Воспоминания и рассказы

После трудового дня ездили на шабашку. Ремонтировали дома, ставили окна и двери, стелили полы. Сложную работу, типа подгонки досок для пола, выполнял Миша Рыльский, а мы, с мужиком Мишиного возраста Василием, сгоняли их клиньями, чтобы не было щелей, и прибивали к лагам. С учетом шабашки набегала сумма больше 100 рублей. В это время у мамы был оклад 64 рубля, про отца я вообще молчу, он работал за трудодни. Прибавка к семейному бюджету была существенная. Все было замечательно, кроме одного: после шабашки каждый день мы ужинали у хозяев, и хотя я много не пил, домой приезжал всегда с запахом. Отец сказал, что так дело не пойдет, привел в пример своего брата дядю Мишу, который водку практически не пил, а пил в основном пиво. Предложил мне по воскресеньям съездить попить пива, на что он будет давать мне 1 рубль, а от водки вообще отказаться. Я так и сделал. Водку я больше не пил, пока не женился, зато пива пил много и с удовольствием, за один присест мог выпить 5 литров.

Заработанные деньги я отдавал маме, но с последней зарплаты зажал 21 рубль и купил себе к школе шерстяной костюм. Отец был очень недоволен, себе и мне он покупал только х/б костюмы, стоимостью не более 6 рублей, которых хватало только на один сезон. Перед этим я съездил в гости к тете Гале в Чернигов, где мы сходили в театр.

– А ты переодеваться не будешь? – спросила меня тетя Галя перед выходом в театр.

Переодеваться мне было не во что, кроме единственного потертого х/б костюма у меня ничего не было. Было очень неудобно. Вот я и принял решение купить себе шерстяной костюм. В магазине в Вертиевке в продаже был один единственный шерстяной костюм. И хотя он был немного тесноват, я его купил. В новую школу я пошел в новом костюме. В нашем классе оказался еще один бедолага, Толя Суярко, которому родители купили шерстяной костюм, но на размер больше, и он висел на нем мешком. Толя предложим мне поменяться с ним костюмами. Я согласился, но предупредил, что доплачивать мне нечем, его костюм стоил на два рубля дороже. Он согласился на обмен без доплаты, и мы поменялись. Следующий костюм я купил себе уже перед свадьбой.

Учеба в 9-м классе новой школы началась с проверки моих математических способностей. На перемене ко мне подошли две девушки с 10-го или 11-го класса, и попросили помочь решить им задачи. Я за 5 минут решил им эти задачи и объяснил решение, после чего они сказали, что до них дошли слухи о моих способностях, но никто в их классе не верил в то, что я решу эти задачи, поскольку из своего учебника они выбрали самые сложные. Больше меня уже не проверяли.

Новая средняя школа. Ее сдали к началу учебного года, когда я начал в ней учиться.

Я уже был в авторитете, и не только по знаниям. Как-то на субботнике ремонтировали теплицу, и понадобился топор. Я послал Сашу Парного за топором в котельную, но тот вернулся ни с чем. Не дают. Пошел сам просить. В котельной дежурил абсолютно незнакомый мне мужик, у которого я и попросил топор.

–Это ты в Сельхозтехнике работал? – спросил мужик.

Сказал, что я.

–А забор дома ты поставил? Не похоже, чтобы отец такой забор поставил.

Сказал, что тоже я.

–Тебе дам, ты не испортишь, – сказал мужик и дал мне топор.

Вот такой был авторитет.

На летних каникулах после 9-го класса я снова работал в столярной мастерской Сельхозтехники. Просился в так называемый «торф-отряд», где платили больше, но управляющий отделением не согласился.

–В столярке от тебя больше пользы будет, – сказал он.

Этим летом, дополнительно к работе, я дома поставил новый туалет и привел в порядок внешний вид дома: сделал наличники на окна и углы дома, оформил фронтон веранды и сделал навес над входом в веранду, а также сделал навес, имитирующий летнюю кухню, под которым располагалась сложенная из кирпича-сырца плита. Для фронтона веранды я вырезал стилизованный цветок, две дубовые ветки и двух голубей, которые сидели на этих ветках. Угловые наличники и наличники для окон также были резными. Дом стал просто замечательным. Всё всем понравилось. Отцу правда не понравилось, что я на туалет хорошие доски потратил.

