скачать книгу бесплатно
– Я должен многое сделать. И потому Он меня вернул.
Я прямо почувствовал, как Михаил сказал «Он» – с очень большой буквы. Вот те раз, а казался совершенно нормальным до сегодняшнего дня. Надо будет завтра вызвать больничного психиатра Деменко – пусть Вадим разбирается с этим «воскресенцем» сам.
– Тогда я поздравляю вас, – пожал руку Михаилу. Спокойствие, только спокойствие, тон доверительный, движения плавные. – Отдыхайте, завтра мы ещё с вами побеседуем…
– Но я хотел уже выписываться, – настойчиво перебил меня Тимошенко.
– Зачем торопиться? Вы сегодня пережили потрясение. Вам нужно отдохнуть. А завтра я вас выпишу, – улыбнулся я пациенту, который выглядел совсем не так, как я его помнил и до операции, и после. Что-то в нём появилось. Пока ещё малозаметное, но всё более и более проявляющееся с каждой минутой разговора. Напор? Уверенность? Или признаки безумия?
– Спасибо, Иван Игоревич, – улыбнулся Тимошенко.
– За что? – поинтересовался я.
– За понимание. Я думал, что придётся всё долго объяснять, а вы сразу всё поняли и уверовали в меня.
– Э-э-э… – я не нашёлся, что сказать, так меня смутило его последнее заявление. Уверовать в него? Мания величия? Начальные признаки шизофрении? Так, без Деменко точно не обойтись. Надо бы его ещё сегодня натравить на этого «ходячего жмура». – Отдыхайте, Михаил. Конечно же, я вас понимаю. Валентина Матвеевна, проводите пациента в его палату?
Тут я поймал перепуганный взгляд старшей и сжалился.
– Ирочка, помогите Михаилу. А Валентина Матвеевна пусть ещё немного отдохнёт.
Медсестра подхватила руку Тимошенко и немного опасливо повела его по коридору.
– Иван Игоревич, – свистящим шёпотом сказала старшая медсестра, – я не ошиблась. Христом клянусь, не было ошибки. Спросите у Луканова. Мне не верите, ему поверьте.
– Да верю я вам, Валентина Матвеевна, – я устало отмахнулся. – И доверяю я вам как специалисту – вряд ли вы просто так ошиблись. Может, это такой симптом неведомой болезни? Впал человек в глубокую кому, вот вы его и приняли за мёртвого. Полежал немного и пришёл в себя. Сегодня уже столько всего навертелось, что я поверю во всё что угодно.
– А адреналин, а разряд? – всхлипнула медсестра.
– Всякое в истории медицины было, – я пожал плечами.
Ужасно хотелось ещё посидеть – всё тело ломило от усталости. Да и морально я жутко вымотался за сегодня. Но плановые больные никуда не делись даже в такой день, да и приёмник работал споро, одного за другим подвозили новых пострадавших. Видимо, сегодня у «Скорой» ударные стахановские сутки. И ещё надо было проверить неожиданную гипотезу – может, не одному Тимошенко повезло.
Через полчаса я выполз из палаты с мёртвыми пациентами – перещупав, переслушав всех по два раза. Нет, ни летаргия, ни глубокая кома, ни прочая экзотика не наблюдались. К сожалению. Люди были бесповоротно мертвы – уже начали проявляться трупные пятна на нижнерасположенных участках тел, помутнели роговицы, да и слизистые оболочки повысыхали. Мертвы, без вариантов. Трупы ничем не напоминали живчика Тимошенко, хотя, по словам Валентины Матвеевны и сбежавшего засранца Луканова, Михаил Тимошенко поначалу был с умершими полностью заодно и ни в чём от них не отставал. Но к финишу с ними не пришёл – дезертировал.
Минут через десять я уселся за посмертные эпикризы. Всё равно эту работу делать надо, а кроме меня сейчас и некому. Медсёстрам не доверишь, Луканов неизвестно где. Да и сегодняшние эпикризы хрен кто напишет. Я и сам не знаю, как их заполнять. Может, написать ту геморрагическую ерунду, что придумали полудурки из Минздрава? Так позориться перед Олегом Даниловичем не хочется. Пусть это и официальная версия, но ведь идиотская. Нет никаких признаков геморрагии у трупов. А значит, у здоровых тем более искать смысла нет.
