Вечность

– А почему… почему… – к ней начал возвращаться дар речи.

– Почему я вам говорю всё это? Я и сам не знаю.

– Нет. С чего вы взяли, что я собираюсь сделать дочь бессмертной?

– Элементарно! Вы дали мне значительную сумму. На эти деньги ребёнка можно год-два лечить в лучших клиниках. Но вам их недостаточно. Значит, там, где вы консультировались, сказали, что решить проблему можно только генной инженерией. То есть курсом бессмертия, потому что все другие опыты они прекратили, добившись главного. Я же говорил, моя жена была знакома с этой сферой. Она знала (хотя была всего лишь сотрудником в лаборатории), что, во-первых, на самом деле курс бессмертия очень дёшев, а стоимость, которую ему поставили – исключительно политическое решение. А во-вторых, что совершенно не обязательно проходить весь курс: можно отдельно обновить или вырастить любой орган, исправить ошибку в ДНК и так далее. Быстро и дёшево. Но эти эксперименты прекратили и засекретили все данные. Они даже отказались от простейшего способа изменения генома – вирусного. Ведь новый ген как-то надо в организм доставить. Для этого необходим так называемый вектор – носитель изменений, который внедряется в клетку. И проще всего сделать этим вектором какой-нибудь изменённый вирус, типа вируса иммунодефицита человека. Но тогда бы утратили контроль над его распространением – бессмертие стало бы доступно всем без исключения, ведь вирусы могут распространяться через кровь, некоторые даже просто воздушно-капельным путём! Поэтому они придумали сложнейшую программу, которую почти полгода человек проходит, поэтапно, по частям превращаясь в мутанта.

– Это всё знала ваша жена? И… они… они убили её из-за этого?

– Прощайте! – мужчина решительно развернулся к выходу.

***

Вика не спала трое суток после этой встречи. Ночью, прижав к себе угасающую дочь, она плакала, но не впадала, как обычно, через пару часов в забытьё от бессилия, а продолжала думать, становясь похожа на сову.

На вторые сутки она засыпала на полчаса, но днём, на работе. Когда мозг, наконец, мог отрешиться от главных мыслей о вечном и, перейдя на обычную рутину, тут же отключался.

В третью ночь совершенно нестерпимыми стали навязчивые мысли, слившиеся в один поток, нестройный и раздражающий: воспоминания о бабушке, каждой мелочи, детали её изменений, каждом сказанном ею в последние годы слове… О врачах, одинаково, со стеклянными глазами внушавших ей, что дочь обречена, что это генная ошибка убивает её, которую не исправить ничем, разве только… «Сколько у вас на счету?»… О Максе и его словах, открывших ей заново этот мир, несправедливый и жестокий. Как Макс говорил… Как Макс… И вновь и вновь о дочери, чью смерть не желала видеть и отдать была готова всё и даже больше за её здоровье и улыбку.

– Нет, нет, нет, нет! – почти закричала она, обхватив лицо руками.

Дочь проснулась, протянула руку, стерев слёзы с щеки матери.

– Мама, пожалуйста, не плачь!

– Прости, солнышко моё, я больше не буду!

– Ты всегда так обещаешь, а сама плачешь каждую ночь – я же слышу!

– Прости, прости, милая, я правда не буду. Я постараюсь, – судорожными движениями она наглаживала голову девочки, словно пытаясь загладить свою и всего человечества вину, вновь отправить в сон, где к ней приходят лучшие воспоминания и заставляют иногда улыбаться.

– Нет, ты будешь. И мне это не нравится, – строго заметила девочка и погрозила пальцем, а потом впервые за много-много дней широко улыбнулась наяву, – ты думаешь, я маленькая и ничего не понимаю, а я уже большая и всё понимаю! Мы все умрём. Но я не хочу, чтобы ты умерла раньше меня! А если будешь так мучиться, это может случиться. Я знаю, что я умираю. И я хочу, чтобы ты была рядом, красивая и накрашенная, сидела возле моей кроватки и держала меня за руку! И ещё я хочу на море! Я бы там и хотела остаться навсегда.