На фото видны и забор, и наличники на окнах и углах дома. Нет только голубей, которые сидели на фронтоне веранды на дубовых ветках.

Впоследствии все приобретенные навыки пригодились. Как-то мы с моим другом Валентином Аксеновым были в командировке в Харькове, и на три дня заехали в гости к теще и тестю в Шелудьковку. В первый день мы сходили в лес, набрали и нажарили грибов, и всех накормили. В Шелудьковке почему-то грибы никто не собирал. На второй день выяснилось, что тесть со своим двоюродным братом дядей Мишей стелют пол в новой кухне, но дело движется очень медленно. За два дня положили две доски, подгоняя доски обычным рубанком. Мы решили им помочь. Я попросил достать для этой работы фуганок. Показал Валентину как правильно сгонять доски при помощи клиньев и прибивать, а сам стал фуганком подгонять доски друг к другу. К вечеру весь пол мы настелили, стоит до сих пор, нет ни одной щели. На третий день нас попросили отремонтировать магнитолу. Ее мы тоже отремонтировали, но уже перед самым отъездом, времени на сборку не хватило, и собирать ее в корпус пришлось хозяевам. При сборке не нашли ручек с передней панели, как в воду канули. Когда уезжали, почему-то не пришел рейсовый автобус, и мы рисковали опоздать на самолет. Местные мужики не могли допустить, чтобы военные на самолет опоздали, и подогнали нам сразу три легковые автомашины. На одной из них мы и уехали. Это украинское село, которое во время войны было под немцами. В России ради военных, никто бы и пальцем не пошевелил.

В другой раз, когда я был в Шелудьковке в отпуске, меня попросили помочь деду Василию, тестю шурина Володи, поставить внутренние оконные рамы в доме у Володи. Дед Василий за неделю работы подогнал и поставил только одну раму. Шурин пообещал за работу поставить ящик пива.

–Вези, – сказал я, и приступил к делу.

Восемь оставшихся окон я подогнал и установил за три часа. Невестка только ойкнула, когда увидела, что все рамы уже стоят.

–Ой, я ведь их еще не мыла. Я думала ты долго будешь делать.

–Теперь мыть уже поздно. Вынимать я ничего не буду, – ответил я.

Володи с пивом еще не было, и до его приезда я успел еще покрасить полы в двух комнатах жутко вонючей краской.

Среднюю школу, как и восьмилетку, я закончил с теми же тремя четверками, языки мне по-прежнему на отлично не давались. Запятые я то сих пор ставлю по интуиции, а не по правилам. Кстати, английский язык преподавала Юлия Тимофеевна Виноградова, отличный преподаватель. За два года я значительно подтянул английский. Если бы я все время у нее учился, я бы английский знал.

Выпускное фото двух десятых классов.

Интересный момент был на экзамене по русской литературе, на котором мне попался вопрос: «За что вы любите творчество Маяковского?». Я сказал, что стихи Маяковского я не люблю, потому, что они как изделие из дерева, вырубленное одним топором, без применения более тонких инструментов. Как говорят в народе – топорная работа. Мне предложили рассказать о творчестве поэта, которого я люблю, и я рассказывал о творчестве Есенина, творчество которого в школе не изучалось.

Ходил слух, что кому-то дали золотую медаль, но кому – никто не знал. Говорили, что Лине Смаль, дочери директора моей восьмилетней школы. Но было странно, что в институт она при этом не поступила. Правда раскрылась только через 40 лет после выпуска, когда на встрече выпускников ученица нашего класса Надя Коваленко сказала, что медаль тогда вручили ей. Очень странное дело. Открыто вручить не рискнули. Все учителя, в том числе и завуч школы говорили, что параллельный класс сильнее нашего, а в нашем классе, тоже по общему признанию, самым сильным учеником был я. Надя была сильнее меня только по органической химии и языкам. Кстати, на экзамене по химии, учительница химии Нина Павловна даже не хотела ставить мне отличную оценку, считая, что на отлично химию знает только Надя Коваленко. Но я ответил и на билет, и на десяток дополнительных вопросов. Придраться было не к чему, и комиссии пришлось ставить мне отличную оценку.

Но Надя была активисткой, играла на баяне и хорошо пела. Выступала на всех школьных концертах. Наверно за это ей и дали медаль.

