Колхозное строительство 3

Пётр решил обыграть это, как небольшую театральную сценку. В ней принимали участия любимые киногерои советских граждан. Наталья Варлей в роли Нины, естественно, Александр Демьяненко в роли Шурика и, понятно, троица из Бывалого, Балбеса и Труса. В костюмах из фильма. Нехорошие герои гонялись по сцене за Ниной, а Шурик пытался её защищать. И в это время Варлей должна была подбежать к барабану и выхватить оттуда шарик с номером. Троица регулярно сметала с дороги Шурика и несколько раз почти догоняла Нину, но что-нибудь им всё время мешало, то Трус споткнётся и всех завалит, то Балбес вместо Нины схватит ведущую. В общем – чехарда. Режиссёром тайным голосованием назначили Гайдая.

В конце представления, когда все пять шаров всё же оказываются у ведущей. Её исполняет, угадайте с трёх раз. Правильно – Тамара Филипповна. Оказалась у неё даже фамилия есть – Непейводу. Так вот когда все пять шаров оказываются у Филипповны, она одним молодецким ударом сбивает троицу с ног. Останавливает грудью мечущуюся Варлей и хватает за шкирку Шурика.

– Всем стоять! Объявляю номера! – И объявляет, конечно.

Все довольны. Занавес. Потом из-за занавеса появляется хитренькая мордочка Нины, и она говорит.

– Товарищи, говорю вам по секрету, ни кому не говорите. 7 ноября в честь пятидесятилетия Октябрьской Социалистической Революции будет проведён праздничный розыгрыш, в котором первый приз будет не пять тысяч, а двадцать пять. Только ещё раз прошу, никому не говорите, а то билетов на всех не хватит, – и подмигивает.

Гарбузов посмотрел и одобрил.

– Ты, Пётр Миронович, определённо не там работаешь. Эх, мне бы такой заместитель пригодился. Ладно, нет, так нет. Рассказывай, что там с Болгарией. Для них готов такой фильм.

А что с Болгарией. Даже было четырёхстороннее коммюнике. Два министра Финансов и два министра Культуры снялись в небольшом ролике и его показали по телевидению в Болгарии. Однако, как и в СССР, в стране братушек телевизоров ещё мало. Тогда Пётр придумал ход. В Болгарии повторно прошёл показ Операции «Ы» и Кавказской пленницы в кинотеатрах, а вместо журнала и показали эту ленту с речами министров. Газеты и листовки взяла на себя Болгарская сторона. Билеты печатает СССР. Прибыль распределяется следующим образом. 30 % на призовой фонд. 30 % СССР. Остальные 40 процентов делят поровну министерства Культуры и Финансов Болгарии. Советская сторона предоставляет в качестве одного из призов недельный тур по СССР с посещением Москвы и Ленинграда для двадцати пяти человек.

Все остались довольны. Вот ровно через неделю и пройдёт первый розыгрыш. Сейчас сценку с «пленниками» дублировали болгарские актёры.

Уже пожали руки и почти разошлись, когда Пётр задал Гарбузову вопрос.

– Василий Фёдорович, деньги для Болгарии ведь печатаем мы?

– Понятно, – хмыкнул финансист.

– А почему бы не предложить перейти им на рубли?

– Ты про присоединение. В 1963 году Тодор Живков настойчиво просился в СССР. Но тогда только закончился Карибский кризис, да и ещё две проблемы существовало. Во-первых, даже мирное присоединение иностранного государства должно было создать большую оппозицию среди его граждан. С Венгрией-то намаялись. Во-вторых, присоединение Болгарии сильно бы осложнило отношения со странами НАТО, включая Грецию и Турцию.

– Ну, наверное, хотя, что бы они могли нам сделать, пару лишних пушек к границе подтянуть. Но ведь деньги это не присоединение.

– А зачем? – сдвинул брови Гарбузов.

– Американцы создают долларовую зону, а мы будем рублёвую.

