скачать книгу бесплатно
Один из них только что сказал что-то, и все рассмеялись. Увидев мальчика, Валиба обрадованно крикнул:
– Пришел мой маленький виночерпий! Возьми займись делом! Хасан уже знал, что вино надо смешать с водой и подавать чаши гостям, но он обиженно воскликнул:
– Ты звал меня заниматься стихами, а не вином!
Ответ Хасана вызвал всеобщее веселье. Но Валиба жестом успокоил гостей и сказал:
– Мы и занимаемся стихами, лучше всего они запоминаются за полным кубком. Займись же своим делом, и ты увидишь, как я даю уроки.
Когда Хасан нехотя взял кувшин и стал смешивать вино, Валиба обратился к одному из гостей, худощавому юноше в полосатом парчовом кафтане, и спросил его:
– Какие ты знаешь стихи о вине, которые можно считать образцом? Юноша ответил:
– «Встань утром и напои нас,
Не жалей вина из Андарина!»*
– Клянусь Аллахом, ты прав, а кто из новых поэтов лучше всего прославил вино?
– Лучше всего его прославил Абу Муаз, когда сказал:
«Когда смешанное с водой вино наливают из кувшина в кубок,
Не знаешь, смеется ли оно над нами или ворчит,
предостерегая нас,
Кувшин склоняется перед пустым кубком, наполняя его,
Как тот, кто читает в мечети молитвы, склоняясь ниц…»
И из той же касыды я могу привести его слова:
«Как часто я говорил: “Запасемся вином,
Запретное слаще всего, дай же мне вкусить запретного!”»
Собравшиеся одобрительно зашумели, а Валиба крикнул:
– Спойте нам песню на стихи Фараздака* «Кувшин, в котором сладкое свежее питье».
Где-то за галереей зазвенели струны лютни, и певица начала песню:
– Кувшин, в котором сладкое холодное вино,
Похож, когда в него вливают содержимое бутыли, на звезду.
Оно запечатано со дня Хосроя*, сына Хурмуза,
И мы принялись за него с утра, едва запели петухи.
Я опережу смерть, когда она явится, и выпью вина,
Ведь все равно не вернешь юность после того, как появилась
седина – предвестница Страшного суда.
Хасан застыл с кувшином в руке. Вот она, настоящая поэзия! Несмотря на то, что голос у певицы был хрипловатый, непохожий на свежий голос Ясмин, – она, наверное, была немолода, – стихи захватили его. Ему стало стыдно за свою самонадеянность. Как он читал свои неловкие строки перед Валибой? Но Хасан утешил себя – ведь он еще молод, он станет учиться и напишет стихи не хуже, ведь все говорят, что у него хорошие способности!
Когда песня кончилась, Валиба обратился к Яхье и сказал:
– Мы слышали сейчас одну из прекрасных касыд, воспевающих вино. Что ты можешь сравнить с этим?
Яхья немного подумал, а потом ответил:
– Я могу сравнить с этим только стихи аль-Ахталя:
«У вина две одежды – паутина, которой покрыта бутыль,
И поверх нее другая одежда – обмазка из смолы.
Это золотистая красавица, которая долго томилась взаперти
В укрытии, среди садов и ручейков.
Вино подобно мускусу, рассыпаемому перед нами,
От тех брызг, что падают мимо чаши».
– Да, – согласился хозяин. – Но все же наш Абу Муаз превосходит их всех: жаль, что ему приходится быть настороже, ведь только срочные дела мешают халифу заняться доносами, которые поступают на него! Я знаю это от самого аль-Махди, а он любит стихи Абу Муаза и обеспокоен теми слухами, которые доходят до него из Басры, – у него тоже нет недостатка в доносчиках.
– Да, – подхватил один из гостей. – Мне довелось провести несколько дней с Абу Муазом, и я ни разу не видел, чтобы он молился дома или в мечети. А когда один из его учеников спросил, почему он не молится, Абу Муаз ответил: «Я объединил все молитвы в одну и слил ее в свой кувшин. Когда осушу его, исполню все положенные мне молитвы». Кто может поручиться, что у него в доме не было завистника и доносчика, который бы не сообщил обо всем услышанном наместнику? И к тому же Башшар сложил насмешливые стихи о повелителе правоверных.