Ещё два часа ушло на бумажки. Потом я забежал в администрацию, но шеф уже ушёл домой. Да и в администрации мало кто остался – Олег Данилович всех отправил по домам.
Выбравшись из больницы в ясное тепло раннего весеннего вечера, я не спеша прошёл на стоянку к своей машине. Тёмно-синий «фольк» – пусть и не шикарный кабриолет, но мне нравится. Мне в нём уютно, а для меня это самое важное. Вчера я оставил машину около больницы, поехал вместе с Леной. Сегодня пора забирать – и ехать домой.
Лена…
А я так и не связался с её родными.
Неприятно чувствовать себя сволочью. И то, что день такой ненормальный, – совсем не оправдание. Достал телефон, чтобы набрать хоть кого-то из общих знакомых. И с удивлением увидел надпись «Нет сети». Явно сюрпризы дня сегодняшнего никак заканчиваться не хотят. Плюнув и решив, что разберусь со всем этим завтра, я забрался в машину и выехал со стоянки.
Домой я добирался целый час – не ожидал, что встретится три крупных пробки и десятки битых машин, оттянутых на обочины. Кое-где дорогу украшали россыпи искристого стекла, в одном месте даже ещё не успели оттереть кровь с асфальта – и багровое пятно выделялось под ярким светом весеннего, пусть даже и склоняющегося к закату, солнца. Перед подъездом припарковалась «Скорая» – водила устало курил на лавочке, мрачно осматривая окрестности.
Лифт тоже не работал. Но это я никак не связывал с неприятными сюрпризами прошедшего дня. Частенько детище Элиша Грейвса Отиса отказывалось выполнять обязанности и выдавало самые разнообразные капризы, доводя лифтёра до белого каления. А вот жильцы в большинстве своём привыкли. Да и я не роптал. Забежать на восьмой этаж – хорошая гимнастика. Но вот сегодня я бы предпочёл небольшой подарок от современной техники – с радостью бы вознёсся на свой этаж в кабине лифта.
Еле переставляя ноги, я поднялся на все двести ступеней… чтобы увидеть на площадке, около двери соседки врача «Скорой».
– Случилось что? – устало поинтересовался я, протягивая руку. – Я сосед. И тоже врач. Сволочной денёк, правда?
После крепкого рукопожатия молодой врач мрачно сказал:
– Армагеддец, а не денёк. С ног сбиваемся… И везде одно и то же.
– А тут что? – выдавил я из себя остатки любопытства и участия.
– У вашей соседки муж умер. Сейчас оформим и будем забирать. Менты уже уехали – вот уж у кого тоже работы сегодня непочатый край.
– Ужас… – вяло согласился я, отпирая дверь. – Сегодня надо будет зайти к соседке, успокоить хоть как-то.
– Надо, – кивнул врач, подкуривая сигарету. – Сучий день, быстрей бы закончился.
Махнув рукой на прощание, я закрыл дверь и первым делом понёс тело на кухню, чтобы выудить что-нибудь высокооктановое из холодильника. Идти к бару не хотелось, хоть там угнездились напитки повкуснее. В холодильнике можно найти средство два-в-одном – выпить и поесть. Только сейчас я понял, что не ел весь день. Да и утром с Леной только выпил кофе с домашней булочкой.
На кухне меня встретил никотиновый туман и Машка, угрюмо пьющая водку на подоконнике. Думал, что меня сегодня уже ничем нельзя удивить. Но Маша, пьющая в одиночку, – это уж очень круто. Если жена по водке ударила, тогда точно конец света наступил.
Глава 2
Когда речь заходит о судмедэкспертах, почему-то все представляют здорового небритого мужика с бычком в зубах. Именно поэтому, когда перед родственниками покойных появляюсь я, большинство смотрит пустым взглядом. Некоторые раздраженно бросают: «Девушка, ну я же просил позвать патанатома». Поначалу я обижалась, потом веселилась, сейчас все равно. Небритым дядькой мне не стать ни при каких условиях, да и метр шестьдесят роста тоже не слишком поддаются коррекции. Если добавить к этому манеру носиться чуть ли не вприпрыжку, симпатичное лицо и фигуру со всеми нужными округлостями, очевидными даже под бесформенной спецодеждой, реакция людей становится предсказуемой до невозможности.
