Q (Количество теплоты)

Кажется, Дениске исполнилось три года, когда домой неожиданно вернулся восемнадцатилетний Олег. Дениска тогда и не знал, что незнакомец, заявившийся без приглашения ближе к вечеру, его брат.

Олег принёс кое-каких деньжат, увидел, что в квартирке есть ребёнок, ушёл и снова вернулся с запретными для Дениса вкусностями: шоколадными конфетами, яйцами с сюрпризом, мандаринами. В другой руке брат держал связку воздушных шаров, надутых гелием, пружинящих на нитках от каждого движения и готовых вырваться из пальцев и разлететься, словно замедленный салютный залп.

Мать кричала Олегу, чтобы убирался, чтобы забирал подачки, кинула ему в лицо сложенные стопочкой на столе купюры, проткнула несколько воздушных шаров, пока тот не схватил родительницу в охапку, не прижал к себе, ожидая окончания истерического припадка, а потом, поглаживая по голове, усадил на диван и ровным, спокойным голосом заговорил:

– Я больше никуда не уйду, мам. Я теперь работаю. Была девушка, но недавно расстались, сама понимаешь, у молодёжи все отношения недолгие. От армии отмажут, а если нет, то схожу и вернусь. Непременно буду тебе помогать всегда.

И мама почему-то его слушалась. Успокаивалась, вытирала лицо, поправляла волосы и даже улыбалась Денису. Становилась ласковая, трепала мальчишку по голове. А Олег всегда находил минутку, чтобы научить младшего братишку счёту и чтению, запустить воздушного змея или прокатиться в парке на аттракционах. Жили небогато, но довольно хорошо.

Одно пугало маленького Дениску: мама часто стонала по ночам. Иногда сдавленно, будто сквозь зубы, а иногда громко, едва ли не во всё горло. Денис подскакивал с постели, но Олег был начеку и укладывал мальчишку обратно, приговаривая:

– Спи, брательник, спи. Сейчас тихо будет…

А потом Денис видел, как из маминой спальни выходили мужчины.

«Наверное, мама тяжело больна, – думал четырёхлетний мальчик, – и эти дяденьки – доктора, которые безуспешно пытаются её лечить!»

Когда в день зарплаты Олег повёл брата «кутить», мальчик вместо привычной программы (игрушечный магазин и кафе-мороженое), запросился в книжный магазин.

– Мне нужна медицинская энциклопедия, – сурово заявил он продавщице и получил желаемое. Красочные картинки из этого первого в своей жизни издания для врачей он запомнил навсегда. До зрелых лет в его памяти сохранился язык больного скарлатиной, и багровый рубец на ладони, и желтоватый фурункул. И была на страницах энциклопедии фотография какого-то солдата с ампутированными ногами, и казалось Денису тогда, в детстве, что палата, где лежал пострадавший, пахнет именно так, как эта страница: типографской краской, немного пылью и магазином, где была приобретена энциклопедия. А ещё засохшим яичным желтком, которым Дениска испачкал страницу, листая книгу за завтраком.

Денис читал энциклопедию вдумчиво, всё подряд, но особенно среди симптомов его интересовали стоны. Он понял главное: стонут люди в основном от боли. И чем сильнее боль, тем громче стон, а если боль невыносима, то стон переходит в крик. Значит, у мамы бывают по ночам невыносимые боли?

Когда в очередной раз в их двухкомнатной квартире из-за стены послышались мамины возгласы, Дениска вскочил, и, пойманный братом, начал отчаянно брыкаться, пинаться и верещать:

– Пусти, пусти! Маме больно! Это может быть приступ панкреатита!

Выговоренное без ошибки четырёхлетним ребёнком слово «панкреатит» удивило Олега, но хватки он не ослабил.

– Маме нужно дать лекарство!

– Давай сделаем так, – сказал брат тем успокаивающим тоном, который всегда действовал на маму, – сейчас ты ляжешь, я принесу тебе энциклопедию, и ты откроешь её на нужной странице. Я пойду и полечу маму. Читать медицинскую литературу можно маленькому мальчику, а назначать таблетки без диплома нельзя! Согласен?

– У тебя тоже нет диплома врача, – резонно возразил Денис.

– Верно, но лекарства в аптеке продадут только мне.

Денис поверил брату и уснул. Чуть позже Олег наедине сделал матери строгое внушение:

– Мам! Я тебя от панкреатита сейчас лечить буду. Ты, когда с мужиками своими по ночам развлекаешься, потише, а? Дениска пугается.

