скачать книгу бесплатно
Ошибка доктора Данилова
Андрей Левонович Шляхов
Доктор Данилов
Много куда закидывала судьба доктора Данилова, но выступать в роли судебного эксперта ему еще никогда не доводилось. Впрочем, выступить ему так и не довелось, но он старался сделать все возможное для защиты несправедливо обвиненного коллеги… «Правосудие торжествует даже в тех случаях, когда у него нет для этого оснований», говорил Конфуций.
Андрей Шляхов
Ошибка доктора Данилова
Соблюдая установленные традиции, автор сообщает своим уважаемым читателям и вообще всему человечеству, что все события, о которых рассказывается в этой книге, являются продуктом его буйного неукротимого воображения, точно так же, как и имена действующих лиц, которые выдуманы от первой буквы до последней. Короче говоря, все совпадения случайны… Но мы-то с вами хорошо знаем, что ничего случайного в этом мире нет и быть не может.
«Вообще всю жизнь стройте по шаблону. Чем серее и монотоннее фон, тем лучше… Не воюйте вы в одиночку с тысячами, не сражайтесь с мельницами, не бейтесь лбом о стены… Да хранит вас Бог от всевозможных рациональных хозяйств, необыкновенных школ, горячих речей… Запритесь себе в свою раковину и делайте свое маленькое, Богом данное дело… Это теплее, честнее и здоровее. А жизнь, которую я пережил, – как она утомительна! Ах, как утомительна!.. Сколько ошибок, несправедливостей, сколько нелепого…»
Антон Павлович Чехов, «Иванов»
«Правда, несомненная правда, что я сделал ошибку.
И даже было, может быть, много ошибок…»
Федор Михайлович Достоевский, «Кроткая»
«Человеку свойственно ошибаться»
Луций Анней Сенека Старший
Глава первая. Здесь я командую парадом!
Нормальные люди отчитывались о докладах, прочитанных где-то на стороне, лаконично. На такой-то конференции выступил с тем-то, были вопросы, в целом восприняли хорошо – и точка! Но отчеты доцента Савельева растягивались, как минимум, на полчаса, а то и дольше. Савельев вообще был многословен, он никогда не мог ответить «да» или «нет», а выдавал целую речь – «поймите меня правильно, в данной ситуации я просто не могу принять иного решения, потому что…» И не остановится, зануда этакая, пока не перечислит все причины, по которым он не может провести практическое занятие вместо заболевшего сотрудника или написать рецензию на статью.
Доцент Сааков утверждал, что, прежде чем лечь в постель с женщиной, Савельев излагает ей преимущества полового размножения перед бесполым, затем переходит к роли эротических отношений в жизни людей, проговаривает физиологические аспекты совокупления и только после этого приступает к делу. А что? С такого дятла станется… Ну а в тех редких случаях, когда Савельеву выпадал случай рассказать о своих достижениях, пусть даже и надуманных, он сыпал словами так обильно, что в них можно было утонуть. Заодно и раздувал сделанное до невероятных размеров. Вот что, к примеру, можно выжать из регионарной анестезии[1 - Регионарной анестезией называется разновидность анестезиологического пособия, суть которой заключается в прерывании проведения болевых импульсов от места вмешательства посредством блокады проводящих путей.] у пациентов с ожирением? Казалось бы, что все возможное из этой темы давно уже выжато. Ан нет – доцент Савельев десяток статей опубликовал, на трех конференциях с докладами выступил и монографию клепает… Почему его аспиранты с ординаторами так любят? Да потому что другие кафедральные эксплуататоры грузят их написанием серьезных научных статей, для которых требуется перелопатить кучу литературы, а Савельеву можно и из наспех надерганных абзацев текст составить. Он по нему пройдется – здесь добавит, там уберет, вставит какие-то обновленные данные и опубликует. Другим рецензенты научных журналов по три раза тексты статей на доработку возвращают, а Савельев всегда публикует свои опусы с первого захода, потому что человек умеет выстраивать и поддерживать отношения с нужными людьми. При желании он сможет сказку о спящей царевне в «Проблемы анестезиологии и реаниматологии» пропихнуть как интересный исторический пример длительного пребывания в коматозном состоянии. А почему бы и нет? Случай-то интересный…
Монотонный савеловский бубнеж усыплял лучше любого снотворного, но спать на кафедральном собрании было невозможно – сотрудники сидели на виду у заведующего, за длинным совещательным столом, приставленном к его рабочему столу. Каждый боролся со сном по-своему. Кто-то время от времени щипал себя за бедро, кто-то дергал за ухо, кто-то тер глаза пальцами… Данилов составлял в уме заковыристые шахматные задачи-многоходовки, особо удачные из которых предлагались вниманию Марии Владимировны, с недавних пор обнаружившей у себя талант к шахматам. Над некоторыми задачами дочь могла ломать голову несколько дней подряд, но ни одну не бросила нерешенной, причем справлялась самостоятельно, без посторонней помощи – сказывалась материнская целеустремленность, помноженная на отцовское упрямство.