Если бы не куча отчетов и необходимость иногда общаться с родственниками усопших, моя работа была бы идеальной. Впрочем, огромное количество бумажек – вечная беда любого врача, и по сравнению с докторами других специальностей мне еще везет. «Больные» не скандалят, отвечать по большому счету не перед кем, кроме Бога, которого нет, и собственной совести. Ведь, как известно, патанатом – лучший диагност, он же последняя инстанция. Да и проверками особо не допекают. В последний раз, помнится, проверять пришли по наводке журналистов. Работники местных газетенок то ли перегрелись, то ли не проверили источник, который, судя по всему, решил жестоко подшутить, и разродились разоблачительной статьей. Кто бы мог подумать: местные торговцы фруктами хранят их не где-нибудь, а в холодильниках судебного морга. Подкупить судебных медиков выходит дешевле, чем арендовать холодильники по всем правилам.
Шеф, узнав о цели визита, покрутил пальцем у виска и повел смотреть холодильники. Дело было как раз в разгар лета, а полежавший под кустом пару дней труп пахнет ничуть не лучше подгнившей туши. Проверяющие нервно сглотнули и мигом испарились, отказавшись даже от коньячка на прощанье. Выражения, которыми их потом поминал шеф, при дамах лучше не повторять. Второй раз на моей памяти проверка приходила, когда пошли слухи о том, что мы пускаем трупы на органы. Хотела бы я посмотреть, на какую трансплантацию сгодится почка бомжа, месяц после смерти пролежавшего в подвале. Впрочем, в той комиссии оказались люди вменяемые, в холодильники не лезли. Мол, вы же сами все понимаете: поступил сигнал, мы обязаны отреагировать.
Словом, все бы хорошо, если бы не то, что приходится общаться не только с трупами, но и с живыми людьми. Я в судебные медики-то пошла именно для того, чтобы не иметь дела с больными. К сожалению, хороший врач – это не только светлая голова, но еще и умение принимать людей во всех их проявлениях. По крайней мере, в рабочие часы. То, что хорошего врача из меня не выйдет, я поняла довольно быстро. И выбрала специализацию исходя из принципа «не навреди». Чего тогда стоило прорваться в интернатуру на «судебку», сейчас лучше не вспоминать, но оно того стоило. Нет, с головой у меня все в порядке. А вот с терпением и тактом – не очень. Так что стараюсь лишний раз не встречаться с родственниками покойных. Понятно, трудно сохранять адекватность, потеряв близкого. И все же…
– Девушка, я же просил позвать патанатома.
Ну вот, рабочий день, считай, еще не начался, а уже. Семейная пара, чуть за сорок. У нее заплаканное лицо и погасший взгляд, он держится как человек, то ли не осознавший, что произошло, то ли не желающий в это поверить.
– Меня зовут Мария Викторовна, и я судебно-медицинский эксперт. Чем могу помочь?
Дурацкий вопрос на самом деле. Помочь я могу едва ли, смерть – практически единственная необратимая штука в нашем мире, а в другой я не верю. Но это лучше, чем «Что вы хотели?».
– Вы… вскрывали мою дочь?
– Простите, а как ее фамилия?
Может, я, может, и нет. Криминальных трупов хватает – от «подснежников» до суицидов. За последние два дня было три молодых женщины. Изнасилование и убийство, взрыв и криминальный аборт с летальным исходом. Так которая из?
– Воронцова… Катя, – выдавила женщина. – Вчера вечером тело отдали.
Эту помню. Неопровержимое доказательство того, что всеблагий и справедливый Господь – всего лишь выдумка для слабосильных. Девочке было шестнадцать. В девочку был влюблен мальчик, который ее не интересовал совершенно. Так бывает, и нередко. Только мальчик, как водится порой за юными мальчиками, решил, что это конец света. Сделал самопальную бомбу, навесил на пояс, шахид недоделанный. Напросился на встречу – мол, попрощаться, больше не будет докучать. Обнял напоследок и бабахнул.
– Да, я исследовала тело. Что вас интересует?
– Где ее трусики? – спросил отец.
– Прошу прощения?
