скачать книгу бесплатно
– Бабка написать, наверное, забыла.
В последнее время она всё причитала перед любовником:
– Как же хорошо, что мы не тратили этих денег! Их дед всем нам оставил на похороны!
Так деньги нужны живым!
…Этот летний костюм мама так ни разу не надела, «берегла», как поколение бабушки.
– Понимаешь, под него нужен каблук!
А вот о хорошей обуви мать уже не могла и мечтать. У неё был тридцать шестой размер, но уже много лет на отечные ноги никакая приличная обувь не налезала. На лето Лера купила матери бежевые босоножки на шнуровке, так на левую ступню-подушку едва шнурка хватило. Это было жуткое зрелище! А осенью мама ходила в жёлтых ботинках на шнурках, и левый весь скукожился от воды и соли!
Этой весной Лере пришлось стать сестрой милосердия, делать матери впитывающие повязки. Она откровенно сказала, что не хочет тратить свою молодую жизнь на сестринское дело. Тогда мать заорала:
– А у других твоих сверстников родители вообще умерли! А Закатова твоя, её вообще отчим трахает!
– Она не моя!
Одноклассница Юля Закатова с Лерой не дружила, та не входила в её избранный круг. Она ещё в пятом классе перешла в гимназию. Что же до её отчима (у Закатовой рано умерла мать), то это всё были старые, грязные сплетни. Там что, кто-то свечку держал?
Среди белья долгие годы хранился не востребованным большой моток марли, который бабушка принесла из своей аптеки. Она говорила:
– Марлечка, она ведь на вес золота! Процедить что-нибудь…
– Что ты будешь цедить?! – закричала мать.
Да, домашний творог из скисшего молока они никогда не делали.
Теперь же Лера кромсала моток на бинты, использованные выбрасывала. Но вскоре, как в войну, пришлось их стирать, сушить и проглаживать утюгом.
Всю осень, каждое утро, Лера по часу натягивала маме на ноги эти ботинки, вечером снимала. Пока мама в ванной стаскивала насквозь промокшие чулки, Лера успевала приготовить рыбу под гавайской или мексиканской смесью, но мама, чревоугодница по жизни, ничего не ела. Но вес набирала. И Голубкина, благодаря сыну-наркоману в пятьдесят пять выглядевшая на семьдесят шесть, всё «комплименты» ей отвешивала:
– Насть, ты так потолстела!
Эта неблагодарная свинья не помнила, что когда она голодала и платила наркоманские долги сына, Анастасия отдала ей хорошую стиральную машинку, оставив себе древнюю цилиндрическую. Там ещё съёмные валики для отжима белья были, как в мультфильме про кота Леопольда.
Мама всерьёз боялась зимы:
– Влезу ли я теперь в своё пальто?
И вот Лера берёт юбку от этого костюма. Блузка не годится, она с короткими рукавами (и кто всю эту ерунду придумал?). Но Лера подобрала сверкающую, золотую праздничную кофточку с воротничком-ришелье. Никогда её прежде не видела, откуда она взялась?
Хотя контора матери и стояла на отшибе, «коммивояжёры» всё равно проторили туда дорожку. Мама давно стала постоянной клиенткой у продавца колготок, он при входе всегда шутил:
– Где моя любимая женщина?
Как-то он продал ей два жёлтеньких платочка, сказав:
– В церковь в них будете ходить.
И сейчас Лера отложила для мамы более красивый, идеально подходящий по цвету; а бледно-жёлтый, с синей каймой, она оставила для себя. Лера и не думала, что подбор последнего наряда может стать таким увлекательным занятием.
Ну а последний штрих – страшные старушечьи чулки кофейного цвета, последняя пара из бабушкиного наследства. Сейчас таких уже не выпускают.
Приехала Надежда Васильевна, и Лера отдала ей весь «ансамбль».
– Это здесь случилось? – кивнула она на постель, где всё было, как после ядерного взрыва. – Хочешь, поедем со мною в загс? – но Лера отказалась.