– Вопрос сложный. Приведение цен к одному стандарту, зарплаты. Даже и не знаю. Не мой вопрос. Это в Политбюро должны решать. Существует переводной рубль.

– А и ты подумай Василий Фёдорович.

31

А что, если Ленин лежит в мавзолее потому, что его заколдовала злая фея, и если его поцеловать, то заклятие спадёт и СССР вернётся?

Советский Союз. На завод пришло оборудование из Армении.

Установка не собрана до конца, на дне коробки – пакет с болтами, бутылка армянского коньяка, и записка: «Извини, дарагой, не успел!»

Петрос Мкртчян дозрел. На встречу заговорщиков у него на рынке он притащил троих товарищей. Художником был армянин. Кузнецом дагестанец. Стеклодувом русский. Правильно, самая тяжёлая работа как всегда старшему брату. Что ж, на то он и старший. В селе Захарьинские Дворики на юге Москвы нашлась буквально в прошлом году закрытая кузня. По этой причине разрушить и растащить по кирпичику ещё не успели. Попытки-то были, но их с ружьём пресекал бывший кузнец. Он тоже согласился войти в артель в качестве сторожа и электрика.

Оставалось чуть. Нужны были матрицы для литья висюлек и плафонов всяких. Их Пётр хотел взять на себя, но Петрос его остановил.

– Пётр Миронович, тут есть одын мой знакомый, который хотэл бы поучаствовать в этой авантюре. Он директор завода. Матрицы будут. Нужны или чертежи или эскизы.

Штелле открыл свой волшебный портфель и вынул папку.

– Здесь эскизы на пятнадцать люстр с прорисовкой всех деталей.

– Хорошо. Значит, половину работы сделали. Художник настоящий, член Союза художников. Ваган Алварян. На русский переводится как «Божественный избранник». Пётр Миронович, на тебе договор с председателем колхоза. Он что-то воду мутит. И денег не берёт, и разрешения тоже не даёт. Чего хочет, нэ говорит. Боится, может.

– Договорились, пообщаюсь. А оборудование какое-то нужно.

– Нэ переживай. Тот дирэктор всё достанет. Хотя. Он что-то про цветное стекло говорил, мол, искать надо, – директор рынка сделал неопределённое вращательное движение кистью.

– Ладно, поищу.

– Тогда почти всё. Осталось паи разделить.

– Паи?

– Ну, кто, сколько вложит, и кто, сколько получать будет от прибыли. Что она будет, нэ сомневаюсь.

– Нет. Я же говорил, Петрос Мушегович. Мне не надо денег. Мне нужно будет несколько люстр для себя и потом если будут нужны, то я их буду покупать.

– Я так директору и сказал. Он волноваться стал. Почему дэнег не надо? – изобразил удивление на лице и развёл руки Мкртчян.

– Мне хватает тех, что за песни и книги платят. С лихвой хватает. А вот если надо вложиться, то в разумных приделах вложусь.

– Пятнадцать тысяч рублей.

– Завтра.

– Хороший ты человек министр, ловкач плохой. Тогда всё. Будем делать нашу жизнь светлей! Это тост. Надо чуть обмыть дело, а то не сделается.

До председателя колхоза добрался на следующий день к вечеру, то одно, то другое, то снова одно за другим.

– Марсель Тимурович? – в светёлке (иначе и не назовёшь) сидело трое: мужичок в пиджаке не по росту и две женщины, одна стучала на машинке, вторая вязала.

– А ты кто, уважаемый?

– Ну, здравствуй, труженик. К тебе я. Зовут меня Пётром. Прошу не бить колом.

– Шёл бы ты лесом, Петя, – насупился Тимурович и красные глазки в кучку собрал. Злится.

– Твоя взяла, Марсель Тимурович. Я министр культуры СССР. Вот удостоверение. Я хочу у вас в старой кузне открыть художественную мастерскую. Всё строго по закону. Мне доложили, что вы палки в колёса нашей экономике вставляете! – подскочили обе бабёнки, что-то прорычали и ломанулись изь «кибинета».

