Судьбы

– Ладно, уж. Иди гуляй, – соглашается бабушка.

И обрадованный Павлик со всех ног бежит к Косте, который уже ждет его за оградой дачи.

– Ты помешал мне в море искупаться. Зачем ты так кричал? – напустился он на Костю.

– В каком море? – не понял Костя.

– Ну, мне снилось, что я пошел купаться в море, а ты стал кричать, и я проснулся, не успев искупаться.

– А…а? – протянул Костя, – Так ты же скоро на самом деле увидишь море и будешь в нем купаться. Я тебе даже завидую. На море я еще никогда не был.

– А мне и хочется увидеть море, а ехать туда не хочется, – признался Павлик. – Я бы лучше до конца лета здесь остался. Если бы с нами еще папа ехал, тогда другое дело, а мама едет с дядей Мишей и его дочкой Юлей.

Родители Павлика развелись два года назад, и теперь его мама встречалась с дядей Мишей, который также был разведен. Его дочь, как и Павлик, тоже жила с мамой, но в отпуск на море он решил взять дочь с собой.

Внимание друзей привлек шмель, который, натужно жужжа, как тяжелый бомбардировщик, перелетал с одного цветка клевера на другой, собирая нектар. Здесь же летали и пчелы, но на цветки клевера они не садились. Павлик сорвал цветок клевера, вырвал несколько лепесточков из этого цветка и обсосал их.

– Вкусно, – сказал он, – как настоящий мед. Попробуй, – протянул он цветок Косте.

Костя попробовал. Действительно вкусно. И нектара очень много.

– А почему пчелы с них нектар не собирают? Они что, не знают, что в них так много нектара? – изумился он.

– Дедушка говорил, что у пчел хоботок короткий, и на цветах клевера он до нектара не достает, поэтому весь нектар с клевера и достается шмелям, они ведь далеко летать не могут. А пчелы могут где угодно нектар найти, – пояснил Павлик.

Шмель полетел дальше, а внимание ребят привлекла кучка муравьев, которые тащили огромную волосатую красно-рыжую гусеницу. Гусеница еще извивалась и пыталась сопротивляться, но муравьи кусали ее со всех сторон, и вскоре гусеница затихла. Но ноша оказалась этой кучке муравьев не под силу. Как они ни старалось, не могли ее вытащить из густой травы. Но, через некоторое время, количество муравьев значительно увеличилось, и они легко потащили гусеницу дальше.

– Наверно подмогу позвали, – предположил Костя.

– Да, дружно работают, – согласился Павлик.

– А давай пойдем нож бросать, – предложил Костя.

– А нож где возьмем? – поинтересовался Павлик.

– У твоей бабушки, – без тени сомнения ответил Костя.

– Она не даст.

– А ты тихонько возьми.

Через некоторое время друзья были уже в саду на даче и бросали нож в толстую яблоню, растущую в саду. Пока бабушка обнаружила это безобразие, они уже успели несколько раз воткнуть нож в ствол яблони. Увидев свою строгую бабушку Павлик весь сжался, предчувствуя неминуемое наказание, но бабушка удивила его опять.

– Юра! – позвала она деда, который трудился неподалеку, выравнивая площадку ниже домика, для чего срывал грунт с бугра, загружал его в тачку, и перевозил в более низкое место, – Забей кол и прибей к нему какую ни будь дощечку, пока эти разбойники ножом яблоню не испортили.

Павлик просто не узнавал свою бабушку, ни нож не забрала, ни заругала. А дед отложил свои дела и принялся мастерить им мишень для метания ножа. Чудеса, да и только. Вот только метать нож в прибитую к колу доску ребятам не понравилось, она пружинила и нож от нее отскакивал. Им так ни разу и не удалось воткнуть нож в доску, и это занятие им вскоре надоело. К тому же, из Москвы приехал отец Павлика, Саша, и Костя, чувствуя, что он теперь здесь лишний, убежал домой. После обеда отец предложил Павлику сходить в лес за грибами. Эту идею поддержал и дед Юра, только бабушка отказалась идти в лес, ссылаясь на то, что ей еще посуду нужно мыть. Сегодня все удивляли Павлика. Сколько раз он просил и деда, и отца сходить в лес за грибами, но тем всегда было некогда, да и вообще за грибами они никогда не ходили. А тут сами предложили сходить за грибами. Да, чудеса!