Город красиво засахарило снегом, светило уже настоящее зимнее, а не то чахоточное, как в ту страшную пятницу, солнце. Лера подумала, что сегодня она не сможет этому радоваться. А может быть, уже никогда в жизни.
Лера позвонила в видеодомофон, и её без проблем пропустили. Из провинившихся сюда пускали не всех. Заведующей редакцией, Виты Стерлядкиной, дочери главного редактора, на месте не было, вместо неё – Татьяна Булкина, первый заместитель.
Лера не умела вести таких переговоров. Она вообще никого ни о чём никогда не могла просить. Ведь не верь, не бойся, не проси. Поэтому она и разыграла целый нелепый спектакль.
– А можно мне от вас в морг позвонить? – спросила Лера.– А то у меня мама этой ночью умерла.
– А у Антоши отец умер!
– Да, – сказал двадцативосьмилетний верстальщик, неприятный внешне парень с синяками под глазами. – Его ещё нужно сюда из Петропавловска-Камчатского перевезти.
«Ну, твой оклад тебе это позволяет, – цинично подумала Лера. – Интересно, а они сейчас по трудовым книжкам работают? Ведь ещё в сентябре всех официально оформить обещали…»
Как известно, в нашей стране для частников КЗоТа не существует в принципе. Стерлядкин откровенно говорил, что в газете осуществил свою детскую мечту – создание собственного государства, где будут действовать его личные законы. У Стерлядкина работала здесь дочь Вита (секретарь, заведующая редакцией и поломойка), молодая жена Белла (корректор), которая на работе вообще не появлялась, но получала десять тысяч. Да и корректировать было нечего, ведь в современном Word Windows есть программа проверки орфографии. Перед сдачей номера всё проверял лично Стерлядкин, всё жизнь проработавший учителем русского языка и литературы. Он и похож был на маньяка, – лысый, в очочках, пузатый.
Никаких договоров здесь никто не заключал, нигде не расписывались. У всех брали только ксерокопию паспорта. Лере Стерлядкин обещал в месяц пять тысяч «с перспективой на десять», но дал всего две тысячи.
– А помочь есть кому? – с искренним участием спросила Булкина.
– Нет. Я её в морге, наверное, оставлю.
– Вы к Эрасту Эрастовичу пришли?
– Нет, позвонить, – упрямо сказала Лера.
Но во Флягино было капитально занято, и Лера ушла. Она успела побывать в салоне сотовой связи, перейти Старый мост, как ей позвонила Татьяна Яковлевна:
– Лера, Эраст Эрастович просит вас зайти.
– Пройдёмте,– царственно велел Стерлядкин.
«Неужели мы сегодня без свидетелей говорить будем?» – подумала Лера.
Эраст Эрастович оказался одним из тех, кто отвратил Леру от православной веры. Восточная стена его кабинета напоминала храмовый иконостас,– впрочем, образа здесь просто органично вписывались в дизайн.
«Вас, Валерия Павловна, мучают бесы,– говорил Эраст Эрастович.– Мы вас исповедуем и причастим».
Но ему не давала покоя личная жизнь Леры, которой просто не было! Никогда не было. Она же оставалась старой девой, чем очень гордилась, считая себя выше других. А Стерлядкин не давал ей проходу:
–Как у вас там, Валерия Павловна? – каждый день спрашивал он.
Сорокадвухлетняя разведёнка Татьяна Кабанова, наборщица текстов, его не интересовала, испитая, опухшая Булкина предпенсионного возраста – тоже. Их звали одинаково, они жили в одном доме, в одном подъезде, и носили, не снимая, одну и ту же одежду!
Лера знала, что сплетники приписывают ей внебрачного ребёнка, которого она где-то прячет. Ещё её считали «одноразовой», на одну ночь,– потому что никто и никогда не видел её с парнем.
– А давайте мы, Валерия Павловна, вам объявление о знакомстве в газете дадим! – не отставал Стерлядкин.
Лера, вообще-то, втайне мечтала найти себе здесь какого-нибудь молодого, симпатичного предпринимателя,– редакция располагалась на территории крытого рынка, газета распространялась бесплатно по ящикам, и её выпускал владелец холдинга. И её мечта чуть было не сбылась самым уродливым образом: озабоченный Стерлядкин стал подкладывать её под Царёва, владельца нескольких магазинов: «Жена не стенка, подвинется!»