Выражение даниловского лица при составлении задач становилось вдумчиво-серьезным, к тому же он время от времени кивал, если делал правильный шаг, или качал головой, если ошибался, так что со стороны создавалось впечатление внимательного слушания. Шеф даже ставил Данилова в пример: «Вот Владимиру Александровичу, в отличие от остальных, интересно, что говорят коллеги!». Ага, как бы не так! Кому может быть интересно слушать, как проходной доклад на затасканную тему выдается за научное событие эпохального масштаба? Разве что только самому Савельеву.
Сегодня пятиходовка никак не складывалась, а когда, наконец, сложилась, Данилов вдруг понял, что мат запросто ставится в три хода. Если вместо задуманной трехходовки у тебя получается пятиходовка, то это хорошо, а вот если наоборот, то это провал из серии «сделать хотел грозу, а получил козу». Обозвав себя бестолочью, Данилов вслушался в речь Савельева и с тоской подумал о том, что раньше, чем через десять минут тот отчитываться не закончит.
К шахматам после провала сегодня больше не тянуло. Тянуло домой, где дожидались своего часа замаринованные со вчерашнего вечера стейки. В середине мая Данилов с Еленой побывали в культовой «Стейкарне на Пятницкой», которую всячески превозносили в сетях и, к тому же, активно нахваливал Никита. Попробовав стриплойн, который, разумеется, был не просто стриплойном, а «настоящим стриплойном от Пекоса Билла» (знать бы еще, кто это такой), Данилов сказал, что сочность – это еще не самое главное достоинство стейка, у него, как и у любой еды, в первую очередь должен наличествовать вкус. Елена, которую ее «пиканья от Пеле» вполне устроила, посоветовала мужу готовить самые вкусные в мире стейки дома, правильным образом из правильного мяса. «У меня специальной сковородки нет, а на обычной получается гибрид шницеля с бифштексом» отшутился Данилов и получил на День медика в подарок трехкилограммовую чугунную сковороду с концептуальными выступами-ребрами. Назвался груздем – полезай в кузов. Данилов опробовал подарок в деле, понял, что это хорошо и стал регулярно готовить стейки.
Закончив перечислять вопросы, которые были заданы ему на конференции, Савельев вернулся к тому, с чего начал – к актуальности разрабатываемой темы. Доцент Паршин демонстративно зевнул, а затем скривился так, будто съел что-то кислое. Заведующий кафедрой сделал вид, будто ничего не заметил. При прежнем заведующем шеф и Паршин, работавшие в филиале кафедры, расположенном в шестнадцатой больнице на Нахимовском проспекте, были в хороших отношениях. После того, как Владислава Петровича назначили заведующим, Паршин попытался поэксплуатировать эти хорошие отношения, но сразу же получил по ушам, потому что шеф никому не позволял манипулировать собой. После того, как надежды Паршина на скорую защиту докторской и вожделенное профессорство накрылись медным тазом, убежденный лоялист превратился в стойкого оппозиционера, так и норовившего подпустить очередную шпильку шефу и тем, кого считал его любимчиками. Савельев к любимчикам не относился, он был из тех, про кого говорят: «не трогай – вонять не будет», но озлобленный Паршин таких тонкостей не понимал.