Отец с дедом взяли ведра и ножи, а Павлику дали только нож, предупредив, чтобы не потерял его в лесу. От дачи до ближайшего леса было метров триста, и через десять минут они были уже в лесу. Приятная прохлада леса удивила всех троих. Август выдался теплым, и на даче было очень жарко, относительная прохлада наступала только тогда, когда солнце закрывала очередная тучка, но тучек на небе было очень мало. А тут такая прелесть, совсем не жарко, поют птички, стрекочут кузнечики, даже грибы иногда попадаются, но дед говорит, что это поганки. Когда зашли глубже в лес, заметили и главный недостаток этого леса – комары. Их било не очень много, но они были очень назойливы. Кроме того, Павлику казалось, что они нападают в основном на него, на отца и деда они нападают как-то меньше, по крайней мере, они меньше от них отмахиваются сломанными с деревьев ветками.

Грибов в лесу очень мало, уже прошли с полкилометра и дошли до основного леса, а в ведрах до сих пор пусто. Здесь свернули направо и пошли вдоль опушки. Неожиданно набрели на могилу летчика, сбитого над этим лесом во время войны. Несмотря на то, что могила находилась в лесу, она была с оградкой, на ней стоял обелиск со звездой и табличкой, и лежало много цветов. И вот после этой могилы стали попадаться грибы. Брали только былые, подосиновики и подберезовики, так-как и дед и отец в грибах разбирались плохо, и остальные грибы брать боялись. Дед хорошо знал еще и опята, но их сейчас не было. Кроме комаров, Павлику в лесу все очень нравилось, особенно то, что он первым нашел белый гриб, а еще он нашел и самый большой белый гриб, но дед его забраковал, сказал, что он слишком червивый.

– А давайте возьмем его с собой, ну просто чтобы бабушке показать, а дома потом выбросим, – упрашивал деда внук.

– Нельзя класть его в общее ведро, из него черви по всем другим грибам расползутся, – не согласился дед.

Так бабушка и не увидела самый большой белый гриб, найденный Павликом. А из полного ведра принесенных домой грибов, уже отобранных в лесу дедом, она еще половину забраковала как слишком червивые, и выбросила их на мусорку. Оставшиеся полведра она почистила и теперь отваривала. А потом она их пожарит, и они будут их кушать с жаренной картошкой. А тем временем Павлик убежал к соседям, тете Гале и дяде Володе, чтобы рассказать им о своих успехах в сборе грибов. К ним бегать очень удобно, так как в ограде между дачами есть калитка, и не нужно бегать вокруг по дороге. На самом деле, их соседи такого же возраста как его дедушка и бабушка, но дедушкой и бабушкой их никто не называет, потому, что у них еще нет своих внуков.

Дядя Володя заканчивал пристраивать к своему совсем маленькому домику с одним окошком, такое же маленькое крыльцо. Теперь этот домик хоть немного становился похожим на дачу.

– Ну что, Павлик, теперь моя дача лучше, чем у твоего дедушки? – задал он свой обычный вопрос, чтобы подразнить Павлика.

Ну как можно сравнивать этот домик с дачей дедушки, не понимал Павлик. У его дедушки стоит настоящая жилая круглая бочка для нефтяников севера, со всеми удобствами, даже умывальник в ней есть, правда не работает. А у дяди Володи домик обшит плоским шифером, и вместо умывальника используется, прицепленный в углу между домиком и крыльцом, пятилитровый бочонок из-под пива, к которому он приделал поворотный кран.