– Тёмные личности приходили, неруси, – совершенно не испугался грозного начальства председатель.

– У нас многонациональная страна, да и ты не из великодержавной нации.

– А какая мне с того выгода. В смысле не мне, а колхозу. И так в долгах, как в шелках. А тут ети, – ну, торг это хорошо. Это мы умеем.

– А что надо?

– Свинарник надо починить. Коровник надо починить. Трансформатор нужен новый. Пару тракторов, молотилку. И сто человек работящих мужиков, – весело. И это в двадцати километрах от Красной площади. Ну, может, в тридцати.

– А есть, кому чинить?

– Нетути.

– А трактористы?

– Пропойцы.

– Трансформатор будет. Трактора французские будут. Пару тысяч наличкой на ремонт коровника дам.

– А пошли ко мне в бухгалтера.

– А пойдём!

32

Песня – это когда слова положили на музыку. Современная песня – это когда положили и на музыку, и на слова.

Два мужика на концерте: – Ах, какая музыкальная палитра! Только глиссандо на восьмушку запаздывает…

– Из всего, что ты сказал, я только про пол-литра понял.

– Вот, Пётр Миронович, как заказывали.

– Посмотрим, посмотрим. Да вы присаживайтесь, товарищ Кондаков.

Директор ГБЛ Кондаков Иван Петрович торжественно сунул Петру под нос небольшую пачку листов и гордо прошествовал в другой конец кабинета, сел за самый крайний стул.

– Иван Петрович, давайте поближе, а то не услышим друг друга. Хотя ладно, я сейчас Тамару Филипповну позову, она будет вам мои слова передавать, а мне ваши, – Штелле сделал вид, что сейчас будет звать секретаршу, даже воздуха в полную грудь набрал.

– Ну, зачем же! – директор Ленинки вскочил и через долю секунды уже сидел в непосредственной близости.

И чего они её все боятся? Непейводу может и не мисс вселенная, но вполне красивая женщина. Чуть высоковата. А может это вы в детстве мало морковки грызли?

– Что на словах? Перед тем как погружусь в эти перлы, – Пётр потряс машинописными листками.

– Вы были правы, Пётр Миронович. Бред сивой кобылы. Записки пациента их Бедлама. Это настолько ужасно, что я не могу понять даже, почему их сами англичане не закидывают тухлыми яйцами. Это даже читать невозможно, а уж слушать. Как они собирают целые стадионы? Куда катится мир? И наши туда же лезут! Обязательно надо это опубликовать!!!

– Успокойтесь, Иван Петрович. Обязательно опубликуем. Дайте мне пару минуток, пробегусь глазами по вашему труду.

Вот перл Ника Джаггера:

Я никогда не буду твоей ломовой лошадью,Спина у меня широкая, но она болит,Все, что я хочу от тебя, это чтобы ты меня любила.Я никогда не буду твоей ломовой лошадью,Я прошёл много миль, и мои ноги болят,Все, что я хочу от тебя, это чтобы ты меня любила.Достаточно ли я тверд?Достаточно ли я резок?

Или вот ещё лучше:

Мне снилось прошлой ночью, что я вёл самолёт,А все пассажиры были пьяны и безумны.Я совершил жёсткую посадку в луизианских топях,Расстрелял толпу зомби,Но преодолел все трудности.Что всё это значит?Наверное, всего лишь отражает моё настроение.Сижу в грязи,И мне больно,Я слышу только рок и мрак.

– божественно. Умеют же капиталисты проклятые.

Так, а что там есть у Битлов:

Раз, два, три, четыре,Варианты есть другие?Пять, шесть, семь, восемь,Я тебя люблю.Эй, Би, Си, Ди,Друзей на ужин пригласим?И, Эф, Джи, Эйч, Ай, ДжейЯ тебя люблю.Бом, бом, бом, бом, бо-бом,По морю плыви, бом, бо-бом,Ветки руби, бом, бо-бом,Скакалку верти, бом, бо-бом,На меня смотри!

