скачать книгу бесплатно
– Послушайте, Евгения Васильевна, – устало произнес Гулин, – так у нас с вами действительно ничего не получится… Вы занимаетесь самодеятельностью, причем очень опасной, вы хоть это понимаете? Вас могли убить при передаче денег. А теперь – мало того что вы ставите нас в известность с таким опозданием, вы еще упорно отказываетесь отвечать на вопросы, и это притом, что упущено столько драгоценного времени. Вы сами виноваты, что все так произошло, и теперь вместо того, чтобы помогать, вы…
Женя перебила:
– Вы что, не понимаете, что они следили за мной и наверняка заметили бы, если бы я была не одна?
– Но вы-то были одна! И что из этого вышло?
– Да причем тут!.. – досадливо отмахнулась Женя, которой очень не хотелось рассказывать про отца. – Да и что бы вы сделали?.. Похититель заметил бы вас и…
– Это была бы наша забота, – перебил Гулин. – Уже не говоря о том, что мы могли бы проследить за звонками, могли бы сделать отпечаток протектора этой машины на детской площадке, могли бы положить маячок в сумку с деньгами, мы многое бы могли, если бы вы… – Он заметил, что она побледнела, и остановился на полуслове. – В общем, вы правы – будет нелегко… А вам все-таки придется сообщить, кто отец ребенка, потому что нам надо прежде всего очертить круг лиц, заинтересованных…
– Поймите же вы, наконец, – перебила Женя, – ее отец даже не догадывается о ее существовании. Мы не виделись больше трех лет, и я не хочу, чтобы он узнал о ней. И уж тем более от вас.
– Почему?
– Что – почему? Почему от вас или почему не хочу?
– Почему не хотите?
– Послушайте, если бы вы разлюбили женщину и расстались с ней, вы бы обрадовались, если бы к вам пришли из милиции и сообщили, что вы уже три года как «счастливый» отец?
– Может, и обрадовался бы, – загадочно ответил Гулин и покраснел.
«Обрадовался бы он, – передразнила Женя, когда Гулин ушел. – Прикрывать собственное бессилие, сваливая вину на меня. Интересно, что бы сделал этот Гулин, если бы у него похитили ребенка и пригрозили бы кое-чем?.. Стал бы он обращаться в свою родную милицию или пошел бы один, никому ничего не сказав? И что бы он говорил, если бы я предупредила их вовремя, а ребенка бы все равно не вернули? Переварили бы они такую ответственность? Нашли бы оправдание… какое-нибудь? Надо думать, нашли бы».
Милицию Женя не любила.
– Ну? И что ты взъелась на мужика? – спросила Татуся. – Я бы на его месте задала точно такие же вопросы. Он же не обязан знать, кто такая Лора Осипова или почему ты не сообщила Машкиному папаше о том, что у него растет дочь… Ты, кстати, так и не сообщила?
– Слушай, Татка, ты хоть меня не доставай! Ты же прекрасно знаешь, что у нас все давно кончено. И что про Машку он не знает и не должен знать.
– Вот тут, знаешь, давай поподробнее. Я вот, например, никогда этого не понимала. Почему это он не должен? И что с ним случится, если он узнает? Ты же не собираешься требовать с него алименты! Хотя, между нами, девочками, могла бы и потребовать. И похитили, между прочим, его родную дочь, и он вполне мог бы принять участие в ее поисках…
Женя отвернулась.
– Знаешь, не хотела тебе говорить… Не так давно я встретила одну девицу, с которой работала в «Курьере»… Так вот, она сказала, что он недавно женился, родил ребенка и… «очень счастлив».
Татуся чуть не поперхнулась кофе.
– Вот мерзавец!
– Брось, Татка, какой он мерзавец?.. Просто он никогда меня не любил… А я никогда не хотела навязывать ему ни себя, ни своего ребенка. Потому я и уволилась оттуда. И давай, знаешь, не будем больше об этом.
– Хорошо. Не будем. – Татуся встала из-за стола, собрала чашки и отнесла их в раковину. – И все-таки я не поняла – ты сказала про него Гулину?
– А, по-твоему, у меня был выбор? Пришлось сказать…
– И что… что он теперь собирается делать?