– Ну…у, у Вас уже получше стало, – дипломатично отвечает Павлик, – но у дедушки все равно лучше. А я самый большой белый гриб нашел, – хвастается он.

– Позовешь, когда его кушать будете?

– Нет, его дедушка выбросил.

– Наверно он был не вкусным, – опять шутит дядя Володя.

– Дедушка его не пробовал, – вполне серьезно поясняет Павлик, – гриб был червивым. А дома бабушка еще половину грибов выбросила.

– Это нормально, – успокаивает его дядя Володя, – тетя Галя тоже не меньше половины выбрасывает, из тех, которые я приношу из лесу.

– А где тетя Галя?

– На грядках за домиком.

– Тогда я побегу, ей расскажу.

И довольный сегодняшним днем, Павлик убегает к тете Гале, чтобы и с ней поделиться своей радостью.

После ужина к дяде Володе подошел и дед Юра.

– Володя, у тебя здесь есть удочки?

– А зачем тебе? Ты же никогда не ходил на рыбалку.

– Да хотим завтра Павлика на рыбалку сводить.

– Для Павлика как раз есть легкая трехметровая двух коленка. Ему в самый раз будет. А для вас могу предложить только удочки без удилищ, но с поплавками и крючками. Удилища где ни будь на берегу вырежете.

Дед Юра с удочками ушел домой, еще червей нужно копать для завтрашней рыбалки, а дяде Володе неожиданно в голову пришла мысль, что как-то необычно много внимания они уделяют внуку, такого раньше никогда не было. С чего бы это?

На рыбалку собирались сходить на утренней зорьке, но Павлик так сладко спал, что решили его рано не будить, а пойти попозже, когда он сам проснется. Утомленный вчерашним походом в лес, Павлик проснулся только к девяти часам.

– Ну что, идем? – сразу же спросил он, как только открыл глаза.

– Идем, идем. Только сначала умойся и позавтракай, – ответил дед.

Через полчаса Павлик уже был готов и стоял на крыльце с удочкой в руках.

– Ну чего вы возитесь? – подгонял он отца и деда. – Рыба нас уже заждалась.

Втроем вышли с дачи, прошли пятьдесят метров по направлению к трассе, а потом свернули направо, вдоль трассы к речке. Прошли еще двести метров, и вышли на берег небольшой речушки, под названием «Речма». В том месте, где они к ней вышли, ее ширина всего четыре или пять метров. Немного левее, под автомобильным мостом, она более широкая, пожалуй, больше десяти метров, но там она и более мелкая. На берегу стоят две, оставленные кем-то, деревянные рогатки для удочек. Возле них Павлик и решил рыбачить, а отец с дедом пошли в ближайший кустарник вырезать себе удилища. Речушка показалась Павлику совсем мелкой, наверно не больше, чем по колено будет. Каждый камешек на дне видно. А вон и стайка небольших рыбок стоит. Стоят, никуда не плывут, и только слегка шевелят плавниками.

– Папа, я рыбу нашел! – закричал Павлик.

– Ну и чего ты кричишь? – ты же ее распугаешь, – остановил его дед.

Отец настроил Павлику удочку на нужную глубину, которая оказалась не такой уж и маленькой, полтора метра, просто вода очень прозрачная, и дно кажется ближе. Показал, как надевать червя на крючок, и Павлик стал рыбачить. Забросил удочку с червем недалеко от стайки и стал ждать. Но рыбки его червя игнорировали полностью, даже головы в его сторону не поворачивали.

– Нужно забросить так, чтобы они червя видели, – подумал юный рыбак.

