скачать книгу бесплатно
Жизнь спустя
Михаил Анатольевич Шнитке
Десятилетиями М.Ш. считал своим долгом быть читателем, ведь, например, в России писателей художественных текстов в разы больше, чем читателей, – но в последнее время жиденький ручеек читабельных текстов стал иссякать, его уже не хватает и на одного читателя – пора писать самому.
Цель возникшей книжки: воскрешение «автора» через полвека после «Смерти автора» в 1967 году (Ролан Барт). За эти полвека были написаны вошедшие в книжку тексты: стихи и проза. Метатекст добавляет к ним «автора». В результате тот сам входит внутрь текста, становится и его героем, и его читателем, причем главным героем и самым авторитетным читателем.
Михаил Шнитке
Жизнь спустя: Роман в клочках
Роман в клочках
Москва «Пробел-2000» 2021
Жизнь спустя: Роман в клочках. / Шнитке, Михаил Анатольевич – Москва: Пробел-2000, 2021.– 120 с.
© Шнитке М.А., 2021
© «Пробел-2000», 2021
Roland Barthes “The Death of the Author” “Смерть автора”
Анри Волохонский “Роман-покойничек”
Александр Генис “Иван Петрович умер”
Jacques Derrida “The Deaths of Roland Barthes” “Смерти Ролана Барта”
Sean Burke “The Death and Return of the Author" “Смерть и возвращение автора”
О чем эта книжка
Эту книжку М.Ш. писал большую часть жизни – целую эпоху, в которую произошли чрезвычайные события, – полвека назад “умер автор”, см. названия книг в эпиграфе. Вместе с автором ушло и “произведение”. Их место должна была занять пара: “текст – читатель”, причем читатель – в роли творца. Особо прилежные могильщики отдельно хоронили и “героя”, и “роман”. Но читатель заскучал и слинял. Теперь стало ясно, что автору пора вернуться. Цель этой книжки – воскресить “автора”. При этом автор, каким он был до своей смерти, – персонажем серии ЖЗЛ – теперь действительно невозможен и художественно, и потому, что место отношения “читатель – автор” прочно заняло отношение “потребитель – поставщик”.
М.Ш. пытается вернуть уже умершего и воскресшего автора – взрослым, прошедшим инициацию и равноправным и со своими героями, и с читателями.
Десятилетиями М.Ш. считал своим долгом быть читателем, тем более что, например, в России число писателей художественных текстов в разы больше, чем число читателей (а там, где что-то осталось, все свелось к паре: “потребитель – поставщик”), но в последнее время и так жиденький ручеек читабельных текстов стал иссякать. Сегодня его не хватит и на одного читателя.
Заметим, что приемы у М.Ш. осознанно не оригинальны, например введение буферного “составителя” – прием старый, как литература, – он использует, чтобы дать автору обсудить свои и чужие мысли о тексте и в то же время предъявить автора-личность. Тем самым автор становится и читателем, и героем своего текста, причем главным героем и самым авторитетным читателем. Насколько эта попытка удачна, покажет только одно – будет ли у нее читатель.
От составителя
Эта книжка состоит из разных текстов: стихов и прозы. Думаю, что читатель, внимательно рассмотревший эпиграфы, уже увидел цель книжки – предъявить ему автора.
Конечно, в мои цели не входит демонстрация политических, идеологических, сексуальных или других физиологических, социальных и биографических подробностей жизни автора. Единственное, что представляет для меня интерес – это отношения автора и его текстов. Лично я считаю, что эти отношения значительно точнее описывают его личность, чем все остальное, но не собираюсь убеждать в этом читателя.
К собственно авторским текстам я часто прилагаю свои комментарии, в основном состоящие из обсуждения с автором его текстов, иногда из его рассказов о их возникновении и о высказанных третьими лицами мнениях о них. Изредка я также прилагаю другие авторские тексты, поясняющие, дополняющие или комментирующие основной текст. Замечу, что все мои решения авторизованы. В случаях, когда автор возражал против включения того или иного отрывка, я его не включал. Иногда – тоже с разрешения автора – я упоминаю эти случаи и привожу возникшие дискуссии.
Думаю, тут надо объяснить, зачем вообще нужны эти комментарии.
Я, несомненно, согласен с теми филологами, которые настаивают на “авторском праве” читателя. Конечно, именно читатель – творец каждого конкретного прочтения текста, без которого текст мертв. Читатель неизбежно творит модель мира, описанного в тексте, и именно в этой своей модели интерпретирует сам текст.