«Чтоб на тебя икота напала!», пожелал в сердцах Данилов, глядя на костистую физиономию докладчика. В даниловской классификации человеческих особей Савельев стоял на низшей ступеньке, отведенной для «угодяев» – угодливых негодяев, которые в глаза льстят, а за глаза делают пакости.
Пожелание не сбылось. Савельев без каких-либо помех закончил свой отчет, закрыл ноутбук, провел по крышке ладонью, смахивая несуществующую пыль и обвел коллег взглядом – вопросы будут? Дураков, желающих подливать масло в огонь его красноречия, разумеется, не нашлось.
– Родион Николаевич, я завтра предоставлю вам пятнадцать минут в начале своей лекции для сотрудников нашей больницы, – сказал заведующий кафедрой, делая ударение на словах «пятнадцать минут». – Дадите коллегам практические рекомендации по теме вашего доклада, хорошо?
В принципе, шеф мог бы дать эти рекомендации и сам, но он любил привлекать подчиненных к участию в собственных лекциях. Хорошо, если сотрудник работал здесь же, в семьдесят седьмой больнице – в этом случае выступление не отнимало много времени. А вот тем, кто работал в филиале, ради короткого выступления приходилось тратить на дорогу туда и обратно около двух часов.
– К огромному моему сожалению, Владислав Петрович, я завтра не смогу, – ответил Савельев, растягивая узкие губы в подобии виноватой улыбки.
– Почему? – кустистые брови заведующего кафедрой удивленно приподнялись, а затем сошлись вместе на переносице.
Подобно большинству начальников шеф не любил, когда ему перечили, ну а от Савельева он ничего подобного ожидать не мог, поскольку тот всегда безропотно-беспрекословно исполнял все распоряжения начальства.
Народ встрепенулся – собрание начало принимать интересный оборот.
– Дело в том, Владислав Петрович, что профессор Ямрушков, у которого я когда-то учился, обратился ко мне с предложением, принять участие в работе судебной экспертной комиссии…
– Экспертной комиссии? – недоуменно переспросил шеф.
– Да, экспертной комиссии, под руководством Валентина Семеновича, – с достоинством ответил Савельев. – Его, как нештатного судебно-медицинского эксперта и одного из лучших специалистов в стране, вдобавок еще и автора руководства…
– Я прекрасно знаю, кто такой Ямрушков! – раздраженно перебил шеф. – Что за комиссия?
В голове у Данилова промелькнули две мысли – радостная и удивленная. Он порадовался тому, скучное собрание хоть как-то оживилось, и удивился тому, что такого непроходимого дурака, как Савельев, пригласили в судебные эксперты. Он же только языком трепать мастер, а попроси его пациента к «вентилятору»[2 - «Вентилятор» – жаргонное название аппарата искусственной вентиляции легких.] подключить, так ведь не справится. Практические занятия со студентами и ординаторами проводит в кабинете, без выхода в реанимационный зал или операционную. Бумажный врач, одним словом. На словах тебе что угодно объяснит, но показать не покажет.
– Шестого апреля текущего года в больнице имени Филомафитского, – начал Савельев, – это бывшая сто восьмая больница, которая на Лобненской улице…
– Это мы знаем! – шеф и демонстративно посмотрел на висевшие на стене часы. – Давайте конкретику. Что там произошло?
Вопрос был риторическим. О том, что случилось в бывшей сто восьмой больнице, в той или иной степени, знали все собравшиеся. Информация поступала как из кулуаров, так и из средств массовой информации, для которых любое «дело врачей» было лакомым куском, который можно пережевывать бесконечно. Но шеф любил порядок. Затронул тему – доложи.