Так и достаточно, наверное.

– Будем резать, не дожидаясь перитонита.

– Что, простите резать?

– Да, так, навеяло. Сейчас дам команду, выпустим ваш шедевр на первый раз десятитысячным тиражом. Думаю, и допечатывать потом придётся. Разбогатеете. Назовём сей шедевр: «Подводная лодка пожелтела». Не возражаете?

– «А твоя птичка может петь»? Я так хотел назвать, – потупил голову Кондаков.

– Тоже не плохо. Но про лодку тогда пусть будет подзаголовок.

– Спасибо вам, товарищ министр, – встал и руку протянул.

– За что?

– Вы мне веру в разумность человеков вернули.

– Обращайтесь.

33

Сижу, смотрю советское кино 70-х прошлого века. А ведь когда-то, русские сами работали на всех своих стройках!

Маляр говорит ученику:

– Иди, крась окна.

Через час ученик приходит и говорит мастеру:

– Окна покрасил, а рамы тоже красить?

Пётр Оберин привёз с собой жену, котёнка рыжего и… вагон оцилиндрованного бревна. Следом, через несколько дней должен прикатить и второй вагон с различной доской для внутренней и наружной отделки, плюс мелочь всякая типа рам, дверей, балясин для крыльца.

Ещё во время приезда борцов на спартакиаду старый дом был обследован и признан подлежащим сносу под основание. Фундамента не было. Нижние брёвна опирались на валуны. Внутри дома у председателя секции поэтов – Степана Петровича Щипачёва тоже ничего ценного кроме самодельных лавок не осталось. Вывез всё земляк. И хорошо. Самим меньше мучиться.

Легко сказать снести. Где сейчас те таджики или узбеки, что готовы на любую работу? Работают в Таджикистане или Узбекистане. Стоп. Штелле же был в Таджикистане в восьмидесятые. Крестьяне в кишлаках получали просто копейки. Пятьдесят рублей были огромными деньгами. Как вообще выживали при четырёх-пяти ребетёнках. Только пенсии родителей спасали. А в 1967 году, скорее всего, и того хуже. Может, привезти пару десятков декхан. Да и поселить в селе Захарьинские Дворики. Эти точно не пьют и перекуры двухчасовые не устраивают. Подумать надо. А вот что делать со сносом дома?

Дом не нужен. Дом деревянный. Эрго. Дом – это дрова. Дрова нужны. Всем. Ещё раз – Эрго. Нужно найти тех, кому нужны дрова. В результате на калитке появилось объявление. Отдаю дом на дрова. Нашли бывшего работника министерства культуры, что починял всё в большом здании, числясь электриком. Сейчас Тихон Валерьевич уже год на заслуженном отдыхе. За сто рублей в месяц с радостью согласился обитать на даче у Тишкова в Переделкино и смотреть за варварским разграблением соседского дома. Сам при этом тоже дрова заготавливал в меру сил своих невеликих. Старенький и хроменький. Чуть не успели. Поздновато спохватились. Но тёмные личности работы по разграблению не останавливали. Ещё пару тройку дней и только мусор останется.

Пётр-танкист пока составил компанию пенсионеру. Присматривал. Из больницы-то его выписали, но рёбра ещё побаливали. Подумал Тишков, подумал и отправил семейство Обериных в Ташкент. За кадрами. Нужны девушки в ковровый цех. Нужны строители, один дом строить и другой перестраивать, и нужны декхане в подшефный теперь колхоз. Его, понятно, снесут через пару десятков лет и Москву построят. Но ведь это двадцать лет. И тут нищенствуют русские люди. Мужиков почти нет, а те, что есть – калеки или пропойцы. Ну, не может он всей стране помочь. Вот хоть Захарьинские Дворики из нищеты вытащит и десяток узбекских семей тоже.