Кстати, вспомнился разговор по пути на колхозное поле, куда мы шли небольшой группой вместе с Ниной Павловной для оказания помощи колхозу в уборке кукурузы. Я высказал мысль, что лет через десять Надя Коваленко, как активистка, соберет нас на встречу, и мы посмотрим, кто чего достиг в этой жизни.

–Надя никого собирать не будет. Если вас кто и соберет, то это будет Оксана Кривицкая, – сказала Нина Павловна.

Она как в воду глядела. Первую встречу выпускников действительно организовала Оксана Кривицкая, через 35 лет после выпуска.

После окончания школы я поступил в Харьковское высшее командно-инженерное училище, сдав все вступительные экзамены на четверки, и началась новая, совершенно другая жизнь.

Девичник

При советской власти у нас в селе было четыре школы, а до революции их было аж восемь. Оно и не удивительно, село то большое. Из дальних окраин до центра села, где располагалась средняя школа, порядка шести километров, далековато детям пешком на такие расстояния ходить, тем более маленьким первоклассникам. Поэтому в селе, кроме средней школы, были еще две восьмилетние, и одна начальная школа, в которой дети учились с первого по четвертый классы. В этой школе и работала учительницей моя мама, Мария Карповна. Учительницами там работали еще две Марии: Мария Ивановна, которая была также и заведующей школой, и Мария Ефимовна. Мария Ивановна, как и положено начальнице, была властной и строгой, а Мария Ефимовна была обладательницей красивых рыжих волос, чем полностью оправдывала свою фамилию Золотова, хотя это и была ее фамилия по мужу. У нее росли два таких же рыжих пацана, один года на три старше меня, а второй на пять лет младше, ровесник моего брата Виктора. К двум этим учительницам мы с мамой как-то ходили в гости, когда у них были дни рождения. У Марии Ивановны также был сын, Володя, на год старше меня, но он уже учился во втором классе, так как был очень умным, и его приняли в школу сразу во второй класс, а вот мужа у нее не было. Какие-то мужики в ее жизни периодически появлялись, но надолго не задерживались. Я иногда слышал, как мама говорила отцу: «От нашей опять мужик ушел. Ходит злая как черт, на всех бросается». Я не понимал, как такая хорошая и красивая тетя может на всех бросаться, ведь, когда мы были у нее в гостях, она мне понравилась. Тогда, правда, там какой-то мужик был.

Как-то мама мне сказала, что сегодня мы пойдем в гости.

– А к кому? – поинтересовался я.

– К тете Маргарите, – ответила мама.

– А кто это? – не понял я.

Имя было какое-то странное и незнакомое, таких имен я раньше даже не слышал.

– Это наша новая учительница, Маргарита Михайловна, – пояснила мама.

– А там дети будут? – задал я немаловажный для себя вопрос.

– Нет, это будет девичник, – ответила мама.

И снова я не понял.

– А что такое девичник? – задал я очередной вопрос.

– Это значит, что будут только женщины, – пояснила мама.

К нам зашла Мария Ефимовна, и мы втроем пошли в гости. Сначала мы очень долго шли до центра села, а это два километра, потом свернули в улочку за магазин, и по ней прошли еще немного. Нас встретила еще очень молодая и красивая женщина, намного моложе других учительниц этой школы. Оказалось, что в этом доме она снимает комнату. Комната не очень большая, но и не маленькая, для одной вполне достаточно. Кровать, стол, тумбочка, небольшой шкаф для одежды, кухонный столик, на котором стояла двух-конфорочная керосинка, и умывальник. Вот и вся обстановка комнаты. Меня поразили две вещи: керосинка и умывальник. Я даже не предполагал, что керосинки бывают на две конфорки. У нас дома был примус, и керосинок не было, а у соседей я керосинки видел, но все они были с одной горелкой, а эта большая и с двумя горелками. Удивил меня и умывальник. Вернее, не сам умывальник, а то, что он стоял в комнате, а не во дворе, как у нас и у наших соседей. В теплое время года мы всегда умывались во дворе возле умывальника, а зимой уже в хате. Нам, детям, мама наливала подогретую воду в небольшой железный тазик, а отец всегда умывался холодной водой, наливая ее себе в ладонь из кружки. Я решил сказать отцу, чтобы тоже купил нам умывальник в комнату.