Он перезабросил удочку, так, чтобы червяк оказался перед рыбками, но не рассчитал, и груз упал в середину стайки, распугав рыбок. Павлика это огорчило, но рыбки вскоре опять собрались на прежнем месте. Получилось даже здорово, червяк теперь находился между рыбками, им оставалось только клевать. Вот одна подплыла к червяку, понюхала его, но есть не стала, и больше они его червяком не интересовались. Павлик просидел так минут десять, но клевать они не хотели. Ему это надоело, и он решил перезабросить удочку еще раз. На этот раз груз упал далеко от стайки, и Павлик решил подвести его поближе. Когда он проводил червя мимо стайки, стараясь завести его в такое место, чтобы рыбки его видели, одна рыбка бросилась на червя и съела его, поплавок ушел под воду. Вот она, первая поклевка. От радости Павлику хотелось закричать отцу и деду, чтобы они знали, что он поймал рыбку, но он вовремя вспомнил предупреждение деда, что так он распугает рыбу, и готовый было уже вырваться крик радости застрял в горле. Павлик рванул удочку на себя, и рыбка пулей вылетела из воды, перелетела через его голову и упала там в траву. Юный рыбак еле ее нашел, и побежал к отцу, который рыбачил под мостом, показывать свой улов.

– Папа, я поймал! Она как клюнет, как вылетит, я ее еле нашел в траве, – тараторил он, стараясь высказать все свои эмоции сразу.

– Плотвичка. Понятно, сильно дернул. Постарайся не дергать, а тихонько вытаскивать, если еще клюнет, – посоветовал отец.

Следующей поклевки пришлось ждать долго. Павлик несколько раз забрасывал удочку и проводил червя мимо стайки, но рыбки не клевали. Он уже этого червя и через стайку проводил, никакой реакции. Но, при очередной проводке, одна рыбка наконец-то клюнула. Вытащил он ее более аккуратно, чем первую, и рыбка осталась на крючке. Это снова была плотвичка, большая, как две Павликовых ладони. Он снял ее с крючка и аккуратно опустил в ведерко с водой, в котором уже плавала первая плотвичка, теперь ей не будет скучно. До обеда Павлику удалось поймать еще пять рыбок. У него был самый большой улов. Отец с дедом поймали всего по две рыбки. Павлик был бесконечно счастлив, он первый раз пошел на рыбалку, и обловил всех: и отца, и деда.

Пока бабушка чистила и жарила пойманных рыбок, Павлик сбегал к Косте, и в красках ему рассказал, как он ходил на рыбалку, как у него клевала рыба, и как он ее вытаскивал. Не забыл сообщить и о том, что отец с дедом почти ничего не поймали, почти всю рыбу поймал он. Костя ему явно завидовал, ведь его на рыбалку никогда не водили.

Вечером стали собираться ехать в Москву. Отцу в понедельник нужно на работу, а Павлику нужно ехать с мамой на море. Ему очень хотелось увидеть море, но уезжать от бабушки почему-то совсем не хотелось.

– Бабушка, а можно я не поеду на море? Так не хочется ехать. Лучше я здесь останусь.

– Нельзя, Павлик. Мама обидится. Подумает, что это мы тебя не отпустили, и больше не будет тебя к нам отпускать. Давай не будем обижать мамку.

Павлик вздохнул, и покорно сел к отцу в машину, мамку ему тоже обижать не хотелось.

В понедельник утром они вчетвером выехали на море. Дядя Миша за рулем своего старенького «Москвича», рядом с ним мама Оля, а они с Юлей расположились на заднем сидении. Сначала они с Юлей сторонились друг друга и сидели, прожавшись каждый к своей дверке, но потом расслабились и потихоньку начали разговаривать. Павлик рассказывал Юле как он ходил за грибами и на рыбалку, а Юля показывала, какое красивое платье ей вчера для моря мама купила. В обед остановились возле какого-то кафе, где пообедали и скушали по мороженному. И снова в путь. Под вечер дядя Миша сказал, что пора бы с ночлегом определяться, он уже сильно устал. Переночевали в каком-то мотеле, а утром поехали дальше. В обед дети попросили кушать, но дядя Миша сказал, чтобы пожевали пока печенье с газировкой, останавливаться пока не будут, до моря осталась пара часов езды, там и пообедают.

