скачать книгу бесплатно
Несмотря на то, что неожиданное решение молодых стало потрясением для родителей, они всё же договорились сыграть её.
Тогда же Ваня написал письмо и своей маме. Оно было коротким, извещавшей её о предстоящем торжестве. Он просил у неё прощения за то, что всё так неожиданно и скоро получилось.
Времени до отъезда в Ленинград оставалось не более двух недель, поэтому на следующий день молодые уже были в загсе.
Свадьба Ивана Шишкова и Машеньки Сыроквашиной состоялась в субботу 23 сентября за три дня до их отъезда из Почепа в Ленинград.
В этот день с утра и до полудня молодые не видели друг друга, так договорились их родители, чтобы представить молодых в их свадебных нарядах.
Первым в доме невесты появился Ваня в новом костюме. Иван Петрович заранее сводил сына к знакомой портнихе, сшившей для него двубортный чёрный шерстяной костюм и белую рубашку.
Невеста же вышла в белом платье с кружевными подборками и с накинутым на голову кружевным платком, что было очень красиво.
В загс, держа друг друга за руку, они пошли без свидетелей. По дороге они останавливались вначале возле каменного двухэтажного здания школы, в которой училась Машенька, потом возле деревянной церкви Покрова Богородицы напротив школы.
У Вани было такое ощущение, словно Машенька молчаливо спрашивала совета у них, будучи неуверенной в своих действиях.
Они шли дальше, Ваня крепко держал её руку, а она старалась выдержать темп его быстрого хода.
И вот они уже стоят перед пожилой женщине в строгом костюме, из уст которой произносились приятные слова о верности и любви, об ответственности друг перед другом.
Наконец, им был вручён простой листочек, который они стали рассматривать уже на обратном пути по дороге домой. Вначале его рассмотрела Машенька, которая с какой-то растерянной улыбкой передала его Ване, сказав:
– Ванечка, теперь я твоя жена, а ты мой муж, и фамилия у меня твоя. Я так волнуюсь, теперь мы и день, и ночь должны быть вместе. Всё делать вместе, как это необычно, но я буду тебе верной женой.
Ваня, рассмотрев свидетельство о браке, ответил ей:
– Да, ты моя жена. Я люблю тебя, – и поцеловал её губы.
Потом добавил:
– Скоро мы уедем в Ленинград, где нас ждёт моя мама Надежда Петровна. Тебе понравится мой город.
Когда они вернулись домой, то увидели многих гостей из числа родственников и соседей. Их поздравляли, говорили лестные слова.
В этот день молодые в основном были заняты собой, и всё остальное торжество проходило как бы рядом с ними. Их поздравляли, но голова их была переполнена эмоциями и слова пролетали мимо, им кричали «горько», заставляя целоваться, но они скромно закрывались руками, наслаждаясь друг другом.
Ближе к вечеру Ваня сказал:
– Машенька, давай убежим от гостей, – что они вскоре и сделали.
Пока гости были заняты собой, они вышли из-за стола и в свадебных одеждах по узенькой крутой дорожке спустились с горы и направились к заветным местам их детства и юности, к реке, где они ранее проводили своё время.
На берегу реки у Сорокина вира, самого глубокого с сильным течением места, они поклялись, что будут вечно любить друг друга и вместе делить радость и горе, а затем вспоминали разные эпизоды своего детства и целовались, целовались, целовались.
Они прощались со своим прошлым, строили планы для своей новой будущей жизни.
Домой пришли тогда, когда на горизонте осталась только узкая светлая полоска заката, а многие гости уже разошлись.
Их вновь усадили за стол, поздравляли, говорили напутственные слова. Закончилось застолье за полночь, после чего для брачной ночи им отвели ту половину дома, в которую впервые ввела Ивана его бабушка Мавра Анисимовна.
Через два дня они уезжали из Почепа.
В первый раз Машенька, домашняя и неискушённая жизнью девочка, покидала родителей, беспокоясь и за себя, и за них.
Муж успокаивал жену, говорил о своей любви к ней, о том, что он покажет любимой женщине самый лучший город на свете, где живёт и ждёт их приезда его мама Надежда Петровна.
Родители Маши, мама, Прасковья Ильинична, и отец, Емельян Иванович, обнимая дочь, хотя и плакали, но надеялись, что Иван сделает её жизнь счастливой.
Рано утром молодые уселись на подводу, и лошадь повезла их на железнодорожный вокзал.
Провожал их Иван Петрович, который в этот раз вместе с ними в Ленинград не поехал, оставшись со своими старенькими родителями, чтобы помочь им справиться с уборкой урожая. На вокзале он помог молодым погрузить в вагон багаж, попрощался с ними, обещая вернуться в Ленинград примерно через месяц.
В поезде Машенька погрустнела, в основном смотрела в окно, за которым мелькали деревья и среди них иногда небольшие деревенские домики, низенькие, часто с соломенными крышами. Иван, понимая её чувства, обнял её, ласково положил свою руку ей на плечи. Она, почувствовав его тепло, прижалась к нему и, словно в материнской постели, уснула.