Его слова, активного православного христианина, что-то разрешали.
Кончилось всё это плохо. Лера сказала:
– У вас ко мне какой-то нездоровый интерес.
У Стерлядкина стало обиженное лицо ребёнка, которого подло ударили:
– На первый раз прощаю. Но я могу вам запретить приходить сюда!
А в конце рабочего дня состоялся суд-тройка:
– Лера, вас просит зайти Эраст Эрастович, – пригласила Булкина.
Она ни о чём плохом не подумала.
В кабинете главного редактора столы были составлены буквой «Т». Стерлядкин восседал как на троне, только скипетра с державой не хватало. Одесную – Юрьев из отдела распространения, ошую – Булкина. А может быть, он и впрямь чувствовал себя Богом-Отцом?
– Егор Александрович, Татьяна Яковлевна! – высоким бабьим голосом начал Стерлядкин. – Сегодня после обеда я потерял покой! Валерия Павловна сказала, что у меня к ней «нездоровый интерес»! И я хочу сказать сейчас при свидетелях: мне, кроме моей Беллы, никого больше не надо, я уже старый и лысый! Меня все знают как примерного семьянина! Да если мне какая-нибудь двадцатипятилетняя даже и заплатит, я её всё равно трахать не буду!
Лера была в шоке. Если бы только знать заранее, где ты упадёшь! Он её со своей Беллой перепутал. Когда Стерлядкин подкладывал её под Царёва, он ставил свою шлюху Лере в пример: «Мне было сорок шесть, а ей двадцать один, я был женат, но моя Белла сказала мне: «Ты мой!»
– Так что, – вынес вердикт Стерлядкин, – в понедельник сюда, Валерия Павловна, больше не приходите. А если вы будете здесь сидеть, то я этот стол на помойку выброшу! – тут его голос сорвался на визг. – Почему у вас должно быть здесь рабочее место? Ни у Прозоровой, ни у Кондаленко нет здесь своего рабочего места! – Но до этого Стерлядкин сказал Лере, что платит ей по факту выхода на работу.– Я специально позвал сюда Егора Александровича и Татьяну Яковлевну, чтобы вы в очередной раз не обвинили меня в попытке изнасилования! Вы при дочери моей сказали, что я к вам пристаю! – как баба голосил Стерлядкин.
И Лера в который раз подумала: а не педораст ли он? Неужели у него хватает сил на молодую еврейку? Может быть, у него с ней – просто договор, ширма для его истинных склонностей?
Белла, которую Лера так никогда и не увидела, была третьей женой Стерлядкина, Вита – дочерью от второго брака. От Беллы у Стерлядкина было двое щенков, Ефрем и Кирик. Он будто всем болезненно доказывал, что он – мужик, что он – может. А мама Леры, напротив, восхищалась Стерлядкиным, что он, в отличие от её первого мужа, бросая своих жён, не забывал про отпрысков. Светская хроника этой семейки всем до того надоела, что конкурирующая фирма, другая бесплатная газета, поместила карикатуру, где Стерлядкин еле удерживал связку из пяти шавок: «Мне четырёх щенков надо кормить, и одну сучку!»
– Я, вообще-то, вначале подумал, что она шутит, – сказал Стерлядкин, – а потом смотрю, а неё на лице ухмылка такая злобная. Она хотела разрушить мою семью! Я вас теперь боюсь, Валерия Павловна! Я проанализировал всё то, что она сказала, и понял, что её опасно оставлять в нашем коллективе. Она сказала сегодня: «Я – человек жестокий»!
– Да не было такого!
Лера не могла поверить, что всё это происходит с нею не во сне, а в реальности.
– А ещё она сказала: «Я ничего не боюсь!»
А вот это Лера и вправду сегодня прибавила для связки слов, но она боялась многого: врачей, больниц, ходить через понтонный мост через Клязьму, что умрёт её мать.
– Лера нарушила субординацию между начальником и подчинённым, – решила выслужиться Булкина.
