь и разотри! Американцы не могут нам угрожать, мы граждане другой страны, солдаты другой армии.

– Семерка, все хуже, чем ты думаешь. – Хватов тяжело дышал. Ему словно не хватало кислорода. – Приказ пришел от наших, причем с самого верха.

Вот этого я и боялся! Не хотел верить. До самого последнего момента гнал от себя эту мысль, как отвратительную, изъеденную лишаями собачонку. А она нет, все-таки изловчилась и вцепилась мне в самое горло.

– Но как же так? – вздох негодования и вместе с тем отчаяния вырвался сам собой.

– Семерка, америкозы рвут и мечут. Говорят, ты раскатал группу их советников, инспектировавших пограничные блокпосты. Наши оранжевые политики, естественно, обгадились со страху и мигом кинулись ублажать дорогих союзничков. А это, сам понимаешь, можно сделать лишь одним способом.

Господи! В голове у меня помутилось. Что я натворил? Как мог ошибиться? Лица американских офицеров, с которыми успел познакомиться здесь, в Грузии, калейдоскопом замелькали перед мысленным взором. Возможно их кровь на моих руках. Страх и ужас! Сперва смеялись и бражничали за одним столом, а потом я их всех…

Стоп, Витек! Не сходи с ума! Это психоз, истерика. Живы твои заокеанские собутыльники, живы и здоровы. Ну а те, кого ты размазал по кавказским скалам… Тут еще надо посмотреть, что за советники такие были. Как оказались в то самое время и в том самом месте, где бушевала кровавая заваруха. Совпадение? Может быть. А может и нет. Может кто из предприимчивых янки и впрямь подключился к опиумному бизнесу.

Что толку задавать вопросы, если ответа на них не найти? Не дадут тебе отыскать ответ. Если пацаны и пощадят, то на земле не отмажешься. Как миленький пойдешь под суд. Юридически ты, господин хороший, совершил убийство, причем убийство лиц, находящихся при исполнении служебного долга. И за это тебя по головке не погладят. Ни на родине, ни в любой другой стране. Ты, Виктор Петрович, теперь преступник международного калибра.

Вдруг мне стало так мерзко и противно, что захотелось блевать. Я большой и сильный человек, старый солдат… однако самые радужные перспективы которые намечаются впереди – это тюремная камера на всю оставшуюся жизнь. Со всякими отбросами буду драться за миску супа, отстаивать место на нарах, охранять девственность своей задницы, а по ночам старым затравленным волком выть на луну. Нет уж, это не по мне. Лучше уж смерть!

Смерть! Меня передернуло словно от разряда дефибриллятора. Я не хочу умирать! Я не так уж стар и еще полон сил, чтобы умереть! Вмиг забылись все прегрешения, совесть умолка как будто в рот ей заткнули плотный кляп. Когда спасаешь собственную шкуру, не думаешь о содеянном. Для тебя существует только настоящее, и ты что есть духу бежишь, жадно упиваясь каждым прожитым мгновением.

Рука судорожно переложила рукоять управления. Куда? Не знаю. Шмыгнуть куда-то в сторону. Бежать, оторваться от преследования, а дальше посмотрим. Скорее всего через границу, в Россию. Где-то в глубине серого вещества все еще жили старые штампы: Россия – матушка, она сбережет и сохранит.

Конвой даже не прореагировал на резкий разворот моего «Грача». Почти целую минуту они продолжали безмолвно идти прежним курсом. Спасибо, ребята, пожалели…

– Преследовать, отрезать от границы! – приказ Хватова отточенным лезвием резанул эфир.

Фигушки, никто никого не пожалел! Мужики опешили от наглости старого пердуна и только.

– Петрович, остановись. Мы не можем дать тебе уйти, – майор скорее просил, чем приказывал. – Что ты творишь?! Переговоры прослушиваются, на радарах мы все как на ладони. Никто не поверит…

Я не дал Хватову договорить:

– Что ты предлагаешь? Спокойно ждать пока вы меня грохнете?

Группа села мне на хвост. Я словно чувствовал на затылке маленькие красные точки от лазерных прицелов. Электроника сейчас вводит данные моего самолета в боеголовки ракет. Все, что останется пилотам – это просто нажать кнопку. Знать такое – мало приятного.

– Семерка, будь что будет, пошли на базу! Пусть там с тобой разбираются.

Родной аэродром. Еще несколько минут назад я сам предлагал лететь туда. Но сейчас… Сейчас появился выбор: либо тюрьма на родине, либо свобода на чужбине. Не трудно догадаться к какому варианту я склонялся. Пусть у меня не будет дома, денег, друзей, будущего, но я буду жив и свободен.

Решение принято, ну а теперь остается маленький пустячок… так, сущая безделица – оторваться от трех боевых самолетов. Мои шансы равнялись бы нулю, начнись эта гонка километров за сто от границы. Но заветная пунктирная линия совсем близко, только поднажми…

– Семерка, отверни или буду стрелять! – в голосе Хватова появился металл. Для себя он принял решение и больше не собирался со мной сюсюкаться.

Ладно, пусть так. Теперь мы враги. Ну, может, не враги, но противники это уж точно. Есть такое выражение: обстоятельства сильнее нас. Вот сейчас как раз тот самый случай. Он не хочет убивать меня. Я не хочу убивать его, но мы все равно будем драться. Так вышло, так велят эти самые проклятущие обстоятельства.

Первое, что я сделал, так это сбросил пустые, бесполезные сейчас пусковые блоки для неуправляемых ракет. Аэродинамика самолета резко улучшилась, он стал более управляемым и вертким. Отлично! Вот теперь самое время спрыгнуть с лазерного поводка. Я взял рукоять на себя и с бешеной перегрузкой взмыл ввысь. Быстрее на вертикаль. Не думаю, что за мной пойдут. Не слетаны они так, чтобы заниматься групповой акробатикой.

Когда небо слева расчертили огненные трассы, я понял, что очень ошибался. Кто-то все же пошел. Наверняка Хватов, он самый опытный и бывалый. Опыт опытом, а стреляет хреново. Такое впечатление, что метит в моего невидимого ведомого, идущего в пол сотне метров слева. Ну ладно, не буду же я дожидаться пока Толик пристреляется. Прямо с вертикали ушел на вираж, а затем сорвался в крутую бочку. А ну, приятель, повтори, если сможешь! Хватов не рискнул. Фигура, на которую он сподобился, походила на очень крутую горку, после которой его самолет зашвырнуло на полтора километра вверх. Вот и хорошо, полетай там, под облаками. А мы уж как-нибудь у самой землицы…

Слева опять ударила трассирующая очередь, а вслед за ней эфир содрогнулся от панического вопля Петрика:

– Стой, Доц! Не стреляй!

После того, как огонь стих, захлебывающийся голос Женьки обратился уже ко мне:

– Семерка, р-р-ради Х-христа отверни!

Никогда не слышал, чтобы Петрик заикался. Да еще это старорежимное «ради Христа». Я опешил. Хотя опешил, это слабо сказано. Я содрогнулся от ужаса. Господи, боже мой, что должен чувствовать человек, когда его заставляют стрелять в наставника, друга, почти отца? Одиночество, растерянность, паника. Он на грани. Он может сорваться. Еще чего доброго кинется меня защищать. Вот это уже совсем ни к чему! Я наделал глупостей, но ни за что не позволю своему воспитаннику их повторить. Что ж, определенно со всем этим пора заканчивать, и как можно скорее.