Женя усмехнулась.
– Ясно – что. Сперва допрашивать ни в чем не повинную Лору, а потом побежит к Сергею – стучать…
15
Капитан Гулин вышел из большого желтого здания на Петровке и повернул направо, к Садовой. Моросил дождь, и Гулин вдруг отчетливо осознал, что лето кончилось и прошел еще один год – привычка отсчитывать года с сентября по сентябрь осталась у него еще со школьных времен, – а в его жизни так ничего и не изменилось. Он подошел к своей старой «копейке», смахнул с лобового стекла мокрые листья и вспомнил, что забыл купить сигареты.
– Новый детективчик не возьмете? – спросила киоскерша, знавшая его в лицо.
Гулин взял с прилавка сигареты и кивнул на сдачу.
– Этого хватит?
– Еще десятку, – улыбнулась женщина, – уж больно хорошая книжка.
По правде говоря, любителем детективов Гулин не был. Он считал, что в них нет ни доли правды – ни о жизни, ни о работе его или его коллег. Единственная правда, которую он в них иногда находил и из-за которой, может быть, и читал их изредка в свободные минуты, была правда об отношении жен милиционеров к своим мужьям. Вероятно потому, что он и сам точно так же понимал эту правду.
Когда Димке было шесть лет, его жена ушла к мужику, у которого был магазин, джип и дом из кирпича на Горьковском шоссе. Ушла со словами: «Чужие дети тебя волнуют больше, чем собственный сын». Эти слова были самым обидным из всего, что он услышал обидного в свой адрес за всю жизнь. Если бы она сказала, что уходит, потому что разлюбила его, или потому что магазинщик в тысячу раз лучше его как мужик, или потому что у магазинщика много денег, а он, Гулин, нищий, или все это, вместе взятое, он бы обиделся гораздо меньше. Потому что сына он любил. И Димка любил его, и она об этом прекрасно знала. Когда их разводили, судья поглядывала на него с сочувствием, но Димку все-таки оставила матери. «Сами подумайте, как вы будете растить его при такой работе?»
Вернувшись домой, Гулин напился, как не напивался уже много лет. Конечно, судья права. Отца-матери у него нет – он детдомовский, так что обеспечить мальчику добрую бабушку с очками на носу, вязанием на коленях и сказками по вечерам он не может. Денег на няньку у него тоже нет и никогда не будет, а сам он занят с утра и до позднего вечера. Там же у Димки получалась и неработающая мать под боком, и полный холодильник – и не первые три дня после зарплаты, а всегда, – и гладиолусы под окнами, да еще и джип в придачу. «Так что, видимо, все в этой жизни расставлено правильно, и следует считать, что Димке крупно повезло», – уговаривал себя Гулин и тут же, представив себе своего сына с магазинщиком, с такой силой ударял кулаком по столу, что подскакивали и недопитая бутылка водки, и стакан, и тарелка с остатками краковской колбасы, которую он нарезал, чтобы хоть чем-то закусить, но не ел, потому что есть не мог.
Сейчас Димке уже десять лет, и они видятся каждое воскресенье или почти каждое, потому что иногда Гулин занят и в выходные, но Димка никогда не злится, а, наоборот, старается его утешить: «Ничего, пап, ты не расстраивайся – мы с тобой в следующий раз подольше погуляем», – хотя – Гулин хорошо это знал – сам ужасно огорчался, когда их встречи срывались.
В прошлом году его бывшая жена родила от магазинщика девочку и, наверное, поэтому отпустила Димку с ним на время его отпуска. Тогда они прожили три недели у его друга Степы под Киржачом – ходили за грибами, ловили рыбу в реке Шерне и перочинными ножами вырезали из сосновой коры кораблики. И Гулин был счастлив, как никогда в жизни.
Этот Степа – они с Гулиным выросли в одном детдоме – часто говорил ему: «Не пойму, Андрюха, чего ты не женишься? Ты же прирожденный отец! Ну не повезло с одной бабой – возьми другую. Она тебе нарожает, сколько захочешь».
