скачать книгу бесплатно
– Мой муж.
– Зови!
– Они с братом, с ее мужем, в Суздаль торговать уехали… Скоро вернуться уж должны!
Десятник в сердцах бухнул по столу кулаком.
– А этот кто? – показал он на дурака.
– Это ихний младший брат, деверь наш!
– Он тяглый?
– Не, он дурачок. Отец помирал, все имущество и тягло на старших братьев записал…
– Ага, не тяглый, значит! Тогда мы его забираем!
Невестки заголосили, но десятник зыркнул на них, и они прикусили уголки платков, словно кончики языков.
– А куда вы его? – спросила все же старшая. – В стрельцы, что ль?
– Пока к нам на заставу, при стороже нашей похоронная ватага собирается стрелецкая. Будут мертвяков, что после моровой язвы остались по деревням, собирать.
Невестки завыли в голос, но десятник поднялся, спрятал бумаги, одел шапку и подошел к печи, с которой дурак смотрел на него широко распахнутыми глазами:
– В стрельцы хочешь?
Дурак радостно закивал, но своего не упустил:
– А красную шапку и синь кафтан дадут?
– Дадут-дадут! – засмеялся стрелец у двери.
– Догонят и еще дадут! – буркнул десятник и мотнул дураку головой, чтобы спускался. – Станешь стрельцом, полагается по наряду: кафтан синий, шапка красная, сапоги юфтевые, пищаль, бердыш и сабля, со свинцовым и пороховым запасом.
Дурак подхватился и кубарем слетел с печи.
– Сбылась мечта дурака! – кривовато усмехнулся стрелец, что стоял у двери.
– Давай бегом! – прикрикнул в ответ десятник.
И дурак принялся обувать сапоги и одеваться.
– И топор прихвати! – сказал стрелец, выходя из избы вслед за десятником.
Пока дурак обувался и одевался, младшая невестка метнулась на кухню и собрала ему узелок с едой.
День был в разгаре, солнышко ярко светило, видать, к морозцу, скрипел снег под полозьями саней, а сани сами везли дурака, словно по щучьему велению, прямо к его мечте, так что он мог лежать на сене и глядеть в небо… Единственное, что его занимало, это то, что на стрельцах были обычные, серые кафтаны.
Стрельцы, что входили в избу, оба были стремянными, на конях. Третий сидел в телеге и правил лошадью.
– Слушай, – спросил его дурак. – А почему у вас кафтаны не синие? Может, вы меня обманули?
– Синие – это же праздничные, строевые! А так полагается походные кафтаны носить. Серые или черные, смотря в каком полку…
– Эх, хорошо! – ответил дурак и снова уставился в небо.
Отряд объехал сначала деревню дурака и прибрал двух гулящих людей, которые прибились по избам на зиму. Затем поехал в соседние деревни, и там забрали еще несколько человек. Гулящие люди – обуза в хозяйстве, их кормить надо, поэтому выдавали их стрельцам легко. Да и они сами задавали только один вопрос: «На достаток поставят? Кормить-одевать будут?»
И как только определялось, что зимой они будут сыты и в тепле, одевались, прихватывали с хозяйского двора какой-нибудь инструмент и шли к розвальням. Инструмент хозяева отдавали неохотно, но лучше было потерять топор, чем целую зиму кормить лишний рот. Да и со стрельцами особо-то не поспоришь.
Все расселись в санях, но дурак, на правах самого первого, лежал посреди саней на соломе, и никто его не беспокоил.
Набрав пяток человек странных людей дураковатого вида, десятник сказал, что пока хватит, наверное, и повернул к заставе.
На обратном пути проехали они через деревню дурака. И тут из избы выскочили оба его брата и подхватили лошадь десятника под уздцы, чтобы поговорить. Дурак им обрадовался и радостно закричал, что ему обещали синий кафтан и красную шапку. Братья на него только покосились и принялись расспрашивать десятника.
