скачать книгу бесплатно
– Ну никак не могу понять, – все удивлялась Кристина. – Ну кем нужно быть, чтобы смеяться над тем, что другой человек голодный?
Я давно уже не отвечаю ей на такие вопросы. Думаю, она никогда не сможет понять таких вещей. Она из другой цивилизации.
***
Мари такая добрая! Сегодня она, когда мыла у охранников полы, стащила для нас два помидора. Даже я не смогла отказаться. Разделили поровну и съели.
– Кража помидоров, – облизывая пальцы, сказала я, – это уголовная статья, между прочим. Нас могут посадить!
Мы все дружно засмеялись.
Но помидоров нам было недостаточно. И Зейтуне было тяжелее всех.
– Я голодная, голодная, голодная… – без устали повторяла она. – Хочу есть. Дайте поесть…
Как объяснить сумасшедшей, что еды нет?
Я помню, муж моей подруги из Петербурга как-то хорошо выпил и поведал нам, подружкам его жены, о своем самом заветном желании.
– Я иногда мечтаю, – признался он, – как я прихожу домой после работы, а Жанна (его жена) сидит в темной запертой комнате и ждет меня. И вот я достаю ключ, открываю дверь, и она радуется, что я пришел!
Мы словно оказались в его сне. Стираем им носки, моем посуду и ждем в запертой комнате, когда же кто-нибудь из них придет и бросит нам кусок хлеба.
Только вечером пришел Товарищ Одышка и небрежно швырнул на пол несколько лепешек.
У них всех откормленные лица и толстые животы, а у нас от голода кружится голова.
День десятый
[14 - Записями девятого дня я пока не готова делиться, в книгу они не попали.]
Вчера Товарищ Гадкий сломал руку. Шел, шел по коридору в тапочках, поскользнулся и упал.
Настроение мое из-за происшедшего улучшилось, хотя Кристина поспешила в очередной раз заметить, что в моем сердце нет Иисуса Христа. Боже, прости мне мое злорадство.
Сегодня главный охранник почти до вечера пробыл в госпитале, и выяснилось, что в нашей тюрьме он вовсе и не самый гадкий. Его заменял другой полицейский, который за все время не дал нам ни еды, ни чая. Товарищ Гадкий хотя бы раз в день позволял нам попить чаю. Этот же на наши мольбы отвечал молчанием. Мы прозвали его Товарищ Мерзкий. «Товарищ» – потому что я пытаюсь помнить, что все люди – братья, даже если они забывают покормить обездоленных, то бишь нас.
Из-за отсутствия еды мы все были хмурые. Зейтуна чувствовала это и пыталась нас утешить.
– Хочешь чаю, Аберраш? – спрашивала она у Мари. Та лишь молча покачала головой, не отводя взгляда от обогревателя.
– А ты хочешь чаю, Кристина?
– У нас нет чая, Зейтуна, – сказала Кристина.
– А кофе? Хочешь кофе?
– Кофе у нас тоже нет!
– Я хочу есть… – начала хныкать Зейтуна.
– Зейтуна, пожалуйста, помолчи! – не выдержала Мари.
Вечером пришел Товарищ Гадкий в гипсе и дал нам мешок с рисом.
– Урра!!! – обрадовались мы. Рис с подсолнечным маслом – это же вкуснотища!
Нам сообщили, что завтра нас с Кристиной переводят в Амин Джинаи (Отдел криминальной безопасности). Так что я теперь уголовница. И Кристина тоже. Это значит, что на нас завели дело и речь идет о сроке.
Мы начали представлять тюремную жизнь. Может, это и к лучшему. Там хотя бы будут кормить каждый день. Может, будут даже прогулки. Я буду учить арабский уголовный сленг. Может, раз в неделю нам будет дозволено мыться…
Хорошо, что я высокая и большая. Смогу за себя постоять. Жалко Кристину. С ее массой тела она жить нормально не сможет. Там, наверное, никто и не знает, что такое докторская степень по русской литературе. Кристина тоже понимала и только об этом и говорила.
