Единственная для Синей Бороды

Инга вышла из отцовской спальни только через два часа и отправилась прямиком на балкон. Курить собралась, поняла Ника, что само по себе очень нехороший признак, потому что делает она это крайне редко, растягивая несчастную пачку сигарет чуть не на полгода. Ника в чем было выскочила за ней на воздух и без излишних политесов потребовала объяснений:

– Чем очаговые симптомы инсульта опаснее общемозговых?

– Подслушивала… Да тем, что очаговые симптомы инсульта возникают после общемозговых где-то через пятнадцать-двадцать часов. Проявляются онемением конечностей, снижением чувствительности кожного покрова на участках тела, которые находятся под контролем пораженного отдела головного мозга. Далее нарушается острота зрения и слуха, расширяются зрачки, опускаются веки, частично утрачивается память, увеличивается потоотделение. Если вовремя не принять мер – человек рискует остаться овощем.

– А… он…

– Ника, ты действительно думаешь, что запреты врачей – это простое сотрясание воздуха?! Что нам делать больше нечего, кроме как из повышенной вредности что-то пациенту запрещать?! Усвой, черт возьми, твой отец ходит по краю! У него в анамнезе – два инсульта, третий его гарантированно убьет!

Но этого же не может быть… или может? Ей и без того было плохо после гибели мамы, она не готова к тому, что ее оставит еще и отец! За что? Ника плакала и чувствовала, что не может остановиться, только теперь она уже жалела себя. И понимала, что совсем чуть-чуть не хватило для того, чтоб она осталась круглой сиротой. А это точно даже не пансион, а сразу детский дом. Или куда таких детишек направляют? В приемные семьи либо еще какие альтернативные учреждения семейного типа. И что, ее жизнь – вот так неизвестно с кем и пройдет?

Инга дала ей возможность выплакаться и, даже не пытаясь утешить, суховато спросила:

– Будешь помогать не дать ему умереть?

Да что она себе позво… Ника, как всегда в минуты волнения, крепко сжала в кулаке перешедший ей по наследству от матери кулон с Близнецами, который она никогда не снимала … конечно, будет. Если для того, чтоб ее отец жил, понадобится кормить его с ложечки исключительно диетической пищей, она будет его ею кормить и лично выкинет все приправы! Что еще требуется?

– Восстановление после инсульта проводится по индивидуальной программе, которая составляется лечащим врачом, но кое-что можно сказать уже сейчас. Эверту придется кардинально сменить образ жизни. Любой стресс ему отныне противопоказан… понадобится специальный комплекс упражнений… придется избегать тяжелых физических нагрузок…

– А можно… скажем, путешествовать?

– Путешествовать можно, но перед поездкой следует обязательно проконсультироваться со своим лечащим врачом. Инсультникам не рекомендуется резкая смена климата: повышение температуры тела обязательно вызовет повышение артериального давления. Также есть и опасность обезвоживания, что, в свою очередь, приводит к сгущению крови, а это опасно для людей, имеющих сердечно-сосудистые заболевания.

– Так, может тогда махнем посмотреть на гейзеры в Исландию? Там-то всяко не жарко…

– Туда на поезде не доберешься… туда лететь надо… а для него передвижение на самолете особенно опасно. Перелет – это серьезное испытание для организма. За это время происходит обезвоживание организма, быстро меняется атмосферное давление, уменьшается количество кислорода. Сердце начинает работать в учащенном режиме, что вызывает дополнительную нагрузку на сосуды. Длительное нахождение в неподвижном положении приводит к нарушению кровообращения, что может вызвать тромбообразование. Ну, и перед перелетом следует пройти ЭКГ или УЗИ сосудов головного мозга.

– А морской круиз?

– Самый лучший вариант. Особенно если не рваться в тропики… Какой к Вене ближайший порт?

– Нуссдорф!

– Это речной. А морской, по-моему, надо выбирать либо в Хорватии, либо в Италии… ладно, это пока не горит.

– Алкоголь?

– Алкоголь необходимо полностью исключить, так как его прием может вызвать повторный инсульт.

Если Нике придется силой отнимать у отца алкоголь… что ж, значит, она будет отнимать!

– Так… понятно. Есть еще что-то?