Проснулась, когда Иван, нежно поглаживая её, сказал:
– Машенька, просыпайся. Мы приехали.
Путь после Брянска её уже не тревожил, она полностью доверилась своему мужу.
Утром следующего дня, когда поезд медленно приближался к платформе вокзала в Ленинграде, Иван заметил силуэт Надежды Петровны, встречавшей их.
Взяв Машу за руку, он сказал:
– Машенька, посмотри, нас встречает мама.
Маша, пока ехала в поезде, придумывала себе всякие варианты встречи с ней и, увидев за окошком женщину среднего роста в шляпке и пальто, уже готова была сказать заготовленные слова приветствия, среди которых на первом месте стояло слово «мама». Она желала уважать и даже любить её.
Выйдя из вагона, сын обнял и поцеловал мать, потом представил свою жену:
– Моя Машенька, люби и оберегай её так, как меня в детстве.
– Здравствуй, Машенька! С приездом тебя! – сказала мама и притянула её к себе.
От этих тёплых слов у Маши на душе спало напряжение, ведь она так переживала за первую встречу со свекровью, помня слова своей мамы: «Будь с ней ласковой, никогда не отвечай грубостью».
– Здравствуйте, мама. Я очень рада встрече с вами, – тепло произнесла она.
Все вместе они вышли на привокзальную площадь, а затем пошли к остановке троллейбуса.
По пути первой вновь заговорила свекровь, засыпав Машу вопросами:
– Машенька, хорошо ли вы доехали? Тепло ли было в поезде? Заботился ли о тебе в пути наш Ванечка?
На что она ответила просто и нежно одновременно:
– Наш Ванечка самый заботливый. Он мне так много о вас рассказывал.
После таких ответных слов свекровь взяла невестку под руку и больше не отпускала её от себя.
Вскоре пришёл троллейбус, дверь открылась, и все вошли в вагон.
Иван, расположив багаж рядом с собой, разместился отдельно, а Надежда Петровна села рядом с Машенькой, смотревшей в окно, не отрывая своего взгляда от мелькавших перед ней домов.
– Такие большие и красивые дома и совсем нет деревьев, – сказала она.
Надежда Петровна ответила:
– Да, Машенька, это город Ленинград.
Машенька продолжала смотреть в окно машины, и Иван не посмел отвлечь её от этого интереса до тех пор, пока они не доехали до последней остановки.
Вскоре все уже поднимались по лестнице в квартиру, где Маша, указав на узоры чугунных лестничных маршей и старинную резную дверь, сказала:
– Красиво!
Так началась её жизнь в новой семье, где Надежда Петровна умилялась детской чистоте и непосредственности невестки, а невестка в свою очередь восхищалась манерами поведения свекрови, умением разговаривать по – ленинградски, с уважительным тактом к её недостаткам в произношении слов.
Когда Маша смущённо употребляла слова с произношением на «Г» как растяжное и мягкое «ГХ», Надежда Петровна мило улыбалась и говорила:
– Машенька, «ГХ» оставим в прошлом, а, ступив на ленинградскую землю, мы гордо скажем «КГ».
Для Маши незнакомый город показался таким большим, что выйти самостоятельно из квартиры поначалу она не желала, боясь заблудиться и не найти дорогу домой.
В Почепе все дороги сходились вместе, а здесь, куда ни посмотри, везде дома, улицы, да каналы, устремлённые вдаль.
– Заглядишься и потеряешься, – думала она.
Окна их квартиры выходили на высокую окрашенную в бирюзовый цвет колокольню, откуда каждый день слышался чистый перезвон колоколов, что очень нравилось Маше. Далее виднелся собор, сияющие золотом купола которого также привлекали её внимание.
Первый раз они вошли в него втроём: свекровь, муж и она. Только что отзвучали колокола, и люди шли туда молча, больше женщины в платочках.
Иван, остановившись перед собором, стал рассказывать о нём. И пусть жена мало что запомнила из рассказа мужа, главное то, что она была всей душой с ним и со всем тем, что окружало её в ту минуту.
Иван предложил войти внутрь, но так как верхняя церковь была закрыта, пошли в нижнюю, Никольскую. Повеяло стариной. Людей было много, они стояли перед алтарём, где только что началась вечерняя служба. Распевная молитва молодого батюшки, тёплые взгляды устремлённых на него людей, фрески по стенам и сводам, строгие очертания икон с доверчивыми глазами святых, горящие лампадки и запах ладана, соединившиеся воедино под купольным пространством церкви, погрузило Машу в состояние полной покорности всему происходившему вокруг неё. Иван подвёл Машу к иконе святителя Николая. И хотя на них святой смотрел отрешённым взглядом, она почувствовала доброту и любовь, исходящих от него.
В конце осени приехал и Иван Петрович, который принял Машу, как свою родную дочь.
Почти два года Маша жила в Ленинграде, ставшем для неё почти родным городом. Муж окружал её заботой и лаской, свекровь учила домашним делам, а свёкор знакомил с красотой зданий города.