С той ночи материнские крики прекратились, а Денис был горд, что смог самостоятельно поставить первый правильный диагноз. Но привычка просыпаться по ночам и прислушиваться к окружающей обстановке осталась у него на всю жизнь.

На лето они втроём выезжали на дачу. За давностью лет уже и не вспомнить, кто их пускал в свой деревенский дом. То ли родственники, то ли коллеги по работе – матери или брата…

Однажды брат ушёл помогать деревенским мужикам косить. Тракторной косой – это малолетнему пострелу врезалось в память очень хорошо.

Мама отправила Дениску отнести на поле хлеба, варёной картошки, огурцов и кувшин с молоком. Мальчик перекинул через плечо плетёный берестяной туес, накрыл крышкой провизию и отправился в путь по знакомым тропинкам: он не первый раз выходил искать брата во время косьбы.

Денис осмотрел поле. Несколько небольших разноцветных тракторов шустро сновали туда-сюда, оставляя за собой ровные, свободные от травы полосы. Казалось, полю нет ни конца ни края. Сколько ни коси, а травы не убавится. Но нет. Сельскохозяйственные машины, как заправские парикмахеры с гребёнкой-косилкой, брили буйную зелёную шевелюру. Один трактор остановился. Дверца приоткрылась, и на землю спрыгнул Олег. Дениска окликнул брата и прибавил шагу. Тропинка вела вдоль поля, но он заспешил навстречу трактору наискосок по нескошенной высокой траве.

Брат махнул Денису рукой и прокричал что-то через ветер и шум колышущегося поля. Кажется:

– Я сейчас… Ножи забились, траву уберу!

Потом трактор коротко и резко дёрнулся. И вот уже брат снова машет Денису, только что-то не так с рукой. Одно понятно, что пальцы в крови. Издали всего не увидеть, а ближе подходить страшно. Дениску замутило от волнения, он скинул с себя короб с провизией, развернулся и дал стрекача с поля, иногда останавливаясь под деревьями – его тошнило. «Хорош доктор, – ругал он себя, – крови испугался». Но ведь крови-то маленький Денис никогда прежде не видел!

Он бледный, вбежал в дом. Мать кинулась к нему, отшвырнув на бегу недомытую тарелку (та разбилась об угол деревенской печи), и тряхнула за плечи:

– Что? – она снова встряхнула Дениса. Мыльная пена с материнских рук попала Денису в лицо.– Что?

Мальчик вырвался от неё, убежал вверх по лестнице и закрылся на шпингалет в чердачной комнате. От стыда он не мог выговорить ни слова, кроме того, любое воспоминание об окровавленных пальцах тут же вызывало новые рвотные позывы. Мать, не сумев ни дозваться, ни открыть дверь, сама поспешила на поле, где и узнала, что старшему сыну косилкой отрезало палец.

Денис просидел на чердаке до вечера, за это время Олега свозили в ближайшую больницу, где доктора с сожалением констатировали, что пришить палец обратно не в силах, хотя кто-то из деревенских нашёл отрезанную фалангу в траве и даже довёз до больницы, увы, не сообразив положить часть пальца, в лёд.

– А что ж малец-то ваш сбежал? Струхнул? Он же у вас вроде доктором хочет стать? – услышал Денис через чердачное окно. Брата из больницы привёз на машине сосед по даче. Мать, шофёр и брат вышли и ещё некоторое время общались у калитки. Повязка на покалеченной руке Олега подсачивалась розоватым пятном, но сам он был бодр и даже шутил.

– Он гинекологом будет, – со смехом ответил Олег, – пальцами не интересуется.

Мать была настроена не столь дружелюбно и, едва сосед на машине двинулся в сторону своего участка, взбешённой фурией она взлетела на чердак и принялась колотить в дверь комнаты, за которой, сжавшись в комок, сидел напуганный и пристыжённый Денис.

– Ты что? Брату смерти желал? Ты чего убежал? Ты почему мне ничего не рассказал? Пусть бы он сдох там, на поле, да? Пусть бы кровью истёк, так? Тебе всё нипочём! И всё потому, что брат тебе неродной, да? Неродно-о-о-ой, – протянула она через дверь, – а неродного брата можно и под нож, и на колбасу, да? Пусть себе умирает!