Меня посадили на табурет возле тумбочки, дали бумагу и цветные карандаши, чтобы я был чем-то занят, а также конфеты и печенье. Взрослые расположились за столом, на котором стояла бутылка вина, а также, нарезанные ломтиками вареная колбаса и сыр. Сыр меня мало интересовал, а вот на колбасу я наверно смотрел очень внимательно, потому, что Маргарита Михайловна, поймав мой взгляд, принесла мне несколько бутербродов с колбасой и два больших краснобоких яблока. Взрослые вели свои разговоры, а я что-то рисовал и, развесив уши, слушал эти разговоры. Сначала, как и водится в женской компании, обсуждали свою начальницу, Марию Ивановну.

– Мария Карповна, – спросила Маргарита Михайловна, – а она часто выговоры объявляет?

– Какие выговоры? – не поняла мама.

– Ну вот на днях она же Вам объявила выговор в приказе? – напомнила Маргарита Михайловна.

– В каком приказе? – опять не поняла мама.

– На доске объявлений висел приказ, в котором она объявляла Вам выговор за опоздание на работу, – пояснила свою мысль Маргарита Михайловна.

– Я не видела, – сказала мама. – Это, наверно, когда младшенький мой заболел, и мне пришлось бежать перед работой за медсестрой, чтобы она укол ему сделала. Тогда я на десять минут опоздала.

– Я видела этот приказ, – сказала Мария Ефимовна, – он провисел на доске только до первой перемены, и она его сразу сняла. Снова бесится, говорят, что очередной мужик от нее ушел.

– А мужа у нее разве нет? – спросила Маргарита Михайловна.

– Нет, – сказала мама, – мужики периодически появляются, но долго ее характер не выдерживают и сбегают.

– Пока у нее есть мужик, и нам хорошо, – сказала Мария Ефимовна, – а когда уходит, в нее будто бес вселяется, никому житья не дает.

– Да что мы о ней? Давайте лучше о нас, – предложила мама. – Маргарита, расскажи лучше о себе. Как ты в наших краях оказалась?

– От мужа и свекрови сбежала, – сказала Маргарита Михайловна, – чтобы руки на себя не наложить.

– Все настолько плохо было? – не поверила Мария Ефимовна.

– Плохо – не то слово! Хуже некуда, – подтвердила Маргарита Михайловна, и начала свой рассказ.

После окончания института меня направили работать в небольшое село. Там я и встретила Васю, свою любовь. Он красивый, играет на гармошке, очень тихий и добрый. Работал к колхозе трактористом, и был у матери один. Начал за мной ухаживать, и через год мы поженились. Я со съемной квартиры переехала жить к ним в дом. Сначала все было хорошо, можно сказать, что он меня на руках носил. И свекровь ко мне, вроде бы, неплохо относилась. А потом что-тот резко изменилось. Оказалось, что я лентяйка, бестолковая и неумеха, ничего не умею делать, и все делаю не так. Даже полы не так мою. Свекровь берет тряпку, и после меня перемывает. И перемывает не тогда, когда сына нет дома, а только тогда, когда он приезжает домой. И приговаривает: «Вот взял в жены криворукую, теперь больной матери все за ней приходится переделывать». Или приготовлю я борщ. Налью его в обед мужу, он кушает и нахваливает: «Ну очень вкусно. Такого вкусного борща я никогда не ел». А мать подходит, забирает у него миску с борщом, и выливает его в помойное ведро.

– Не кушай его, – говорит, – он пересолен. Я тебе супчик сварила. Эта неумеха ничего нормально сделать не может.

На ровном месте ко всему начала придираться. Шагу нельзя было ступить, чтобы упреки не услышать. Приду со школы, быстренько покормлю домашнюю живность, и только сажусь проверять тетрадки, как сразу слышу: «Опять расселась, лежебока. А у поросят кто будет навоз вычищать?» Я оправдываюсь, говорю, что у них чисто, только вчера там вычистила. Но это раздражает ее еще больше, и она кричит на меня так, чтобы и соседи слышали. Чтобы прекратить эти крики, приходится бросать непроверенные тетрадки, брать в руки вилы и идти в хлев. Вот в таком дурдоме я прожила еще полгода.