– Твой отец парилку любит… придется отказаться. В период реабилитации после инсульта категорически запрещается посещение бани или сауны. От высокой температуры повышается артериальное давление, увеличивается нагрузка на сердце и сосуды. Страшно даже не это, опасны резкие перепады температуры, когда из парилки сразу кидаются в бассейн… вот они как раз и могут спровоцировать разрыв сосуда. При том, что все функции организма полностью восстановились, посещение бани или парилки может оказаться опасным. Или даже фатальным.

Значит, будем его во всем вредном ограничивать и не давать ему от нас уйти, вздохнула Ника. Нельзя сейчас с Ингой ссориться, никак нельзя, она как раз и есть гарант его здоровья и никиной спокойной жизни на ближайшее время… хотя, конечно, поскандалить периодически так и тянет… А вот интересно, когда отец Ингу подгребал, он чем в первую очередь руководствовался? Ее силой духа или ее специальностью врача-реаниматолога? Но этот вопрос она ему не задаст, пока она не уверена, хочет ли услышать правдивый ответ… Зато задаст немного другой и не ему:

– Инга, а почему ты так старалась? Ночевала в госпитале… профессора своего припрягла… Даже единственную палату люкс зарезервировала для отца?

Ника много чего рассчитывала услышать, кроме того, о чем Инга ее спросила в ответ:

– Ника, а ты себя любишь?

– Да! – ни секунды не сомневаясь выпалила та, и с подозрением уставилась на Ингу, пытаясь понять, в чем сейчас был подвох. Но та кивнула и спокойно пояснила:

– Это правильно. Любому человеку… кроме каких-нибудь совсем патологических мизантропов… свойственно себя любить. Наверное, потому, что мы подспудно понимаем, что больше нас самих никто не будет нас любить с такой самоотдачей. А теперь следующий вопрос: ты себя уважаешь?

Ника уже собиралась ответить утвердительно, но потом слегка «подвисла». У нее было странное ощущение, что, отвечая, она собирается ступить на тонкий, ненадежный и ломающийся под ногами весенний лед, хотя бы потому, что она не знала точного ответа на этот вопрос.

– Молчишь… тоже правильно. Это для любви, особенно к себе, никакие резоны не требуются, а для самоуважения нужны хоть какие-то основания. И если ты не торопишься так же уверенно брякать «да!», значит ты чувствуешь разницу и задумываешься над тем, откуда эти самые основания должны взяться. Пошли, покажу, что умные люди на сей счет думают…

Инга вернулась в комнату, достала словарь и молча ткнула в нужную страницу. Ну и что там? «Самоуваже́ние (также чувство собственного достоинства) – в социологии и психологии отражает субъективную эмоциональную оценку собственной значимости, а также отношение индивида к себе как к личности».

– Что я должна из этого понять?

– Что самоуважением называют отношение человека к себе с учетом достоинств и успехов или недостатков. С этим чувством человек не рождается, как, например, с цветом глаз, а формирует его в процессе жизнедеятельности. Функции самоуважения в том, что оно регулирует деятельность и поведение индивида.

– И к чему это было сказано?

– Грубо говоря, ты сама определяешь, какие поступки для тебя являются плюсом и минусом, а потом относишься к себе в зависимости от их достижения. Довелось достигнуть цели, определенной со знаком плюс – самооценка подскакивает. Совершила нечто с твоей точки зрения со знаком минус – самооценка падает.

– Это понятно… погоди, ты разговор-то не уводи в сторону! При чем здесь твои старания?

– При том, что я себя не просто нежно люблю, а еще хочу уважать. А это невозможно, если не совершать поступков, определяемых внутренним сознанием как положительные. Если бы я вместо того, чтоб применить все свои навыки села около постели твоего отца и подумала «пусть будет, как будет», этот трусливый поступок, может, и не повлиял бы на мою любовь к себе, но самоуважение отнял бы практически полностью. А я не хочу снижать планку собственной самооценки.

– А я думала, дело в чувствах…

– Ника, в них тоже. Но чувства, они… как же правильно сформулировать? Не всегда являются толчком к действию! Знаешь, сколько людей, несмотря на самые вроде, как и сильные чувства, когда дело доходит до реальных поступков, предпочитают занять позицию «у меня все равно не выйдет» или «этим должен заняться кто-то посильнее»? Можешь не верить, но большинство. Видимо, я принадлежу к меньшинству. Так что не смогла я остаться в стороне…

Из-за состояния отца их жизни изменилась. Более полугода прошло в режиме восстановления. Отец уже начал ходить, пусть и с тростью, полностью вернул себе контроль над руками, однако левый угол рта у него по-прежнему оставался выше правого… Он продолжал делать восстановительную гимнастику, много гулял, посещал сеансы массажа, они даже начали присматриваться к срокам отхода круизных судов на Исландию, которые отплывали из Гамбурга, когда на глаза Нике попалась эта справка.

