скачать книгу бесплатно
– С Одессы.
– То от нас дужэ далеко, пани Фаина, а я тилько в Могилёве був, там аж две синагоги. То пани взялы нашу фамилию?
– Мы с Войтехом решили взять фамилию революционную – Комиссаровы и сына так записать, но не успели оформить. Меня партия направила на подпольную работу в Одессу. Там я родила Мишу, сына Войтеха…
– У Войтеха сын?
– Михаил Васильевич Божемский. Войтех не знал, что Миша родился…
– Як не знал? То сын Войтеха?
– А вы думаете, я вас обманываю?… Зачем?
– Може, пани Фаина, хоче наследство, то у нас ниц нема, ни гроша. Выпейте молока, пани, добже молоко. То як у пани фамилия?
– Зильберман.
– У нас, пани Зильберман, нема сребра…
– Любила я Войтеха, понимаешь, старик, любила! Не нужно мне ни наследство, ни серебро, ни золото…
– Того золота нема, петлюры забрали…
– Где Войтех похоронен?
– То тайна, пани…
– Где?
– Под орехом…
На следующий день к ореху прискакал летучий отряд товарища Мирона Криворучко с флагом, походным оркестром и австрийской пушкой. Истоптав копытами огород, устроили митинг. «Холера, ясна, пся крев!» Пан Януш обречено плямкал губами, изображая совместное с отрядом пение Интернационала. Далее краснопузые установили на могиле брата деревянный шпиль с бесовской звездой, зарядили пушку и стрельнули снарядом в небо. Как выяснилось впоследствии, целились в небо, а попали в козу горбатой Домки Баранецкой, что живёт за Броварской кладкой. Командир Мирон Криворучко с ближайшим окружением, посетил жилище павшего красногвардейца. Выпив ведро… (мерило золотого запаса) доброго червонного вина, расцеловал Яна в губы и велел хранить прах героя как зеницу ока. Комиссар отряда товарищ Фаина, с влажными глазами, по-родственному обняла Януша и ускакала вслед за командиром. Пан Януш облегчённо сплюнул и вытер губы рукавом.
Через день отряд, как ему положено по названию, улетучился. Пан брат, пана-товарища героя, под покровом темноты уволок обелиск со звездой в курятник. Перевернутый обелиск с успехом выполнял функцию гнезда, в котором неслись куры. «Пся крев, холера ясна!» Окончательно пан успокоился, когда отдал горбатой Баранецкой пачку керенок, за убитую козу. Керенки, давно не ходили, но Домця припрятала их в ожидании других времён, всё лучше, чем ничего.
С памятного визита свояченицы, мозги ретрограда пошли в полную раскоряку. Не смотря на, вроде, искренние терзания Фаины, он ей не поверил и мысленно сокрушался, что Войтех связался с иудейкой… «Хотя… он и с цыганками шашни заводил, и с молдаванками. Эт, харцизяка, холера ясна! Эта Фаня, похоже, про червонцы не знает или прикидывается. Евреи народ битый, к чужому золоту у них нюх особый. А про сына выдумала, не может у Войтеха мальчик родиться. Ульяна, цыганка, родила ему белокурую девочку Азку, Верка Галапайда, тоже девочку… Была бы девчонка, может и поверил… Не дам я никому никакой доли! Эта комиссарша, зря на могиле плакала… Наган подарила, зачем мне наган?…»
(Как бы не болела голова, похмеляться не стану, разве пивка?… Угу, для рывка. Нет. Надо работать.
Когда пил, курить с утра не мог, воротило, теперь ничего, затянешься с утра натощак, башка кругом идёт… Может, мне и курить бросить? К чему это «и курить», можно подумать, я пить завязал, так, малость пристегнул…
Чой-то я местечковым диалектом увлёкся, надо бы объясниться:
кашкет – фуражка восьмиклинка,
одая – балка поросшая кустарником,
каганец – жировой светильник,
пенёнзы – деньги,
Зильберман – серебряный человек, скорее всего седой,
кладка – мостик.)
СОЦИАЛИЗМ
Над землёй скифов, уличей и тиверцев, истерзанной смутными временами, поднималась кровавая заря новой жизни. Хроника событий предрассветного времени изобилует пёстрыми картинками калейдоскопа человеческих глупостей, ловко скрывающих божественную мудрость бытия.
Наполненный монетами магометанский кувшин покрывался зеленью благородной патины. Войлок, как и предполагал Ян, впитывая естественную влагу, надёжно укупоривал ёмкость, оставляя на её стенке чёткий след – уровень наполнения, ставший впоследствии очень важной деталью…
Отчаянный сокол революции, Мирон Криворучко, устав летать по холмам и долам Подолии, организовал в родном селе, недалеко от знакомого нам уездного местечка, независимую республику Селезнёвку. Республика насчитывала одноимённое село и три ближайших хутора, не признавала над собой ничью власть, включая советскую. Селезнёвская республиканская армия обстреливала любой вооруженный отряд или группу людей, двигавшихся в её направлении.
