скачать книгу бесплатно
Григорий Максимович Каёта. Вспомнил Пётр прочитанное за прошедший час в газете. Память подсказала: только что назначенный первый секретарь горкома комсомола потом станет главным редактором городской газеты «Заря Урала», а потом даже переберётся в «Уральский рабочий», в Свердловск.
Скромный молодой человек как-то боком протиснулся к столу мимо расставляющей стаканы секретарши. Надо сказать, что чай, аспирин и анальгин помогли: голова почти не болела, да и озноб прошёл – плюс в кабинете работал принесённый Верой Михайловной обогреватель. Пётр взял исписанные «мэром» листки, прочитал и со вздохом вернул.
– Масштаба нет, Николай Михайлович. Я тут тоже тезисы набросал. Доставай, комсомол, ручку, или лучше возьми вон карандаш, будешь протоколировать, – Пётр подождал, пока Григорий возьмёт лист бумаги и карандаш, и начал борьбу с собаками.
– Смотрите. Нужно привлечь максимальное количество людей, владеющих оружием и умеющих им пользоваться. Главное – это «Охрана общественного порядка», по-старому, милиция, – на самом деле, читая газеты, Штелле узнал, что сейчас вообще нет Министерства Внутренних Дел СССР. Есть республиканские министерства «охраны общественного порядка» – МООП.
– Николай Михайлович, это за тобой. Каждый милиционер должен ходить с оружием и при первой же возможности стрелять в собаку, если она без поводка, и если не рискует попасть в прохожих.
– А если собака не бродячая, а её хозяин отпустил свои дела утренние или вечерние сделать? – откинулся на спинку стула тоже вооружившийся карандашом Романов.
– Тогда нужно обязательно застрелить собаку и оштрафовать хозяина – и, кроме того, привлечь его, скажем, к пятидесяти часам по наведению чистоты в городе под присмотром участкового. Его собака гадит у подъезда, а он не только не убирает говно, но ещё и собаку с поводка спустил. Но об этом после поговорим – это для другого листа, там, где профилактика. Второе: общество охотников. Нужно пригласить сюда их руководителей и активистов и договориться – куда девать убитых собак, кто отвечает за безопасность, кто платит за порох и пули. Третье: геологи, лесники и прочие товарищи типа старателей. У них ведь тоже есть оружие. Нужно связаться с руководством этих предприятий – это тоже на тебе, – кивнул Романову Пётр.
– А я чем могу помочь? – рвался в бой Каёта.
– Нужно кинуть клич среди комсомольцев предприятий, техникума, училищ, пусть организуют патрули и, вооружившись самодельными сачками, пытаются ловить собак живыми. Кроме того, комсомольцы могут в составе ДНД или самостоятельно пройтись по городу и выяснить места, где чаще всего видели своры диких собак.
– И куда пойманных девать? – правильный вопрос комсомол задал.
– Есть такое мнение, что собачьим мясом можно вылечить туберкулёз. Николай Михайлович, ты переговори с инфекционистами, у нас ведь два диспансера. Выслушай все аргументы за и против, пара дней на это у нас есть. Даже если шанс, что дети вылечатся, всего 10 %, то нужно всех убитых собак передать им. Естественно, сначала найти людей, которые умеют и согласятся разделать собак. Ту же санэпидстанцию попросить проверить мясо каждой собаки на бешенство и прочую гадость. А вот из шкур нужно пошить шапки для детей из школы-интерната. Кто за это будет платить? Не знаю, подумай и над этим вопросом, я тоже с людьми пообщаюсь. Охотникам можно билеты на дефицитную дичь пообещать, или часть шкурок им на шапки. Думать будем.
– Да! Действительно, масштабно, – хмыкнул, не отрываясь от писанины, Романов.
– Это только начало. Теперь давайте подумаем о профилактике. Давай, Николай, читай свои мысли.