– Нам выдали одежду. Все на месте, кроме трусов. Где они?
– Понятия не имею. Возможно, после того, как их срезали, возвращать было нечего.
Как могут выглядеть девичьи трусики после того, как прямо на животе у девушки взорвался заряд?
– Как это вы не имеете понятия, если, как говорите, работали?
– Ко мне на стол тело попадает раздетое. Если хотите, могу поискать санитара, который этим занимается.
– Уж поищите, – процедил он. – Не стыдно на людском горе наживаться?
Отвечать на риторические вопросы не имеет смысла, поэтому я молча развернулась и пошла искать санитара. Не то чтобы я верила, будто он стащил трусы. Просто клиент всегда прав и так далее и тому подобное, а врачи, конечно, убийцы и хамы, и нельзя лишать человека удовольствия в очередной раз убедиться в этом лично.
Искать, разумеется, не пришлось, куда он из секционного зала денется. Идти дольше оказалось: в служебные помещения родственники не допускаются.
– Михалыч, с этой, которую взорвали, ты работал?
Михалычу за шестьдесят, и, кажется, он был здесь всегда. По крайней мере, шеф утверждает именно так, а я работаю здесь слишком недолго для того, чтобы это оспаривать. Пять лет после института – как раз тот срок, за который из личинки врача формируется специалист. С точки зрения обывателя, правда, доктором меня назвать сложно, ну да обыватели на то и обыватели, чтобы иметь единственно верное мнение обо всём на свете.
– Помнишь ведь, что я, – ответил Михалыч. – А что?
– Там родители трусы потеряли. Поговоришь?
– А сама чего?
Я сделала умильное лицо.
– Ну Михалыч, ну миленький, поговори. Я ж опять поругаюсь, ты же знаешь.
– Эх, молодо-зелено, – вздохнул он. И чему вас только учат? Должна будешь.
Я кивнула. Чему учат? Куче всякой ерунды, которая потом забудется сама собой. А вот разговаривать с людьми – нет. Кто-то потом учится сам, а кто-то как я.
Михалыч, вон, безо всякого университета умеет уболтать даже самого агрессивного. Жаль, мастер-классов не дает. Смеется только, мол, любить людей надо, они хорошие, только не все сами это понимают. Может, и так. Только…
Додумать я не успела. Из-за спины раздался крик «Врача!», и я рванула туда со всех ног. Из-за банального обморока Михалыч бы не суетился, навидался. И обмороков, и сердечных приступов. И если он орёт во всю глотку, значит, что-то серьёзное. Из секционного зала через коридор, выложенный кафелем – убьюсь когда-нибудь, поскользнувшись, – туда, где остались безутешные родственники. Впереди маячили спины в белых халатах, кто-то сообразил раньше и бегал быстрее.
Когда я вылетела в холл, над лежащей уже суетились коллеги. Непрямой массаж сердца, дыхание рот в рот, как по учебнику. Вот клинической смерти на моей памяти не было.
Михалыч на миг поднял голову:
– «Скорую» вызывай!
– Что сказать? Сердце?
– Да!
Телефон зазвонил, как всегда, не вовремя. Жавшийся в угол муж умирающей подпрыгнул, я матюкнулась, на миг забыв и про этику, и про деонтологию.
«Вот когда ты помрёшь – похоронят тебя, гроб украсят зелёным венком[8 - «Веселая покойницкая», группа «Башня Rowan».]», – завывал телефон, пока я извлекала его из-под рабочего костюма. Муж на эту песню обижается, ну и пусть его. У меня больше поводов обижаться. Я сбросила вызов – перезвонит, если надо, – и набрала номер «Скорой». «В настоящее время все линии заняты, пожалуйста, подождите».
Попадись мне тот идиот, что первый придумал ставить на время ожидания музыку, – убила бы. Отключилась, набрала снова. «Пожалуйста, подождите».
Цирк, да и только. Полное здание вроде как врачей, а толку – ноль. Впрочем, будь тут хоть сам Гиппократ, широко бы он развернулся со стандартной аптечкой да мешком Амбу, непонятно каким чудом попавшим в укладку?
– Что там? – спросил кто-то.
– Не отвечают.
– Не может быть!