Из более отдалённых и менее существенных событий можно вспомнить расстрел известным одесским налётчиком Мишкой Япончиком машиниста паровоза на узловой станции Вапнярка. Моня, прищемлённый за хвост сотрудниками ОГПУ, собрал уголовное отребье для имитации борьбы революционной красной малины против пшецких жолнеров. Завсегдатаи знаменитого кичмана одесские уркаганы по пути следования на польский фронт сообразили, что им предстоит совершать налёты не на беззащитных обывателей, а на кавалерийские пики конфедератов спереди и заградительный огонь чекистских пулемётов сзади. Такой безысходный расклад джентльменов удачи не радовал, и на станции Мардаровка они сошли по-английски, не прощаясь. Япончика разбудили в Вапнярке и обсказали атаману весь его контрреволюционный конфуз. Босяцкий командарм, выигрывая время у сопровождавших его чекистов, ругался, пучил глаза. Пуская понты, застрелил ни в чём не повинного машиниста, после чего ускакал в лесостепь, якобы искать свою уголовную армию. Чекисты и комиссары доверчиво ждали возвращения блудного революционера Моню аж до самого вечера. И-таки напрасно. Какой умный человек поменяет лучший город мира на какой-то захудалый фронт? Армия красноармейцев-налётчиков тонкими ручейками стеклась обратно под сень приморских акаций. Вскоре булыжные шкуры тенистых улиц ощутили на себе лёгкую поступь и босяцкого предводителя Мони, шоб он нам был здоров.
Батька Махно, маракуя над тайными тропами, ведущими в Европу, не раз посещал благодатные земли Подолии. О чём помышлял, то и осуществил в районе села Каменки, известной просвещённому обществу в связи с длительным пребыванием в ней русского гения Александра Сергеевича… конечно же, Пушкина. Говорят… врут поди, что где-то, в укромных местах, на берегу Тираса, анархо-коммунист Нестор Иванович зарыл на многие лета свои скарбы, награбленные его лихими хлопцами. Сокровища не бог весть, всё больше безвкусные украшения упитанных барышень из разбогатевших семей Новороссии. Побрякушки в те времена имели ценность номинальную, выражавшуюся в граммах и каратах, но если бы их нашли… или когда найдут, они будут представлять ценность историческую. Однако всех махновцев, знавших о местоположении батькового клада, положил в сыру землю отряд ЧОН, рубивший вражеские головы под командованием кавалера Революционного Красного Знамени, товарища Малыша. Нестор Иванович, опечалившись потерей личного состава и большевистским коварством, спешно лёг в гроб… чтоб переправиться на правый берег, в Бессарабию. Не найдя общий язык с молдаванами, затаив обиду на большевиков, батька отбыл в город Париж, где умер в нищете от туберкулёза, подхваченного ещё во время отсидки в Бутырке. Его соратница и жена Галина Андреевна Кузьменко, завлечённая вместе с дочкой Еленой Несторовной в Советский Союз агентами НКВД, мужнину тайну не выдала… скорее всего, не посвящена. Батька, человек предусмотрительный, унеся секрет с собой, с того света следит, чтоб его богатства попали в руки достойного ему анархиста. У автора есть подозрение, что никакого клада не существовало, а батька Махно есть реинкарнация славного кошевого атамана Сирко в двадцатом столетии. Таков краткий экскурс в недавнюю историю края.