– Да мысли всего две. Нужно напечатать в газете и объявить по радио, что в случае появления новых бездомных собак нужно позвонить 02. И второе – создать в городе клуб собаководов и обязать их присматривать за появившимися щенками, – председатель горисполкома протянул Петру листок.
– Принимается. Давайте вот ещё что обдумаем: откуда берутся бродячие собаки? Возможны два варианта. Первый – хозяин гулял с ней без поводка, и она убежала за той же самой собачьей свадьбой. Второй, мне кажется, вероятнее – мальчик, увидев у соседей щенка, стал канючить у родителей, что ему обязательно такой же нужен, и будет он с ним гулять по утрам и вечерам, и кормить, и лапы после прогулки мыть, и прочая, и прочая. Родители устали от уговоров с соплями и слезами, стрясли с мальчика обещание все эти манипуляции проделывать и взяли щенка. Замечательно. А щенок давай гадить в квартире. Изорвал матери единственные капроновые чулки, сгрыз ножку с таким трудом купленного дивана, истрепал только что приклеенные обои. И, самое главное, ребёнка не разбудить в шесть часов, чтобы он выгулял собаку. Не найти и в восемь вечера – он на каток убежал, или играет в футбол в соседнем дворе. Как думаете, что сделают родители?
– Сам бы выгнал её на улицу и ребёнка выпорол, – проникся Каёта.
– Правильно! Значит, нужно создать трудности, чтоб не так просто было завести собаку. Нужно провести через городской Совет Положение, что перед тем, как приобрести собаку, следует обойти всех жильцов подъезда и получить от них письменное согласие. Ведь собака будет лаять утром и выть, когда никого нет дома. Думаю, сразу поменьше будет желающих. Кроме того, в этом же Положении должно быть условие приобретения собаки в виде постановки её на учёт у ветеринара и обеспечения необходимыми прививками. От чумки и ещё от всякой другой гадости – нужно проконсультироваться у врачей. Ещё в этом же Положении должны быть предусмотрены штрафы за выгул собак без намордника, строгого ошейника и поводка. Кроме того, нужно предусмотреть штрафные санкции для тех, кто не убирает за своей собакой дерьмо. И самое главное: за повторное нарушение Положения – двойной штраф, а за третье – принудительное усыпление собаки и часов сто работ по благоустройству города для безответственного хозяина. Пусть убирают какашки за себя и за того парня, которого ещё не поймали, – Штелле оглядел собеседников: оба скрипели карандашами.
– Не слишком круто? – покачал головой Романов.
– Точно. Ещё нужно предусмотреть штрафные санкции, если собака кого-то укусила или порвала одежду. Кроме того, ведь есть какие-то статьи по этому поводу и в кодексе. Их нужно обязательно продублировать в принятом Положении.
– Можно ещё в газете выпустить серию статей об искусанных и напуганных детях. Слышал где-то, что один мальчик заикаться стал после нападения овчарки.
– Молодец, Григорий! Это на тебе, смотайся в газету, пусть поищут такие случаи. Можно и из чужих газет статьи перепечатать.
– Хорошо, Пётр Миронович. А когда всё это начнём? – поёрзал от нетерпения на стуле комсомольский вожак.
– Давайте вот как сделаем. Николай Михайлович, обзвони всех, и давайте назначим совещание на пятницу, скажем, часов в десять, а в понедельник вечером начнём. И нужно по радио и через газету объявить, что после шести желательно на улицу не выходить, а то ещё ранят кого случайно. Думаю, трёх дней на первое время хватит, а там подведём итоги и решим, что дальше делать.
Когда соратники по борьбе с собачьими свадьбами ушли, Штелле глянул на часы. Вроде бы и сидели недолго, а полтора часа пролетело – близилось к двенадцати. Со слов жены было понятно, что обеденный перерыв у него с часу дня. Что ж, как раз есть время дочитать подшивку газет. Он уже наметил себе пару мероприятий. Каких? Скажем так, улучшение жизни и построение развитого социализма в отдельно взятом городе и нескольких прилегающих посёлках и деревнях.