Невестка никогда не перечила новым членам семьи, которые в свою очередь искренне полюбили её.
Маша уже не произносила свои «ГХ», а в одежде полностью превратилась в городскую даму. Научилась и самостоятельно выходить в город.
Но однажды она почувствовала себя плохо, у неё закружилась голова. Надежда Петровна, увидев это, просила её не выходить из дома и сходить вместе с ней к врачу. Вскоре все поняли причину головокружения: она ждала ребёнка. Свекровь оказывала ей всяческое внимание и помощь. Все готовились к этому волнительному и радостному событию в их жизни.
Но Маша загрустила. Вдалеке от родной мамы, намечаемые желанные перемены у неё стали сопровождаться волнением, тревогой и даже смятением.
Это был страх перед неизвестностью и новым этапом своих отношений с мужем.
Это было беспокойство и за собственную безопасность и за состояние своего будущего ребенка.
Много странных вопросов задавала она себе в эти дни, наконец, не выдержав, попросила мужа отвезти её в Почеп.
– Свекровь, какая бы она не была хорошей и даже замечательной, всё равно не может быть лучше родной матери, – рассуждала про себя будущая мама.
Сколько не уговаривали Машу родить ребёнка в Ленинграде, она твердила своё:
– Я люблю вас, но боюсь. А вдруг, умру. Отвезите меня к маме. Ивану пришлось взять отпуск и везти жену на её родину.
Вскоре Маша родила своего первенца в доме родителей, и наступило время дать ему имя, для чего нужно было идти в церковь.
Почеп – город небольшой, в основном деревянный, c центром, застроенным каменными купеческими домами. Родители Маши жили в деревянной его части на Покровщине, названной по небольшой церкви Покрова, стоявшей недалеко от дома на перекрёстке дорог.
С поиском имени произошла история, которую потом долго обсуждали в семье. Батюшка Тимофей, подбирая мальчику имя, долго листал церковную книгу со святыми именами, а потом сказал:
– Что ж, имя мы ему определили и очень редкое, Лупа.
Мама и бабушки, присутствовавшие в церкви и ожидавшие услышать от него достойное имя, попросили повторить.
– Лупа…, Лупа, – съязвил батюшка.
Мавра Анисимовна, тоже получившая в церкви своё имя, которое ей не нравилось, не выдержала и сказала:
– Боюсь, что это имя может не понравиться нашим дедам, а особенно Емельяну Ивановичу. Это подтвердила и Прасковья Ильинична, сказав, что в гневе он может причинить вред и нам, и вам, батюшка.
Она понимала, о чём говорила, ведь на Покровщине все друг друга знали, а Емельян Иванович с молодых лет был настоящим богатырём и иногда в подпитии своим грозным видом любил устанавливать справедливость. Его уважали и побаивались соседи, зная, что в этот момент лучше с ним не спорить, потому что бывали случаи, когда он пускал в ход свои кулаки. Говорили, что под его тяжёлую руку попался однажды и батюшка Тимофей, затаивший на него злобу. Теперь выдался удачный случай расквитаться с ним. И хотя в этот день, женщины ушли из церкви ни с чем, уступать женщины не собиралась. На следующий день они вновь, не сказав ни слова мужчинам, явились в церковь. Инициативу взяла на себя Мавра Анисимовна, которая встретив попа, сказала:
– Батюшка, вы дали моему внуку имя Лупа, а вот Емельяну Ивановичу оно не понравилось. Он кричал и произносил угрожающие слова: «Я отлупаю этого батюшку завтра же». Прошу не доводить до греха и сменить имя.
Батюшка, почуяв недоброе настроение женщин, неожиданно ангельским голоском произнёс:
– Матушки мои, так это же я пошутил! Вот сейчас мы откроем святые книги и вместе подберём ему другое имя.
Он вновь достал ту же истрёпанную тетрадь, переписанную кем – то от руки, полистал её и сказал:
– Вот, смотрите, какое великое имя открылось нам, Сергей, – и начал рассказывать женщинам о православном святом Сергии Радонежском, построившем со своим братом на берегу реки посреди глухого леса первую церковь во имя Святой Троицы, в которой долго и усердно молился.
Чем больше он говорил о нём, тем энергичнее и увлекательнее была его речь.
– Вопли и мольбы его дошли до Господа, и Он, Милосердный, для спасения нашей земли воздвиг преподобного Сергия», – говорил батюшка и ещё долго повествовал женщинам о том, как тот спас Отечество от иноземного порабощения.
Мать и дочь слушали его внимательно, открывая в себе новую доселе неведомую страницу этой святой жизни.
Батюшка, увидев в глазах простых женщин заинтересованность, с новой энергией поведал им, как преподобный Сергий тихими и кроткими словами объединял всех людей вокруг себя, действуя на самые загрубелые и ожесточённые сердца, примирял враждующих между собой князей и своим нравственным влиянием и молитвой вдохнул в народ силу и веру.
Женщины искренне представляли себе, как к этому святому шли люди с разными скорбями и прошениями, и как его любвеобильное сердце отзывалось народному горю.