Ошеломлённый безвременной кончиной любимого брата, в обстановке всеобщего хаоса пан Ян задумал дерзновенное… Если кто подумал, что дерзновенное для католика – это нарушение десяти заповедей или поджёг костёла, то он ошибается. Аристократ лозы, сохи и лопаты задумал нечто более существенное, всполошившее местечковую общину не менее, чем обрыдшие всем революции и войны. Задуманное повергло женскую часть общества в пучину тайных мечтаний и несбыточных грёз. Мужскую половину – в зависть, в чувственный сарказм, изливавшийся потоками грязных слов, перемешанных с желчью… Пан Януш решил жениться. А что, пожалуй, пора. Парубок он хоть куда, не какой-нибудь вдовец, загнавший на тот свет не одну жену и мечтающий о прижизненных мучениях следующей. Нет, жених Ян завидный… Правда, малость хромает… Значит, не станет бегать к другим… и не догонит супругу при её подлом поведении. Подслеповат… не беда, жениться, не в дозоре стоять. Глуховат… очень хорошо, детский крик раздражать не будет. Косноязычен… так это ж здорово, наслушались в последнее время этих революционных и прочих краснобаев. Словом, жених недурственный, главное – не целованный. Засидевшиеся в старых девах католички, отложили вязальные спицы, праведные мысли о целомудрии, о Боге и его наместнике на земле. Предстоял животрепещущий марафон по охмурению мозгов новоявленного претендента на разбитые безнадёгой бабьи сердца и вялые, подёрнутые сетью морщин, руки. В стане конкурирующих свах возродился давно забытый ажиотаж. Сначала попытались втиснуть выжившему из ума пану залежалый товар. Бобыль крутил носом, дёргал ус и отказывал. В ход пошли невесты покруче, некоторые с приданным. Опять облом. Ушлые свахи, не мудрствуя лукаво, предложили себя, «куда уж лучше»… Не подошли! Обозлённые служки Гименея устроили бойкот привередливому клиенту, но пан не растерялся и занялся поиском самостоятельно. Наплевав на приличия и усердные молитвы, он высматривал себе пару не где-либо, а в костёле и высмотрел, даже не пару, но тройню…
Шведская семья и групповой секс к столь странному выбору невесты здесь не при чём. Пан Ян, не взирая на некоторые отрицательные черты характера, был человеком праведным, семейным, богобоязненным.
Что же повлияло на задумку и выбор старого холостяка? Возможно, учение профессора Зигмунда Фрейда? Его теория в циничном изложении профессиональной свахи пани Поцюлинской звучит незамысловато: «Идеал – идеалом, а всё кончается одеялом». Возможно, но не точно, поскольку пан спал под кожухом. Тогда что же? Быть может, нежелание отдать наследство в чужие руки? «Племянникам Марчукам, известным в местечке лодырям и голытьбе, да ни за что! Уж лучше племяннику Михасю… Хотя, какой из него Михась, скорее Мойша, и раввин давно сплюнул кески на ритуальное блюдце одесской синагоги. Хитрая Фанька замыслила меня своим байстрюком завлечь, так таких байстрючат после Войтеха по местечку полно гуляет, пся крев!» Правда, невестка Фаина больше не заявлялась, и Ян решил, что убили несчастную, а кровного племянника Мойшу своя родня приветит. «В Одессе, говорят, одни иудеи, и находится она далеко, за морем». По правде сказать, Януш географией не увлекался и отчаянно боялся покидать родное местечко, так как единственный совершённый паном вояж в близлежащий Могилёв окончился печально – на базаре босяки вытащили все деньги из его кармана. Слава Богу, главная сумма, предварительно зашитая в кальсоны, осталась в целости. Ни паровоза, ни автомобиля пану видеть не хотелось и не пришлось до конца жизни. Однажды над местечком пролетал аэроплан, но он не видел и подозревал, что все, сговорившись, его просто дурачат. «Врите больше. Разве может кто, кроме птиц и Ангелов, летать по небу?.. Ероплан!» Можно подумать, что Ян где-либо видел летящих Ангелов, кроме как на иконах, но ведь верил.
Итак, главным фактором в выборе невесты был… её сын… даже не сын как таковой, а его имя – Василий. Вася, Вацек, Войтех, – вот так трансформировалась любовь Януша к покойному брату.
БОЖЕМСКИЕ
Бронислава, схоронив умершего от тифа любимого мужа Станислава, а за ним его родителей, влачила свой крест под мучительной опекой Степана. От жадности и глупости Стёпа совсем одурел, к оголтелой юдофобии и цыганоненавистничеству добавился национал-патриотизм. «Проклятая полячка, мало того, что не даёт, так ещё и может стать полной наследницей в его доме. Её ублюдки жрут за троих, кричат, шумят, обрывают зелёные фрукты в саду. Ляхи – бич украинского народа!» Увы, Степан совсем не был достоин памяти своего предка, кошевого атамана Серка. Кроткая невестка и её дети стали походить на тени, недолог казался их путь в подлунном мире. От отчаянья Бронислава вспомнила Пана Езоса, отцовскую веру и, гонимая ниспосланной свыше надеждой, пошла с детьми не в церковь, а в костёл. Там её надыбал, озабоченный проблемой женитьбы, пан Януш Божемский. «Все браки рождаются на небесах». С известной долей скептицизма их случай подходит под сие крылатое изречение. Дальнейшие события развивались столь стремительно, что никто из доброжелателей не успел придумать причин для расстройства союза. К превеликой радости Степана, двери его хаты навсегда закрылись перед невыносимой гордячкой Брониславой и её сопливыми выродками. Некому претендовать на его дом, землю, веру. Бронислава же Комарницка как нельзя лучше подходила Яну для осуществления дерзновенных замыслов продолжения рода. Католичка, полячка шляхетских кровей, (Войтех желал такую) имеет двух детей! Чем не претендент для детородной роли? А если, вдруг, чем чёрт не шутит, у Яна патроны отсыреют или окажутся холостыми, значит, планида маленького Васи сыграть роль убиенного Войтеха и стать единственным наследником всего добра, даже фамильного золота.