Гулин не спорил, но про себя знал, что, пока Димка не вырастет, он никогда не сделает этого. «Он меня не предал, а я, выходит, его предам?» – думал Гулин и расходовал свои избыточные отцовские чувства на детей, которых ему приходилось искать по долгу службы. И каждый раз, вынося из какого-нибудь страшного подвала похищенного ребенка, он, прижимая его к груди, представлял себе на его месте собственного сына и думал: «Любой может обидеть парня, который живет не с родным отцом, а с чужим дядей, и потому – совершенно не защищен…»
Видя Женины страдальческие глаза, капитан Гулин сочувствовал ей и изо всех сил хотел помочь, но ему не везло.
Вначале он отправился к Лоре – не столько потому, что подозревал ее, сколько чтобы, как говорится, сбросить ее со счетов и спокойно двигаться дальше. Лора приняла его в прихожей и долго не могла понять, чего он хочет. А поняв – оскорбилась. «Вы меня, что ли, подозреваете? – спросила она и тут же крикнула куда-то вглубь квартиры: – Вадик, иди сюда!» Когда Вадик появился в коридоре, она сказала:
– Вот полюбуйся – пришли из милиции. Они думают, что это я похитила дочку Жени Шрамковой.
– Я всего лишь спросил, что вы делали во дворе дома, где живет ваша подруга, – сказал Гулин.
– А что ты там делала? – удивился Вадик.
– Ты что – забыл? Кто меня просил отвезти посылку Гореловым?
– Ах да! Видите ли, мы недавно вернулись из командировки, и моя жена развозит по знакомым всякую дрянь, которую нас просили передать. Это, я надеюсь, уголовным кодексом не карается?
– Не карается, – буркнул Гулин и повернулся к двери.
– Телефон Гореловых не дать? А то они подтвердят…
– Не надо, – ответил Гулин и захлопнул дверь.
Потом по номеру мобильного, записанному Женей, Гулин стал искать владельца телефона, с которого были произведены звонки в день похищения и в тот вечер, когда Женя отправилась на встречу с похитителем. Потратил уйму времени и сил, но нашел. Владельцем, вернее, владелицей оказалась студентка экономического факультета МГУ Катя Брунова. Милая девушка, вежливая, воспитанная, но ужасно рассеянная. Гулин даже подумал, что ей, наверное, непросто учиться в университете, если у нее такая дырявая голова. Факт кражи телефона в день похищения Маши Шрамковой она подтвердила, но не смогла вспомнить, ни где это произошло, ни в котором часу.
«После лекций мы с девчонками сидели в кафе, потом зашли ненадолго в игровые автоматы – не играть, а просто так, от нечего делать… Потом гуляли по бульварам и по Тверской, мороженое ели». На вопрос, как она могла не заметить, что кто-то залез к ней в сумку, пожала плечами. «Вы что же, не боялись, что по вашему телефону кто-то наговорит на все деньги?» – «Так там и было-то всего пять баксов… И потом, я же не знала, что его украли – я только утром заметила, что в сумке его нет». – «А почему сим-карту не заблокировали?» – «Не знаю… Не успела…»
Вот вам и пожалуйста. Где искать человека, укравшего мобильный телефон Кати Бруновой? В университете, в игровых автоматах или у киосков с мороженым на Тверской?..
Такая же или почти такая история приключилась с машиной, стоявшей рядом с детской площадкой и ужасно беспокоившей Гулина. Он опросил всех жильцов, чьи окна выходили в эту часть двора, всех, у кого были свои машины, и всех, кто гулял в те дни на детской площадке. Кто-то качал головой, кто-то пожимал плечами. «Вроде была… Какая? Не помню… не обратил внимания…»
Поговорив с жильцами, Гулин бросился к представителям домовых служб, но с тем же результатом. «Тут машин больше, чем людей, – недовольно сказала дворничиха, – разве все упомнишь?»
И наконец, в последний момент, когда Гулин уже собрался уезжать, к нему подошел немолодой мужчина с сигаретой и хмуро спросил:
– Ищете машину, которая стояла у детской площадки? Это «фольксваген» восемьдесят восьмого года выпуска, цвет – «мокрый асфальт». Я потому обратил внимание, что когда-то у меня был точно такой же – я тогда работал в Германии. Только этот еще с тонированными стеклами.
– Номер случайно не запомнили?