Сквозь материнский крик Денис услышал привычные успокаивающие нотки голоса Олега:

– Мама, что ты говоришь? Он маленький, он испугался… Он и крови-то никогда прежде не видал! Успокойся, пожалуйста, пойдём вниз. Всё же хорошо, да? Всё хорошо, пойдём…

Стук в дверь прекратился, стало тихо, только было слышно, как на первом этаже льётся вода из рукомойника и звенят тарелки – накрывают к ужину.

«Неродной, – подумал тогда Денис, – как может быть неродным такой хороший брат?»

И ещё он поклялся себе, что станет хирургом. Или кто там пришивает оторванные пальцы? Обязательно! Только так он сможет заглушить в себе чувство стыда за сегодняшний поступок и вины перед братом. Брата он стал несколько сторониться, исподтишка подглядывал за перевязками, которые делала мама на дому, борясь с подступающей дурнотой, следил, как исчезают тур за туром подсохшие розоватые бинты, как обнажается покрасневший шов, как непривычно шевелится укороченный палец. Брат не единожды подходил к Денису, гладил по голове, обнимал и говорил, что всё в порядке, Денис ни при чём, он сам нарушил технику безопасности, полез незащищённой рукой к ножам, трактор дёрнулся, а помощь ему тут же оказали мужики.

– Всё хорошо, всё в порядке, братишка, – приговаривал Олег, но что-то во внутреннем мире Дениса изменилось. К брату он теперь подходил крайне настороженно, разговаривал с ним коротко и всякий раз пытался увернуться от Олеговой руки, когда тот хотел потрепать Дениса по волосам или хлопнуть по плечу.

– Знает, что вы от разных отцов, вот и сторонится. За свою кровь тебя не считает, – взвивалась мать. Это теперь добавилось к прежней присказке про «кулёк в кустах» и считалось обязательной частью устного наказания.

– Мам, успокойся, – Олег кидал на Светлану Валерьевну укоризненные взгляды, но та всё равно нет-нет, да и напоминала Денису, что родство между братьями не полное. В конце концов, Денис уверился в этом и Олега стал откровенно избегать. Не помогали ни подарки, ни ласковые слова, ни совместные занятия. Больше Олег для Дениса не существовал. Осталось только чувство вины и стремление пришивать пальцы.

А потом мама покончила с собой. Денису было семь лет. Он обнаружил её в ванной. Опять розоватый цвет крови. И ступор. Теперь без тошноты, без попытки убежать, без страха и слёз.

Денис помнил только одно: как он спрашивает самого себя:

– Это же всё не взаправду? Этого нет?

И вдруг в его голове прозвучал чёткий ответ:

– Конечно, всё, что ты видишь вокруг, – ненастоящее. Бутафория. Весь мир вокруг – бутафория. Правда – только то, что внутри тебя.

– А ты кто?

– Я – твой единственный друг на всю жизнь.

Глава 3

Тимофей Кириллович думал сегодня только об одном: куда пропала Ксюша. Гуляли, созванивались, переписывались каждые пять минут. Вчера успели пожелать друг другу спокойной ночи. Письма от неё были настоящие, с законченными фразами, не аббревиатурные. Босс «Центра поддержки» уже отвык от таких. Даже зрелые женщины, которые бывали в его жизни, отделывались короткими посланиями, в которых было больше картинок и смайликов, чем букв. А тут – молоденькая девчушка с вьющимися длинными волосами, заливисто хохочущая! От неё не ждёшь ни глубоких размышлений, ни философской переписки.

Познакомились неожиданно две недели назад. У терминала. Тимофей Кириллович, даром что большой босс, по вечерам после работы любил оставить свой беспилотник и пройтись пешком, как он по старинке говаривал «до магазина». Даже не так, если быть точным, он говорил: «прогуляюсь до магазинчика». «Магазинчиком» он называл ближайший к дому уличный терминал. Именно уличный. Разумеется, в каждом доме, на каждой площадке были мониторы, через которые можно приобрести хоть лунные кратеры, а в каждой квартире, как правило, во всех комнатах, у людей стояли компьютеры, в руках – телефоны. Программа видеопереговоров была устроена таким образом, что обитатель квартиры мог переходить из одной комнаты в другую, тут же загорались экраны и можно было не переживать: слышит ли тебя собеседник, видит ли. В ванной, в туалете – по желанию, функцию мгновенного переключения можно не использовать.