– На восьмой день после операции протезирования аортального клапана умер, не приходя в сознание, восемнадцатилетний пациент кардиохирургического отделения, – продолжал Савельев. – На вскрытии выяснилось, что причиной смерти стал инфаркт мозга, вызванный воздушной эмболией[3 - Эмболией называется закупорка кровеносных сосудов пузырьками воздуха, тромбами, жировыми частицами и прочими субстанциями, не способными растворяться в крови.] мозговых артерий. По жалобе родителей умершего было открыто уголовное дело…
– Хирурги обвиняют анестезиолога, а он – хирургов! – вставил Сааков. – Вечная песня!
– Оперировал профессор Раевский, тот самый, который…
– Который великий и ужасный, – с ехидцей перебил шеф. – А как фамилия анестезиолога? Кажется Сапегин…
– Сапрошин его фамилия, Владислав Петрович, зовут Юрием, а отчество я запамятовал.
О профессоре Раевском Данилов был наслышан. Чаще всего, говорили о нем с придыханием – золотые руки, великий диагност, ученик самого Кунчулия… С таким мамонтом тягаться сложно. Расклад был явно не в пользу анестезиолога Сапрошина. Особенно с учетом того, что хирургов двое, а то и трое (такие операции без ассистентов не делаются), а анестезиолог один. Медсестер в расчет можно не брать, их дело – сторона. Противоборство идет между врачами.
– Дело сложное, – продолжал Савельев, убедившись, что у шефа пока нет вопросов. – Следствие установило вину Сапрошина, но на суде возникли… хм… проблемы, связанные с тем, что Сапрошин свою вину категорически не признает. Для полной ясности суд был вынужден назначить повторную экспертизу, комиссионную, в проведении которой мне предстоит участвовать. Признаться честно, я совершенно не горю желанием, но и не могу отказать Валентину Семеновичу, которого я искренне и глубоко уважаю и как человека, и как специалиста с большой буквы…
У заведующего кафедрой начал подергиваться левый глаз, что служило признаком сильного раздражения. Савельев не обратил внимания на этот тревожный симптом, а, возможно, что он просто не заметил его, поскольку сидел по правую руку от шефа.
– Завтра на одиннадцать часов у меня назначена встреча с судьей для согласования вопросов, касающихся моего участия в работе комиссии, и потому, при всем моем желании, я не смогу присутствовать на вашей лекции, Владислав Петрович. К огромному моему сожалению…
– Очень хорошо! – сказал шеф, нахмурившись пуще прежнего. – Мой коллега привлекает моего сотрудника к участию в судебном процессе, а я узнаю об этом случайно! Я считаю, что Ямрушкову следовало переговорить со мной, прежде чем приглашать моего сотрудника в свою комиссию. В конце концов, мы с ним в одном университете работаем, надо же проявлять тактичность… И вообще, зачем ему понадобились именно вы?
Вопрос прозвучал как откровенное оскорбление – ну какой из тебя эксперт? Данилов подумал о том, что профессору Ямрушкову явно нужен не профессионал, а конформист, условный Васин, который на все согласен. По этой части Савельеву не было равных. Если шеф скажет, что солнце восходит на севере, а садится на юге, Савельев не просто с этим согласится, но и придумает подходящее объяснение абсурдному утверждению.
– Дело, как я уже говорил, сложное, Владислав Петрович, – в голосе Савельева проявились елейно-заискивающие нотки. – Вопрос неоднозначный, потому и потребовалась повторная комиссионная экспертиза. Валентин Семеновичнабирает в комиссию тех, кому он полностью доверяет. Вы же знаете, как Валентину Семеновичу дорога его кристально чистая репутация…
– Репутация всем дорога! – хмыкнул шеф. – Мне тоже, к вашему сведению. И меня совершенно не радует, когда ко мне относятся пренебрежительно, словно к пустому месту. На всякий случай, а то вдруг кто забыл, напоминаю, что я пока что являюсь заведующим кафедрой анестезиологии и реаниматологии, на которой все вы имеете счастье работать! Поэтому извольте согласовывать со мной все ваши рабочие планы, в том числе и участие в сторонних комиссиях. Надеюсь на понимание.
Там, где умный сочтет нужным промолчать, дурак обязательно выскажется, на то он и дурак. Савельев решил оправдаться.