Валиба помолчал, потом отпустил шутку, непонятную Хасану, и веселье продолжалось. Мальчик хотел уйти, но хозяин не отпустил его.
– Утром я пойду с тобой к твоей матери и попрошу отпустить тебя со мной в Куфу, – объявил он. – Я беру тебя в ученики, чтобы ты заучивал мои стихи и читал их перед людьми, а жить будешь в моем доме. У меня весело, еды всегда вдоволь, а работы почти никакой – тебе легко будет запоминать, раз ты сочиняешь сам. Сегодня у меня гости, а завтра я буду заниматься с тобой серьезно. Я отведу тебя в дом нашего великого Халиля*. Правда, он уже немолод и не дает уроков, но у него собираются его уче ники и ведут споры о грамматике и о том, какие слова употребительнее. Несколько недель, проведенных у Халиля, дадут тебе больше, чем десять лет уроков.
Пирушка продолжалась до утра. Хасан был так утомлен, что еле держался на ногах и один раз чуть не упал, когда ему пришлось подавать чашу одному из гостей. Наконец все уснули прямо на циновках. У мальчика болела голова, спать больше не хотелось. Он вышел во двор и услышал негромкий разговор:
– Когда же им надоест пить и горланить?
– Эй, Абдаллах, когда люди днем не работают, им остается только пить ночью, ведь другого дела у них нет!
– Проклятые безбожники, да обрушит Аллах свой гнев на их головы! Что можно сказать о них, если сам наследник престола, аль-Махди, все ночи проводит с певцами и музыкантами, за вином, которое запретил Посланник Аллаха!
– Им нет дела до того, что народ в Басре обнищал после незаконного налога халифа, а сотни детей остались сиротами!
Тут кто-то прикрикнул:
– А вам какое дело до всего этого, живите и будьте довольны, что живы и что у вас есть на обед ваша доля хлеба, ведь сейчас многим свободным приходится хуже!
Рабы замолчали, а Хасан улегся прямо на земле у стены, чтобы утром на него падало хоть немного тени, и уснул.
VI
– Мир вам!
– И вам мир!
– Давно ты не был у нас в доме, мастер!
– Что поделать, такова жизнь, она подобна зыбучим пескам, ибо засасывает и не отпускает, как говорили древние. Не успеешь оглянуться, как она пройдет.
– Добро пожаловать тебе и твоему ученику!
Хасан уселся на потертый, но тщательно подметенный ковер рядом с учителем и огляделся. Большая комната, выходящая на просторный двор, во дворе несколько пальм, скромный цветник. От него идет аромат рейхана и влажной пыли – слуга только что полил цветы.
Стены комнаты сплошь в нишах, там стоят кувшины, красивые глиняные чаши и книги. Сколько книг! Целая ниша заполнена ими. Такого собрания Хасан не видел даже у Валибы. Как богат, должно быть, хозяин! Хотя вряд ли, ведь книги – это все, что есть ценного в комнате. Мазаный пол почти весь покрыт плетенными из пальмовых листьев циновками, и только для гостей расстелен на почетном месте – в «верхней половине» комнаты – ковер.
Из гостей пока только Валиба. Хасан не в счет – он ведь только ученик. Мальчик внимательно присматривается к хозяину. Еще бы – ведь он в доме самого Абу Убейды!* Говорят, он в молодости был рабом. Хозяин разрешил ему заниматься науками, и Абу Убейда сначала стал писцом, а потом выкупился на волю. Никто лучше него не знает древних преданий арабов и персов, его слова сверкают, как чистый жемчуг, и ранят, словно острие копья. Так говорил учитель Хасану по дороге. Абу Убейда внешне ничем не примечателен – это немолодой щупленький человечек с большим носом. Блестящие хитрые глаза почти спрятаны под припухшими веками.