В тот день у терминала приплясывала девушка. Она тыкала пальцем в экран, словно впервые имела дело с сенсорной панелью, чертыхалась, зачем-то поджимала ногу, тут же пыталась перехватить висящую через плечо сумку, сумка падала, девушка опять чертыхалась, приговаривая:

– До чего же неудобно всё сделано.

– Что неудобно? – Тимофей со свойственной ему простотой обратился к незадачливой «танцовщице».

– Ой, – она обернулась и смутилась, – не слышала, как вы подошли. Это не терминал неудобный, а я, вероятно, техническая кретинка. Меня вся электроника как огня боится. Искрит, ломается, не слушается.

– Да? Ну смотрите, а то я мог бы сделать пару звонков, и терминал сделают специально для вас самым удобным на свете.

Он лукавил. Зачем пару звонков? Одного достаточно. Но звучит солиднее – пару. Да и девушка почувствует, какой он джентльмен, сделал для неё всё, что мог. Большой босс улыбался и ругал себя за эту улыбку.

«Перестань, старый дурак, клеиться к девчонке».

Прежняя возлюбленная Тимофея была женщиной зрелой, с тяжёлым характером и с запросами. Такую не удивишь, даже если ты босс всемогущего «Центра». Ни подарками не порадуешь, ни сюрприз не устроишь. Всё она принимала с кислой миной:

– Ох уж эти твои ребячества. Верни, пожалуйста, все накупленные глупости, и загляни в список подарков, который я составила на ближайшее торжество.

То же касалось отпусков.

– Что значит ты уже купил путёвки? Мы должны отдыхать только там, где в ресторанах подают нужную мне еду. У меня диета, если ты помнишь.

– Мы можем заказать что угодно из любого уголка страны и мира.

– Я не намерена ждать каждый раз, когда привезут обед или ужин.

Отбраковывались и билеты на концерты и в театр.

– Перестань вести себя, как слюнявый тинейджер. Нам с тобой выбранный концерт не по статусу. Ну и что, что ты любишь эту музыку. Слушай дома, не позорься. И смени наконец джинсы и джемпер на что-то приличное. На фрак или смокинг.

А эта девчушка – юная. Перед ней можно и хвост распушить, и подарков ей накупить, и на танцы сбегать, благо клубов в Айтигороде много и концертные площадки никогда не пустуют. Поют, правда, все сплошь под фонограмму, а некоторые и вовсе обленились, выпускают вместо себя компьютерного графического близнеца. На какие только ухищрения не идут, чтобы в афиши информация не просочилась. Тимофей три шкуры дерёт с отдела оповещения, чтобы билеты на фэйковые концерты не оказались по цене вровень с настоящими. Вся информация через «Центр» проходит, мышь не проскользнёт.

«Сказать ей, кто я? – билась мальчишеская мысль и тут же другая, более зрелая.– Оставь девушку в покое, ты выглядишь смешно!»

Девушка тем временем смущённо, и всё же не без кокетства, спрашивала:

– А может этот терминал меня, скажем, с понедельника, по имени, Ксюшечкой, называть?

– Почему с понедельника? Прямо завтра с утра уже может.

– А все остальные терминалы в городе могут?

– И все остальные могут.

– И поцелуйчик в конце обслуживания присылать?

– И ручкой махать, – уверил большой босс.

– Только мне?

– Только вам – и никому больше. Знаете что? Вы мне сбросьте письмо (номер я задиктую) со всеми пожеланиями. А завтра утром идите к терминалу, к любому, – уточнил он, – абсолютно к любому терминалу в городе. Да хоть даже и в телефоне проверяйте, всё будет сделано.

На том и попрощались. От неё в скором времени прилетело сообщение.

– Дань, – начальник сделал тот самый один нужный звонок, – внеси поправки в работу терминалов. Срабатывать должно только для одной персоны.

– Имя, фамилия?

– Зовут Ксюшей вроде. Телефон скину, пробей.

– Ай-ай, шеф, Вы же запрещаете влезать в личные данные без особой необходимости.

– Здесь особая. Сделай поскорее, пожалуйста.

Подчинённый хрюкнул.

– Вот для кого другого, ни за что не сделал бы, а для вас, шеф, что угодно. И не потому что вы – шеф, а потому что – свой вы какой-то. Человеческий. Другой бы приказал и точка, а вы – «пожалуйста». Будто упрашиваете меня. Будет сделано в лучшем виде, через час, устраивает?