В то же время даже самые последовательные адепты такого подхода неизбежно признают неравноценность читательских прочтений. Возможно, это происходит оттого, что иначе они утратили бы основания для своих филологических степеней, должностей и даже гамбургских счетов. Возражение, что они не настаивают на художественной оценке текстов и вообще не оценивают их, тут несущественно – работы-то своих коллег они очень даже оценивают, а чем это не тексты?
Итак, признавая неравноценность прочтений, мы должны заметить, что автор, как и любой другой создатель прочтения, имеет на него право, более того, приходится признать, что, как правило, именно авторское прочтение является наиболее интересным. Поэтому я и решил по возможности добавлять комментарии, которые дают представление об авторском прочтении. Конечно, таким образом я несколько сужаю спектр возможных интерпретаций, но и приближаю их к авторскому пониманию, а тем самым, мне кажется, делаю их более интересными.
Надо еще упомянуть о структуре получившейся книжки. Она явственно делится на две части: ранние стихи автора и его более поздние тексты. Сечение между этими частями, как увидит читатель, стало заглавием всей книги. Поскольку я не имел удовольствия знать автора в молодости, я не могу сказать, как он сам тогда относился к своим стихам. Его поздние суждения о них я иногда привожу, но мне они показались излишне критическими, а его сарказм в отношении себя в молодости – чрезмерным. Поэтому я не все эти замечания тут привожу.
Согласившись на издание этой книжки и на включение в нее ранних стихов, автор передал их мне со следующей запиской:
«Я решил восстановить и передать тебе эти стихи по следующей причине:
Вот уже десятки лет они лежат в памяти и присутствуют в моем сознании не как мои стихи, а как часть этого сознания. Тем самым они стали его (сознания) органической частью, вошли в мой личный “культурный слой” вместе со стихами настоящих поэтов. Поскольку они там вполне сосуществуют, я подумал, что они и кому-то другому, в принципе, могут запасть и найти свое место.
Поэтому, мне кажется, я могу поделиться ими так же, как я поделился бы поправившимися чужими. Да они и суть чужие, потому хотя бы, что они сегодня старше, чем их автор, оставшийся в начале 80-х.
Практически всё, что я послал, было написано лет тридцать назад и восстановлено по памяти. При этом, конечно, могли вкрасться незначительные изменения, и кое-что неизбежно пропало. О пропавшем жалеть нечего, раз забыто – стоило забвения. Странно, однако, то, что некоторые явно слабые и малоинтересные стихи в памяти застряли. Я там добавил свое о них мнение и предположения, почему они все же сохранились. Ты можешь и эти замечания, и сами такие стихи просто выбросить.
С уважением, ***, 16/11/2012».
Признаюсь, я постарался все это сохранить и по возможности ничего не выбрасывать, про места явно (по-моему) слабые спрашивал, не согласится ли автор их изменить. Автор последовательно отказывался. Некоторые такие дискуссии я привожу в комментариях. Теперь, к сожалению, с момента получения разрешения на издание и получения самих текстов прошло почти десять лет, а я еще ничего не издал. Поэтому особенно не хочется что-либо выбрасывать.
Из приведенной записки видно, что основным признаком хоть какой-то ценности стиха автор считал то, что он сам его помнит. Мы несколько раз об этом говорили. Он рассказывал, что пока стихи находились в работе, он их записывал на разных бумажках, торговых чеках, карточках печатавшихся банкоматами, обрывках компьютерных распечаток и проч. Потом, когда что-то получалось, и текст, иногда в нескольких вариантах, откладывался в памяти, бумажки часто терялись, а иногда он складывал их в чемоданчик со старыми письмами, фотографиями и т. д. Из-за многочисленных переездов и оттуда они часто пропадали.
Забавно и с видимым удовольствием он описывал последний, тогда недавний случай разорения этого чемоданчика. Его уже взрослая дочь взяла чемоданчик для своей студенческой работы. Ей там понадобилось снять клип, по ходу которого чемоданчик раскрывался и из него вываливались старые бумаги. Все это снималось на улице, когда бумаги выпали, подул ветер и понес мелкие клочки. “Но вы не беспокойтесь, – сказала об этом доча, – фотки я все собрала”. Рассказывая об этом, автор хмыкнул, сдерживая смех.
Замечу также, что и после получения этой записки автор время от времени передавал мне свои более новые тексты, значительную часть которых я включаю в эту книжку.
Аксиома выбора (Памятник)[1 - Юношеская мания величия. Каков, однако, наглец.]