– Номер московский, это точно, а больше… – Мужчина с сигаретой покачал головой и добавил: – Вот еще что: она была очень грязная.
На следующий день оказалось, что старый «фольксваген» видели сотрудники милиции, побывавшие во дворе дома на Брянской в день убийства Сапрыкина, и даже подергали за ручку двери, но, убедившись, что она заперта, оставили в покое, не потрудившись даже записать номер. «А чего, дом – дипломатический, здесь почти одни иномарки. Все, что ли, переписывать?»
И все-таки Гулин ее нашел. Провел полдня в ГАИ и нашел. Тем более что таких древних «фольксвагенов» в Москве числилось на учете всего двенадцать, и только два из них были цвета «мокрый асфальт».
Владельцем первого оказался некто Смирнов, мрачный тип лет пятидесяти с нечесаной бородой, назвавшийся художником. У него и его автомобиля было алиби, подтвержденное его соседями по даче в Загорянке, – они видели, как он в означенное время вывозил со своего участка зимние яблоки.
Отправляясь на Николоямскую улицу к владельцу второго и последнего «фольксвагена», Гулин нервничал и, увидев во дворе раздолбанную и давно не мытую иномарку с тонированными стеклами, даже затрясся и чуть не бегом бросился на третий этаж, где проживал владелец.
Дверь, обитая рваным дерматином, из которого торчали куски грязной ваты, была не заперта. В нос Гулину ударил спертый запах дешевого табака и какой-то тухлятины. Он сделал пару шагов, стараясь не наступать на разбросанную на полу старую обувь и пустые бутылки и окликнул хозяина:
– Боровкин, вы дома?
Никто не ответил, и Гулин, отшвырнув ногой пару бутылок из-под водки, вошел в комнату. В правом углу на разложенном диване, покрытом простыней, которая когда-то была белой, спал человек. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что разбудить его – по крайней мере, сегодня – Гулину не удастся: человек был мертвецки пьян.
Потратив почти час на то, чтобы тщательно осмотреть квартиру Боровкина, Гулин убедился, что к похищению Маши Шрамковой он, скорее всего, отношения не имеет и что кто-то просто воспользовался его брошенной во дворе машиной. Предстояло выяснить, с кем он общается, и Гулин отправился к соседям.
– У этого-то? А как же! Все местные алкаши сбегаются! Пузырь раздобудут и сюда, – возмущалась соседка из квартиры напротив. – Я удивляюсь, как он нам пожар до сих пор не устроил. Ведь заснет, паразит, с папиросой, пьяный, – весь дом спалит! Вот вы – милиция. Вы ж должны какие-то меры принимать или как?
Гулин вздохнул.
– Вам известно, что у него есть машина?
– А как же! Удивляюсь, что он до сих пор ее не пропил. Правда, она старая…
– Он куда-нибудь ездит на ней?
– Этот-то? Да вы что! Он из дому-то никогда не выходит. Да она, небось, и не на ходу.
– И давно он не работает?
– Лет пять, не меньше.
– На что же он живет?
– Живет! – передразнила соседка. – Разве ж это жизнь! Напьется и дрыхнет! А ведь когда-то был приличным человеком, в газете работал. Хоть бы вы его выселили, что ли, на сто первый километр, как раньше было, помните? Спалит же дом, ей-богу, спалит!
Оставалось попытать счастья в квартирах, окна которых выходили во двор, прямо на боровкинский «фольксваген». На первом этаже ему открыл здоровенный мужик в клетчатой фланелевой рубахе и тренировочных штанах и доброжелательно уставился на него.
– Ко мне?
Гулин показал удостоверение и объяснил, зачем пришел.
– Во! Я так и думал – что-то здесь не то! Я сперва решил – угнали. Во, думаю, кому понадобилась такая развалюха? Ей лет двадцать… ну, пятнадцать как минимум.
– Когда это было?
– Пес его знает, не помню. Кажется, в пятницу. Или в четверг. А может, в среду. Это я заметил, что ее нет, а как отъезжала – не видел.
– А когда вернулась?