Проехали длинный спуск, дальше начинался крутой подъем, и дядя Миша нажал на газ, чтобы с разгона на него выскочить. Машин почти нет, только с горки навстречу спускается автобус. Когда до автобуса оставалось метров тридцать, из-за него вдруг выскочила, несущаяся на огромной скорости по их полосе, иномарка, которая тормозить явно не собиралась.

–Затормозить? – подумал дядя Миша. – Нет, это не спасет, она все равно в них врежется. Вправо уйти нельзя, там отбойник, остается уходить только влево, под автобус, у него скорость небольшая, может его водитель и успеет затормозить.

И дядя Мише вывернул руль влево. Но водитель автобуса на такой неожиданный маневр не рассчитывал, и затормозить не успел. «Москвич» влетел под автобус. Последнее, что видел Павлик, были быстро приближающиеся включенные фары автобуса. До моря он не доехал, и море так и не увидел.

Все ехавшие в «Москвиче» погибли мгновенно. Первый суд вину за ДТП повесил на погибшего водителя «Москвича», и только благодаря настойчивости отца Павлика, Саши, нашли спровоцировавшую это ДТП иномарку, и второй суд признал виновным в ДТП находившегося за ее рулем армянина, который этим судом и был осужден. Справедливость как бы восторжествовала, но сына Саше это уже вернуть не могло. Косте, другу Павлика, о его смерти так и не рассказали, сказали, что они с мамкой переехали жить в другое место, поэтому к бабушке Павлик больше приезжать не будет.

Это опять она – судьба. С ней все более-менее понятно, от нее не отвертишься, и ее не изменишь. Здесь странно другое, поведение участников этих событий в последние два дня. Они как будто, что-то предчувствовали, явно не осознавая этого, они как будто навсегда провожали Павлика, стараясь, чтобы эти дни ему максимально запомнились. А как Павлику не хотелось ехать на море, которое он никогда не видел? Тоже неосознанное предчувствие чего-то плохого? Одни загадки. Мистика какая-то.

Дядя Ваня

Он лежал на диване и смотрел в потолок. Старался ни о чем не думать, но грустные мысли сами лезли в голову. Многие ему завидуют, считают, что у него жизнь сложилась прекрасно. Ему уже исполнился девяносто один год, а он при ясной памяти и на своих ногах до сих пор ходит. Вырастил сына Николая и дочь Нину, есть внуки и правнуки. Чего еще желать в его возрасте? А ему очень тяжело и грустно. Кажется, еще совсем недавно он был незаменимым в селе человеком, как-никак единственный на три села ветеринарный врач. А теперь он никому не нужен. Тяжело это осознавать. Бывало, вызывали его к заболевшей скотине в любое время суток, и он ехал на вызов, и в дождь, и в пургу. Иногда такой режим работы выводил его из себя, и он ругался и матерился, но никому не отказывал, ехал в любое место и в любую погоду. Сколько животных он спас за свою жизнь? Не сосчитать. И люди были ему за это благодарны, и уважали. Обращались всегда не иначе как Иван Павлович, те, кто по моложе, звали дядей Ваней. С каким удовольствием он вернулся бы сейчас в это свое прошлое, и ездил бы в дождь и в пургу, в любое время суток на вызовы. Он бы даже не матерился на такую работу. Лежать целыми днями дома на диване и ничего не делать – это оказалось гораздо тяжелее.