– Мне было неловко беспокоить вас по таким пустякам, Владислав Петрович, – заюлил он. – Вопрос-то незначительный, совершенно не заслуживающий вашего внимания. Я же имею представление о том, как вы заняты…
– Незначительный?! – нехорошо прищурился шеф. – Позвольте мне самому решать, что заслуживает моего внимания, а что нет! Из-за этой вашей комиссии срывается учебный процесс на моей кафедре! – слова «вашей» и «моей» шеф произнес с нажимом. – Вы не можете завтра быть на очень важной лекции, которую я читаю для врачей, – шеф поднял вверх указательный палец и потряс им, подчеркивая важность события, – потому что у вас встреча со следователем…
– С судьей, – поправил Савельев.
– Да хоть с прокурором! – рявкнул шеф, никогда еще не повышавший голоса, во всяком случае – при кафедральных сотрудниках. – Вы недавно попросили меня дать вам возможность закончить докторскую и дописать монографию. Было такое?
Савельев молча кивнул. Лицо его побледнело, а уши, напротив, густо покраснели.
– Я не хочу сейчас заострять внимание на том, чего мне стоило перераспределение вашей нагрузки среди других сотрудников, – заведующий кафедрой медленно обвел взглядом всех присутствующих. – Скажу только, что недовольства было много. Но я пошел вам навстречу, Родион Николаевич, потому что хорошо помню, как сам выкраивал время для написания моих диссертаций. И что же получается? С одной стороны вы просите снять с вас часть нагрузки, а с другой – берете дополнительную нагрузку на стороне. Где логика?
Савельев ничего не ответил.
– Где логика, я вас спрашиваю? – повторил шеф. – Или вам судебная медицина стала ближе нашей специальности? Так переходите на кафедру к Ямрушкову, я вас задерживать не стану!
Последняя фраза прозвучала угрожающе. Лицо Савельева побледнело еще сильнее, а уши покраснели так, что от них впору было прикуривать.
– Владислав Петрович, я вам безмерно благодарен за все, что вы для меня сделали, но я не мог отказать Валентину Семеновичу, одному из моих учителей, – Савельев тяжело вздохнул и развел руками. – Я понял, что поступил неправильно и прошу у вас прощения за свою ошибку. Вы совершенно верно сказали – я должен был сразу же поставить вас в известность и в следующий раз я так и сделаю, обещаю.
– Нет, – покачал головой шеф, – вы ничего не поняли, Родион Николаевич. Вы ставите меня, заведующего кафедрой, перед фактом и говорите, что исправить ничего нельзя. Так нельзя, во всяком случае – со мной. Это первое. Второе – вы должны были не ставить меня в известность, а спросить, считаю ли я возможным ваше участие в работе комиссии и не повредит ли это нашим кафедральным делам. Вы дважды проявили неуважение – и когда приняли предложение без моего ведома, и сейчас, когда пытаетесь настоять на своем. Выходит, что Валентина Семеновича вы уважаете настолько, что не можете ему отказать, а меня, соответственно, не уважаете, поскольку отказываетесь выполнять мои распоряжения, касающиеся ваших прямых обязанностей. Я прав или не прав?
– Вы правы, Владислав Петрович, а я кругом неправ! – с готовностью подтвердил Савельев. – Поверьте, что я бы с радостью все исправил, будь у меня такая возможность…
– В общем так, Родион Николаевич! – шеф негромко, но резко хлопнул по столу ладонью. – Та нагрузка, которую я с вас снял по вашей просьбе, возвращается к вам в полном объеме. Это первое. Если вас завтра не будет на лекции, вы получите выговор. Это второе. Я говорю при всех, а вы знаете, что я слов на ветер не бросаю. И третье – я не склонен работать с теми, кто меня не уважает! Здесь я командую парадом, а не вы! Вы меня хорошо поняли или мне повторить?
