Двадцать одна сказка обо всём на свете

13

Доскакав до мастерской, Натлия сбросив шлем, практически не помня себя от боли и потери крови еле спешилась. Услышав лязг доспехов, навстречу ей выбежал Макстел.

– Как ты сестрица?… у тебя такой плохой вид… – видя, в каком она состоянии чуть не плача, спросил он.

– Не знаю как,… мне кажется, я устала,… а как там Ромл? – чуть держась на ногах, невнятно ответила она вопросом на вопрос. Макстел подставил ей плечо и повёл к принцу.

– Ему стало совсем плохо,… с тех пор как ты уехала, он не приходил в себя… – тихо ответил брат и Натлия, молча, не проронив ни слова, опираясь на него, подошла к Ромлу. Тот лежал бледный, словно снег. Было ясно, его часы сочтены.

– Поставь коня в стойло… – обратилась Натли к брату. Больше для того, чтобы он ушёл, нежели чем из-за заботы о скакуне.

– Хорошо… – покорно ответил Макстел и, не задавая лишних вопросов, вышел. Натлия не в состоянии снять с себя доспехи как была, тяжело опустилась рядом с принцем. Вглядываясь в его прекрасное лицо, она медленно и внятно, желая, чтобы он услышал её там, внутри в своих грёзах, произнесла.

– Подожди, не уходи без меня,… я сейчас,… я иду за тобой, я уже близко,… я так люблю тебя,… мы будем всегда вместе… – тяжело дыша, прошептала Натлия, силы покидали её. Не договорив, она склонилась над Ромлом, и поцеловала его так нежно, как целуют только в последний раз. Сознание меркло, и Натлия, повернувшись, легла рядом с любимым, взяв его ладонь в свою руку. Глаза её помутнели и закрылись. В ту же секунду вошёл Макстел.

Бедный, маленький, верный Макстел, он просто замер увидев эту страшную картину. Двое молодых влюблённых, его обожаемая сестра и уже почти родной принц, лежали едва дыша, с закрытыми глазами и бледными лицами устремлёнными ввысь. Слёзы, неудержимые слёзы, застилая глаза, покатились по щекам малыша Макстела. Но он, невзирая на тяжкие эмоции и свой юный возраст, собрался с духом и поборол свою растерянность. У него словно выросли крылья, он вскочил на ещё разгоряченного коня и, погоняя его что было сил, поскакал к отцу на ристалище. Теперь сохранять тайну влюблённых не имело смысла, важна была каждая секунда для их спасения.

14

Король с окружением готовился смотреть новый поединок, когда на площадь ворвался маленький всадник. Подскочив к ложе, он со всей мочи крикнул.

– Они там умирают! Скорей к ним! – взмахнув рукой, указал он в сторону мастерской. Спокойствию в ложе моментально пришёл конец.

– Кто?… Где?… – посыпались вопросы.

– Принц и Натлия! Они там у нас в кузне!… они ранены!… – всё ещё запыхавшись, кричал Макстел.

– Коня мне! Коня немедленно! – громогласно взревел Карл и рывком спрыгнул на землю. Роббер тут же последовал за ним. Секунда, другая и они, вскочив на молниеносно поданных им скакунов, унеслись вслед за Макстелом. Джулия, королева и вся оставшаяся свита тоже устремились за ними.

Ветром, домчавшись до мастерской и едва спустившись с коней, широко распахнув двери, отцы с порога увидели лежащих на сене своих детей. Сердца их дрогнули, сжавшись от невыносимой душевной боли. Перед ними взявшись за руки с ангельскими выражениями лиц, умирали самые дорогие для них существа на свете. Упав на колени, отцы, потеряв голову, бросились их оглядывать. Макстел стоял рядом и беспомощно кусал губы. Положение влюблённых было плачевным, дыхание еле слышно, сознание отсутствовало.

Взглянув друг на друга, отцы вдруг заметили, что каждый из них замер перед ребёнком другого. Карл заботливо осматривает Натлию, а Роббер внимательно вглядывается в повреждения принца. И это не было похоже на то, что отцы случайно перепутали своих детей, нет, просто в минуту опасности они не видели между ними различия. Дети для них стали одним целым и им было неважно, где, чей ребенок, когда они бросились осматривать их. Через несколько минут в эту неказистую сараюшку, как лавина с гор ввалились и все остальные с ристалища.