А муж как будто ничего этого и не замечал. Со мной был нежным и ласковым, но и матери не перечил. Когда я начала ему жаловаться на свою жизнь, он меня успокаивал: «Не обращай внимания. Мать наверно немного ревнует. Пройдет немного времени, и она успокоится». Но свекровь и не собиралась успокаиваться. С каждым днем моя жизнь становилась все хуже и хуже, и, наконец, она стала просто невыносимой. Тогда я и предложила мужу снять комнату, и пожить отдельно от свекрови. Но он не согласился, сказал, что не может оставить одну больную и старую мать. Видимо, и матери он об этом рассказал, потому, что после этого, она стала относиться ко мне еще хуже. Житья мне совсем не стало.

Когда она в очередной раз обозвала меня последними словами и отправила в сарай убирать навоз, я села там на табуретку и горько заплакала. Первый раз я плакала от горькой обиды, и не знала, как мне жить дальше. И тут мой взгляд упал на веревку, висевшую на стене сарая. Я, ни о чем не думая, как в тумане, взяла эту веревку, сделала на конце петлю, перебросила ее через балку сарая и привязала. Потом поставила табуретку под петлей, залезла на нее, и надела петлю на шею.

– Пусть живут без меня и радуются, – подумала я.

И только хотела спрыгнуть с табуретки, как до меня в другом свете дошел смысл того, о чем я подумала.

– А ведь она действительно будет радоваться моей смерти, – осознала я. – Нет! Такой радости я ей не доставлю!

Я сняла с шеи петлю и спрыгнула с табуретки на пол. Вечером еще раз предложила мужу съехать от матери, но он категорически отказался.

– С мужем я развелась и уехала работать сюда, подальше от тех мест, – закончила свой рассказ Маргарита Михайловна.

Я сидел на своей табуретке возле тумбочки и уже давно ничего не рисовал. Даже про конфеты и печенье позабыл.

– Как же хорошо, что она не спрыгнула с табуретки с петлей на шее, – думал я, – она ведь такая молодая и красивая. А муж у нее был тряпкой, не мог за жену заступиться.

По дороге домой мама и Мария Ефимовна продолжали обсуждать рассказанное Маргаритой Михайловной, а я плелся позади них, и тоже думал о бедной Маргарите Михайловне. Думал и о том, что когда вырасту, я никому не дам в обиду свою жену.

Неслыханная щедрость

Летний солнечный день начался с сообщения соседки, что в магазин в центре села привезли хлеб. Отец бросил все дела, посадил меня на раму велосипеда, и мы поехали в магазин за хлебом, так как купленный накануне хлеб уже заканчивался, а в магазины его привозили не каждый день. Зачем нужен был я? Для увеличения количества рук. Хлеб продавали только по две буханки в руки. Перебои с хлебом начались год назад. Мы покоряли космос, поднимали целину, выращивали небывалые урожаи кукурузы, семимильными шагами шли к коммунизму, а хлеб куда-то пропал. Сначала появился хлеб, в котором была половина кукурузной муки. Он отличался от обычного по внешнему виду, был ярко-желтого цвета. Народ сначала от него плевался, не хотел покупать, но потом и этого стало не хватать. Рады были любому хлебу, но часто в магазинах не было никакого. Маме иногда приходилось замешивать тесто и выпекать свой хлеб. Он конечно был намного вкуснее магазинного, но процесс его выпечки отнимал у мамы слишком много времени.

А в последнее время куда-то пропали и табачные изделия. В магазинах изредка появлялась только махорка. Купить папиросы или сигареты было невозможно, и окурки возле магазинов больше не валялись. Курильщики с ума сходили. Не страдал только дед Митрофан, который всегда курил только свой, собственноручно выращенный табак.

Толпа за хлебом была большая, но очередь двигалась быстро и вскоре мы купили четыре буханки хлеба. На всякий случай заглянули еще в один продовольственный магазинчик, но там ничего интересного не было. Поскольку уже находились в центре села за два километра от дома, отец решил зайти в парикмахерскую, которая находилась на втором этаже над этим же магазинчиком. Решил сам подстричься, и меня подстричь. Обычно меня мама стригла дома ножницами под расческу. Этими ножницами для стрижки нам запрещалось что-либо резать, даже бумагу. У нее это получалось гораздо лучше, чем у других родителей. Многие мальчишки после домашней стрижки ходили с прической, выстриженной клоками, так называемой лесенкой, пока волосы немного не отрастут и не выровняются.