– Понял, Владислав Петрович, как не понять… – залепетал Савельев. – Я постараюсь все уладить… Перенесу встречу на другое время…
Доцент Сааков, встретившись взглядом с Даниловым, подмигнул ему и выпятил нижнюю губу – эк как корежит нашего Савелия! Данилов подмигнул в ответ – так, мол, ему и надо, нехорошему человеку. К Савельеву на кафедре относились плохо. Одни недолюбливали, другие ненавидели.
– Нет, вы меня не совсем поняли, Родион Николаевич, – теперь голос шефа звучал мягко, чуть ли не ласково, но эта ласковость была такой, что Савельев вздрогнул. – При вашей загруженности вы вряд ли сможете выкроить время для работы на стороне. Я не могу диктовать вам свою волю и навязывать свои решения. Скажу лишь одно – если вы намерены продолжать работу на нашей кафедре, то вам придется отказаться от предложения Валентина Семеновича. Мне доводилось выступать в качестве судебного эксперта, и я хорошо представляю, сколько времени отнимает эта деятельность. Это только на первый взгляд кажется, что все быстро и просто, а на самом деле… – шеф махнул рукой, давая понять, что все не быстро и не просто. – А я вам впредь навстречу не пойду и нагружать коллег вашими делами не стану, имейте это, пожалуйста, в виду!
Профессор Ряжская, которой перепало что-то из снятой с Савельева нагрузки, демонстративно закатила глаза и потеребила воротник халата – ах, какое облегчение!
– И будете совершенно правы, Владислав Петрович, потому что я это заслужил! – подхватил Савельев, оправдывая пословицу «бесстыжему плюй в глаза, а он говорит: божья роса». – Да я и не рискну впредь беспокоить вас своими просьбами… Но как мне поступить в сложившейся ситуации? Валентин Семенович хотел, чтобы среди членов комиссии непременно был сотрудник нашей кафедры, репутация которой…
«Он еще глупее, чем я думал, – констатировал Данилов. – Сейчас шеф скажет, что Ряжская или Сааков вполне могут выступить в качестве эксперта, на доценте Савельеве белый свет клином не сошелся».
Данилов почти угадал и ошибся только в объекте.
– На вас, Родион Николаевич, белый свет клином не сошелся, – сказал заведующий кафедрой. – Если Валентину Семеновичу непременно хочется иметь в комиссии сотрудника нашей кафедры, то мы не станем его огорчать. Вас может заменить…
Заведующий кафедрой сделал паузу, выбирая подходящую кандидатуру.
«Шеф выберет Саакова, – подумал Данилов. – Он спокойный и вменяемый, хоть и юморист. Ряжская сразу же начнет рвать на себе халат и вопить о том, что ей снова придется за кого-то отдуваться, что у нее гастрит, холецистит, гипертония и вообще весь справочник внутренних болезней…».
– Вас может заменить Владимир Александрович! – шеф посмотрел на Данилова взглядом, дававшим понять, что возражения будут отвергнуты. – Практического опыта у него побольше, чем у вас, да и вообще…
Развивать тему «и вообще» заведующий кафедрой на стал. Сааков, с недавних пор прозвавший Данилова «Шерлоком», изобразил, будто он в задумчивости курит трубку. Понимать эту пантомиму следовало так – ну кому же еще экспертничать, если не тебе?
Заведующий кафедрой выжидательно смотрел на Данилова, который хотел сказать, что он совершенно не годится на роль эксперта, но вместо этого согласно кивнул. Наедине с шефом Данилов непременно бы отказался, сославшись на занятость, работу над диссертацией и особенности своего ершистого характера, совершенно непригодного для работы в комиссиях. В крайнем случае можно было бы напомнить шефу, что он совсем недавно откликался на его личную просьбу, так что сейчас очередь кого-то другого. Но на людях всего этого не скажешь, а шеф ждет ответа прямо сейчас. Опять же, если после отказа шеф переключится на другого сотрудника, то тот, следуя примеру Данилова, тоже откажется, а за вторым откажется третий и собрание закончится феерическим хапараем в стиле «кто тут крайний?». Лучше согласиться, раз уж выпала такая планида. Опять же – любопытно. Куда только не закидывала судьба-ехидна доктора Данилова, но вот в шкуре судебного эксперта он еще ни разу не оказывался. Но пока еще рано «раскатывать губы». Что с того, что шеф предложил, а Данилов согласился? В первую очередь с заменой должен согласиться профессор Ямрушков, который приглашал в комиссию не Данилова, а Савельева. Данилов с Ямрушковым знаком не был, просто знал понаслышке, что на кафедре судебной медицины есть такой профессор, довольно известный.