Нет! Нет, нет и нет! Не готова Ника мириться с этим! И не станет. Но самой ей не справится, придется искать помощника. Или сообщника? Какая разница, ей нужен тот, кто окажется на ее стороне. И подумав, и перебрав всех знакомых, она обратилась к заместителю отца, герру Этингеру.

– Вы уверены, фройляйн Верóника?

– Да, герр Этингер.

– Вы понимаете, что я сильно рискую?

– А я не рискую?!

– Вы родной человек, Вам простительно…

– Я обещаю, что никогда и никому! …

– Одних обещаний мало… нужны более серьезные гарантии…

Увидев справку о гонококковой инфекции нижних отделов мочеполового тракта, отец даже не стал дожидаться возвращения Инги из отделения гинекологии, написал ей гневное письмо и уехал в Бад-Ишль на термальные источники, сбросив на Нику и фрау Оттилию обязанность проследить за процессом сбора ею вещей. А дочь постаралась подогреть его возмущение, вовремя рассказав об исчезновении никогда не снимаемой ею подвески с Близнецами, доставшейся от матери, с которой они родились под одним знаком Зодиака… Поэтому фрау Ингу Винтерхальтер после госпиталя в доме Калленбергов ждал не самый теплый прием. Даже наоборот.

Ника специально прогуляла занятия, только бы поприсутствовать при столь занимательном зрелище. Проследить, чтоб Инга, во-первых, все свое барахлишко забрала, не оставляя ей шансов вернуться хоть за какой-то мелочью, ну и удостовериться, чтоб она ничего лишнего не попыталась прихватить, как предыдущие отцовские пассии, во-вторых… Да и ключи от входной двери следовало отобрать. Ну, и фальшиво посочувствовать, как же без этого…

Инга собирала вещи молча, аккуратно складывая в чемоданы платья, блузки и юбки. Для обуви она припасла складные ящики, куда отправились отдельные коробки с каждой парой. Ника чуть не извертелась от нетерпения, ожидая не то истерики, не то обвинений, не то угроз, да хоть какой-то реакции, но так и не дождалась. Спокойное лицо, сжатые губы, отточенные движения – фрау Винтерхальтер не опустилась до неподобающего поведения. Нике самой пришлось как-то начинать разговор, потому что ее стало тяготить столь упорное молчание:

– Ты сама будешь вещи перетаскивать?

– Бригада носильщиков поможет.

Нет, но как-то же надо ее подковырнуть?

– Ты знаешь, что отца возмутила пропажа маминой подвески?

Инга оторвалась от утрамбовывания в чемодан очередного свитера и подняла на Нику ничего не выражающий взгляд:

– Я не думаю, что это проблема. Интересно, какой период времени покажется тебе правильным, чтоб подвеска как бы случайно нашлась?

Догадалась, подумала Ника, ну и что? Подвески-то нет! А когда она найдется, отец про тебя и думать забудет. И это правильно. Но просто так спустить такой выпад было бы неправильно, и она преувеличенно ласково предложила:

– Будет плохо – обращайся. Я злорадствовать люблю…

Но и Инга не стала оставлять подобное оскорбление без ответа и так же ласково сообщила:

– Все-таки комарихи гуманнее человеческих самок…

– Это еще почему?

– Когда комариная самка пьет твою кровь, она, по крайней мере, перестает зудеть…

Ах, ты! … Ладно, один-один. Ничего, ждать недолго, сейчас ты шмотье соберешь и все равно отсюда уберешься, и уж Ника позаботится о том, чтоб и духу твоего поблизости не было! И вот кстати, она чуть не забыла:

– Ключи.

Инга молча отперла отцовский кабинет, куда самой Нике до сих пор ходу не было, и, подойдя к столу, написала на листе короткую фразу, начинающуюся с буквы «B», дальше подсмотреть не удалось, положила всю связку ключей на записку и выдворила Нику из кабинета, захлопнув за ними дверь.