А любовь? Как же без любви? Почему без любви? Ян обладал достаточным умом, шармом, одни усы чего стоили, не говоря уже о разбуженной мужской страсти. Врачи утверждают: «Воздержание полезно». Можно представить объём полезности, накопившийся за три с небольшим десятилетия воздержания и, наконец-то, получившей право на реализацию сохранённого потенциала… Ранее закоренелому холостяку представлялось, что телесная близость слишком примитивное отражение божественного чувства. Наверное, он просто заблуждался или опасался прослыть несостоятельным в супружеских ночных утехах. Теперь, бывало, и днём… Оказалось, что Ян, о-го-го как силён, да при хозяйстве, при деньгах… Топчан совсем расшатался, грозя развалиться на части, невыносимо скрипел. Заказали постель местному столяру, из своих, из поляков. Пан Томаш заломил невероятную цену, но пан Януш великодушным жестом прервал торг, затеянный практичной супругой, и потребовал изготовить ещё более дорогой экземпляр столярного искусства. Вот вам и отсутствие любви. Помпезность доставки мебельного шедевра в убогую хижину дала мощный повод к недельному обсуждению землячками психического состояния бывшего холостяка. Кобеты, недавно мечтавшие занять вакансию невесты Божемского, изливали потоки желчи в адрес строптивого Яна, тем самым очищали свои организмы от накопившихся шлаков и… хорошели. Их прелести замечали вдовцы, давно потерявшие интерес к прекрасному полу, и засылали сватов.
Жизнь – цепная реакция человеческих эмоций.
Бронислава застилала постель льняными простынями, купленными в лавке Захара Хануковича. Захар привозил их с Полесья от своего брата Боруха. Януш по вечерам незаметно совал под матрас свою кепку, по-старинному поверью – предмет значимый, приносящий потомство мужского рода. Для этой цели он сшил у Сёмы Швестера кашкет-восьиклинку. Прежнюю кепку с высокой тульей, кстати, изготовленную ещё дедом Семёна каких то двадцать лет назад, расточительный молодожён повесил на огородное чучело. Любовь меняет человека и его жилище. Как-то незаметно в обители появились подушки, одеяла, венские стулья. Бельё часто стиралось, из второй половины полуземлянки выселен как крупный рогатый скот, так и мелкий безрогий, невесть куда исчезли постельные насекомые, досаждавшие бобылю не одно десятилетие. От таких перемен вполне допустимо малость свихнуться. Возможно, местечковые кумушки были не так далеки от истины, когда изливали своё предвзятое мнение. Ян парил гордым соколом, свысока поглядывая на сверстников, давно утративших интерес к проблемам продолжения рода, ему бы побалакать с молодыми производителями, так не с кем, паны-товарищи рубят головы друг другу, им некогда. Пусть воюют, а мы тут тоже времени не теряем, делом занимаемся. Ян при каждом удобном случае любовно поглаживал свою гордость – вздутый выше носа живот беременной супруги. «Как там наш Войтех?»
В октябре по всем признакам ожидался мальчик.
Ох уж эти октябри! Чего только не приносят они на золотых крыльях осени. Пану Янушу двойное разочарование: первое от жены, второе от вина. Бабка повитуха, приглашённая и оплаченная заранее, вытурила будущего папашу за дверь. Пребывая в сенях и надеждах, Ян грезил маленьким Войтехом. «Ваську обижать не стану, но наследство только Войтеху, моему Войтеху…» Вместо Войтеха родилась девочка. С расстройства «новоиспечённый ойтец» увлёкся недобродившим вином. Кто не познал вкуса и очарования молодого вина, тот не подозревает о возможных последствиях, куда как менее прелестных. Обгадился новоявленный папаша в прямом и в переносном смысле. Ночь, проведенная в незамысловатой крестьянской «обсерватории», астрономических открытий обществу не принесла, но мозг винодела посетили некие зачатки философских мыслей. Утром, выкушав, по совету жены, водки с солью и сушеных груш, пан Ян провёл следующую ночь в том же помещении из кукурузных стеблей, натужно рассматривая мохнатые звёзды и туман млечного пути. Средства народной медицины укрепили не только желудок молодого отца, но и маниакальное желание обрести наследника.