Просто так отправлять человека – дело бесперспективное. Потому снабдил взятками. Выдал десять своих книг с автографом автора. Кроме того выдал десять грамот министерства культуры заполненные с печатями. Оставалось только вписать ФИО. Это для хвастунов. Для корыстных было двадцать тысяч рублей. Хотел чуть советского золота отсыпать, но передумал. Это риск всё же. Деньги и книжки с грамотами можно легко объяснить, а вот изделия из золота…

Если честно, то почти не надеялся на успех. И зря. Майор случайно первый же визит совершил именно туда, куда и следовало. Жена потащила его в детдом. Ностальгия. С учителями пообщаться, перед младшенькими похвастать. А там прощание с выпускниками этого года. Результат: шестнадцать девушек и двадцать пять юношей. На уроках труда пацанок шесть лет учили вязать узелки на коврах. А пареньков на трудах строить. Ташкент ведь это сплошная стройка. С ними правда осенью или весной проблема возникнет. Армия. Ну, два пути есть. Можно и отмазать. А можно и в какой стройбат отправить профессию доводить до совершенства.

Посмотрим.

Интермеццо 8

– Вы какую водку предпочитаете? – хитро прищуриваясь, спросил Мюллер. – Никакую, – ответил Штирлиц с откровенной улыбкой. «Никакая» двойной очистки была любимым напитком советских разведчиков.

Длинное пятиэтажное здание прилепилось к обрыву, заросшему лесом. Дорожка асфальтовая с кустиками роз по бокам, ещё дорожка и ограждение из труб. А за ним море. Спокойное, почти синее, с блёстками солнца на ряби. И запах. Запах моря. Запах Родины. Хорошо. Так можно стоять с закрытыми глазами целую вечность. Слушать, как на гальку набегает совсем слабенькая волна, слушать разговоры людей на пляже. Детский смех.

– Вова, выходи немедленно у тебя губы синие уже.

– Ну, мам, я цветные камешки ищу.

– Выходи, погрейся. Вот яблочко съешь.

– Ну, мам.

Хорошо. Чайки кричат. Шуршит галька под ногами бегающих внизу, на пляже детей.

– Танька, пойдёшь сегодня на танцы?

– Не, я сгорела. Намажусь кефиром и страдать в номере буду. Надо же было заснуть на топчане.

– А я тебе говорила, книгу возьми. Вон мне батя достал Рогоносца. Зачитаешься, не уснёшь. Эх, были времена. Вот бы туда.

– Дура, ты Зоя. Это же фантастика.

– А то я не знаю, там ведь вначале в предисловии написано, – засмеялись обе и отошли.

Хорошо. А как, наверное, здорово утром. Когда ещё никого нет, стоять на пустынном пляже по щиколотку в воде, слушать только лёгкий шорох набегающей на гальку волны и крики чаек. Нужно прийти завтра утром.

– Мужчина, вы тут мальчика в синей панамке не видели? – Рамон открыл глаза и встретился с испуганными глазами женщины в белом халате.

– Нет, простите.

Женщина убежала к ступеням, что ведут на пляж. И ему пора, нет, не на пляж. Пора идти заселяться в номер. На регистрации была очередь и Меркадер, узнав, кто последний, решил прогуляться. Осмотреть владения. Как бы не прозевать. Пора.

Длинный узкий коридор с выцвевшей ковровой дорожкой. С одной стороны, занавешенные тюлью окна, смотрящие в лес, с другой коричневые двери с номерками. Это хорошо, значит, окна номеров выходят на море. В номере никого. Обе кровати заправлены. Значит, соседа пока просто нет. Сейчас кого-нибудь подселят. Рамон осмотрелся. Длинный узкий номер на самом деле заканчивался окнами с видом на море и балконом. Красота. Две кровати у разных стен, между ними узкая ковровая дорожка. Перед балконом одно кресло и журнальный столик. Шторы и опять занавески полупрозрачные. Можно жить. Лишь бы сосед попался не храпящий. Меркадер спал очень чутко. Тюрьма приучила. Не так. Двадцать лет тюрьмы приучили. И семь лет свободы и спокойствия не изменили ничего. От малейшего шороха просыпался. Как-то на даче в тёплую ночь попытался заснуть на улице. Не смог. Ветер шелестел листьями. Орали коты. Перебрёхивались собаки. Что-то шуршало в кустах смородины. Ворочался, ворочался, да и ушёл спать в дом.