– Ты что? …

– Ключи заберет твой отец. Не помню, чтоб он распоряжался обеспечить тебе доступ в кабинет.

– А теперь уматывай и помни: тебя не желают здесь больше видеть!

– Я уже ухожу. И на будущее… очень желаю тебе не сломаться, когда придется на себе испытать принцип бумеранга[25].

Ника захлопнула за ней и носильщиками входную дверь и выдохнула с облегчением, понимая, что главный раздражитель удалось нейтрализовать. Теперь все будет хорошо. Теперь все будет как раньше.

И их с отцом жизнь покатилась по наезженной колее за некоторыми исключениями. Отец теперь меньше времени уделял работе, передав бóльшую часть обязанностей своему заместителю, ставшему младшим компаньоном, у них с Никой появилась возможность путешествовать, предпочитая поезда, корабли и избегая самолетные маршруты. И со своими дамами отец отныне перевел общение на сугубо деловые рельсы: два раза в месяц его посещала одна и та же девушка из заведения фрау Эрментрауд.

Ника даже не пыталась запомнить, как ее зовут, много чести. Профессионалки чем хороши: оказывают требуемые услуги, получают за это оговоренную плату и на большее не претендуют. И правильно.

А сама она, когда ей исполнилась восемнадцать, поступила в Академию изобразительных искусств[26] на бакалавра[27]. Среди всего диапазона предлагаемых учебных направлений: живопись, скульптура, искусство в публичном пространстве, медиа, классическая архитектура, видео- и фотоискусство, Ника предпочла отделение фотографии. Нравилось ей бродить с фотоаппаратом и «ловить» случайные необычные кадры…

А сегодня наступает один из самых волнительных дней ее жизни: Кифер Баумгартен, финансовый аналитик инвестиционного отдела банка ее отца, вчера вернулся после полугодовой стажировки в японском «Дайите Канге Банк», и вечером придет к отцу официально просить ее руки. То, что отец со вчерашнего вечера ходит смурной и напряженный, да еще регулярно в кабинете гоняет на магнитофоне старую песню Мирей Матье, Ника списала на волнение накануне перемен в жизни. В конце концов, не каждый день единственная дочь выходит замуж! Причем не за какого-нибудь длинноволосого наркомана, который отращивает лохмы ниже плеч, не любит мыться, бренчит на гитаре нечто непонятное и считает себя гением! А за в высшей степени положительного и перспективного сотрудника «Калленберг банк», не как-нибудь! Отцу нравился этот серьезный молодой человек, их с Никой помолвка длилась уже два года, она даже успела лишиться девственности в его объятьях, и сегодня окончательно должен быть оговорен день свадьбы. Ника достала любимую подвеску, она радовалась и светилась от счастья, но… ее надеждам не суждено было сбыться.

После ужина отец с Кифером перешли в кабинет, откуда ее жених вылетел буквально через пять минут, ожег ее полным ненависти взглядом и сбежал, не попрощавшись. Пальто, правда, не забыл прихватить, равно как и влезть в начищенные до зеркального блеска туфли. А Ника понеслась к отцу выяснять, что собственно, между ними произошло, из-за чего вместо свадебного предложения от Баумгартена она наблюдает какую-то беготню.

– Что происходит? Почему он умчался, как будто его разъяренный тигр по пятам преследует?

– Просто парень увидел один документ и занервничал.

– Что такого он мог увидеть, чтобы…

– А вот.

Что ж там за бумажка такая? Выписка, полученная в частной клинике Дёблинг, о сделанном месяц назад В. Калленберг прерывании беременности на сроке шесть недель. Арш! Шайзе! Не сознаваться и отрицать!

– Это фальшивка, я попала туда с ушибом колена!

– Только документов о твоем пребывании в их отделении ортопедии и травматологии не нашлось. Зато твой гинеколог утверждает, что делал тебе аборт. Еще и меня стыдил, что я дал на это разрешение…

– Он не имел права…

– Он ничего не нарушил, поделившись со мной открытой информацией. А Баумгартен сбежал, потому что подсчитал: если за время его полугодичного отсутствия у невесты появляется полуторамесячная беременность, значит о ее верности речь не идет…

– Но зачем ты ему рассказал?