– Вернулась ночью – с понедельника на вторник. Слышу – кто-то подъехал, но не посмотрел – спать хотелось. А утром смотрю: она, родимая. Во, думаю, значит, не угнали. Эх, знал бы, что вы интересуетесь, встал бы поглядеть.
– Это не мог быть ее хозяин?
– Боровкин-то? Да вы что? Он и дверцу-то открыть не сможет…
С помощью мужика во фланелевой рубахе Гулин погрузил пьяного Боровкина в свою «копейку» и отвез в местный ОВД, где попросил коллег подержать его некоторое время в «обезьяннике», пока тот не просохнет. Толку от трезвого Боровкина оказалось так же мало, как и от пьяного – сказать что-либо вразумительное по поводу своего «фольксвагена» и того, кто мог им попользоваться, вконец деградировавший от пьянства журналист так и не смог.
Эксперты, осмотрев машину и исследовав образцы грунта, застрявшего в углублениях протектора, подтвердили, что именно он стоял в Женином дворе около детской площадки, но, кроме еле различимых хозяйских отпечатков и явных затертостей от перчаток на рулевом колесе, ничего не нашли.
Накануне похищения Маши Шрамковой в этом же дворе был убит высокопоставленный мидовский чиновник, и было очень странно, что похититель, который не мог об этом не знать, не побоялся провести два или даже три дня возле дома, где было полно милиции.
Была в этом деле еще одна странность, которая больше всего беспокоила Гулина: он знал, что похитители всегда требуют выкуп, размер которого значительно превышает финансовые возможности родственников, то есть действуют по хорошо известной схеме – проси как можно больше, чтоб получить хоть что-нибудь. В случае же с Машей Шрамковой просили весьма скромно, учитывая, что в собственности семьи находятся две большие квартиры в престижном доме, Женина иномарка (не самая дорогая, но все же) и дача в Сосново, где стоимость сотки равнялась нескольким тысячам зеленых. Гулин был уверен, что похитителю все это хорошо известно, так как гонялся он целенаправленно именно за Машей, а не за любым ребенком трех лет женского пола – в пользу этой версии свидетельствовал риск, на который шел похититель, выслеживая столь добросовестно охраняемую добычу, – уж кто-кто, а Гулин прекрасно знал, что в таком мегаполисе, как Москва, полно «бесхозных» детей.
Но ведь ребенка он не вернул?.. Означает ли это, что его интересовали вовсе не деньги, бывшие лишь прикрытием и, возможно, приятным дополнением?.. Например, если речь идет об отце ребенка. Женя сказала, что о существовании дочери ему ничего неизвестно, но ведь это может быть и не так? Разве нельзя предположить, что он не только прекрасно осведомлен о том, что у него есть дочь, но и испытывает к ней отцовские чувства, которые по каким-либо причинам скрывает от Жени? Или не скрывает, но Женя не хочет о них говорить? Или скрывает не он, а Женя, которая не желает делить с ним ребенка?
«Что ж, – думал Гулин, – хорошо, если так. Если девочку выкрал отец, значит, она жива-здорова и находится в безопасности. И найти ее не составит труда. А если нет?..»
В этом случае небольшой размер выкупа мог означать только одно – похититель торопился. Об этом же свидетельствовал и сумасшедший риск, которому он подвергал себя, оставаясь во дворе, полном милиции. Вопрос о том, что могло заставить его торопиться, вызывал у Гулина жгучую тревогу. «Что ж, надо идти к отцу, ничего не поделаешь», – сказал себе Гулин и вытащил из кармана блокнот с адресом.
Сергей Владимирович Комаровский оказался уверенным в себе красивым мужчиной тридцати пяти лет. Он бросил взгляд на гулинское удостоверение, удивленно поднял брови и подмигнул:
– Капитан милиции?.. Оборотень?.. Шучу-шучу… Здрасте… Проходите… Садитесь… Вот, на диванчик.
Гулин устроился в углу большого, обтянутого белой кожей дивана и огляделся. Только что отремонтированная квартира с новой мебелью и дорогими коврами свидетельствовала о достатке ее обитателей.
– Чем обязан? – спросил хозяин.
– Скажите, Сергей Владимирович, вы знакомы с Евгенией Васильевной Шрамковой? – спросил Гулин.
Тот опять удивленно поднял брови.