– В каждой камере есть женщина, которую все слушаются! – произнесла Кристина в ужасе. – И если ты никто, то будешь всем прислуживать, будешь все для них делать.
– Меня не заставят! – Я же не могу без выделывания. – Дам в глаз, и все!
– А я?
– А ты будешь со мной! – авторитетно сказала я.
– А если мы будем в разных камерах?
– Ну, тогда будешь все делать, – вздохнула я.
– Да…
Так мы весь вечер обсуждали нашу предстоящую жизнь в тюрьме.
Мы долго гадали, сколько нам дадут. Я думаю, что за Евангелие могут дать до трех лет. Кристина считает, что не более полугода. Посмотрим.
В итоге мы пришли к выводу, что жить в заточении возможно – главное, чтобы было что почитать.
Я спросила Товарища Гадкого, есть ли в сирийских тюрьмах библиотеки. Он рассмеялся так, что задрожали стены камеры, но ничего не ответил и ушел к своим товарищам. Через минуту надо мной хохотал весь этаж.
Я и подумать не могла, что от меня прежней до меня-уголовницы всего лишь одно Евангелие.
***
Муэдзин призвал к первой молитве, а мы все никак не могли заснуть. Даже и не ложились. Кристина сидела у обогревателя, а я на своем месте писала и слушала ее одновременно. Кристина рассуждала обо всем на свете.
Неожиданно залязгал замок и зашел Товарищ Гадкий. Видимо, он услышал Кристинин голос и решил нас навестить.
– Русия, Поланда![15 - (араб.) Россия, Польша! Охранникам было лень запоминать наши имена, поэтому нас называли по нашим странам.] Почему не спим? – бодрым голосом сказал он. Было видно, что ему хотелось поговорить.
– Мы все думаем, что нас ждет завтра, – рассеянно произнесла Кристина.
– Что-что! Понятно, что… – Мне показалось, он сказал это с неловкостью.
Он заметил, что я за ним наблюдаю, и тут же поменял тему разговора.
– Кристина! А почему ты такая счастливая? Ведь не в санатории находишься!
– Я знаю, что бы ни случилось, Бог всегда с нами, – серьезно сказала она. – Я ему молюсь, и он меня слышит.
– А за кого ты молишься? – Гадкий выставил одну ногу вперед и крутил в руках увесистую связку ключей.
– Я молюсь за себя, за Катю, за эфиопок. За тебя я тоже молюсь.
– А как ты за меня молишься, если не знаешь мое имя?
Я усмехнулась про себя. Вопрос и правда с подвохом. Думаю, Кристина в своих молитвах называла его Товарищем Гадким.
– В своих молитвах я называю тебя «главный охранник», – парировала Кристина.
Мне было интересно, врет она или нет, и я решила спросить ее об этом позже.
Гадкий замолчал. Он долго смотрел на Кристину. Смотрел очень пристально, нервно вертя связку ключей, которая то и дело побрякивала.
– Меня зовут Шади, – сказал он и быстро вышел.
У меня все внутри похолодело. Дверь между тем закрылась, и когда удаляющиеся шаги охранника стихли, я посмотрела на Кристину.
– Ты видела? – с широко раскрытыми от удивления и смятения глазами спросила она меня.
– Да, – тихо ответила я. – Он плакал.
С Кристиной мы больше не разговаривали. Я допишу эти строки и пойду спать.
***
Здесь заканчивается дневник, который я вела в тюрьме полицейского участка Халеба. В тюрьме Криминальной службы безопасности у нас отобрали все вещи, и Кристине потребовалось восемь дней, чтобы войти в доверие к охране и выпросить у них мою тетрадь. Но там у меня было уже меньше сил, поэтому я писала урывками и не так старательно, как раньше. Мои заметки из этой тюрьмы представляют собой перечисление событий за день или пересказ диалогов. Далеко не каждый день я пыталась описать что-то подробно. В таком виде я не могу опубликовать эти записи, поэтому дневник далее дополнен воспоминаниями и комментариями.