– Я вам после собрания дам всю информацию, Владимир Александрович, – затараторил Савельев, явно обрадовавшийся тому, что дело закончилось малой кровью. – Нет, не будем откладывать! Зачем? Я вам прямо сейчас все на почту и отправлю…
Он раскрыл ноутбук и проворно застучал пальцами по клавишам.
«А ты поумнел, Вольдемар!», не то похвалил, не то поддел внутренний голос.
«Скорее постарел», с легким налетом грусти подумал Данилов.
Цифра прожитых лет не то, чтобы тяготила или пугала, а просто удивляла – когда это я успел столько прожить? Казалось бы, еще вчера было двадцать, а теперь уже до полтинника рукой подать.
Глава вторая. В начале славных дел
Кафедра судебной медицины располагалась в угловом двухэтажном здании из красного кирпича, построенном в конце позапрошлого века. Внутренняя отделка гармонировала с внешним обликом – лепнина на потолке, деревянные перила, притворяющиеся медными латунные таблички у массивных дверей, стилизованные под старину дверные ручки… Не хватало только ковровой дорожки в коридоре. Ну и сидящего у входа охранника следовало в ливрею одеть, чтобы не выпадал из антуража.
Профессор Ямрушков занимал лучший кабинет – угловой на втором этаже. Единственным старинным аксессуаром здесь было пресс-папье на профессорском столе, при близком рассмотрении оказавшееся замаскированной пепельницей. Все прочее укладывалось в рамки современного начальственно-профессорского стиля – массивная деревянная мебель, кресло размером с трон, шеренги дипломов на стенах… За спиной у хозяина кабинета висела большая цветная фотография, на которой президент вручал Ямрушкову какую-то награду.
Перед знакомством Данилов навел кое-какие справки. Общее мнение о Ямрушкове сводилось к тому, что с ним лучше дружить. На кафедре Ямрушков играл роль кардинала Ришелье, реального правителя при номинальном – заведующем кафедрой профессоре Шапарове, получившем эту должность по наследству от своего отца, одного из светил отечественной патологоанатомии, ученика самого Абрикосова.[4 - Патологическая анатомияи судебная медицина – близкородственные специальности. Академик Алексей Иванович Абрикосов (1875–1955) – основоположник отечественной патологической анатомии.] Как это часто бывает, матушка-природа отдохнула на сыне гения, причем отдохнула конкретно, не дав ему ни острого ума, ни твердого характера, ни умения разбираться в людях и ладить с нимим. Шапаров держался в заведующих только благодаря тому, что Ямрушков предпочитал править из тени, так ему было удобнее. Шапарову так тоже было удобнее. Он мог спокойно предаваться своему хобби – коллекционированию картин русских пейзажистов XIX века – и знать при этом, что дела на вверенной ему кафедре идут надлежащим образом.
Ямрушков явно косплеил Чехова – зачесанные назад волосы, небольшая бородка, очки в тонкой оправе, похожие на пенсне, старомодная бабочка вместо обычного галстука… Только вот комплекция у него была совершенно не чеховской, да и лицо раза в два шире, чем у Антона Павловича, отчего бородка и невесомые очки смотрелись на нем как чужеродные элементы. «С такой комплекцией лучше под Крылова косить», подумал Данилов, разглядывая бабочку, которая особенно его умилила. Впрочем, с Крыловым тоже возникли бы несостыковки – для точного попадания в образ великого баснописца, Ямрушкову нужно было бы прибавить в весе как минимум два пуда.
Профессор встретил Данилова приветливо-дружелюбно, но шпильку в адрес шефа все-же подпустил.
