Сорные травы

скачать книгу бесплатно


– Я и исследовал.

– Я бы не смогла.

– Эх, Машка… Зелёная ты ещё совсем, оказывается. То, что на столе, – это уже просто биологический объект.

Как говорит… говорил шеф, всему есть предел. Я не стану вскрывать человека, с которым проработала столько лет и который был скорее другом, нежели начальником. Точно так же, как ни один хирург не возьмётся оперировать друга или родственника, если речь не идёт о чем-то сложнее панариция. Хотя по большому счёту лично мне наплевать, что станет с телом после того, как умру, – а всё равно не буду.

– Жене его позвонил, сказал, что умер, – продолжал Вадим. – Договорились, что завтра его вместе с внучкой отсюда заберём, чтобы домой не отдавать. И в одну могилу, разрешение пробью… я ж теперь вроде как и. о.

– Понятно.

– Кстати, у него на сердце один рубец уже был.

– Ничего себе…

– Я тоже не знал. Такие вот дела.

– Со всем остальным как?

– Всё так же. Везут. Договорённости на вечер в силе, как и всё остальное.

Пока это самое важное. Что будет важным потом, доживём – увидим. Если доживём, конечно. Происходящее давно вышло за рамки обыденности, а значит, привычные оценки потеряли смысл. Остается руководствоваться только целесообразностью, всё остальное побоку. Когда вся эта чертовщина закончится, можно будет собрать информацию и сделать выводы. Если не засекретят к чёртовой матери. Сейчас, конечно, не такие параноики, как в тридцатых, когда засекречено было даже количество произведённых в стране презервативов, но откровенно странных решений тоже хватает. Открыто смертность по позавчерашнему дню до сих пор не дали, хотя это вполне объяснимо: за три дня такую статистику не собрать. А вот то, что до сих пор теле-и радиоканалы утверждают, будто ничего сверхъестественного не произошло, обычная вспышка гриппа, – куда хуже. Цензура, как она есть. Даже странно, когда появился «свиной» штамм, СМИ активно нагнетали истерию, хотя достаточно было сравнить смертность по старым сезонным штаммам и новому, чтобы понять, что истерить незачем. А сейчас все активно делают вид, что ничего не происходит. Разве что в блогах может быть шумно, но добраться до Сети и вдумчиво изучить, что творится в социальных сетях, не было времени. Я бы и про официальные версии не знала, если бы в секционном зале не стояло радио, которое вместо обычных музыкальных каналов настроили на новостные – надо же знать, что делается за стенами бюро. А как тут узнаешь, если домой добираешься только для того, чтобы рухнуть в кровать, – и то не каждый день?

Кладбищенский сторож оказался тем же – две ночи через две, удачно вышло. Снова вызвался проводить, видимо, не зря вчера денег оставили. Я шла, внимательно отмечая ориентиры, – завтра при свете дня не заблудиться бы. Смех, да и только: ночью заблудиться не боюсь, а вот днём… Хотя чёрт его знает, как завтра днём машина подъедет, оставить у ямы, что ли, ориентир какой?

– Вот, – сказал сторож. – Это ваши вчерашние, сегодня похоронили.

– Знаем, – кивнул коллега. – Сами сегодня и хоронили.

– Ну, тем более, раз знаете. Бывайте.

Ещё две могилы. Одна – на двоих. В то, что теперь придётся работать без шефа, не верилось никак. Может, завтра поверю. А пока можно махать лопатой и не спрашивать себя, почему нет ни слёз, ни скорби. Нет сил на слёзы. Вообще на эмоции сил нет. Та крайняя степень усталости, когда сам себе напоминаешь старого заржавевшего робота с севшей батарейкой. Может, потом эмоции вернутся, когда всё кончится. Но с каждым днём мне все меньше и меньше верится в то, что это кончится. Нормально. Это просто усталость. Это пройдёт. Напиться бы…

– Всё, – сказал Вадим. – По домам?

Я глянула на часы, подсвечивая фонариком циферблат:

– Меня на работу. Пока туда-сюда… проще не ложиться. Тем более, что завтра полдня на похороны угробим.

О господи, завтра ещё придётся держать под руку Аню и изображать скорбь, чтобы не услышать очередное обвинение в бесчувственности. Как объяснить безутешной матери, которой кажется, что весь мир должен проливать слёзы вместе с ней, что дело не в равнодушии? Похоже, подругу я потеряю. Когда-то мы, две деревенские девчонки, сошлись на том, что чувствовали себя чужими в городе, и надо было к кому-то приткнуться. Теперь, кажется, всё. Шеф умер, подруга отдаляется всё стремительней, муж… кто ещё? Эти, слава богу, живы – и пусть живут. Кто-то же должен быть живым в этом трахнутом мире? А я буду роботом. Роботам не больно, верно?