Однако наследник не спешил радовать папу и мир своим появлением на свет божий. В обойму родителя, то ли по ошибке, то ли по неведомому умыслу, вложили не те патроны. Рождались одни девочки: милыё кудрявые, с пухленькими щёчками, розовыми ноготочками. Папа Ян, пытаясь сотворить собственного Пинокио, строгал как папа Карло… Тщетно! На небесах, оказывается, есть свои соображения, свои планы и мотивации, неподвластные законам подложенных под матрац кепок… Бог не Микишка, у Него своя книжка.
Практичная жена подвигала супруга на очередные подвиги. Фамильный замок, замышленный на фундаменте землянки, не соответствовал насущной необходимости семьи. Рядом выстроили приличную для справного хозяина хатку с двумя половинами, жилой и парадной. В землянку вернулся скот, а счастливая хозяйка после новоселья вынашивала под сердцем очередной плод своей любви и мужниной надежды.
Мудрая Бронислава, предугадав полную победу красных, вовремя заставила мужа вытащить из курятника шпиль со звездой и установить под орехом, на могилу героя-красноармейца Войтеха. После замысловатых кульбитов товарища Криворучко от советской власти в сторону Селезнёвской республики определенный риск, конечно, был. Но и тот факт, что Советы крепли изо дня в день, тоже не отринешь. Осторожный пан Януш вытащил шпиль, установил… подумал и прикрыл снопами обмолоченного жита. «До полной победы краснопузых, погодим открывать».
Вскоре грозы Гражданской войны отнесло в дальние дали.
После окончательного установления власти рабочих и крестьян в местечке возник некий дефицит пролетарских святых. Захоронений много, а святых, беспорочных нет. Энтузиасты новой идеологии ринулись в поиски. Краснозвёздная могила, надыбанная комсомольцами, пришлась советским властям как нельзя кстати. Уездные партийные функционеры, произнося у шпиля под орехом пламенные речи, яростно грозили мировой гидре контрреволюции кулаком… почему-то всегда в сторону Бессарабии. Надо полагать, пресловутая гидра славно пригрелась на солнечных молдаванских пригорках. Одначе странно, хлопцы, ходившие на ту строну за контрабандным табаком, никаких гидров не видели… Правда, в Сороках случались выступления Лещенки, Вертинского, Баяновых, в своё время сбежавших от войны и смуты. Так какая же они гидра?
Вскоре грозный ГПУшный кулак повернулся от недосягаемой бессарабской гидры в сторону своей внутренней, залёгшей в зажиточных хозяйствах мироедов-куркулей. Распроклятая змеюка, обладая частной собственностью, беспощадно «исплуатировала» бедняков, не желавших за копейки трудиться на чужих землях.
«Верно говорят, это-таки несправедливо!» – возмутились большевики и придумали: «землю придётся… отнять и разделить». Сказано – сделано. Отняли у богатых, разделили между всеми.
Бедняки, не отвыкшие работать на чужих землях, не жаждали обрабатывать и свои делянки, поскольку нечем, и им за это вообще не платили.
«Резонно…» Большевики малость призадумались и сообразили… «а что если… отнять и разделить». Отняли тягло и инвентарь у справных и разделили между всеми поровну.
Мироеды продолжали трудиться на своих делянках, а бедняки, по привычке, на чужих, совсем за бесценок и ещё больше жаловались властям. Совсем де, мы угнетённые.
Власти подумали, подумали… и решили, что с принципом разделения они перегнули палку и принялись объеденять в коллективные хозяйства, тогда уж заработают…
Трудиться перестали все.
«Странно»,– удивились большевики и ловко придумали… «всё-таки лучше отнимать и разделять, тогда хоть кто-то работает». Отняли свободу у одних, разделив их колючей проволокой с другими…
Заработало!
В учебниках истории это называлось раскулачиванием и коллективизацией, а руководил всем этим товарищ Яковлев, тот который был Яша Эпштейн, племянник тёти Зины Мехлис, она, таки, до сих пор живёт в конце Комсомольской улицы.
Обелиск со звездой свято охранял хозяйство Божемских от посягательства сторонников метода «отнять и разделить».
Очередная дочурка, родившись через год после первой, подтвердила филигранное мастерство и точность родителя как специалиста по девочкам. Наместник не явился и в этот раз. Прагматичный аграрий, продолжал пахоту и внесение семян в благодатную почву супружества с завидной интенсивностью. Врачи, утверждающие, что воздержание полезно, предполагают и другое – «излишества вредны». Словом, Ян заболел. «Все болезни от нервов, – говаривал местечковый врач Арон Исаакович, – только сифилис от удовольствия». Нет, нет, любимая присказка эскулапа не имеет к болезни Яна никакого отношения. Но факты вещь упрямая, и попробуй пойми, в чём залог здоровья: в воздержании или в исполнении желаний?