Виктория больше не могла держаться, она взвыла и неистово разрыдалась.

– Мама! – прикрикнула на неё дочь и сдвинула гневно бровки.

– Прости, прости, прости, прости!

***

– Мы останемся людьми! Мы останемся людьми! Мы останемся людьми! – эту фразу, как заклинание, меняя ударения на разные слова, она повторяла всё утро, собираясь на работу, пока пришедшая на смену ей няня возилась с дочерью.

– Мы все умрём! Все. Умрём. Людьми.

Но на работу она не поехала.

– Мы все умрём, – продолжала бормотать она.

– Что-что? – продавец охотничьего магазина смотрел на неё с нескрываемым испугом и озабоченностью.

– Я говорю – дайте мне самый мощный бинокль!

Потом она арендовала машину (оставив свою за квартал от станции проката) и отправилась к «Хориву», крепости бессмертных.

– Он там, там! Уже, наверное, устроился работником или кого-то подменил… Конечно, он там! Я обязательно его найду!

Меры безопасности крепости были таковы, что транспорт персонала вовнутрь не запускали. Стоянка располагалась почти в километре от входа, и там же остановка общественного транспорта. Любой нерезидент крепости должен был пройти по абсолютно голой, без единого куста и деревца, площади до моста и по мосту – до ворот, чтобы охрана могла его как следует рассмотреть.

Вика припарковала машину в самой укромной точке, откуда можно было незаметно наблюдать за воротами «Хорива». Она прильнула к биноклю и приготовилась ждать терпеливо до вечера, но ей повезло. Смены в «Хориве» были устроены так, чтобы работники никогда не шли большим потоком в ту или иную сторону, они сменялись каждые полчаса по человеку.

И после всего троих сменяющихся она увидело его. В синем форменном комбинезоне, высокий, статный, с густой трёхдневной щетиной. Она не видела лица, но это точно был Макс. Вика успела запомнить его походку, фигуру… И вспоминала его все эти трое суток.

Она бросила бинокль на сиденье и рванула на полной скорости, не скрываясь и не опасаясь больше никого и ничего, к стоянке, откуда он только собирался направиться к крепости.

Охрана всполошилась и забегала на башнях и стенах, прицеливаясь в завизжавшую тормозами машину, вылетевшую на середину площади и остановившуюся в паре метров от шедшего на смену работника.

– Макс! – закричала она, буквально вывалившись из машины. И, увидев его лицо, испугалась взгляда. Это были глаза убийцы, они горели ненавистью и готовностью уничтожать здесь и сейчас. Но было поздно отступать.

– Ты что натворила?! – прошипел он, наклонив голову, будто удивлённо её разглядывал. Видимо, цеплялся за последние попытки спасти ситуацию, – ты соображаешь вообще?

– Макс! – она бросилась ему на шею, обняла руками так крепко, будто брала в захват, как опытный борец, – Макс, я передумала! Я передумала, Макс! Поехали отсюда! – шептала на ухо.

– Всё провалилось. Понимаешь? Ты не сможешь передумать обратно – они меня, нас вычислят! Второй попытки не будет теперь никогда!

– Да! Да, поехали, поехали!

Он повернулся в сторону охранников, державших их под прицелом десятка автоматов и пулемётов, помахал рукой, и стал делать смешные жесты, пытаясь показать, что с этой женщиной нельзя спорить, и ему надо срочно с нею ехать. Со стороны крепости донеслись обрывки хохота бойцов.

– Что произошло? – спокойным будничным тоном спросил он в машине, уносившей их прочь.

– Я передумала! – Вика улыбалась и выглядела совершенно счастливым человеком, даже несмотря на красные глаза и мешки под ними.