Да, лишь бы сосед не храпел.

Соседа в тот день Рамон Меркадер так и не дождался. Ночевал один. Плохо ночевал. Крутился. Жарко в номере. Лишь под утро заснул. Приснилась соседка по автобусу и по совместительству медсестра в стоматологическом кабинете этого санатория. Снежана. Неужели бывают феи с такими именами?

Снежана. Дурак старый. Ей лет двадцать пять, а тебе, как бы не сбиться со счёта, много больно. В тюрьме почти столько провёл. И вот залезла занозой в голову. Вечером, приняв душ, Рамон придирчиво осмотрел себя в зеркало. Высокий, представительный, подтянутый. Брюшко не висит. Он каждое утро делал зарядку. Не меньше получаса баловался с гантелями и эспандером. На даче и на турнике болтался. Здесь в номере ни гантелей, ни эспандера. Бегать начать?

Меркадер достал из чемодана, приобретённый в 200 секции ГУМа синий шведский спортивный костюм, надел его и из того же чемодана достал кроссовки тоже купленные в закрытой секции магазина. Обулся и двинулся на пробежку. Бегали люди. Рамон пристроился за пенсионером в таком же точно костюме. Ведущий пробежал пару кругов вокруг санатория и свалился на скамейку. Ведомый тоже устал с непривычки. Плюхнулся рядом.

– Старость не радость, – Меркадер повернулся к заговорившему.

Знакомое лицо. Где-то видел. Вспомнить бы. Судя по одинаковой одежде, не лейтенант пограничник, тоже имеет доступ к дефициту. Где-то на совещаниях?

– Рамон? – подскочил сосед.

– Простите? – ещё раз напрягся Меркадер. Ну, ведь точно знакомы. Открытое лицо. Высокий лоб, волосы зачёсаны назад. И горькие складки от носа к губам. Волосы начинают седеть. Густые брови.

– Павел…?

– Анатольевич. К чёрту отчества. Просто – Павел. Ты как здесь?

– Судоплатов. Сколько раз вас… тебя вспоминал. Не икалось. Двадцать лет тюрьмы, – криво усмехнулся Рамон.

– Знаю. Икалось. Особенно в тюрьме. Четырнадцать лет. Маловато? Дали пятнадцать. Вот к пятидесятилетию вытащили и сюда. Третий день здесь.

– Тоже знаю. Даже, что амнистировали, знаю. Бывают же встречи.

– Неспроста.

– Что, неспроста?

– Да, не знаю. Но ничего просто так не делается. Судьба. Зачем-то свела.

– Тьфу на тебя. Мира, спокойствия хочу, – Меркадер даже отсел на край скамейки.

Судоплатов усмехнулся и сделал вид, что хочет подсесть поближе. Рамон шутку оценил, улыбнулся, чуть, правой щекой.

– Ничего, Рамон, пробьёмся. Давай-ка двинемся к санаторию, ещё душ принять надо, переодеться. На завтрак опоздаем. Ты в каком номере остановился.

– Триста пятом, – Меркадер тоже поднялся со скамейки, – Хочешь поболтать, о мексиканских тюрьмах побольше узнать?

– Тоже занятие. Спускайся после завтрака на пляж. У меня процедуры с одиннадцати, пару часиков пока пекло не началось, можно и поплавать и позагорать.

– У меня приём у врача тоже в одиннадцать. Что ж, расскажу тебе о мексиканской тюрьме, а ты мне о русской.

– О владимирской.

– Она не русская?

– Она наша.

Глава 9

34

А точно татаро-монголы отстали от нас со своим игом? Мне кажется, они до сих пор сидят там где-то в Москве и каждый день пытаются придумать какую-нибудь новую дань для россиян.