Кстати, о желаниях. Один из предметов, хранившийся Янушем в тайне от всех, вызывал неутолимое желание, даже жажду воспользоваться им. Вещи, создаваемые людьми, всегда служат определённым потребностям. Предназначение револьвера, системы Наган, можно истолковывать однозначно, а полный барабан предоставляет возможность использования предмета по назначению не менее шести раз. Однажды вечером, в те дни болезнь Яна для окружающих ещё была не видна, а его внутренний голос уже произнёс приговор, произошёл разговор двух родственников о взаимном уважении и помощи. Сговорившись о своём заветном, свояки на следующий день, но разными путями, отправились в сторону Козацкой одаи…
Каждый имел свои собственные задумки, не совпадающие с намерениями партнера. Отсчитали положенные тридцать три шага, сноровисто принялись рыть. Смеркалось. Копали молча, до изнеможения, наконец, лязгнул камень. Марчук алчно ухватился за край плиты, поднатужился… Выстрела он не услышал, пуля вошла в затылок раньше, чем звук в уши. Незадачливый шурин распластался поверх, так и не ставшего ему одному принадлежать, (как он полагал) сокровища. Ян тщательно привёл место захоронения в состояние могилы Чингисхана. Дело сделано…
«Зачем расспрашивать подлюгу самого, мол, ты убил? Кто ж признается? Нет, «око, за око, зуб за зуб», спасибо невестке за дорогой подарок – наган, да еще с полным барабаном. О, эта Фаня знала, что дарить! Вовремя я подсуетился, пока Марчука не сослали на соловки за связь с петлюровцами. А он мнил, что я на него в ГПУ настучу… не дождался!»
Чем же был вызван столь дикий и мерзкий акт?.. Конечно же жаждой торжества справедливости. Подлое душегубство совершено не более гнусно, нежели лишение жизни Войтеха, такой же тёмной ночью, также в спину. Ян видел вещий сон: приснился Войтех и его убивец. Всё было как въявь… Войтеха лишил жизни этот, с виду кроткий и добрый родственник, расплывавшийся при встречах в сладенькой улыбке. Кто бы мог подумать? Желание пылать жаждой отмщения и вендетты не помещается в рамки правил христианина, но не бывает правил без исключений. Ян посчитал предательством и святотатством выискивать улики против убийцы, настолько был уверен в правдивости сна о гибели брата.
Огонь душегубства, порой угасая, вдруг, вспыхивает и полыхает в сердцах людей с несокрушимой силой. Такова низменная сущность, переданная нам, потомкам праотца Каина. Не суть важно кто повинен, а кто невиновен, кто убил вначале, кто в ответ, все мы «хороши».
Дочка Вера умерла, простыла и умерла. Бронислава почернела от горя. Ян тоже пожалел своё творение, но с маниакальной настойчивостью, ждал наследника. Чтоб задобрить небеса, через мельника передал сестре два мешка муки: «Нехай жрут, раз Марчук сгинул неизвестно где. Я ей своеволия не прощаю, но в нужде помогу. И пускай на наследство не рассчитывает, оно ей отдано сполна, с приданым». Мельник муку передал, но в ответ ни полслова благодарности. Сестрины дети, завидев Яна, издали показывали голые зады и с обидным хохотом разбегались, ловко увёртываясь от дядюшкиных камней, запущенных им вдогонку. «Родственнички, пся крев!.. Господи! Ну, почему ты ей дал семерых мальцов, а мне только девок?» С сестрой Эльжбетой, после её замужества, Ян не разговаривал ни разу, при встрече отворачивался или делал вид, что сильно занят. А в детстве они здорово ладили, он её защищал от соседских мальчишек, от того же Марчука, который звал Эльжбету Лиза-подлиза.
В июле опять родилась девочка. Ян впал в уныние и…
Нестерпимо болела нога…
Впервые она так заболела в день, когда выкопали останки Войтеха… Кости положили в гроб, обшитый кумачом, и увезли в центр местечка.
«Герои должны лежать на виду, а не где-то там, под орехами, в усадьбе… куркуля».
Перенос мощей – знаковое предзнаменование. На помпезный митинг, устроенный при перезахоронении, красноармейца Войтеха, товарища Януша не пригласили, как и особого разрешения, на все эти перетаскивания не спрашивали. Дело пахло Соловками. Уж куда как менее справных хозяев давно раскулачили, а Ян Божемский, прикрываясь геройской могилой брата-революционера, благоденствовал.