– Пропустите нас!… отойдите!… – командовала королева, пробиваясь внутрь. Придворные тут же расступились, и они с Джулией вышли из толпы. Матери, увидев своих детей в столь ужасном положении, тут же попадали у их ног и безутешно разразились слезами. Великое горе захлестнуло это маленькое помещение. Первым от оцепенения очнулся король.

– Лекаря! Немедленно лекаря сюда! – вскричал он.

– Уже идёт!… – тут же откликнулись из свиты. Мгновение спустя возле Карла появился только что прибывший королевский медик. Бесцеремонно отстранив отцов, он сразу же приступил к осмотру. Аккуратно расстегнув доспехи Натлии, он, незамедлительно оказал ей помощь. В тот же миг, внимательно осмотрев рану принца, лекарь вынес свой вердикт.

– Положение тяжелое, но небезнадёжное,… нужно основательное лечение,… большая потеря крови, и у того и у другого. Перевозить их никуда нельзя,… врачевать буду здесь, а потому пошли все вон отсюда!… – категорично заявил он дерзким тоном нетерпящим возражений. То был не только наиумнейший и наимудрейший лекарь, но и чрезвычайно строгий старичок, не любивший, когда его распоряжения, которые он выдавал во время лечения, не выполняются. И в связи с этим все придворные, безропотно, не смея его ослушаться, мгновенно выскочили прочь, будто их ошпарили кипящей смолой.

15

В тот же вечер сарай с сеном превратился в первоклассную лечебницу. Все требования старичка-лекаря выполнялись молниеносно и беспрекословно. Маленький Макстел превратился в его тень и следовал за ним, неотступно выполняя все его распоряжения. В течение последующих нескольких дней наступил кризис в состоянии принца и Натлии. У них обоих была большая потеря крови и поперечное рассечение тканей. А у Ромла ещё и сложное раздробление костей лопатки.

И всё же старичок остался доволен тем, что Натлия сразу прикрыла рану Ромла лечебными, кровоостанавливающими травами. И именно это, как он говорил, спасло жизнь принцу. Сложную рану Натлии он лечил особо скрупулёзно и даже сделал операцию по воссоединению мышц. Уж больно сильно меч Дракомо их повредил.

О самом же злодее ничего доподлинно известно не было. Правда, поговаривали, что его слуга Айрон, потерявший свой горб, когда хозяин проткнул его ему, сам рассчитался с негодяем за все его гадкие дела. Также говорили, что всё зло у слуги было в горбу, а когда горба не стало, то слуга подобрел. В замке Дракомо поселились монахи, и вскоре он преобразовался в монастырь. А ещё в последствии говорили, что видели монаха в лиловом одеянии похожего лицом на бывшего горбуна Айрона. Мол, ходит он теперь по королевству и помогает всем нуждающимся, искупая какие-то свои грехи.

Меж тем время шло. Так неспешно за лечением и разговорами прошёл месяц, за ним другой, наступила зима. Пушистым белым снегом покрылись поля и леса, в королевстве воцарилось спокойствие и благодать. Молодые влюблённые почти поправились. Хотя и сильно ослабли от своих мучений. Так что старичку-лекарю пришлось проявить чудеса медицины, чтобы поднять их на ноги. Но это того стоило, и уже вскорости старичок обещал перевести ребят в замок.

А они настолько обжились в своём тёплом и уютном жилище, в какое превратился бывший сарай, что и никуда не хотели уходить. Теперь здесь была печка, две большие кровати, стулья и стол полная чаша, в общем, всё как следует. Но переезжать-то надо, ведь через месяц Новый Год, а у них на этот день как раз назначена свадьба.

Король с королевой и Роббер с Джулией, за то трудное и тяжкое время, пока их дети боролись с раненьями, лишь ещё больше сплотились и объединились. А потому, решили не откладывать свадьбу в долгий ящик, и, совместив эти два замечательных праздника, торжественно отметить их вместе.

И теперь всё королевство жило в ожидании этого прекрасного события. А жители, узнав о доблестном подвиге графини Натлии, которым она спасла своего любимого, теперь пели о ней песни, слагали легенды, а новорожденных девочек называли её именем. И с тех пор имя Натлия стало олицетворением и символом чести, верности и благородства духа. Вот такая чудесная и несомненно поучительная история случилась в те далёкие, прекрасные времена, и пусть она послужит добрым примером для всех последующих поколений…

Конец

Сказка о богатыре Митяюшке и его невесте Алёне красе светлой душе

1

В те стародавние сказочные времена, когда ещё сам царь Горох под стол пешком ходил, жил на Матушке Руси один ухарь купец до чужого добра молодец, а звали его Дормидонт, по прозвищу Плешивая борода. И потому ему такое прозвище дали, что лицо его с недавних пор никак не хотело покрываться ровной окладистой бородой, как и полагалось всем купцам, а росла пёстро клочками, покрывая щёки и подбородок рыжею щетиною.