Хочу только написать, что Товарища Гадкого мы гадким больше никогда не называли. Для нас он стал Шади.
Часть третья. Дневниковые записи и воспоминания из тюрьмы криминальной службы безопасности Алеппо с 21 марта по 9 апреля 2013 года
Нас подняли рано утром и велели собирать вещи. Мы попрощались с эфиопками. Горько было их оставлять. Помню, мы долго обнимались, пока мне прямо в уши полицейский ругался так, что в голове зазвенело.
Потом нас вывели в коридор и чего-то ждали. Шади попрощаться не вышел. Нам сказали, что он спит, но мне показалось, что это неправда. Он просто не мог или не хотел нас видеть.
Нам пришлось развлекать полицейских. Лишь после получаса нудного разговора о политике и о том, как все мы любим президента, нам дали сопровождение в виде двух молодых парней с пистолетами.
Мы вышли на солнечную улицу. Кристина тут же начала кокетничать с ребятами, я же им не доверяла и большую часть пути молчала.
На улице мы взяли такси. Я спросила у ребят:
– Вы везете нас в тюрьму?
– Нет! Ну что ты! – радостно ответил один из них. – Вас просто допросят и отправят в Дамаск!
Я не могла в это поверить. Между тем ребята сказали, у них нет денег на дорогу, и заплатить за транспорт пришлось нам.
В Амин Джинаи никакой допрос и не планировался, нас сразу отвели в тюрьму. Нас ждал не Дамаск, нас ждало халебское подземелье. И мы еще сами заплатили за такси, чтобы нас сюда доставили!
Мы спустились в темный подвал, то и дело проходя через решетчатые двери. Помню, я не могла идти и меня все время подталкивал в спину полицейский, тыкая кольтом, которым он хвастался товарищу в такси. От увиденного меня охватил ужас. На полу лежали грязные окровавленные люди. Они спали прямо в коридоре. Их было так много, что им приходилось лежать вплотную друг к другу. Они даже не были похожи на людей: в полумраке коридора казалось, что вокруг меня сплошная масса из шевелящихся, беспорядочно переплетенных частей человеческих тел. Все мужчины, лишь некоторые из них одеты, на остальных – только рваное нижнее белье. Когда-то белые майки и трусы от крови и пота превратились в буро-коричневые лохмотья, свисающие с истощенных от голода и побоев тел.
Резкий запах мочи, пота и плесени. Я замедлилась, чтобы попытаться найти в этом хаосе человеческий взгляд, но не смогла. Проход, по которому мы шли, был так узок, что мне приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о чью-то случайно высунувшуюся голову или ногу. Большинство заключенных спали, остальные смотрели опустошенным взглядом в темноту вонючих углов. Везде была безнадежность.
Широкий коридор продолжался, и за решетчатой перегородкой я увидела сидящего в стороне пожилого человека. Он прижимался к стене и громко всхлипывал. Втянув шею и поджав под себя ноги и руки, он изо всех сил пытался стать как можно меньше. Большие карие глаза были влажными от слез. Я много раз видела плачущих мужчин, но их слезы всегда были от боли из-за потери родных или друзей. Этот же человек плакал от унижения и страха. Он был жалким и хотел казаться еще более жалким, и тогда я еще не понимала почему.
Меня вытолкнули через очередную решетку в довольно широкий холл, а затем – в комнату офицера-управляющего. Там у нас забрали все вещи, кроме одежды. Охранники увидели мою золотую цепочку и решили предостеречь.
– В камере дюжина воровок, а мы за пропавшие вещи не отвечаем! – сказали мне.
Но я вспомнила, с какой легкостью в предыдущей тюрьме охранники украли сто долларов у женщины из Индонезии, поэтому цепочку оставила в сумке, а медальон с ликом Николая Чудотворца решила сохранить при себе.