Домой шёл медленно, славу богу, хоть случайно узнал имя жены. Секретарша, когда убирала стаканы, по окончании мозгового штурма оставшиеся после нарушителей будущего закона о жестоком обращении с животными (Федеральный закон от 27 декабря 2018 г. N 498-ФЗ «Об ответственном обращении с животными и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»), спросила:
– Как там Юрочка и Лия Ивановна, вы их не заразите? – и осуждающий взгляд – мол, зря он отказался от вызова врача.
– Утром вроде всё нормально было, а я постараюсь к Юре не подходить пару дней. У жены есть, наверное, что-нибудь от простуды, ну а нет – зайду в аптеку по дороге в школу-интернат.
Событие четвёртое
Школа-интернат стояла на улице Ленина, и от самой улицы была отгорожена вполне приличным забором из железных пик. Сейчас были каникулы, и основная масса детей находилась в семьях. Тем не менее, пустой она не была: слышались детские голоса и в самой школе, и в общежитии, куда после обхода классов Пётр прошёл с завучем. Директор школы болела уже неделю. Американцы ещё не успели заразить страну колорадским жуком и гриппом, по этой простой причине директор не грипповала, а лежала с простудой.
Что можно сказать о школе? Страшные, деревянные, ужасно покрашенные парты с откидывающимися столешницами и местом для портфеля. Но ведь сейчас во всех школах, во всех городах страны такие. Полы без линолеума, покрашенные в несколько слоёв и кое-где частично облупившиеся, скрипели на тысячи ладов. Окна проложены ватой и заклеены полосками белой бумаги, но, один чёрт, от них так и веет холодом, и сквознячки гуляют. Так ведь и на улице под тридцать градусов мороз.
В общежитии ничем не лучше: от окон тянет морозцем, даже бумажные полоски кое-где отвалились. Пётр указал на это следующим за ним женщинам.
– Простудите же детей!
Ответить ему не успели. В комнату вбежала девочка лет десяти с криками:
– Оставьте меня! Без вас тошно! – бросилась на одну из кроватей и зарыдала, сотрясаясь худенькими плечиками.
– Машенька, успокойся! Пойдём в столовую, пообедаешь, – слова были правильные, а вот интонацию заботливой не назовёшь.
– Да сколько раз вам повторять! Я не Маша! Я Вика! Вика Цыганова! – девочка подскочила на кровати и обвела комнату затравленным взглядом. Под левым глазом наливался синяк.
– Вы что, детей бьёте? – поразился Штелле.
– Нет, это она с соседками по комнате подралась. Словно бес в неё утром вселился. Бегает и кричит, что она не Маша, а какая-то Вика Цыганова, – устало пояснила женщина, забежавшая в комнату вслед за девочкой.
И только тут до Петра дошло. Вика Цыганова. Та самая, которую он пытался прикрыть собой, защищая от падающей фермы. Так значит, она всё же погибла – и её кто-то или что-то забросило в этот же год, в тело вот этой худенькой девочки с пронзительно-синими глазами.
– Разрешите, я с ней наедине поговорю? – обратился Пётр к завучу.
– Зачем? – напряглась та.
– Хочу узнать, правда ли у неё синяк от драки с соседкой, и с чего вдруг ей своё имя разонравилось, – усмехнулся Штелле, – Выйдите, пожалуйста, из комнаты.
С минуту они мерились остротой взглядов с завучем. Наконец она фыркнула и, схватив за руку стоящую столбом воспитательницу, вышла за дверь, неплотно её прикрыв. Пётр подождал минуту, а затем быстро подошёл к двери и толкнул её. Удара не было, но от двери отскочили с оханьем.
– Я же вроде просил оставить нас поговорить одних? – Штелле грозно зыркнул на смутившихся женщин.
– Маша – хорошая, послушная девочка. Я не понимаю, что на неё нашло, – попыталась огрызнуться воспитатель.