Ян, вспахал под яровые, перекрестился над местом с кувшином, посидел в тоске под заветным, от прадеда Болеслава, дубом и, вернувшись домой, слёг. Слёг навсегда.
Саркома…
Януша ничто не радовало и не интересовало в этом неприветливом мире. Католик пожелал исповедаться. Послали за ксендзом. Пришёл глупый служка, осуществлявший долг святого отца по самоуправству. Старый ксендз, венчавший Яна и Брониславу, уж с полгода как отправлял иную службу на кедровых делянках Сибири… в связке с православным священником и главой секты пятидесятников. Служителей культа сгруппировал в одну бригаду начальник лагеря, исполнявший должностные обязанности весело, с чекистским задором, с партийным огоньком и тюремным юмором. Дантисты у него работали на раскорчёвке пней, священнослужители заставляли кедры бить поклоны советской власти, кавалеристы рубили сучья… Весёлый был товарищ… пока самого не арестовали, как врага народа, по сигналу заместителя… и заместителя потом… по сигналу… Яна участь заключённого миновала. Представители бедноты, в том числе родной племянник, старший сын Эльжбеты Иосифовны, и сотрудники карающих органов, пришедшие раскулачивать куркуля-мироеда, наткнулись на свежевыстроганный гроб, скорбную вдову и сирот – мал, мала, меньше. Не по зубам оказался для советской власти Ян Иосифович…
Он умер в полной уверенности, что результат всей его жизни и жизни трёх поколений предков надёжно сохранит земля, купленная прадедом Болеславом… Как бы не так, купчая была осмеяна и раскурена. Брониславу с большой неохотой, только по причине родственной связи с павшим героем, приняли в коллективное хозяйство. Да, только по причине родства с Василием Бажемским… Да, Бажемским, ибо «Боже…» это нечто старорежимное, не подходящее герою-коммунисту. Впрочем, достоверных сведений о его принадлежности к партии, так и не нашли.
Трансформация фамилии продолжалась вместе с традицией перезахоронения героя. К семидесятым годам двадцатого столетия на бетонном обелиске, шестом по счёту, гордо реял краснозвёздный флаг с выбитыми на нём золотыми словами «Герой-комсомолец Василий Иванович Бажко». Комсомольцы-краеведы выяснили, таки, девичью фамилию матери Яна и Войтеха – Бажковская. Хотели её написать честно, но не хватило места в строке, а переносить как-то не очень… Чуть ниже шли вирши местного поэта, чтение которых предназначено не для слабонервных… Рисковать не стоит, вернёмся к реалиям.
На последней исповеди Ян, доверившись служке, приоткрыл завесу сокрытия золотого запаса. Служитель культа, используя тайну исповеди в корыстных целях, сначала вечерами, а потом днями все ходил и ходил к заветному дубу, пока не остался на ночь. Переночевал… и больше не покидал сокровенное место. Рыл, шагал, шагал и рыл, рыл… Наивный, истинные координаты и срок залегания – промысел божий. Бока магометанского кувшина должны налиться благородной патиной, а золотой резерв вылежаться. Недостойного служку, с безумным огнём в глазах и лопатой в руках, обнаружили землеустроители. Им он представлялся ксендзом, утверждая, что ищет Святой Грааль. Какой Грааль и дары Господни? В стране полным ходом идёт строительство социализма, а самое священное на данный момент – партия коммунистов-большевиков-ленинцев. С иронической подачи землеустроителей Казацкую одаю записали Ксендзовой. Ирония и сарказм забылись, но название, как ни странно, прижилось. Впоследствии, глядя на отметины, оставшиеся от предтечи знаменитого Стаханова, юные пионеры предположили, что под дубом проходила линия фронта, а неровные ямы – окопы, вырытые ротой солдат.
Летом фамильный дуб сразила молния. Дерево сгорело. Земля Болеслава, уже как часть владений колхоза имени Климента Ефремовича Ворошилова, заколосилась тучными хлебами. Новая жизнь пришла – наступил социализм.
(«Пся крев, холера ясна!»