Наши сопровождающие подписали какие-то бумаги и, стараясь не смотреть нам в глаза, быстро удалились.
В холле в это время начали пытать человека – того пожилого, что сидел, скрючившись, в переднем холле. Я не знала, что такое бывает! Я была так шокирована, что даже не могла взглянуть на этого беднягу. Я слышала только его крик и видела яркий блеск безжалостных глаз охранника, который вел допрос. Я поняла, что это конец.
Нас повели к единственной в этой тюрьме женской камере, которая выходила дверьми в холл, где происходили пытки. Пока охранник открывал нашу камеру, я обернулась.
Старика привязали к двум доскам, расположенным под прямым углом так, чтобы его ноги были задраны кверху. На конце вертикальной доски была приделана специальная деревяшка с кожаными ремешками, которые крепили стопы и не давали им разъезжаться. Высокий здоровенный мужик в белой рубашке изо всех сил хлестал заключенного пластиковой плетью. Это был один из наших охранников. Вокруг них стояло еще пятеро полицейских. Они дышали, их плечи шевелились, происходило какое-то движение, но я посмотрела им в глаза – там не было ничего живого. Неодушевленные глаза, которые ничего никогда не чувствовали.
Старик все кричал, но это не производило на охранников никакого впечатления. Все вели себя так, как будто это былрутинный допрос.
Нас втолкнули в камеру и закрыли дверь.
В камере прямо на холодном каменном полу спали четырнадцать женщин. Они лежали двумя рядами вдоль стен. Никаких окон, матрасов, подушек. Ни даже туалета. И, несмотря на это, в комнате было так тесно, что мы не сразу сумели найти себе место. Чтобы мы смогли присесть, нескольким женщинам пришлось поджать ноги. Некоторые заключенные проснулись, и мы познакомились. Но вскоре вся камера вновь заснула, а мы все сидели и слушали, как за дверью выл и давился собственными соплями человек, пытка которого подошла к кульминации.
Только через несколько часов камера ожила, и нам рассказали, как здесь живут.
Кормят один раз в день. Все одно и то же. Картофель, хлеб, оливки, масло, иногда добавляют хумус или лябне[16 - Скисшая сметана.]. Никакой горячей пищи или напитков.
– Чай запрещен! Кофе запрещен! Кипяток запрещен! – сказали нам. – Хочешь пить – к твоим услугам вода из-под крана.
За тройную цену можно купить у охранников халвы. И я еще жаловалась на охранников из прошлой тюрьмы! Здесь четырнадцать женщин мечтали о том, чтобы доесть салат из чужой миски. Здесь спали на каменном полу и месяцами не видели солнца и неба!
Мы не знали, что думать и что говорить. Темная камера, выкрашенная в тошнотворно-желтый цвет, неработающий вентилятор, развешанное у стен нижнее белье и пара одеял – вот все, что у нас было. Тараканы, вши, платяные вши – бесплатное приложение.
Нас выводили в туалет два раза в день. Мне ничего, но женщины постарше ревели от боли в мочевом пузыре. Такие прогулки в туалет давали возможность проветрить помещение, где не было ни одного окна, а также набрать из-под крана воды для питья.
Режим дня был очень прост: в шесть часов утра отключают электричество на три часа. Во второй половине дня выдают еду. Пытки круглосуточно. Это все.
Заключенному полагалось лишь сидеть в камере. Или стоять, потому что для того, чтобы ходить, места не было. Никакого движения, никаких прогулок на свежем воздухе. Из разрешенной литературы – только Евангелие и Коран.
Сегодня неделя, как мы сидим здесь. Кристине удалось уговорить охранников вернуть наши тетради. Нахед, что спала теперь рядом со мной, дала мне стержень от ручки, и у меня появилась возможность писать. Это меня успокаивало так же, как Кристину – чтение цитат из научных книг.