Он покашлял, прочищая горло, но в итоге только покачал недоуменно головой.

– Можешь не возвращать задаток, конечно! Я просто решила всё отменить, всё изменить!

–Ты не можешь всё изменить, ты можешь только оставить как есть.

Переход на «ты», произошедший в критической ситуации, сам собою устоялся.

– Нет, как было уже не будет! Не будет! – она засмеялась немного истерично, но искренне и радостно.

– Человек в тебе пересилил?

– Я знала, что ты сразу поймёшь! Лучше мы умрём людьми. Всё встало на свои места. Спасибо тебе! – она включила кнопку автопилота и бросилась обнимать Макса, целовать его небритые щёки, подбородок, его уши, нос, губы.

Он чувствовал на своём лице её слёзы, слышал всхлипывания, перерастающие в рыдания.

– О дочери думаешь?

– Да. Я, наверное, плохая мать, – она отстранилась и пристально смотрела на него, ожидая оценки, – она ведь теперь умрёт!

Он молчал.

– Но она умрёт человеком! И я умру человеком! И ты… А ты?

– И я, – он поцеловал её в губы, – я давно это для себя решил.

Они одновременно развернулись к лобовому стеклу и молча смотрели в никуда несколько минут.

– А… куда мы едем? – робко спросил убийца.

– В пункт проката, машину сдавать. Моя там рядом стоит.

– Это хорошо, – он улыбнулся, – значит, ты всё же опасалась, что меня не найдёшь и подстраховалась? Ты в своём уме.

Она засмеялась:

– Сомневался?

– Немного. Но, значит, ты действительно всё хорошо обдумала. А потом?

– Не знаю. Вот этого ничего – дальше – я не знаю.

– Ко мне? Сможешь?

– Боишься увидеть мою дочь?

– Пока да. Сегодня да.

– Да, я смогу.

Вика позвонила домой и попросила няню остаться ночевать. Позвала к телефону дочь.

– Солнышко, я сегодня не приеду – это очень важно для меня, можно?

– Что случилось?

– Я встретила человека.

– М-м-м… Любовь? Любовь, да, мама? Это мужчина? Мужчина твоей мечты, да, мама?

– Зайчик, ты моя взрослая совсем девочка! Всё слышно через трубку, ты заставляешь меня краснеть!

Макс деликатно изображал глухонемого, что-то высматривая в боковое окно.

– Я всё понимаю, мама, ты же меня знаешь! Не переживай, я за тётей присмотрю!

Вика и её дочь одновременно рассмеялись звонким, хрустальным смехом.

***

Мужчина разлил вино, они сделали по глотку, и он отвёл её к огромному дивану, который, судя по размеру, служил хозяину и кроватью. Вика присела, с удовольствием вытянула ноги, и, наконец, расслабилась. Всё-таки она сильно устала. Он сел рядом, очень близко к ней.

– Кстати, я Макс на самом деле. Не знаю, что случилось тогда со мной, я впервые за много лет представился своим настоящим именем.

Она погладила его по щеке, любуясь уже свежевыбритым лицом.

– Прости, но я всё же ещё раз спрошу, хотя в прошлый раз ты сразу после этого убежал.

– Про семью?

– Да.

– У меня были жена и дочь. Они обе погибли.

– О боже!

– Случилось странное. Авария. Автопилот внезапно отказал, и машина въехала на полной скорости на абсолютно прямом участке дороги в столб. Таких аварий никогда не случалось с автопилотами за всю их историю. Специалисты развели руками – что-то случилось с электронной начинкой, никто так и не понял, что. Два года расследовали.

– И обе – насмерть?

– Нет, дочь ещё была жива, в коме. Её можно было спасти. Но пересаживать сразу несколько органов нельзя – организм бы не справился. Но ведь уже были открытия этих биотехнологов, – на его лице отразились одновременно презрение, злость и боль, – они могли восстановить её. Тем более в лаборатории жены все знали нашу семью. Я ползал перед ними на коленях!