Хасан отвлекся и пропустил начало разговора. А очнувшись, услышал, как Абу Убейда говорил Валибе:
– Не сердись, Абу Усама, я вовсе не хочу опорочить племя бану асад, ведь это твои родичи. Но подумай, можно ли равнять их, чья жизнь прохо дит в степи среди овец и верблюдов, чья пища в лучшие времена – снятое молоко и горсть сушеных фиников, чьи подошвы от ходьбы босиком по раскаленным камням тверды, как рог козы, с потомками древнего народа, создавшего дворцы и сады Ирема многоколонного?* Разве не эти бедуины разрушили дворец Хосрова* и разрезали знаменитый ковер, над которым много лет работали десятки лучших мастеров Ирана? Разве не они сожгли наши древние книги, в которых заключалась вся мудрость мира?
Твои родичи красноречивы, Пророк избран из них благодаря своему красноречию. В Благородном Коране говорится о преимуществах «красноречивой и ясной речи». Но вы горды сверх меры и отрицаете заслуги других народов. Разве вы забыли Сальмана Персидского*, который научил Пророка, как отразить нападение язычников? Тогда вы принимали всех и говорили о том, что Аллах сотворил людей разных народов и все они равны в исламе. Разве это не так?
– Ты слишком разгорячился, – со смехом прервал Абу Убейду Валиба. – Клянусь своим каламом, мне все равно, кто подаст чашу с вином – араб или перс. Но я не хочу, чтобы порочили моих родичей, какие они ни есть. Оставь это, Абу Убейда. Расскажи лучше, какое новое предание ты нам можешь сообщить, чтобы мой ученик мог послушать тебя и понять, каким должен быть истинно красноречивый человек.
Абу Убейда вздохнул и, покачав головой, сказал:
– Ты заботишься о своем ученике, и это похвально. Но как бы он не оказался неблагодарным, как мой последний ученик, Абу-ль-Маали, про клятье на его голову! Он сбежал от меня и стянул мой новый плащ вместе с завернутым в него кошельком. Вот, кстати, какие изречения и стихи древ них о неблагодарности вам известны?
Валиба улыбнулся:
– «Я учил его стрелять из лука каждый день,
А когда его руки окрепли, он выстрелил в меня».
– Это хорошие стихи, – одобрил хозяин. – А знаете притчу о приютившем гиену? Вряд ли, ведь я сам вчера впервые услышал ее от одного из твоих сородичей – бедуинов. И ты, мальчик, слушай, чтобы не уподобиться гиене, о которой идет здесь речь.
Некогда охотники из племени тай выследили гиену и долго гнали ее по степи, так что она бежала уже из последних сил. Вдруг перед ними показался одинокий шатер кочевника. Гиена бросилась в шатер и укрылась там, чтобы спастись от охотников. Всадники окружили его, но тут к ним вышел хозяин и спросил: «Кто вы и что вам нужно?» Те ответили: «Мы охотники из племени тай, в твоем шатре наша дичь и наша добыча!» Но бедуин воскликнул: «Клянусь Тем, в Чьих руках моя жизнь, я не выдам того, кто искал у меня убежища, пока могу держать в руках меч и копье!»
Всадники-тайиты, видя, что бедуин не уступит им, оставили его и возвратились в свои земли. А бедуин вошел в шатер, дал полуиздохшей гиене молока и воды и ухаживал за ней, пока она не очнулась. Когда наступила ночь, бедуин уснул, а гиена встала, крадучись подошла к хозяину шатра, загрызла его и выпила его кровь. Сделав свое дело, она покинула шатер, но бежала медленно, так как была еще слаба. А в это время к шатру подъехал один из родичей бедуина. Он вошел в шатер и, увидев, что случилось, пустился по следу гиены, догнал ее и убил. А потом, отомстив за смерть родича, он сложил стихи:
«Тот, кто делает добро недостойному,
Похож на приютившего злобную гиену».
– По-моему, это одна из лучших притч и прекраснейшие стихи о не благодарности.
Потом, неожиданно обратившись к Хасану, Абу Убейда сказал:
– Ну-ка, мальчик, представь, что хочешь описать своего врага, как ты это сделаешь?