– Господин стрелец… – обратился к нему старший брат, который был самым умным в семье и остался за старшего мужчину в доме.
– Десятник! – поправил его стрелец.
– Господин десятник, – поправился старший брат и поклонился, – вы у нас брата забрали.
– На государеву службу, – ответил десятник. – По прибору.
– По прибору али нет, но вы нас работника лишили, – подхватил средний брат.
– Зато и рта лишнего тоже. Али вы что против государева указа сказать хотите?
– Это так, это так, – закивал старший брат. – То есть, нет, против указу, конечно, нет. Но и нас понять можно. Мы за брата печемся. Я старший, без моего согласия вы его не возьмете.
– И что ты хочешь?
– Будет ли он на довольство поставлен?
– Конечно! Пищевое и одежное.
– То есть стрелецкое?
– Ну, пока мы его в похоронную ватагу берем. Застава наша, вы знаете, на шуйской дороге стоит. А в Шуе моровая язва была. Но, говорят, в октябре, ушла. Наша задача – не пустить язву в Суздаль и дальше в Москву.
– И что, уже добралась до заставы?
– Похоже, добралась. Дальше не прошла. Мы всех проезжих в пяту разворачиваем. Они в ближние деревни едут. Вот, пришла весть, ближняя к нам деревня вся вымерла… Хоронить надо…
– Так это, господин десятник, дело опасное! Этак вы нам брата уморите! А что нам с этого?
К этому времени вокруг них стали собираться деревенские, и десятник уже поглядывал на них с легкой тревогой.
– А что вы хотите?
– А скажите, господин десятник, если он в похоронной ватаге, у него все права стрелецкие будут?
– Какие права?
– А вот право иметь торговое место на посаде в Суздали?
– Ну, это вы не ко мне. Это вам к голове нашему надо.
– А где он?
– Так вы же стрелецкую слободку под Суздалем знаете? Вот там и найдете. Спросите, вам покажут. Но думаю, в этом вам отказу не будет.
– А вот хотим мы из тяглых крестьян в купеческое сословие записаться, в этом нам помощь возможна?
– А ты умен! Ну, это не знаю… Хотя, если ваш братишка хорошо себя проявит, тут все может быть. Голова наш из боярских детей, он чуть не у боярина Морозова служил. Скажите вашему братишке, чтобы служил гораздо, если голова поспособствует, все возможно, глядишь, и станешь однажды гостем!
Братья развернулись к дураку и дружно показали ему здоровенные костлявые кулачищи:
– Слышь, дурак, служи гораздо!
– А я чё, – заулыбался в ответ дурак, – служить я могу! Пусть только красную шапку и синий кафтан дадут!
– Ты нас понял! Служи гораздо, а то все бока обломаем. Раз уж ты наших баб без помощи оставил, так хоть семье помоги подняться!
Гулящие вокруг дурака захохотали. Но он поднялся в телеге, снял шапку и поклонился братьям в пояс:
– Благословите, братцы, порадеть за семью и род наш! А я вас не подведу!
Браться перекрестили его и дружно прогудели:
– Благословляем!
А затем сняли шапки и поклонились сначала брату, потому десятнику, а потом миру, толпящемуся вокруг.
Десятник переглянулся со вторым стрельцом, дернул уважительно бровью и махнул рукой в перчатке:
– Трогай!
Имя
Народец в похоронную ватагу подобрался хороший, веселый и простой – всех простых парней, всех деревенских дурней собрали. Зубов, правда, почти у всех, кроме дурака, не хватало. У некоторых не доставало и ушей, и пальцев. Зато поесть любили все, собственно, за еду и продались. И как только братья дурака пропустили их поезд, дружно загалдели о том, скоро ли их покормят.
Десятник ответил, что сначала всех запишут и определят на постой, а потом сами себе и сварите, чем вызвал гул недовольства у всей гулящей братии. Дураку стало жалко приятелей, он достал узелок, что собрала ему невестка, и протянул соседу:
– Ешьте, братцы!