– А они?

– Они весьма артистично уверяли меня, что моя жена всё придумала, что далеко не так они продвинулись и так далее. И пока я бегал за их главным, дочь умерла. Они отключили её от аппаратов жизнеобеспечения, когда остановилось сердце, не стали реанимировать.

– Господи… Как ты перенёс это?

– Я убил тогда впервые.

– Кого?

– Главного. Он был бессмертным. Я всё знал про него и про их программу. Я стоял возле его двери, когда мне позвонили и сообщили о смерти дочери. А перед этим я слышал через дверь, как он кричал кому-то в телефон: «Отключайте! Отключайте её! Иначе он от нас не отвяжется!». Я забил его до смерти, размозжил голову, – кулаки Макса сжались, последние слова он произносил через скрежет зубов.

– Успокойся, прости, прости меня! Я больше не буду спрашивать!

– Эти воспоминания всё равно всегда со мной. Хотя прошло много лет. Может быть, я тебе выговорюсь, и эти мысли отпустят?

Он заплакал. Она прислонилась к его плечу и… тут же глубоко заснула.

***

Проснулась Вика к обеду следующего дня. Макс обнаружился на кухне.

– Я всё проспала, да?

– Ну, я надеюсь, это не последняя ночь в нашей жизни, – весело сказал он, – давай завтракать, я уже с голоду умираю!

Сегодня она стала вдруг стеснительной, поглядывала на мужчину исподлобья, боясь смотреть в глаза.

– Что ты думаешь? – наконец, решилась она.

– Я думаю о нас.

– И?

– Во-первых, твоя дочь. Я не считаю, что всё потеряно. Я знаю всех этих деятелей научных, на каждого у меня есть досье. И никто из них не хочет умирать. Может быть, в этот раз удастся всё исправить? Я стал опытней и циничней. Я смогу заставить их сделать исключение и заняться лечением.

–Ма-а-акс! – она повисла на нём.

– Подожди, – он отстранил её, собираясь продолжить серьёзный разговор, – это не всё.

– Ты всю ночь не спал, да?

– Да. Я думал.

– Дальше! – она испытующе смотрела на него.

– А дальше мы сбежим отсюда. Моё… ремесло и аскетичный образ жизни позволили накопить приличное состояние. Новые документы – тоже не проблема, – он ухмыльнулся, – преступность и коррупция не исчезли даже в мире, управляемом бессмертными. Мы можем уехать куда угодно.

– К морю, к морю, да? Дочка мечтает о море, она даже хотела там умереть!

– Давай к морю. Главное, найти место, где всё проще, первобытнее… Где люди живут простым трудом. Такие места ещё есть. Вот, как раз, как ты хочешь – остров, может, какой-нибудь?

Она смотрела на него и боялась дышать.

– А если и там есть бессмертные? Диктатор, местный миллионер или мафиози?

– Ну, убью одного, подумаешь.

Она поджала губы.

– Я же сказал, что выбрал быть человеком. Я не обманываю. И новая жизнь нам нужна, – он развёл руками, словно открывая целый мир, – но я не говорил, что мы сдадимся или будем жить в норе, прячась от этих. За человечество нужно бороться.

– Только без тебя, Макс, ладно? Ты и так уже много сделал, всех всё равно не убьёшь!

– Можно и без меня, – на удивление легко согласился он, хитро ухмыляясь, – одного убью, если нам лично мешать будет, и всё! Им всё равно скоро придёт конец. Восстание неизбежно, их уничтожат – люди не хотят и не могут жить так, слишком долго они боролись за другую реальность. Люди имеют на это право – это неотъемлемая часть общественного договора. Ешь! – он подал тарелку с пожаренной в ходе беседы яичницей.

Они ели самую простую еду на свете и были в этот момент самыми счастливыми людьми на земле.

Дмитрий Шишкин ©2018