А когда-то он был молодым, и проходил пешком до двадцати километров в день. Ничего, выдерживал. Только бывало придет из Гинеевки на обед, как уже просят прийти в Скрыпаи, там корова на ноги не встает, и, наскоро перекусив, Иван идет пешком в Скрыпаи. Тогда же он и со своей будущей женой Анютой познакомился. Вроде бы очень хорошая была девушка. Или он что-то очень важное тогда в ней не рассмотрел? Но со временем, Анюта превратилась в очень злую и вредную бабу Нюсю. Ох и намаялся же он с ней за свою жизнь, царство ей небесное. Его мать, добрейшую бабушку Харитину, Нюся почему-то люто ненавидела, и поедом его ела, если узнавала, что по дороге с работы он заходил к своей матери, которая жила на краю села, рядом с колхозной фермой, все в той же хатке, в которую ее переселили после раскулачивания. Иногда ему убить жену хотелось, так она его доводила. Но теперь, и это уже кажется мелким и незначительным.

Вспомнил, как потом он купил себе велосипед. Так уже можно было жить, это не то, что пешком по трем селам мотаться. Теперь, после обеда, он даже немного отдохнуть успевал. Сын подрос, и тоже на ветеринара выучился. Теперь их было уже двое, уже и выходные дни удавалось выкраивать. Но про сына Ивану вспоминать не хотелось. В отличие от отца, который никогда не пил на работе, да и в нерабочее время выпивал крайне редко, (а было ли у него это нерабочее время, когда могли вызвать в любой момент), сын не мог отказаться от рюмки водки, которую ему предлагали почти на каждом вызове. В результате, Николай спился, и Иван опять остался единственным ветеринаром на три села. А годы брали свое, уже и крутить педали велосипеда стало ему тяжело. Тогда колхоз выделил ему лошадку, которая находилась у него дома. Иногда он ездил на ней верхом, но чаще на телеге. С работой справлялся, казалось бы никуда не спешил, а везде успевал. По-прежнему поднимал скотину на ноги, промывал и запускал работать остановившиеся желудки. Почти до восьмидесяти лет работал. А когда и перестал работать, то тоже не сидел сложа руки и не лежал дома на диване, как сейчас, а помогал дочери и зятю по хозяйству, да что там помогал, все домашнее хозяйство было на нем. Вот только за последний год он сильно ослабел. Уже не может ни воды из колодца вытащить, ни скотину покормить, ни навоз убрать. Сам с трудом до туалета доходит. Странные люди, ну чему тут можно завидовать? И его мысли уносятся в прошлое. Вот говорят, что он прожил хорошую жизнь. А что там было хорошего? Что они знают про его жизнь?

Почему-то вспомнилось раскулачивание. Раскулачивать пришли, когда отца почему-то не было дома. Разрешили надеть на себя свою одежду и по маленькому узелку взять в руки, больше ничего брать не разрешалось. Мать одела одиннадцать своих детишек, в маленькие узелки положила немного хлеба и детское бельишко, себе же даже узелок не связала, так как руки у нее были заняты, на руках у нее была самая маленькая Паша, полгодика всего. Закутала Пашу в надетый на себя тулуп и все вышли на улицу, где их уже ждала телега. И тут, при свете морозного дня, старший разглядел, что на Харитине одет новый тулуп.

– Ну ка снимай тулуп, сучка кулацкая! – закричал он на мать.

Та стояла, явно не понимая, что от нее хотят. Не собираются же они раздевать ее на таком морозе? Но именно это они и хотели, уж больно добротным был новый тулуп. Один из активистов подскочил к растерянной матери и стал стаскивать с нее тулуп. Маленькая Паша выпала из рук матери в снег, и громко заплакала. Ваня подбежал и поднял сестричку на руки, вытирая снег с ее маленького личика, и успокаивая. А мать осталась на морозе в одной старенькой кофточке. Их всех погрузили на телегу и повезли на самый край села, где стояла маленькая, на данный момент ничейная хатка, возле которой их и выгрузили. Хорошо еще, что в своем селе оставили, а не вывезли на Урал, как других раскулаченных. А какие они кулаки? В хозяйстве была одна коровка и две лошадки. На то, что на эту одну коровку у них одиннадцать детей, никто даже не посмотрел. После раскулачивания некоторые дети умерли, другие погибли во время войны, в том числе на войне погиб и их отец. В итоге, после войны в живых их осталось пятеро: Николай, Федор, он Иван, Дуся и младшая Паша. Сейчас в живых осталось только двое: он и Паша, тоже уже вся больная.