– Затем, что это не первая попытка водить окружающих за нос с помощью поддельных справок, Верó… я вчера в Центральный госпиталь заехал… там меня просветили с чем туда в свое время угодила Инга…

– У нее была инфекция…

– У нее был кем-то спровоцированный выкидыш. Я только сейчас понял смысл ее последней записки…

– Какой?

Отец молча выложил затрепанный клочок со словами «Bravo, tu as gagné!» Ника, изучавшая в Академии кроме испанского еще и французский, с легкостью перевела текст «Браво, ты выиграл!» Вот почему отец с прошлого вечера гоняет эту песню Матье…

– Инга не из тех, кто будет изменять, значит, это был мой ребенок, которому не дали родиться. У нас ведь могла быть семья… Зачем так жестоко, Верó?

– Затем, что она лезла в нашу жизнь! И могла все испортить!

– Скажи прямо, что тебя не устраивало делить мое внимание с братом или сестрой!

Ника крепко, как всегда, когда волновалась, сжала в кулаке материнский кулон с Близнецами, и только потом поняла, что сделала это напрасно.

– А, и кулон Хелене нашелся! И почему я не удивлен?

– Значит, ты все выяснил и решил мне таким образом отомстить? Спасибо, папа!

– Скорее, решил пожалеть Кифера. Со мной ты уже такой фокус провернула, пусть хоть парнишка избегнет участи проживания с манипулятором…

Ника продолжала сидеть в гостиной, не зная, что делать и слушая как в кабинете француженка напоминает отцу о прошлом:

«Мы вместе играли нашу жизнь,

А потом в один прекрасный день удача отвернулась.

Мы не закончим партию вместе,

И каждый уходит один в свою сторону.

Браво, ты выиграл, а я, я все проиграла.

Мы так любили друг друга, больше не любим».

Не простит, отчетливо понимала она. Иначе бы промолчал насчет аборта и не стал расстраивать свадьбу. Неужели ему какой-то гипотетический ребенок важнее ее? А Матье продолжала рвать отцу душу своим проникновенным сопрано:

«Но фишки брошены,

Четные, нечетные, красные и черные.

Кто счастливее из нас двоих в этот вечер?

Браво, ты выиграл, а я, я все проиграла.

Мы так любили друг друга, больше не любим».

Ладно, этот бой проигран, но война – нет! Мы еще поборемся. Это сейчас ему плохо, но в конце-то концов! Это все, когда было! Тем более, что сейчас он должен быть доволен, ведь свадьбу с Кифером ему удалось отменить… Так что дождемся завтрашнего дня и поговорим. Мы же по-прежнему семья? Ее стратегические планы прервал гулкий удар, раздавшийся из кабинета. Глазам ринувшейся туда Ники предстало страшное зрелище: повторялась история шестилетней давности – отец лежал на полу в луже собственной блевотины, от которой резко несло спиртным, и не мог подняться.

И снова номер 141, и снова карета скорой помощи. И палата в Центральном госпитале, куда Нику не пустили. Более того, его врач Райнер Зиверс на сей раз ничем не смог ее обнадежить.

– Состояние герра Калленберга очень тяжелое. Фрау доктор Винтерхальтер от нас, к сожалению, уволилась… и сейчас мы не располагаем врачами такого уровня. Но я постараюсь устроить Вашему отцу консультацию герра профессора Ранненкампфа. Будем надеяться на лучшее…

Ника сидела в госпитальном холле и пыталась понять собственные чувства. Прямо сейчас отца могут не спасти, и он останется овощем… или умрет. Что отсюда следует? А ничего. Она взрослая и имеет право сама определять свою жизнь. Она единственная наследница не самого маленького во всей Австрии состояния и завидная невеста. И можно попробовать убедить Кифера Баумгартена, что никакого аборта не было… просто отец в помраченном состоянии сознания из ревности решил не дать ей выйти замуж… поплачется, пожалуется… все поправимо. Все может получиться.

Но сначала поинтересоваться у тех, кто может разъяснить ей ситуацию с правами наследования. И наиболее правильная кандидатура – герр Этингер.

В святая святых – правление «Калленберг банка» ее пропустили мгновенно, служащие прекрасно знали единственную дочь директора, периодически заезжавшую за отцом, и без проволочек позволили ей зайти к младшему компаньону, герру Манфреду Этингеру.