У христиан считается, что впадать в уныние, тосковать – значит совершать грех, смертный грех… Странно, человек тоскует сам по себе, не причиняя другим вреда, в чём же здесь грех?… И тем не менее, если порассудить, ясно, что люди, пребывающие в унынии, быстро заболевают и умирают, в то же время преступники, маньяки, убийцы, чем больше пакостят на земле, тем лучше себя чувствуют… Парадокс!…
Надо подумать, какие слова могут быть непонятны читателю… Если читатели, как таковые, найдутся…
Кажется, я впадаю в уныние, а лучшее средство от тоски…
Кажется, я впадаю в запой, а лучший способ от запоя…
Кажется, я впадаю в детство, а детство– лучший советчик в написании книг…
А не вкусить ли мне винца?…
К перу, к бумаге!… Следующая глава…)
ПЕРЕД ГРОЗОЙ
(Классное заглавие… Я опять был в… в заезде?… Давал же слово, не более четырёхсот грамм за вечер… Ну да, за вечер… за вечер я и трёхсот не выпил, а куда денешь три дня, или четыре… Какое сегодня число? Как бы узнать? Позвоню… Тринадцатое!… Пожалуй, я увлёкся… но ничего, очистился… за две недели. Всё эти… аграрии, поляцкие!… За… надоели! Спровоцировали своим образом жизни, убогостью, рачительностью западного мышления, скаредностью, праведностью. Этот запад, Европа протухшая… и полячишки туда же… со славянским менталитетом… По большому счёту, мы, славяне – коренные жители Европы. Мы, славяне, истинные европейцы, согнанные с своих земель пришельцами из Африки, Азии… Да отовсюду! Пришли… и до сих пор прутся… Албанцы в Сербию, кавказцы в Россию… Вытесняют нас… спаивают некачественной водкой… революции устраивают, культы личности, социализмы… Испохабили генофонд… Геноцид коренной нации!… Лучших сынов народа – дворян, разогнали по заграницам, хозяйственных крестьян – кулаков, репрессировали…
Пора разъяснить значение некоторых слов в этой главе… Ну да, главы, как таковой, ещё нет, а я уже с комментариями спешу. Хорошо устроился, придумал заглавие… «Перед грозой» – потрясающая пошлость… не только излагать, так даже думать стыдно!
Синяк, алкаш, алканавт, пьянь!… Не стоит впадать в тину частной жизни всяких мироедов, есть другие люди .)
НИКОЛАЙ
Сын состоятельных родителей, салонный шаркун, вечный студент, поэт, бабник, выпивоха, заика, умница – далеко не полная характеристика на Николая Александровича Коншина… Что ещё? Ах да, ко всем перечисленным качествам, необходимо добавить дремучую аполитичность и пристрастие к исполнению романсов.
Родители Николая и единственная сестра утонули в Волге, когда парню исполнилось двадцать лет. Лодку, во время праздничных катаний по реке, протаранил пароход…
Оставшись один, молодой, совестливый человек опечалился, поклялся вечно хранить память о безвременно покинувших его родных, но время взяло своё. Душевная боль утихла, близких не вернёшь, заниматься отцовским делом в молодые-то годы скучно, даже где-то неудобно. Часто посещать занятия в университете – банальность, достойная посредственности. Другое дело написать статью в журнал «Геология России»… Даже три статьи, вызвавшие бурную реакцию профессоров-ретроградов. Пусть возмущаются, негодуют… Россия бурлит, богемная молодёжь манерничает, футуристы шокируют, декаденты отрицают, все пророчат… Вот это пик жизни, вот это перемены! Открываются новые салоны, дорогие рестораны, шампанское пенится, кружит головы… Серёга Есенин – гений и дерётся нормально… Коншин пишет не хуже Серёги, тоже гений. Вова Маяковский равнодушен к драке, но девки его любят, чем он их берёт? Не морковкой же… Салон мадам Полины полное дерьмо, салон Кульчицкой самый дорогой, а толку?.. Скучно, надоело!… Эх, чем бы заняться, стоящим?..
Большую половину унаследованных денег Коляша спустил на ветер самостоятельно, остальное – заслуга революции и победившего пролетариата. Гегемон, обвешав грудь красными бантами, распевая песни, долго колобродил по мостовым, мочился в подворотнях. Вскоре песни орать прекратили, но справлять малую нужду продолжили, преимущественно в парадных подъездах. Не то чтобы сильно прихватило, нет, лили на мраморные лестницы из принципа. «Не одним нам в дерьме жить, попробуйте и вы баре-буржуины». Дворники вкривь и вкось забили парадные подъезды горбылём. Что с них взять, они не настоящие пролетарии, не передовой класс, так, прихвостни. Все сословия потащились через чёрный ход, да так и привыкли. Революция победила!
Но контра ещё не сдалась. И погнали комиссары пролетариев свою власть защищать, дескать родную, советскую… Иначе, мол, вернутся хозяева фабрик, заводов, дворцов, пароходов да спросят таких сяких смутьянов: «По какому праву воровали, растаскивали хозяйское добро?» Всех найдут, призовут к ответу, и в кутузку… Что поделаешь, надо так надо… в армии кормят поди… и поживиться можно остатками буржуйского добра. Рабоче-крестьянская молодижь, туды её мать, «покинула хаты, пошла воевать…»
К Коншину это не относится, он «за революцию», но врождённый пацифист…
– Паци… чево?