В парикмахерской в очереди сидело человек пять мужиков, которые обсуждали местные новости и на чем свет стоит ругали Хрущева, который скоро доведет людей до голода. Меня их разговоры мало интересовали, и я изучал прейскурант. Было всего четыре вида стрижки: бокс, полубокс, ёжик и канадка. Самой простой и дешевой стрижкой был бокс. Машинкой волосы снимались снизу и до самой макушки, там оставалось немного волос. Никакой правки прически ножницами не было. Полубокс был немного сложнее, волосы машинкой снимались до середины головы, а потом прическа выравнивалась ножницами. Именно такую прическу и решил делать себе и мне отец. Ёжик при мне никто не заказывал. Самой сложной и самой дорогой прической была канадка. Машинкой снимались только волосы снизу, все остальное делалось ножницами, а в конце еще бритвой делалась скобка. Такая прическа стоила сорок копеек, ее только один человек сделал. Мужики в очереди ему удивлялись, пол-литровая кружка пива стоит двадцать четыре копейки, а он на стрижку шестьдесят копеек выбросил, сорок за стрижку и двадцать за одеколон. После стрижки парикмахерша предлагала всем освежиться. На выбор было три одеколона: тройной, Шипр и Красная Москва. Большинство от одеколона вообще отказывались, некоторые соглашались на тройной, реже на Шипр. Красную Москву никто не заказывал.

Очередь двигалась медленно. Мужики рассказывали, как народ обманывают с хлебом. Раньше, и я это тоже помню, буханка хлеба весила один килограмм, потом стала постепенно уменьшаться, но ее цена оставалась прежней. В то время вес буханки в очередной раз уменьшился до 650-ти граммов. Мужик утверждал, что в одну ночь, по всему Советскому Союзу, во всех пекарнях, формы для выпечки хлеба меняют на другие, меньшего размера. Вспомнили и про курево. Кто-то рассказал, что в соседнем селе Бобрик, расположенном вдоль трассы Москва-Киев, один дед вышел на трассу и лег поперек дороги на асфальт. Когда машины остановились, начал кричать: «Ой, помогите! Ой, спасите! Умираю!» На вопрос, что с ним, ответил: «Умираю, три дня не курил. Дайте хоть докурить папироску». И ему дали целую пачку сигарет. В эту историю я конечно не поверил. Ну могли дать одну или две сигареты, но чтобы целую пачку, такого не могло быть.

Постепенно подошла и наша очередь. Отец подстригся и освежился тройным одеколоном. Пока парикмахерша подметала пол от волос, пришел еще один мужик и сообщил, что в магазине под парикмахерской выбросили очень вкусную малосольную селедку, но очередь очень большая и движется очень медленно, так как продают еще и клубнику, а продавщица всего одна. Услышав про клубнику я очень обрадовался. У меня было 60 копеек карманных денег, и я решил на эти деньги купить клубники. Дома, у нас в саду, росло практически все: яблоки, груши, сливы, вишни, малина, крыжовник, черная и красная смородина. А вот клубники не было. Я только один раз в жизни вдоволь наелся клубники, когда пас скот за Чепелу Варвару, сноху моей двоюродной бабы Ганны. Вечером, кроме того, что мне заплатили один рубль, меня еще и клубникой угостили. Поставили передо мной целую кастрюльку клубники, которую тетка Варвара принесла с работы, где она собирала эту клубнику. Я съел больше половины кастрюльки, не меньше килограмма.

– Ты не лопнешь? – спросила тетка Варька.

– Не трогай ребенка, пусть кушает сколько захочет, – заступилась за меня баба Ганна.

– Да я просто, чтобы у него живот не заболел, – оправдывалась тетка Варька.

Но кушать клубнику дальше было уже не удобно, и так много съел. Хотел попросить немного клубники домой, для Аллы и Талика, но не решился, это уже было бы сверх наглости. А они видно тоже не догадались дать мне немного клубники с собой. И вот теперь я мог купить немного клубники и всех угостить.

Отец оставил мне денег на стрижку и еще дал три рубля.

– Постой в очереди и купи на все, а мне нужно домой ехать, – сказал он.