Аксиома выбора эквивалентна
принципу вполне упорядочивания.
Еврей, монгол, и славянин, и немец,
И всем я чужд, никто мне не чужой.
Путь до меня от корня не измерить
Числом колен. Им только я прошел.
Я порожден предельным ординалом[2 - См.: https://ru.Wikipedia.огд/м/1к1/Предельный_ординал.]
И даже регулярным, может быть.
Внутри меня все неоригинально,
Все из чужих начерпано корыт[3 - Вариант: Я, как песчаник, по частям намыт.].
Но не боюсь, что мне не хватит места,
Что взятое мой завершит остов
Или чему-то с чем-то будет тесно:
Принять готов и разместить готов.
Но, чтобы стать моей, любая малость
Должна, пройдя, меня прошить всего;
И цель стиха – его мне конфинальность,
А средство – быть открытым для него.
От начала и до середины,
С середины к грустному концу
Как суда затертые во льдины
Нас несет к терновому венцу.
Мы все медлим, медлим прорываться.
Медлим бросить нашу суету.
Мы твердим себе, что люди-братья
Ужаснутся и исправят путь.
Чьи-то руки уже треплют платье.
Струйки крови уж бегут по лбу.
Боже мой, сдержи мои проклятия.
Господи, еще со мной побудь.
…эту муку никак не выдернешь,
не лисенок она, не нож.
В кость вросла, рассекая мужество.
Пошевелишь – кромсает плоть.
Я ее обращу жемчужиной,
раз ни вынуть, ни расколоть.
Автор об этих стихах: «Это мне кажется самым слабым из приведенных стихов. Оно – подражательно и по форме и по содержанию (“Гамлет” Пастернака), но, главное, оно написано подражательным молодым человеком (князь-мышкинствующим), ставшим в позу “типологического Христа” и таким себя осознавшим.
Все же почему оно сохранилось? Думаю, из-за силы предчувствия надвигающегося и, возможно, смертельного несчастья».
В связи с этим же текстом он упомянул: «еще отрывок из забытого (что-то там “…о происхождении жемчуга”) – подражания уже цветаевскому: “Все перемелется, будет мукой, нет лучше мукой!” Это еще прямо относится к вопросу об оборачиванию словами».
У нас действительно был какой-то разговор об “оборачивании невыносимого словами”, но, к сожалению, я его совсем забыл.
Ветер
Пойдем, я тебе покажу кое-что.
Идем. И идут они вместе.
И все бы могло у них быть хорошо,
Когда б не неиствовал ветер.
Он их разнимает и тащит их врозь,
Метет, задувает все свечи…
Так слабо зимой доносится сквозь
Вой ветра вопль человечий.
А ветер и камень сотрет в порошок,
Задушит, спасения нету.
И все бы могло у них быть хорошо,
Но негде укрыться от ветра.
Эмигрантское
1. Эхо
Мы уехали не из места,
А из времени вон уехали.
И ничто не возникнет вместо.
Меж громадами – только эхо мы.
Восемнадцати лет уехав,
Вы полвека лет восемнадцати,
И несчастное ваше эхо
Все полвека будет метаться.
Будет рваться, искать отдушины,
Кто в занятиях, кто в веселии,
Кто в общеньи с такими ж душами,
Но что может душа бестелая.
Никакой не явиться новости,
Не меняться ни снам, ни радостям.
Равным стать и остаться тождеством.
Между ними не стало разницы.
2. Тени
Мы были стукнуты —
И в темном промежутке
На черном дне сохранены на черный день.
Но все, что мы рожаем без рассудка,
Вернется с нами, будет наша тень.
А мы и сами возвратимся, словно тени,
И не найдем ни корня, ни ростка.
Прийти в страну родных растений тенью
Сорокалетнего немого старика.
Кого ж мы приведем с собой? Тень тени?
– Нет.
С собой мы приведем своих детей.
Растерянных, измученных потерями,
Лишенных человеческих путей.
Так тянут тени нити поколений.
По строчке “На черном дне сохранены на черный день” автор прошелся не раз. Он говорил, что со временем сообразил, что она навеяна пастернаковским “Уж мне не позабыть о дне, когда на океанском дне…”, т. е. это хоть и невольный, но плагиат. Но дальше он и пастернаковскую строчку обвинял в типологическом плагиате, поскольку “этот банальный каламбур естественно должен прийти в голову сразу многим. Пользоваться такими фразами – дешевка!”.