Хитёр и ловок он был в торговых делах, а оттого среди своего круга слыл большим плутом. Ещё по молодости, когда он только начинал свои первые сделки, а борода у него была ровная и шерстистая, пользовался Дормидонт грубым обманом и подкупом.

Бывало, пойдёт он в сёла ближние, соберёт втихую вокруг себя детей крестьян и бортников, наобещает им с три короба, а те и рады его посулы слушать. Знай себе, несут ему из дома, тайком от родителей припасы из кладовых, себя же попросту и обворовывая. Кто зерно несет, кто репу да редьку, а дети бортника мёд. Да не понемногу крадут, а аж мешками да бочонками прут. Дормидонт сидит в соседнем лесочку да поджидает, когда побольше товара наберётся, а потом и меняет его. Мешок зерна на крендель, а бочонок мёда на три леденца.

Что поделать, все дети одинаковы, всегда сладенького хотят. Так и получалось, что пока их родители в поле спину гнули, они хитровану Дормидонту мешки да бочонки таскали, а он, пользуясь слабостью детской, себе капитал добывал. И что уж потом с детьми их родители делали, его не волновало, но только барыша на этом плутовстве купец великое количество имел.

Собрав таким низменным способом достаточно дармовых денег, пустился он в обороты немалые. Да только и здесь Дормидонт всё жулил, ловчил да изворачивался, то там обманет, то сям схитрит. Купцы другие уж и ловили его неоднократно на обмане да только доказать так ничего и не могли, потому как жульство своё он очень хитро обделывал. Вот такой недобропорядочный человек был Дормидонт.

Но вот пришло его время жениться, и приглядел он себе в купеческом посаде девушку – славную Медею, кожею смуглую, с глазами карими, волосами тёмными как ночь. И уже сватов заслал, да только он и подумать не мог, что от него этого-то только и ждали, а потому как всё это подстроено было. Ведь Медея была дочкой коварного заморского купца-колдуна Ефрема. А у того колдуна на счёт Дормидонта ещё с давних времён хитрые планы имелись. Ещё когда Дормидонт мал был, прознал колдун о богатом будущем его и решил завладеть его состоянием. А для этого напустил он на него мороку тёмного, затуманил сознание ясное, превратил в злыдня жадного и в последствие сделал так, чтобы дочь его Медея, Дормидонту-то и приглянулась. И как бы его дочь не хотела, но только так всё и вышло.

А Дормидонт-то даже и подумать не мог, что найдётся человек, умней и смекалистей его, да возьмёт и обманет. И как только женился он на Медее, стало его богатство в руки колдуна перетекать. Ну а Дормидонт о деньгах уж и думать перестал. На жену красавицу всё смотрит да радуется. А она бедная переживает, ведь не хотела же, чтоб её отец Дормидонта заколдовывал, ведь он-то ей и без этого нравился. Не желала она, чтоб всё вот так-то получилось. Но что делать, супротив воли отца идти она не смела.

Год прошел, а Дормидонт всё на Медею смотрит, никак оторваться не может. Ну, делами-то он своими торговыми тоже занимался, и даже жульничать не перестал, да вот только теперь доходы от купеческих сделок, колдун Ефрем для своих нужд использовать стал. Так всё и было, такой уж порядок завелся.

А пока годы шли, у них с Медеей, и дети появились. Трое мальчиков, три сына сорванца. Растут быстро и не уследить. И оглянуться не успели, а уж десять лет прошло. Первенец Игнат да младший Агей уродились такими же обычными, как и все дети в посаде. А вот средний Митяй прямо богатырь растёт, на глазах силой наливается, да в отличие от братьев всем помогает, за всеми ухаживает. Такой добрый мальчик, каких ещё свет не видывал. Братья же хитрецы, вовсю пользовались добрым нравом Митяя.

Бывало прикинуться, будто их соседские ребятишки обижают, да и просят его наказать тех детей. А сами-то в сторонке спрячутся и наблюдают, смотрят, как он их колотит, да и посмеиваются. Нехорошие, скверные братья Митяю достались, видать в их жилах больше отцовской крови текло, мать-то их, Медея, всё же добрая была, хоть и дочь колдуна.