– К утру надо.

– Может, девушку эту и для вас поподробнее проверить, Тимофей Кириллович?

– Нет, подробнее не надо. Отпишись, как сделаешь.

И как мальчишка, как влюблённый идиот ждёт послания, он проверял почту, пока не пришло сообщение: «Готово, шеф». И потом снова, как ребёнок, боролся с желанием написать посреди ночи этой Ксюшечке, что всё сделано. Всё сделано… ради неё.

«Сотри, старый дурак, эти розовые слюни и не смей отправлять!»

Утром она написала сама. И после этого были две недели беззаботной влюблённости.

А теперь Ксюша исчезла.

«Всего только один день прошёл, не паникуй. Она не маленькая девочка, что с ней может случиться?»

И всё же ни работа, ни принесённая Васькой книга не отвлекала. Книга даже немного раздражала: что за новая мода, доверять литературу программам? Разве это дело? Задача писателя или погрузить читателя в несуществующую реальность, но сделать это так, чтобы никто и не поверил, что описанный автором мир – всего лишь выдумка. Или же рассказывать о привычном, стараясь разбудить в голове читателя воспоминания о местах давно известных и даже, может, горячо любимых. А что напишет машина? Разве что в чёрную дыру затащит. А люди почему-то всё равно радуются, словно их в живописный уголок привели.

Тимофей кое-как добрался до конца главы и отложил «Бутафорию» на прикроватную тумбочку.

* * *

Алёнка открыла дверь и улыбнулась Евсею. Потом привычным, отработанным до автоматизма внутренним усилием сменила радостный блеск в глазах напускной сердитостью и надула губы.

«Рада видеть, но чуть не забыла, что мы в ссоре», – подумал Евсей.

– Чего пришёл? – уточнила девушка, не помешав ему сбросить кеды и пройти в комнату. Пакет с красочным логотипом Евсей нарочно заменил на неброскую полиэтиленовую «майку». Плотный чёрный материал оставлял для обозрения только размытые очертания лежащей внутри коробки. Пусть подруга помучится неведением, как он, Евсей сейчас мучится созерцанием: Алёнка по дому всегда ходит полуголая.

– Подарок принёс, – парень пожал плечами, пытаясь одним только тоном и коротким жестом перечеркнуть надежды возлюбленной на продолжение недавнего скандала или на извинения.

– Мне от тебя ничего не надо, – она пристально осмотрела цветок в горшке на подоконнике, – мне герань пересадить надо, уходи.

– Не порть ногти, к тому же цветы у тебя в доме искусственные, – Евсей заржал, подошёл и чмокнул строптивую девчонку в обнажённое плечо.

– Я соскучилась, Сейчик, – она повернулась и нежно прикоснулась к его губам, – ты же знаешь, что я тебя люблю.

– И я тебя, – внутри разлились тепло и спокойствие. Пусть даже и на пару минут. С этой девчонкой никогда не знаешь, чего ждать дальше, но сейчас ведь любит!

– Хорошо, – она ещё раз поцеловала Евсея и медленно, в такт словам, прошлась пальчиками сверху вниз по пуговицам его летней рубашки, – сейчас мы с тобой по-ми-рим-ся…

Она скосила глаза на чёрный пакет, застывший на диване (только одну полиэтиленовую «бретельку» немного колыхал ветер, скользящий освежающей полосой из форточки). Скосила и снова вернулась взглядом к любимому лицу.

– А потом ты всё-таки покажешь мне, что принёс. А я, так и быть, тебе тоже кое-что вручу!

В такие минуты она забывала обо всяких гаджетах. Она полностью принадлежала Евсею. Вырываясь из всех шкур, накинутых современностью, становилась хрупкой и беззащитной. Сбившееся дыхание, разметавшиеся по подушке волосы, лицо с закрытыми глазами и счастливым румянцем – всё это не проходило коррекции через «Супермодель-онлайн». Это чудесные минуты, когда губы, спрашивающие: «Хорошо ли я выгляжу?» сразу после ответа: «Великолепно» можно утопить в поцелуе, не дожидаясь уточнений и споров. А руки, возможно и мечтавшие схватить телефон, можно укутать в нежные прикосновения, приласкать, уделить внимание каждому пальчику, обжечь живыми выдохами. Как в сказке о спящей красавице, разбудить бледную ладонь и прошептать в неё: «Разве ты забыла, что создана не только для бездушного пластика? Разве твои пальцы счастливы, когда бьются мотыльками о бездушное стекло сенсорных панелей? Проснись, сейчас под моим дыханием, расцветай, живи полной жизнью!» И ладонь сдаётся, а телефон может теперь взорваться вибрациями или захлебнуться рингтоном: никто даже не шелохнётся, чтобы его спасти.