От неожиданности Хасан не смог ответить сразу. Абу Убейда подсказал ему:
– Ты сначала опишешь недостатки его внешности, а потом…
– А потом, – подхватил Хасан, – я опишу его внутренние пороки.
– Ну, начинай же!
– Я опишу одного менялу, нашего соседа:
Он самой лжи отец и скупости образец.
Гнусна его природа, а вид ненавистен для народа.
– Хорошо, прибавь еще! – воскликнул Абу Убейда.
– Он делает воздух мрачным, а пространство от вони непрозрачным.
Абу Убейда и Валиба расхохотались, а Абу Убейда повторил:
– Хорошо, прибавь еще!
– Мерзостен его вид, но хуже то, что в душе он таит.
Он хуже злобной гиены, пусть его навеки поглотит пламя Геенны.
Я могу и еще! – гордо сказал Хасан.
Абу Убейда, все еще смеявшийся, вытер слезы и замахал руками:
– Ну нет, довольно! Ожерелье не должно быть слишком длинным, достаточно, чтобы оно окружало шею! Если ты продолжишь, то совсем убьешь этого несчастного и утомишь нас. Клянусь Аллахом, ты один из остроумнейших людей нашего города, хотя еще очень молод. Абу Усама не зря взял тебя в ученики, ты еще прославишь его и себя!
Раздался стук в дверь, и хозяин поднялся, чтобы встретить новых гостей. В комнату вошел высокий старик и другой, чуть помоложе. Валиба встал, уступая им почетное место, за ним поднялся Хасан. Хозяин, усаживая вошедших, говорил:
– Сегодня у нас счастливый день, нас посетил великий аль-Асмаи*.
Когда все сели, Абу Убейда позвал слугу и приказал ему подать угощение. Поев и омыв руки, гости стали говорить о таких вещах, какие Хасану еще не приходилось слышать. Они обсуждали правила склонения и спряжения, о том, как правильно образовать множественное число от разных имен. Хасан старался запоминать их слова. То, что было понятно, легко укладывалось в памяти, но многое оставалось неясным. Поэтому он отвлекся и стал вспоминать, как стал учеником Валибы.
Тогда, после ночи, в первый раз проведенной не дома, он не вернулся к матери – утром Валиба отвел его к Абу Исхаку и велел ждать снаружи…
Хасан стоит у лавки, прижав ухо к двери. Там поэт Валиба беседует с продавцом благовоний. Наконец раздается голос хозяина. Хасана зовут внутрь.
Хозяин сидит на своем любимом ковре, перебирая четки. Перед ним небольшой мешочек, наполненный монетами; он чем-то явно рассержен.
Увидев мальчика, Абу Исхак поворачивается к нему и произносит:
– Ты хочешь стать учеником этого человека?
Хасан вдруг понимает, что хозяин обижен на него за то, что он не оправдал его надежд – ведь у Абу Исхака нет сыновей, и он хотел, чтобы Хасан стал его преемником. Ему жалко старика, и он молча опускает голову. Тогда Абу Исхак, внимательно посмотрев на него, кричит:
– Эй, Мухаммед!
В лавку входит его второй ученик.
– Сходи домой к нему и приведи его мать. Когда ученик уходит, Абу Исхак, вздохнув, говорит:
– Возможно, так будет лучше, мальчика тянет к новому и неизведан ному. Пусть же он в полной мере вкусит жизнь, узнает и ее сладость, и ее горечь.
Валиба молчит, а Хасану хочется выбежать из лавки, забиться куда-нибудь и заплакать. Остаться у Абу Исхака? Но Хасан чувствует, что уже не сможет торговать в лавке, смешивать благовония и раскладывать их по коробочкам. Всю жизнь одно и то же! Нет, он хочет увидеть новые места – Йемен, землю своих предков, древнюю Хиру*, где жили прославленные цари и поэты древности, и новую столицу – Багдад, неподалеку от которой лежат развалины древнего города, где возвышаются колонны дворца царей Ирана*.