Пришло время, старый колдун Ефрем вдоволь награбив у дочери и её мужа денег, собрался да отправился за моря далёкие, за горы высокие в страны чужеродные ему подобные. Ну а своё колдовское влияние на ум Дормидонта оставил. Так они ещё десять лет жили, да не тужили. Братья выросли и по стопам отца пошли, такие же хитрые купцы-плуты получились. Один Митяй как жулик жить не хочет, всё сопротивляется, да братьев за плутовство укоряет.

2

Всё бы, наверное, так и дальше шло, да только кончилось действие колдовских чар, какое на Дормидонта влияло, и стал он в себя приходить. А как окончательно очухался да увидел, что вокруг него твориться, так сразу и озлобился. Жену Медею невзлюбил, ходит, ворчит, слова ей постыдные говорит. На сыновей своих хитрецов негодных посмотрел, да начал их в строгости и суровом подчинении держать.

– Коль не нравиться вам мои порядки так пошли все вон со двора! Я никого не держу! Мне в вас надобности нет! – кричит он на домочадцев, руками машет. Совсем Дормидонт озверел, так и норовит всех плетью искромсать. Медею невинную, так запугал, что она бедняжка в самые дальние палаты в тереме забилась да на глаза ему и не показывается, боится. А из сыновей своих Дормидонт стал воров да бандитов воспитывать.

– Вы мне дармоеды всё своё взращивание отрабатывать будете! А не то я вас в дугу согну да на ворота вместо арки прибью! – грозит он им, да плетью щёлкает. Вот у него тогда-то и не только все волосы с бороды повылазили, но и макушка на голове плешью покрылась, не то от злости, не то от жадности. И стали его теперь называть просто – Плешивый. А то, что он жадным до безумия сделался, так это уж точно. Ну, кто же ради денег своих детей на грабежи да разбои посылать станет, а вот Дормидонт стал.

Приедут к нему купцы добрые на сделку честную, он с ними поторгуется, договор сотворит, товар заберёт, денег отрядит, да отправит восвояси. А те довольные домой возвращаются. Ну а как же, ведь всё удачно продали: и пушнину, и дичь, и зерно, всё по хорошей цене Плешивый забрал. А он им вслед сыновей с дубинками высылает. Братья окрест города все стёжки дорожки уже выучили, знают по которой купцы поедут. Вперёд их заберутся подальше в лес и ждут, когда с ними купцы поравняются.

А те как рядом окажутся так они на них и нападают. Да так неожиданно, что купцы, растерявшись толком и сопротивляться, не могли. Оглоушат их братья, разденут. Деньги, что им Дормидонт за товар заплатил, заберут и домой назад тут же путь держат. А купцов так и бросали в лесу. Хорошо хоть в живых оставляли. А всё потому, что Митяй их трогать не давал, ведь ему тоже приходилось участвовать в этих грабежах.

– Я с вами пойду, а иначе вы меры не знаете, не ровён час так и жизни порешите честных купцов! – говорил он братьям и шёл за ними, дабы они не натворили больших бед. Таким образом, не в силах противостоять отцовской воли, братья пограбили многих купцов, а те так ни с чем домой и возвращались. За счёт таких поборов разбогател Дормидонт неимоверно, и теперь как кто товар на ярмарку хороший привозил, он тут же бежал да скупал. Уж набрался всего, все закрома в тереме трещат, от богатства ломятся, а ему всё мало.

– А ну-ка дети мои, идите-ка вы на поиски, да узнайте где у кого, что доброго имеется. Я хочу, чтобы это у меня было! – командует он сыновьям.

– Куда же нам батюшка идти?… ведь в округе-то мы и так уже всё знаем, у кого, где что лежит… – спрашивают они.

– А вы направляйтесь в края далёкие, в леса дремучие, ищите там мне богатства несметные!… – злится на них отец да гонит со двора. Ну, делать нечего, собрались братья. Поесть, что было взяли, и подались в дорогу дальнюю, что через горы лежала.

Идут, по тропам пробираются в чащу густую все глубже забираются. И так уж далеко зашли, что есть да пить захотели. Видят, гора впереди большая скалистая стоит, вся из камня, ни деревца на ней не видать ни травинки, ни былинки. А у подножья горы прямо из камня ручеёк сочится, журчит, воды свои переливает.

– Ну что братья, здесь на ночлег и встанем… – молвит старший брат Игнат.

– Хорошо бы хвороста для костра собрать, да воды для похлёбки вскипятить… – предложил Митяй.