– Ямрушков предполагает, а Замятин располагает, – сказал он, сопроводив эти слова ироничной улыбкой. – Знаете восточную пословицу: «Я – халиф, владыка этих мест, и лишь в Багдаде другой такой есть»?
– Если вас не устраивает моя кандидатура, то скажите сразу, так будет проще, – ответил Данилов, усаживаясь на предложенный ему стул, но пословицу запомнил, понравилась; надо Елене передать, она как раз про ее непосредственного начальника, главного врача московской «скорой».
– Я уверен, что Владислав Петрович остановил свой выбор на достойном человеке, – церемонно ответил Ямрушков. – О репутации кафедры он заботится так же бережно, как и о своей…
Не стоило и сомневаться в том, что Савельев передал Ямрушкову разговор с шефом во всех подробностях.
– У меня лично нет никаких оснований для того, чтобы настаивать на кандидатуре Родиона Николаевича, – желая подчеркнуть искренность сказанного, Ямрушков положил правую ладонь на грудь. – Я, собственно, обратился к нему только потому, что расценивал наше давнее знакомство как… хм… как залог того, что он мне не откажет. Знаете, как трудно набирается народ в комиссии? Никто не горит желанием тратить время впустую. Разумеется, это оплачивается, но овчинка явно не стоит выделки. Про гражданский долг в наше время лучше вообще не вспоминать, это ни на кого не действует. К тому же, заключение экспертов приводит к принятию определенного судебного решения, а кому охота ссориться с коллегами? Вот и приходится упрашивать, обещать какие-то плюшки, манипулировать хорошими отношениями… А что прикажете делать? Третьего члена нашей комиссии, профессора Мароцкевича из Бакулевки, я уговаривал неделю. Да какое там уговаривал! Умолял! Случай такой, что без авторитетного специалиста в области сердечно-сосудистой хирургии обойтись нельзя, а Мароцкевич работает на кафедре у Кунчулия и считается его преемником…
«А Раевский, который оперировал умершего пациента – один из учеников Кунчулия, – мысленно отметил Данилов и тут же одернул себя: – Не ищи шерсть в курином яйце, Вова! Все мало-мальски известные сосудистые хирурги в нашей стране в той или иной степени являются учениками Левана Кунчулия, основоположника и корифея».
– Он согласился только ради того, чтобы я от него отстал, – Ямрушков закатил глаза и покачал головой, словно сетуя на людскую несознательность. – Так и сказал: проще один раз уступить тебе, чем каждый день отказывать. А вы как настроены, Владимир Александрович? По глазам вижу, что желанием не горите, но надеюсь, что долго уговаривать вас не придется, у нас сроки.
– Уговаривать меня не нужно, – ответил Данилов, – только сразу хочу уточнить, что я не столько анестезиолог, сколько реаниматолог. Начинал на «скорой», потом много где работал, но анестезиология никогда не была моим «коньком»…
– Вот и хорошо! – оживился Ямрушков. – Значит у вас нет той корпоративной предубежденности против хирургов, которая формируется у всех анестезиологов на первом же году работы. Наш мир стоит на противоречиях между взаимосвязанными противоположностями – между мужчинами и женщинами, между молодежью и стариками, между хирургами и анестезиологами… И никуда от этого не деться. Но эксперт должен быть выше всего этого. Вы с аппаратурой знакомы? «Вентилятор» от «насоса»[5 - «Насос» – жаргонное название аппарата искусственного кровообращения.] отличаете? Конструктивные особенности знаете?
Данилов кивнул и сдержанно улыбнулся, давая понять, что оценил шутку. Впрочем, у человека, знакомого с доцентом Савельевым, такие вопросы могли возникнуть и всерьез.
– Вот и хорошо! – повторил Ямрушков. – Я вам честно скажу, Владимир Александрович, что эксперт не обязательно должен быть семи пядей во лбу и обладать всеми мыслимыми и немыслимыми регалиями. Нужен сведущий опытный человек, дотошный и объективный. У вас с этими качествами все в порядке?
– Надеюсь, что да, – скромно ответил Данилов, которого жена часто называла «всезнайкой» и «занудой».