– Зоя Ивановна, я через пару минут подойду к вам в кабинет. Можете пока чайку горяченького сделать, а то я, кажется, простыл, – секретарь попытался перенаправить энергию педагогов в нужное русло.
– Конечно, Пётр Миронович. Только вы не мучайте девочку, – и женщины удались.
– Русская водка, чёрный хлеб, селёдка, – напел шёпотом Пётр, внимательно рассматривая попаданку.
Лицо девочки исказилось, она как-то совсем не по-детски охнула и открыла рот.
– Любовь и смерть. Добро и зло… – теперь уже со смешинкой в глазах речитативом продекламировал Штелле.
– Кто вы?
– Тот самый пенсионер, который подарил вам букет синих хризантем, перед тем как на нас обрушилась ферма, – развёл руками Пётр.
– Но ведь это невозможно! Где мы оказались? Какой сейчас год? Что вообще происходит? – вывалила девчушка с пронзительно-синими, как те самые хризантемы, глазами.
– Вика, успокойся давай. Тут крики и паника никак не помогут. Мы в том же самом городе Краснотурьинске. Сейчас 3 января, вот только 1967 года. Я не знаю, как это произошло. Ты, кстати, читала книги про попаданцев?
– Про попаданцев? Это как фильм «Туман», или эти французские комедии с Жаном Рено и Кристианом Клавье? – наморщила рот синеглазка.
– Насчёт Клавье не знаю, никогда особенно не интересовался актёрами – а вот Жан Рено там точно был. Только они попадали в будущее в своих телах, а нам вот эти достались, – Пётр ткнул в себя пальцем, – Это тело Первого Секретаря Горкома КПСС города Краснотурьинска. Ничего из прошлого реципиента я не помню. Только то, что знаю о нём из детства. Своего детства – я ведь здесь родился. Можно ведь считать, что нам с тобой повезло. Кто-то дал нам возможность прожить вторую жизнь. Тебе вон вообще почти пятьдесят лет скинули, радоваться надо, – вздохнул и усмехнулся одновременно Пётр.
Девочка слезла с кровати, подошла к двери и, открыв, выглянула в коридор.
– Эта тётка стоит в конце коридора, – сообщила она Петру, – И что делать-то теперь? Если мы скажем, что с нами случилось, то точно в дурдом угодим.
– А мы не будем никому говорить, – взял девочку за плечо и усадил её на кровать Штелле, – Будем жить-поживать и добра наживать. Или ты против наживания добра?
– Нужно найти Горбачёва и Ельцина и убить их, – из уст худенькой, даже тощей десятилетней девочки это прозвучало вполне себе грозно, – Меченого в первую очередь.
– Для начала нужно успокоиться и постараться на самом деле не попасть в дурдом, или, что ещё хуже, в лапы «кровавой гэбни», – Пётр сел на соседнюю кровать.
– У меня теперь что, есть другие родители? Или это детский дом, и эта девочка была сиротой? – вдруг вполне спокойным голосом поинтересовалась Вика Цыганова.
– Чёрт! А ведь и в самом деле. Нет, это не детский дом. Это – школа-интернат, сюда на неделю привозят детей из малообеспеченных семей и из далёких деревушек. Только вот сейчас каникулы – значит, с тобой что-то не так. Я поузнаю, – Штелле задумался. Что делать с девочкой?
– А мне-то что делать? У меня эта толстуха пыталась компот отобрать утром на завтраке, – девочка потрогала фингал под глазом.
– Давай сделаем так: я сейчас переговорю с завучем. Они тебя изолируют от остальных детей.
– И что, мне взаперти сидеть? – сморщила нос Цыганова.
– Мысль мне сейчас пришла интересная. Сейчас ещё не написаны многие песни о войне. Да даже «Журавли» ещё не написаны. Я попрошу, чтобы тебе дали чистую тетрадку и карандаш. Вспоминай песни о войне, записывай. Ты ведь и с нотами сможешь написать.