Жаль, что эти минуты не бесконечны.

– Наверняка дешёвый аналог, – фыркнула Алёна, распаковав подарок.

Она скривилась. Евсей пожал плечами: почему аналог? Других в продаже нет.

– Спасибо, – она скупо чмокнула Евсея в щёку, нарочно сжатыми губами, чтобы поцелуй вышел максимально сухим и холодным, – это тебе. И пусть тебе будет стыдно! А я пошла в виртуальный мир.

Пёстрый шуршащий свёрток плюхнулся поверх одеяла. Евсей спокойно поднялся с постели, оделся и только после этого развернул упаковку.

– Алик, ты сумасшедшая? – крикнул он и прислушался, не нырнула ли Алёна в социальную сеть с нового устройства.

Свеженькая, недавно из типографии «Бутафория», приятно холодила руки глянцем. Светлый блик пробежал по изображённой на обложке разорванной медицинской маске, так, что казалось, это он только что распорол её надвое, а не графические дизайнеры.

«Сумасшедшая, – вдогонку словам повторила мысль, – ей пришлось ехать через весь город в букинистический магазин!»

Иногда там появлялись новинки.

– Книга написана компьютерной программой, – Алёна заглянула в комнату одним лицом – из-за дверного косяка – и показала Евсею язык. Это значило что-то вроде: книга бумажная, как любишь ты, а начинка со вкусом ненавистной тебе современности.

– Алик, – он снова окликнул, а она снова появилась в комнате, теперь уже полностью, – спасибо. Я не знаю, что сказать. Ты лучшая.

– И тебе спасибо. Я мечтала об этом прибамбасе. Ну, поцелуешь меня, нет?

Вот и ещё несколько минут искренности прежде, чем она скажет:

– Не ищи меня пару часов, побудь здесь, почитай книжку. Я ушла в виртуальный мир.

– Меня не возьмёшь?

– Нет, хочу насладиться долгожданным событием в одиночестве.

Евсей с облегчением вздохнул: каждый получил что хотел. Пусть себе Алёнка бегает по чужим страницам, рассматривает фотки, в общем, занимается всем, что доставляет ей удовольствие.

– Учти, я прочитаю две главы и отправлюсь тебя искать!

– Ты не оторвёшься от книги, пока не прочтешь полностью. Знаю я тебя.

Она надела на руку прилагавшийся к устройству браслет. Это был пульт дистанционного управления для возвращения из виртуальности в реальность. Хмыкнула, когда Евсей уточнил, достаточно ли хорошо она изучила инструкцию

– Не провожай, – только и ответила Алёна, перед тем как нырнуть в виртуальное пространство социальной сети.

– Не буду, – ответил Евсей, перед тем как нырнуть в виртуальное пространство художественного вымысла.

Глава 4

– Стекляшик, мальчик!

– Да, баба Вера?

С бабой Верой Петя Стекляшов жил на лестничной площадке дверь в дверь. Пожилая соседка всегда выглядела моложе своих лет, одевалась эффектно, но соответственно возрасту: как правило это были костюмы – жакет, блузка и юбка пастельных тонов. Ни на улице, ни дома парень никогда не видел её растрёпанной. Короткие крашеные волосы она завивала в мелкие кудряшки. Неброский макияж зрелой дамы явно разработан онлайн-визажистом.

Соседка частенько подлавливала общительного отзывчивого паренька во дворе. В основном, чтобы накормить какой-нибудь вкуснятиной: наваристыми щами или супом харчо, пирогами, запечённой рыбой или мясом по фирменному рецепту. А Стекляш всегда приносил пожилой опрятной женщине какие-нибудь новинки вроде чистилки для яиц или самостоятельных консервных ножей с таймером. Задумал салат – и пожалуйста: яйца – хоть целый десяток разом – избавляются от скорлупы в специальном отсеке, банки с консервами открываются, как по волшебству. Стоит ли говорить, что новейшие многофункциональные мультиварки тут же оказывались у соседки, едва сходили с конвейера «Центра технической поддержки Айтигорода».