– Фройляйн Верóника, чему обязан?

– Манфред, отец при смерти. Как узнать, на что я могу рассчитывать, как единственная наследница?

– Насчет единственной… я бы не торопился.

– Это почему?

– Не далее, как позавчера Эверт Калленберг изменил завещание.

– И… что?

– Я знаю об этом только с его собственных слов. Он счел, что его дочь слишком молода, чтоб дать ей в руки неограниченный доступ к его состоянию… поэтому кроме мелких сумм прислуге и памятных вещей старым друзьям, он завещал организовать траст на твое имя.

– И каковы условия этого траста?

– Тебе достается квартира в Вене, автомобиль, вилла в Кастильоне-делла-Пеская и дом в Испании без права продажи. С общего капитала тебе будут ежемесячно выплачиваться проценты за вычетом сумм, идущих на оплату недвижимости и налогов. Это составит примерно полторы-две тысячи шиллингов. При необходимости, назначенный отцом опекун может счесть возможным увеличить сумму выплат по твоей просьбе разово или постоянно.

– Какой опекун?! Я уже год с лишним как совершеннолетняя[28]!

– Старший совершеннолетний сын Джона Леннона тоже так думал. Пока завещание не опубликовали…

– Акции «Калленберг банка» мне полагаются?

– Нет.

– А когда я смогу воспользоваться основным капиталом?

– Никогда. Его смогут получить только твои дети после твоей смерти.

– Та-ак… и кто у нас опекун?

– Эверт Калленберг доверил эту тяжелую миссию мне.

– Ну, тогда все нормально, с тобой-то мы надеюсь, договоримся? И я смогу не считать мелочь в кошельке?

– Я так не думаю.

– То есть как?

– Верóника, я намерен строго следовать условиям завещания, подписанным твоим отцом. Он счел, что деньги давать тебе напрямую нельзя, поэтому все твои расходы отныне под моим контролем.

– Это такое отношение после того, как ты меня начал растлевать, когда мне даже пятнадцати не было?

– Ты сама согласилась на такой вид расплаты, чтоб избавится от ненавистной врачихи. И это ты подсыпала ей какую-то гадость для провокации выкидыша. Меня там и близко не было! Я в командировку в Лондон уезжал.

– Мне пришлось согласиться на твои условия, потому что у меня не было выхода!

– С Баумгартеном у тебя тоже выхода не было? Не преувеличивай, дорогая, ты же сама раструбила на весь город, как лишилась невинности с Кифером в восемнадцать лет… в отеле Китцбюэля, кажется? Простынку из окна для пущей достоверности не вывешивала?

– Так это потому, что ты предпочитал извращенные…

– Альтернативные, Верóника, исключительно альтернативные виды секса. И тебе, помнится, это нравилось.

– А если я тебя на весь мир ославлю как педофила?

– И что у тебя есть кроме голословных утверждений? Ты со своими откровениями изначально будешь бледно выглядеть, как алчная и лживая девица, готовая на все ради денег, даже оклеветать старого друга семьи. Но, допустим, дело дойдет до суда, тогда и у меня не останется выхода, кроме как выложить пару козырей. Я, знаешь ли, по молодости увлекался киносъемками… и наши развлечения периодически снимал скрытой камерой.

– Ты сам себя утопишь!

– Вряд ли… потому что камеры были установлены так, что моего лица не видно. А вот твое – очень отчетливо. У меня сохранился даже тот замечательный ролик из отеля Sacher, припоминаешь? Там ты с завязанными глазами ползаешь на коленках и старательно нас опознаешь без помощи рук… и ведь всех угадала!

– Ты меня заста…

– Это ты расскажешь в суде. Присяжные обязательно тебе поверят, особенно получив сделанную мной кассету с нарезкой твоих самых «ярких» выступлений. Я ее так и назвал «Девочка с морковкой». И обязательно пришлю всем заинтересованным для просмотра, от судьи до секретаря. И всем прокатам с пометкой 18+. А хочешь, гамбургским порно-клубам подарю партию? Так что, либо соглашайся на условия траста, либо не получишь ничего.

– А то, что мне пришлось аборт от тебя делать?

– А кто сказал, что от меня? Меня в той клинике Дёблинг и близко не было, все проплаты осуществлялись наличными, биоматериал кремирован. Что мне можно предъявить?