– Без гитары или пианино сложно, – покачала головой попаданка.
– Я спрошу. Скорее всего, гитара у них должна быть – да и пианино, наверное. Ладно, Вика, нельзя нам долго секретничать. Это подозрения вызовет. Я узнаю про твою новую семью и завтра у тебя появлюсь, – Пётр подошёл к двери. И завуч, и воспитательница переминались с ноги на ногу в конце коридора, – Не боись. Прорвёмся.
Легко сказать.
– И что же Маша? – прямо набросились женщины на первого секретаря.
– А что у нас с чаем, Зоя Ивановна? – попытался сбить их настрой Пётр.
– Ох, извините! Пойдёмте в столовую, там нам найдут по стакану, – и завуч пошла вниз по лестнице.
В столовой пахло отвратно: подгорелым молоком, кислой капустой и ещё какой-то мерзостью. Петра чуть не вытошнило.
– Почему такой запах? – повернулся он к женщинам и прикрыл за собой дверь.
– Молоко, наверное, убежало, – спокойно пожала плечами женщина.
– Расхотелось мне чай пить. Пойдёмте в ваш кабинет, там поговорим.
– С Машей-то что? – видя, что начальство уходит, напомнила о себе воспитательница.
– Как вас зовут? – остановился Пётр.
– Клавдия Семёновна.
– Клавдия Семёновна, а можно Машу избавить от общения с девочкой, с которой она подралась?
Воспитательница одёрнула вязаную, вытянутую спереди, конечно же, коричневую кофту.
– Зачем?
– А затем, что эта девочка пыталась за завтраком отобрать у Маши компот. Девочку нужно наказать, а чтобы та не стала мстить Маше, её нужно изолировать. Машу. У вас есть пианино или гитара?
– Есть и пианино, и гитара в красном уголке, – вмешалась завуч.
– Вот туда и отправьте Машу. А вечером проследите, чтобы девочки не оказались в одной комнате, и чтобы они при всём желании не смогли встретиться. Хулиганку лучше всего закрыть до утра одну. Утром я появлюсь и узнаю у Маши, как прошёл день и что случилось – или не случилось – за ночь, – Пётр не смотрел на воспитательницу, говорил это Зое Ивановне, – И ещё, оказывается, Маша пишет стихи. Дайте ей, пожалуйста, чистую тетрадку и карандаш мягкий.
– Мягкий? – хором потерянно отшатнулись обе.
– Мягкий, чтобы легко писал и не царапал бумагу. На нём ещё буква «М» стоит.
– Хорошо, поищем, – пыл он всё-таки с педагогов сбил.
В кабинете директора Зоя Ивановна села на краешек стула сбоку от стола и предложила Петру хозяйское место. Он ломаться не стал – ещё не поймут.
– Зоя Ивановна, а почему Маша здесь, а не дома? Каникулы же. Кстати, а как её фамилия?
– Фамилия – Нааб. Мать у неё умерла в прошлом году, их у отца осталось трое детей, или даже четверо – точно не помню. Остальные сейчас у родственников, а Маша у нас. А отец её сейчас в тубдиспансере. У него открытая форма, врачи говорят, что долго не протянет, – завуч нервно скомкала извлечённый из кармана кофты носовой платок.
– Н-да. Плохо. А если он умрёт? Что будет с детьми?
– Скорее всего, отправят в Серов, в детский дом.
– А у вас сирот нет?
– Нет. Мы же школа-интернат, – махнула рукой завуч, явно с облегчением.
– Как звать отца, вы не знаете? – Пётр решил сам заглянуть в тубдиспансер – нельзя допустить отправку Вики в Серов.
– Нужно посмотреть в журнале. Вроде бы Готлиб, – Зоя Ивановна вскочила и попыталась куда-то убежать, но Пётр остановил её жестом.
– Не нужно, я найду сам. Зоя Ивановна, у вас кто шефы?
– Глинозёмный цех БАЗа, – не поняла та резкого перехода, даже очки сняла.