Узелок тут же был развязан и поделен на всех. Дураку тоже выделили честную долю от краюхи хлеба. Дураку почему-то последний день есть совсем не хотелось, хотя раньше, как он помнил, поесть он был не дурак… Он спрятал краюху за пазуху и уставился в небо. На улице было морозно, но ему почему-то не было холодно, и он радовался жизни…
Застава была устроена в брошенной деревеньке, стоящей прямо на дороге. Саму дорогу перегородили полосатым бревном и соорудили возле него будку, где сидел часовой. Возле будки по обе стороны дороги горели костры, чтобы не пропустить чуму.
Стрельцы стояли в паре крайних изб, из которых жильцы ушли, как только началось поветрие. Одну из них получше занимал десятник.
На заставе ватагу приняли стрельцы, велели с телеги не сходить, по избам не лазать, когда позовут, по одному заходить в избу десятника, шапку снимать, говорить, как зовут. Выходили из избы с черными балахонами в руках, которые тут же и надевали поверх сермяков и тулупчиков. Балахон на стрелецкий кафтан похож совсем не был, зато ватага сразу стала глядеться единообразно, как полагается в настоящем войске.
Когда дошла очередь до дурака, он зашел в избу, снял шапку и встал перед столом, за которым сидели десятник, поп и писарь. Из всех изб эта была единственная со слюдяными окнами. Но внутри все равно было темно, и потому на столе стояли подсвечники с сальными свечами. Но свечи не жгли, жгли лучины в воткнутых в стены светцах.
Завидев попа, дурак перекрестился на попа вместо иконы и поклонился писарю. Поп кивнул и перекрестил его со вздохом – что с дурачины взять?!
– Как зовут? – спросил писарь, облизал перо и макнул в медную чернильницу с единорогом на боку и маленькими колечками, чтобы привязывать к поясу.
– Дураком!
Поп опять вздохнул, писарь поморщился:
– Дураками всех зовут! Имя какое?
– Так и имя, поди, такое же!
– Тебе, что, имя при рождении не нарекли? – поднял писарь на него удивленные глаза и переглянулся с попом.
Дурак понял, что речь идет о чем-то, что даже дураку полагалось знать, и постарался понять эту странность. Действительно, у старшего брата было имя, у среднего тоже было. И у жен ихних были имена. А вот было ли у него?.. Сколько ни силился, на ум ничего не приходило…
– Так дурак и дурак… – пробормотал он. – Сколько себя помню…
– А ты помнишь себя? – спросил поп, и дурак впал в еще большее недоумение, потому что не мог понять, что значит – помнить себя…
Не дождавшись ответа, писарь с попом вопросительно уставились на десятника. Тот даже растерялся:
– Так кто же мог знать, что он имени не помнит!
– А тебе бумага почто дана была, как не записать сразу имя, из какой деревни, какого звания?
– Да не в стрельцы же прибирали! В похоронных! А, вспомнил, братья, кажись, его Федотом звали!
– Точно, Федотом? – переспросил писарь.
– Точно! Пиши.
– Значит, ты Федот? – спросил писарь дурака.
Дурак задумался, и было ему очень странно обнаружить, что он не просто так, а Федот… Да и имя это как-то отзывалось у него, он кивнул, а сам попытался приложить к себе имя, и никак не мог понять, куда же его в себе приспособить, и как имя прилаживать нужно. Но когда стрелец, выдающий балахоны, его окликнул, имя словно дернуло за что-то внутри него, и он повернулся на зов.
Это было так странно: совсем незнакомая и чужая вещь – имя – за что-то словно цеплялась, и дурак даже чувствовал, что она будто пускает корни внутри него, прорастая в нем так, что он весь менялся.
– Эй, Федот, – сказал ему десятник, – когда тебя по имени кличут, надо отвечать: я! Понял?
– Ага, – ответил дурак.