– Звони сам. – Я сунула коллеге телефон, он отмахнулся, достал свой. Я снова набрала номер. Музыка. Да сколько ж можно!
Нет, я всё понимаю. Про врачебные зарплаты мне можно не рассказывать, у мужа-хирурга в расчётке слёзы одни, щедро наше государство несказанно. Про то, какая адская работа у «Скорой», можно тоже лишний раз не повторять. Результат предсказуем: людей не хватает. И если бригаду приходится ждать полчаса, значит, она едет с одного вызова на другой, и появиться раньше просто некому. Но чтобы вот уже пятнадцать минут занято? Что у них там стряслось, умерли что ли все?
– Скорая помощь. – Ну, наконец-то.
– Женщине плохо с сердцем, – знаю, что это не диагноз. Но глазом-рентгеном не обзавелась, диагнозы издалека ставить не умею. Вот вскроем… тьфу ты, не накаркать. – Проводим сердечно-лёгочную реанимацию. Нет, самостоятельного дыхания нет. Пульса тоже. Адрес… Да, судебный морг. Ждём.
Телефон снова подал голос, я снова сбросила звонок. Сменила одного из тех, что был на полу: мне достался мешок Амбу. Два вдоха, тридцать нажатий. Два вдоха…
По-хорошему, нужно подключать мешок не к маске, а интубировать. По-хорошему нужен дефибриллятор, одновременно – катетер в подключичную вену и фармакологическую поддержку. Если бы мы были в больнице, всё бы это нашлось. Наверное. Но мы были в морге, а местным постояльцам реанимация ни к чему.
Меня сменили, отошла к стенке, чтобы не мешаться. Глянула на часы – ещё пятнадцать минут прошло. Потом ещё пятнадцать. «Скорой» не было.
– Хватит, – сказал шеф, наконец. – Всё, понятно уже. Я к её мужу, ты, – палец указал на ближайшего коллегу, – оформляй документы. Уносите.
Чего-чего, а носилок для трупов у нас хватает. В отличие от лекарств.
Не первая смерть на моей памяти – ещё когда студенткой в реанимации подрабатывала, насмотрелась, – а всё равно паршиво. Сходить, что ли, стрельнуть у кого сигарету? Если не превращать в привычку, действительно успокаивает. И позвонить надо… что там муж хотел?
– Ив, привет, звонил?
Вообще-то мужа зовут Иван. Ваня. Но какой он, к лешему, Ваня – шикарный кареглазый брюнет с широченными плечами, вокруг которого девчонки всегда штабелями укладывались. Когда мы начали встречаться, в институте, «Иван» оказалось слишком чопорным, а «Ваня» – совершенно неуместным… тогда я и приклеила к нему эту кличку. Ив. Прозвище, навевающее мысли о Франции… и соблазне. Дела давно минувших дней. А прозвище осталось.
– Да, – голос был недовольным, и я поморщилась. – Домой рано не жди, у меня ахтунг.
И отключился, не попрощавшись.
Я убрала телефон, медленно и бережно, уж очень хотелось запустить о стену. Достал. Обидами на пустом месте, вечной усталостью, которая якобы дает право уткнуться носом в монитор и ничего не делать – можно подумать, я на работе груши околачиваю, – дежурствами, половину из которых выдумывает… А ещё бабами. И находит вечно красивых, но без мозгов. Предпоследняя вон додумалась позвонить с воплем: отдай его, он мой. Мы же интеллигентные цивилизованные люди, давай, мол, ситуацию разрешать цивилизованно. Я не стала уточнять, с каких это пор «цивилизованными» называют попытки решить за взрослого дееспособного мужчину, с какой женщиной ему оставаться. Он что, дитятко малое неразумное? Да забирай, говорю. Только ты всерьез полагаешь, что мужчину можно как телка из рук в руки за рога передать, а он и не взбрыкнёт? Обручальное кольцо у него на пальце, а не в носу, захочет – уйдет. Не уходит? Ну извини, милочка, полагаешь, это мои проблемы?
Мужу я тогда ничего не сказала. Устраивать скандал – противно и бессмысленно, а ничем, кроме скандала, подобный разговор и не закончится. Из десяти пар с курса, поженившихся до окончания института, мы – последние, кто ещё не развёлся. И, кажется, тоже недолго осталось. Жаль.
