скачать книгу бесплатно
* * *
Они уже больше получаса шли над обрывом в долину Гудзона. С реки на город полз вечерний, осенний, очень холодный, но сухой воздух. Назвать его ветром трудно, он был для этого слишком ровным, ламинарным. Только там, где он зацеплялся за что-нибудь: выступы домов, тумбы, скамейки, даже за поребрик – возникали небольшие завихрения. Они подымали пыль и сухие листья, но невысоко, в основном до щиколотки, редко выше коленей. Тем не менее, и несмотря на ходьбу, холод легко пробирался сквозь одежду, сквозь кожу, сквозь все.
Так они и шли, замороженные, на некотором расстоянии друг от друга, изредка перебрасываясь такими же холодными, не поднимающимися выше колен фразами.
* * *
Раньше, ясным осенним днем, он зашел за ней в университет, застал там на кафедре. Она попросила подождать на улице. Видно было, что она создает дистанцию, рисует рамки приличий, налаживает что-то, что еще минуту назад показалось бы ему нелепым и лишним между ними. Мог бы и сообразить, что происходит, и просто уйти, но вот уйти-то он еще не мог. Он растерянно побродил около часа по территории. Вечерело и быстро холодало.
Наконец она вышла. Сразу сказала, что спешит домой. Домой надо было ехать на автобусе с моста, точнее со станции, находившейся внутри моста через Гудзон. Проверила расписание – до ближайшего оставалось слишком мало времени, не успеть, а следующий – через час с чем-то, вот это время у нас и есть.
До моста решили идти пешком. Можно было и по Бродвею, но там много людей и очень много перекрестков со светофорами, поэтому решили идти над Гудзоном – немного длиннее, но без помех. С Гудзона на город тянуло… Впрочем, я повторяюсь.
* * *
До моста уже было недалеко, когда она остановилась:
– Мне надо тебя спросить.
“Вот и все…” – подумал он, – а вслух:
– Да?
Он знал, что она спросит. Знал о давно влюбленном в нее друге Горацио. Он понимал в этот момент, что выбор она уже сделала. Но что же ей ответить? А она уже спрашивала:
– Ты меня любишь?
– Да, – ответил он.
Наступила пауза на несколько секунд. Ответ явно ее не удовлетворил, но ведь не сразу сообразишь, как спросить дальше.
* * *
За эти секунды в нем вспыхнули летние картинки.
Вот ранним утром после бессонной ночи они вышли погулять в лугах вокруг маленького университетского городка. Они уже возвращаются. Вокруг буйная зелень, и роса сверкает на ослепительном солнце. Она в длинном белом платье, но от росы платье мокрое до колен, даже выше, и темное там. Они идут по разным сторонам проселочной дороги, им ужасно весело, а недосып только усиливает радость. Навстречу им идет молодая женщина, приблизившись, она кричит им: “Я знаю, где вы были!” И они все трое заливаются смехом.
Вот ему надо уезжать. Автобус оттуда ходит два раза в день, и до вечернего осталось минут десять. Они вышли погулять с компанией родственников и знакомых, но сейчас он прощается и идет на остановку. Идти – под горку, – он разгоняется и вдруг слышит: “Подожди!” Он оборачивается и видит, как она бежит к нему, почти не касаясь земли, подлетает, чмокает его куда придется, и с невероятно горделивым видом идет обратно, навстречу пораженным родственникам и знакомым.
Картинки проносятся в нем почти мгновенно. В них она так же соответствует летнему теплу, как сейчас соответствует окружающему холоду.
* * *
– Скажи это.
Что же ей сказать? Ведь она уже все решила. Совсем не хочется осложнять ей жизнь. Сказать надо так, чтобы облегчить принятое решение.
Пауза затягивается, больше не помолчишь, но слова приходят сами:
– Я тебя люблю, очень люблю.
Он внимательно разглядывает, как по ней по всей сразу проходит облегчение, по лицу, по телу… С явным удовлетворением она произносит:
– Ты понимаешь, что иногда “очень” – меньше, чем просто…
– Да, конечно, – отвечает он совершенно равнодушным тоном.
Они еще дойдут до моста, дождутся автобуса, он подождет, пока она сядет, даже дождется ухода автобуса. Потом пойдет к матери – от моста до ее квартиры пешком не больше четверти часа. И все время в нем будет колотиться: “Отдал… Сам отдал!”
лицом, глазами, ногами – показала, что она не с ним, так же, как год назад вся выражала, насколько она с ним. Она потрясающе это умела. То есть, тут дело, наверное, не в умении, она, скорее, не умела иначе.
Ночью он выскочил на улицу – от дикой, прямо физической боли он все равно не мог сидеть на месте, не то что уснуть. Побегал по улицам, остановился на мосту над водопадом. Тут пришла мысль, что, если прыгнуть, боль сразу уйдет. А сразу за ней: “Эй, а ведь это совсем чужая, не моя мысль!” Походил еще немного, подумал: “Вот я не хочу никак усложнять ей жизнь, а ведь, если бы я прыгнул, как бы это все ей усложнило. Я правда этого не хочу?” И совершенно уверенно ответил себе: “Правда”. Вернулся в комнату, поспал несколько часов.
Утром они пошли в кафешку, как раз над тем водопадом. Там она вдруг попросила: “Благослови меня на Горацио”. Он дернулся, чуть не заорал: “Ах, тебе еще и такого комфорта надо!” Но промолчал. Подумал опять: ’’Правда? – Правда!” И прошептал с некоторым трудом: “Благословляю”, -а в мозгу аккомпанемент: “Отдал, сам отдал!”