Прилетело. Дало по мозгам. Искры из глаз. Сопли из носа, с кровью. Тушите свет.

– Тамара Филипповна! Сто раз просил! Мать, перемать!

Пётр шёл к двери, была назначена встреча с министром автомобильной промышленности. Закопался в бумагах, а как глянул на часы, подорвался и к двери. А она навстречу. Ну, встретились.

– Ой.

– Гной. Полотенце мокрое дайте. Хотя, не подходите. Сам. – Прошёл в другой конец кабинета, шатаясь, открыл дверь в небольшую комнатку. Нечто среднее между туалетом и комнатой отдыха. Фурцева была оригиналом. Кроме умывальника и унитаза в комнатёнке было кресло и журнальный столик.

Намочил полотенце, унял кровь из носа. Красный рубец через всю щёку. Точно фингал будет. Это семейное. У Маши только проходить начал. Теперь квартиру он освещать будет. Люстр-то нет. Висят на проводах голые патроны со стапятидесятиватными лампами. Темновато. Комнаты-то и высоки и широки. А когда ещё мастерская развернётся. Сходил в Берёзку. И это за боны?! Нет. Лучше голь патронная.

Глянул ещё раз на себя в зеркало. Твою ж, дивизию, ну как сейчас к Тарасову ехать? Александр Михайлович обещал переделанную «Волгу» показать. Пока одну. Вот ведь.

– Тамара Филипповна, достаньте мне очки солнцезащитные, хоть из-под земли. Надеюсь, в министерстве хоть один пижон есть. Что надо-то было?

Вратарь стояла, потупив голову, рвала на кусочки носовой платок.

– Я не хотела, Пётр Миронович.

– Правда? То есть, это вы не специально меня приложили?

– Не специально, – и лезет к носу с кусочками платка.

Блин. Понаберут по объявлению.

– Очки? – Пётр отстранился.

Тугудым-тугудым.

– Весело у вас, – в кабинете стоял и улыбался в широченно-длиннющие усы Будённый, – Кровь под носом.

– Под носом! Вся душа в крови! Ладно бы хулиганы. От беззащитной девушки по сусальнику получил.

– Девушки? В смысле – беззащитной? – Семён Михайлович был, как и Наполеон с Лениным и Сталиным не коломенской верстой. И был пониже Непейводы на целую голову.

Пётр вернулся в комнатушку, снова намочил полотенце и приложил к носу.

– У вас какое-то дело, Семён Михайлович.

– Понятно. Ты знаешь, кем я сейчас тружусь, – Будённый был в сталинском кителе с большим квадратом колодок и флажком депутата Верховного совета на груди.

– Председатель наградной комиссии ДОСААФ?

– Ну, это тоже, но я про другое.

– Член Президиума Верховного Совета СССР?

– Тугодум ты, Пётр, – хохотнул маршал в усы.

– Не томите, самому интересно.

– Председатель общества советско-монгольской дружбы! – и палец в потолок.

Пётр глянул туда. Следовало бы побелить, но карты Монголии там не было.

– Догадался?

Пётр ещё раз посмотрел на потолок. Наверное, маршал плохой маг – карты Монголии так и не было.

– Нет, Семён Михайлович, Все мозги дверью вышибло.

– Эх, Пётр, Пётр. А я, старый дурак, думал, что кроме меня в Союзе ещё один умный мужик появился, – маршал покачал осуждающе головой.

Пришлось жест повторить, раскаиваясь.

– Я вчера Гарбузова видел, – и молчит.

– Я тоже.

– Точно дверью шибануло. Нужно для Монголии такую же лотерею сделать, как для Болгарии. Поехали. С послом я договорился, Он уже ждёт.

– Семён Михайлович, куда я с такой физиономией. Да ещё к послу.

– Ничего, он мужик боевой, у самого шрам на щеке, ещё с Халхин-Гола. Эскадроном тогда командовал.

– У меня встреча с министром автомобильной промышленности назначена, с Тарасовым, – предпринял ещё одну попытку.