– А об этом, Татьяна Яковлевна, я вообще молчу! – обречённо махнул рукой Стерлядкин.
– Почему вы в ваши двадцать пять лет такая жестокая?– прорычал доселе молчавший Юрьев.
– У меня уже умерла вся семья.
– Ну и что? – рявкнул Юрьев.
У Леры не укладывались в голове их отношения. В начале августа у Юрьева был день рождения, и Стерлядкин, поздравляя его, и подарив электрическую грелку для ног, при всех троекратно поцеловав в губы. Леру чуть не вытошнило. Стерлядкин с Юрьевым целовались и на встречах кандидатов в депутаты, и в администрации города. И Лера не могла смириться, что не в распутной Москве, а их рабочем городке, полном православных церквей, может быть гомосексуализм!
Приставал он и к верстальщику. Всех подчинённых, кроме своей дочери, Стерлядкин звал на «вы», по имени и отчеству или господами, а Антона Мирончука – тоже на «вы», но Антошей. «Какой он тощий! – ревниво, визгливым бабьи голосом, говорил Стерлядкин. – Таких бабы любят!»
– А мама жива? – вполне по-человечьи спросил Стерлядкин. – Если мама жива, тогда всё нормально.
– Так она больная вся,– купилась Лера, вспомнив грязные бинты, трофические язвы и отвратительный запах. Запах разложения заживо.
– У всех нас мамы больны! – отрезал Стерлядкин. – А у меня к вам, Валерия Павловна, всегда был здоровый интерес. Поддержать талантливую журналистку. Мы приняли вас, как родную. Вы получили за две недели две тысячи рублей! – заголосил он.– А вы пришли в мой дом и стали наводить свои порядки! Вы осквернили мой дом! У вас с языка сорвалось клише! Я – примерного семьянин, а вы молодая шлюха! Вы – провокатор!!! Чтобы духу вашего здесь не было! Даже иконы ваши – убрать!!!
Что ж, ничего удивительного. Наших предков за «слово не воробей» на каторгу в кандалах отправляли, на Соловки и Колыму.
На прощанье Стерлядкин пообещал, что её «зарплата сохраняется». Но, конечно, обманул.
В середине ноября дочь-секретарша поздравила её с днём рождения, пригласив в офис:
– Что это вы к нам не заходите?
Вита была младше её на восемь лет, они были на «ты», но так игрались.
Лера на радостях купилась. Никаких подарков её не ждало, Стерлядкин приподнёс ей общение с собой! Он совершенно классно унизил её, сказав:
– Татьяна Михайловна, пройдёмте. А то Валерия Павловна опять скажет, что её хотят изнасиловать.
Лере бы развернуться бы и уйти, ан нет, в её характере было так много рабского! А Стерлядкин опять стал её провоцировать:
– Есть правда жизни и правда момента. Вот идут муж с женой ругаются. Это – правда момента. Но после у них будет жаркая ночь! Как у вас с этим, Валерия Павловна?
– А у нас квартира холодная, угловая,– нашлась она.
– Вы дали нам материал про воробья, – вспомнил Стерлядкин. – Но нам он не понравился. С червоточинкой. Тогда мы решили, что мы ошиблись, и показали вашу рукопись другим людям, но им он тоже не понравился. Так что про воробья мы печатать не будем.
Это была просто травля. Никто здесь не пошёл бы против Стерлядкина, никто не признался бы, что считает иначе, чем он. И Лера подумала, что ему нужно было для реализации своих человеконенавистических комплексов организовывать не газету, а секту. Как «Белое братство» или «Богородичный центр», где он был бы гуру. Да и чем он отличался от Иоанна Береславского? Тот выпускал газету «Дева Русь» с «откровениями Божьей Матери», а Стерлядкин – со своими и Беллы, которая заносчиво учила, как воспитывать детей, и рассказывала, как ходит к гинекологу.
А в принципе, кем он был, как не основателем секты?
– А где вы сейчас работаете, Валерия Павловна? – с циничной издёвкой спросил главный редактор.
– Нигде.
– А на что же вы живёте?