И опять мысли уносят его в прошлое. Вспомнилось начало войны. Немцы пришли в село как-то совсем неожиданно. Только накануне вечером мобилизованных на фронт молодых ребят, в том числе и двух его старших братьев Петра и Михаила, построили в колонну и пешком отправили на Змиев, а уже на следующий день утром, в село пришли немцы. В тот же день и узнали, что отправленную колонну перехватили немцы и всех расстреляли. Ему тогда еще и четырнадцати не было, но его, вместе с другой молодежью, немцы отправили на работы в Германию. Там он четыре года работал у какого-то бюргера на ферме, ухаживал за коровами и поросятами, вместе с ними в подсобке и спал. Ему тогда повезло, голодным он никогда не был, всегда можно было съесть пару картошин из того корма, которым он кормил свиней. И немец был не очень злой, бил редко.

Все он выдержал, все пережил, но так плохо как сейчас, ему еще никогда не было. Он чувствовал свою ненужность, и это его сильно угнетало. Вместо помощника, каким он был в последнее время, он становится обузой для дочери и зятя. А ведь раньше на нем все держалось, и он даже думал, что без него они не справятся, и все развалится. Оказывается, он переоценивал свое значение, ничего не развалилось, справляются и без него, он им теперь только мешает. Зять делает вид, что все нормально, а дочь начинает на него покрикивать, то не там встал, то не там сел, везде он ей мешает, наверно у покойной матери научилось. Та, в последние годы своей жизни, постоянно на него кричала, он ей тоже везде мешал. Но тогда он еще мог куда-то уйти, чтобы не слышать всего этого крика и визга, а теперь уже никуда не уйдешь, ноги не носят, приходится все выслушивать и терпеть. О…ох, как это унизительно. А что будет дальше? Что будет, когда он не сможет и до туалета дойти? Нет, этого нельзя допустить, пока он еще кое как может ходить и распоряжается своим телом, нужно что-то решать. Он уже достаточно пожил, то, что будет дальше, это уже будет не жизнь, это будут сплошные мучения, как физические, так и моральные. К физическим болям за последний год он уже привык, постоянно болит все тело, он даже затрудняется назвать ту часть тела, которая у него не болит. А по ночам ноги так выкручивает, что уснуть невозможно, и он всю ночь ворочается, мешая спать дочери и зятю. Иногда слышит в свой адрес: «За день выспался, теперь ему не спится, и нам мешает». Им даже невдомек, что не спит он от боли. Но физических страданий он не боялся, а вот моральные страдания его страшили.

Он опять вспомнил сына Николая. Тогда, когда Николай повесился, он его осуждал, ведь это большой грех, наложить на себя руки. А теперь он его понимал. Николай уже не мог избавиться от пьянства и прекрасно это понимал, не хотел становиться ни для кого обузой, поэтому и решил вовремя уйти из жизни. Пора и ему принимать какое-то решение, пока еще он может что-то решать, потом будет поздно. Иван обул валенки, и, с трудом передвигая ноги, пошел в сарай. Ноги скользили по снегу, и он пару раз чуть не упал, а падать ему никак нельзя, самостоятельно он может и не подняться. С трудом добрался до сарая и сел отдохнуть на перевернутый ящик. Зачем сюда пришел, он еще точно не знал, так оглядеться, и посмотреть кое-что. На гвозде должны были висеть возжи, но их почему-то на месте не было. Вместо них на гвозде висел только налыгач, кусок веревки, длиной порядка двух метров, которым за рога привязывали корову.