– Ну, коли ты предложил так может, пойдёшь да соберёшь… – с опаской озираясь по сторонам, ответил младший Агей. Митяй посмотрел на своих братьев, махнул рукой, да сам намерился в лес идти дрова собирать. Он как всегда проявил свою доброту да снова пожалел их.

– Ладно, уж сидите здесь, ждите меня,… да не балуйте, а то я вас знаю, опять какую-нибудь шутку затеете! – напоследок строго наказал он им. А братьям-то и делать ничего не оставалось, как только его слушаться, потому как он намного сильней и проворней их был. Попробуй-ка такого ослушаться. Большущий как дуб, косая сажень в плечах, одной рукой подковы гнул, аки орешки щёлкал. Шаг ступит, а уж и не догнать его, такой удалой вымахал, что другого такого и не найти. В общем, справный молодец, всем достойный образец.

Да и на лицо Митяй тоже был хорош, все девушки в посаде охали да ахали при виде его. А он хоть и средь братьев средний был, но умом по девицам ещё даже и младшего не догнал. Ходил по посаду ко всем девушкам равнодушный. Для него больше по душе диковинные зверушки да птички были, любил он природу. Увидит где, какую птаху чудную и ну на неё умилятся, или зверька странного заприметит и дивиться ему. Такой ко всему живому любознательный и добрый был, что батюшку своего злюку и братьев лиходеев очень этим раздражал.

3

Вот и сейчас, братья, поёжившись, только зло ухмыльнулись Митяю вслед. А он, как всякий добряк, не обращая на это внимания, пошёл за хворостом. Идет, бредёт по лесу, валежник собирает, и так далеко зашёл, что видит, а лес-то вокруг него уже другой, не тот, что был у горы. Там-то деревья всё больше с листвой были, дубы да берёза с ольхой, а тут сосны да ели невиданных размеров стоят. Остановился он на небольшой полянке и смотрит вокруг.

– Это же надо как я увлекся, что забрёл неведомо куда… – оглядываясь, удивляется Митяй. А деревья-то вокруг все такие высокие, что небо затмевают, и чем дальше в лес, тем темней становится.

– Как же я отсюда выбираться-то буду… – думает он и наверх на макушки сосен поглядывает. Смотрел, смотрел да и решил на самую высокую сосну взобраться.

– Залезу, а уж оттуда-то, гору, где братья меня ждут, увижу… – обрадовано решил он, и только он так подумал, как видит, над верхушками деревьев тень размером с амбар промелькнула.

– Что такое? Что за леший надо мной потешается… – удивился Митяй. А тень обратно пролетела и не собирается останавливаться. Так и кружит над тем местом, где он стоит.

– Эй, что летаешь надо мной, над моею головой! А ну покажись, коль смелый!… – кричит Митяй, задрав голову. И не успел он поодаль отскочить как прямо передним на полянке, рухнув с высоты, оказался зверь диковинный. Ростом с терем боярский, голова как бочонок из-под мёда, на змеиной шее держится, одни только глаза на ней размером с самовар, а пасть, словно колодец бездонный зияет, и будто пила острыми зубами усеяна. На спине крылья перепончатые как у летучей мыши, только величиною с телегу. А ноги у чудища, что лапы у медведя, а длинной с Митяя будут. Хвостом безмерным чешуйчатым с наконечником как у стрелы о землю бьёт, из ноздрей, словно из печных труб пар валит. Глазами самоварами хлопает, головой бочонком крутит, Митяя оглядывает, а он на него смотрит, рот раскрыл.

– Да ты кто же такой будешь-то? Что за зверь чудной? Второй десяток на свете живу, а доселе дичи такой знать не знал, видеть не видывал… – еле совладав с собой, и даже поперхнувшись, хрипло пролепетал Митяй.

– Ха! Не пойму я что-то,… не то комар пищит,… не то плачешь ты,… а добрый молодец? – шутливо издеваясь над опешившим Митяем, лукаво изображая своей огромной пастью улыбку, громогласно спрашивает чудище лесное. А от такого голоса Митяя аж в дрожь бросило. Волосы у него дыбом встали, чуть слуха не лишился, за уши схватился и кричит ему в ответ.

– Ты это что же, и по-человечески разговаривать умеешь!?… ух, ты!… да быть такого не может! – невпопад ухнул он и рот раскрыл. А зверь-то от его такого глупого вида не сдержался да присев на задние лапы расхохотался. Земля содрогнулась от его смеха. Деревья зашатались. А со скалы, где братья сидели, камни посыпались. Митяй пуще прежнего за голову схватился и даже глаза зажмурил.

– Замолчи! Ох, замолчи! А то оглохну сейчас! – кричит ему, охает. Услышал его зверь, притих и уже спокойно говорит.

– Ну, неужто и вправду никогда не видел такого как я? – спрашивает он да криво улыбается. Митяй руки от ушей убрал, смотрит, и толком ещё сообразить не может, кто же перед ним.

– Такого точно, не видел,… да откуда же ты такой взялся? По-людски говоришь, да и соображаешь как человек, но только зверь! А уж огромный-то какой, что и не обойти тебя ни объехать,… да ещё и летаешь. Как хоть звать-то тебя величать? – спрашивает он зверя.

– Да я и сам не знаю, откуда взялся,… вроде как всегда здесь был. Я себя и маленьким-то не помню,… будто раз, и появился в один миг, а откуда неизвестно. Да и разговаривать я сразу мог,… как с людьми встречаться начал, так и говорить стал,… уж видимо, я так устроен. И как звать меня, я тоже не ведаю,… зови, как хочешь… – вдруг заметно погрустнев, ответил зверь.

– Да как же так, имени у него нет! А ещё говоришь людей встречал,… нечто они тебя никак не называли! Да и вообще, что это за люди такие тут были, тебя видели, с тобой говорили, а никому на свете про это не рассказали? Ну не съел же ты их, в конце-то концов… – уже совсем придя в себя от оторопи, и присев рядом со зверем, затеял добродушную беседу Митяй. А зверь видит такое дело, человек добрый попался, сложил крылья поудобней, свернулся клубком как котёнок, голову свою большую напротив Митяя положил и продолжил свой рассказ.

– Ну что ты, с людьми я по-доброму, по-человечьи,… они ко мне с миром и я к ним с добром. Тем более что мясо я не ем и ни одной живой души не загубил. Не то что вы люди, только того и гляди, друг друга так и норовите съесть. Я много летаю, везде бываю, за вами наблюдаю и вижу, что вы творите. Только вот меня не каждый человек видит. Ты не думай, что если я такой большой так меня всяк заметить может, нет,… я, когда надо и скрытным быть могу, никто меня не увидит. Как в небе летаю, так облаком прикинусь, а то и тучей грозовой стану. А как в лесу прячусь то моя кожа под цвет листвы становится похожа,… а коли в поле застанешь меня, так я с колосьями в один ряд сольюсь, глядишь, а меня уже и нет. Запомни, не всё большое глазу приметно. Вот смотри, какой я сейчас стану… – сказал зверь и в один миг изменил цвет, сровнявшись по окрасу с остальным лесом практически превратившись в невидимого.

– Вот это да! – аж припрыгнул Митяй, – чем дольше я с тобой говорю, тем больше ты меня поражаешь! – восхитился он.

– А теперь вот ещё смотри… – опять сказал зверь и вновь изменил окрас, да так что стала заметна лишь одна его голова.

– Вот так-то, добрый молодец!… ты рядом со мной пройдешь, и не заметишь! Вот поэтому и живу я здесь никому неведомый и ни с кем не знакомый,… не всяк про меня знает, а кто знает тот никому и не расскажет… – добавил зверь.

– Ну, теперь-то ясно как получается, что ты втайне от всего света живёшь. Ну а раз ты людей не трогаешь и мяса не ешь, так чем же питаешься? – уже по-дружески, но чуть ненавязчиво поинтересовался Митяй.

– А вот тем, что ты вокруг себя видишь, то и ем. Листвой, хвоей, кустарником питаюсь,… и очень этому рад. Особенно люблю еловую хвою,… сосновая и кедровая тоже конечно хороша, но уж больно крупная и жёсткая,… даже для меня. Притом еловой мне не так много и надо. И ещё у меня с еловой хвои пламя лучше получается… – нарочито хвастаясь, заявил зверь.

– Какое такое ещё пламя? Ну-ка расскажи! – воскликнул Митяй.

– А то пламя, что я из своей пасти изрыгаю,… оно у меня появляется после того как я много смоляной хвои наемся,… а вот от листвы у меня его нет. Так что если я захочу, то всё в округе поджечь смогу,… но только мне это незачем,… я и так удачно живу, а особенно здесь, в этом месте. Всё у меня под боком, и хвоя моя любимая, и ольха с дубом рядом,… вот только порой тоска гложет, уж больно хочется что-то полезное доброе людям сделать… – ответил зверь, и глаза прикрыл, словно о чём-то задумался.